Чаганов: Война- Часть 2

— ... В значительной степени судьба Германии и Европы зависит от меня,— подскочивший адъютант принимает, готовый выскользнуть из рук фюрера, стакан,— от моего существования, моих политических способностей. Ведь это факт, что такого доверия всего немецкого народа, каким пользуюсь я, не приобрести никому. И события, произошедшие после покушения на меня, это наглядно показали: мои соратники без направляющей руки своего фюрера, чуть не погубили Третий Рейх, едва не бросив его в пучину гражданской войны... Геринг и Гиммлер перестали дышать.

— ... Второй фактор— это Муссолини,— соратники едва слышно выдохнули,— его существование тоже очень важно. Случись с ним что-нибудь и верность Италии уже не может быть надёжной. На вражеской стороне картина обратная, в Англии и Франции личностей крупного масштаба нет. Для нас принятие решений— дело лёгкое. Нам нечего терять, мы можем только выиграть. Экономическое состояние Германии в результате западных ограничений таково, что мы можем продержаться ещё лишь максимум пару лет. Геринг может подтвердить это...

Голова рейхсмаршала мелко затряслась.

— ... Нам не остаётся ничего иного как действовать!— бледный кулак Гитлера неслышно ударил по массивной богато инкрустированной столешнице,— наши противники рискуют многим, а выиграть могут мало, руководители же у них— ниже среднего уровня. Наряду с персональными факторами для нас благоприятна и политическая обстановка. Англия находится в состоянии крайней угрозы: господство на море оказалось недостигнутым, конфликт между Англией и Ирландией нарастает, Южно-Африканский союз стремиться к полной независимости, приходится идти на уступки Индии. Положение Франции также ухудшилось, особенно в Средиземном море. Благоприятным для нас является следующее: Югославия несёт в себе зародыш разложения, Румынии угрожают Венгрия и Болгария, со времени смерти Кемаля Турцией правят мелкие бесхребетные личности. Через два-три года этих счастливых обстоятельств не будет. Никто не знает, как долго я проживу, так пусть лучше столкновение произойдёт сейчас. Образование Великой Германии явилось большим политическим свершением, в военном же отношении оно было рискованным, так как было достигнуто посредством моего блефа. Пришло время испробовать военную силу, причём не в генеральном сведении счётов, а путём решения отдельных задач.

— Отношения с Польшей стали невыносимыми,— на лице Гитлера появилось страдальческое выражение, его взгляд устремился к потолку, вырезанному из резного палисандра,— мои предложения (Данциг и корридор) оказались сорваны вмешательством Англии, Польша изменила тон по отношению к нам. Допустить переход инициативы в чужие руки нельзя. Покушение на меня должно было изменить обстановку, когда оно не удалось с нами вновь заговорили на языке Версаля. Возникла опасность потери престижа. Сейчас вероятность того, что Запад не вмешается, ещё велика. Мы должны пойти на риск с, неостанавливающейся ни перед чем, железной решимостью. Мы стоим перед суровой альтернативой: либо нанести удар самим, либо раньше или поздно оказаться уничтоженными.

— Железные нервы и железная решимость,— повышает голос фюрер, уловив сомнение на лицах военных,— Англия и Франция приняли на себя обязательства по отношению к Польше, но выполнить их обе не в силах. В Англии никакого настоящего вооружения не ведётся, одна только пропаганда. Программа военно-морского строительства за 1938 год не выполнена. Сейчас они лишь покупают рыболовные паровые суда, значительное усиление их флота ожидается в 1941 или 1942-ом году. На суше изменения небольшие, Англия сейчас способна послать на континент лишь три дивизии. В авиации начало что-то меняться, но это только начало. На весь остров всего 150 старых зенитных орудий, новые лишь передаются в производство. Англия хочет чтобы война началась через 2-3 года. Судите сами, бриты дали Польше кредит всего на 8 миллионов фунтов на покупку вооружений, но и на эту мизерную сумму, это так в Китай Англия вложила полмиллиарда, не может найти оружия. Международное положение Англии затруднительно, она на риск не пойдёт.

— ... Франция,— захрипел фюрер и вновь схватился за воду,— в стране резкое сокращение рождаемости, не хватает солдат, артиллерия устарела, она тоже не хочет влезать в авнтюру. У Запада остаётся только две возможности бороться с нами: блокада, которая из-за нашей автаркии будет неэффективна, и наступление с линии Мажино— это я считаю невозможным. Другие возможности, связанные с нарушением Англией и Францией суверенитета Голландии, Бельгии, Швейцарии и Скандинавских стран, считаю очень маловероятными. У Запада ещё есть надежда, что после поражения Польши, нашим противником станет Россия. Но он не учитывает моей огромной способности принимать решения. Наши противники— жалкие черви, я видел их в Мюнхене. Я убеждён, что Сталин не пойдёт на союз с Англией и Францией против нас, так он ненавидит Польшу. Он заменил Литвинова на Молотова, это признак слабости, Сталин хочет хороших отношений со мной, так его экономика и армия слабы, а государство нестабильно. Я готов пойти на это, чтобы получить новые источники для поставок сырья: пшеницы, скота, угля, свинца, цинка из Китая и России на случай английской блокады. Я уже дал распоряжение фон Риббентропу о начале переговоров с Россией о заключении пакта о ненападении и торговом соглашении. Генеральному штабы надлежит немедленно начать разработку плана Польской кампании. К осени всё должно быть готово к удару по Польше с тем, чтобы закончить войну в течении нескольких недель. Затем мы обратим наши взоры на Запад...

— Эти жалкие черви Чемберлен и Деладье,— речь Гитлера становится неразборчивой, глаза невидяще смотрят перед собой,— они слишком трусливы, чтобы напасть... Мой пакт с Польшей... для выигрыша времени... с Россией мы проделаем тоже самое... после смерти Сталина, он тяжелобольной человек, мы разгромим Советский Союз... начало разрушения господствующего положения Англии уже положено... Заря германского господства уже забрезжила на всём земном шаре.

— Спасибо, господа, аудиенция закончена,— за спиной фюрера вырастает высокая фигура секретаря,— фюреру необходим отдых.

Москва, Антипьевский переулок, д. 2,

Наркомат Обороны, кабинет Будённого.

24 апреля 1939 года, 09:30.

— Проходите, товарищ Чаганов,— навстречу спешит секретарь наркома, распахивая передо мной тяжёлую с кожаной обивкой дверь,— маршал ожидает вас.

'Штерн, с нового года вступивший в должность начальника Управления ПВО, Голованов, конструктор Чижевский, Сидорин, главный инженер ВИАМа, Берзин, от Генштаба Захаров... и неизвестный мне худощавый мужчина лет сорока пяти с причёской 'под Котовского' и орденом 'Красной звезды' на лацкане пиджака. Авиаразведку будем обсуждать'?

— Все в сборе,— подкручивает ус Семён Михайлович,— комбриг Штерн, введите товарищей в курс дела, можно сидя.

— Товарищ маршал, в последнее время участились случаи отклонения германских гражданских самолётов, выполняющих регулярные рейсы по маршрутам Берлин— Кенигсберг— Ковно— Великие Луки— Москва и Берлин— Кенигсберг— Рига— Таллин— Ленинград, от согласованных трасс. Иногда эти отклонения составляют сотни километров и, как правило, проходят над местами базирования флота, военными аэродромами, либо крупными промышленными объектами. Объяснения, которые дают пилоты 'Люфтганзы', совершенно неудовлетворительны: то у навигационные приборы барахлят, то они совершают 'пробные полёты по новым трассам', которые предполагается открыть в скором времени. Мы предположили, что таким образом германцы совершают шпионские действия против военных объектов и одновременно проводя незаконное картографирование нашей территории. Выяснилось, что такие факты происходили и в прошлом: в 1936 году один из таких самолётов потерпел крушение в Крыму недалеко от Симферополя. Тогда, при разборе обломков, были обнаружены искусно замаскированные фотокамеры, дополнительные топливные баки и установленные в двигателях турбокомпрессоры для высотных полётов. Этот самолёт не был приспособлен для гражданских перевозок, так как не имел пассажирских кресел...

— Так и есть,— кивает начальник Разведупра,— 'Люфтганза' использует такие же 'Хейнкели' и для грузовых перевозок по тем же маршрутам. Внешне их не различить, а внутрь наших пограничников не пускают.

— Этот самый разбившийся самолёт, кстати,— продолжает Штерн,— летел по маршруту Берлин— Тегеран и не должен был входить в наше воздушное пространство. Советское правительство послало ноту в адрес министерства иностранных дел Германии, однако несколько раз и после этого случая немецкие пассажирские самолёты замечались службой ВНОС над Баку, в Средней Азии и даже в районе Памира. Трудность в деле пресечения такого рода полётов заключается в том, что Управление ПВО не имеет своей истребительной авиации, приходится обращаться к ВВС, на это уходит много времени и нарушитель безнаказанно скрывается. И это несмотря на то, что мы с помощью радиоуловителей начинаем видеть вражеские самолёты издалека...

— Мы знаем, что такие случае бывали в прошлом,— отвечает Голованов на вопросительный взгляд Будённого,— мною отдан приказ, чтобы командиры авиачастей, расположенных рядом с пунктами ВНОС, немедленно реагировали на такие сообщения, не дожидаясь подтверждений от вышестоящего командира. Но, как я понимаю, основная трудность в работе с нарушителями заключается в том, что мы не имеем на вооружении настоящего высотного перехватчика.

— Товарищ Чижевский?— голова маршала поворачивается в сторону авиаконструктора.

— Месяц назад по приказу наркома на заводе ?289 мы возобновили тему БОК-7 -стратосферный разведчик. Работы ведёт мой заместитель Каштанов и группа конструкторов. Он обещает, что к лету первый экземпляр с гермокабиной, пулемётом с дистанционным управлением и планер второго экземпляра будут готовы к испытаниям. Если кто не помнит, то два года назад БОК-7 с пилотом и наблюдателем достигли высоты 14100 метров. Работа была прекращена из-за ненадёжной работы двигателя...

— Не двигателя, а турбокомпрессора ТК-1,— вскакивает с места 'Котовский'.

— Спокойней, товарищ Микулин,— хмурит брови Будённый,— сядьте, что вы хотите сказать?

— Лопатки турбины не держали температуры,— продолжил красный от возмущения двигателист,— а мой 34-й отработал отлично...

— Да, я имел в виду турбокомпрессор,— исправился Чижевский, — турбокомпрессор разрабатывался в ЦАГИ и ВИАМе.

— ... вот,— удовлетворённо хмыкает конструктор,— я давно уже для себя решил, если хочешь сделать хорошо— делай сам. Я как узнал, что Иван Иванович сделал новую жаропрочную сталь... Сидорин бросает быстрый взгляд в мою сторону, я предостерегающе качаю головой из стороны в сторону.

'Сделал, сделал... знать состав стали— это хорошо, но далеко не достаточно, вот промышленную технологию создать, а затем её отладить— совсем другое дело'.

— ... так стал свой нагнетатель чертить. Пришлось повозиться с конструкцией и с высокоскоростными подшипниками, но дело сдвинулось: пятьдесят часов я уже на стенде получил, рассчитываю к концу года выйти на сто. Главное, чтобы лопатки...

— Товарищ Сидорин, расскажите про вашу сталь,— Будённый, стараясь скрыть раздражение, перебивает Микулина.

— А, сталь,— отвлекается от своих мыслей профессор,— не плохая получилась... не дешёвая, с высоким содержанием никеля, но жаропрочность её почти в два раза выше ферритной...

'Значит, получился-таки у Ивана Ивановича 'Тинидур', который позволил немцам создать первые серийные реактивные двигатели'!

— ... Хочу поблагодарить товарища Чаганова...

'Ну просил же'...

— ... за электрическую печку, что он уступил нашему институту, это позволило нам быстро, прямо в своей лаборатории, получать опытные образцы... За то, что дал возможность работать на его замечательном микроскопе, непосредственно рассматривать рельеф металла, его кристаллическую структуру...

— Скажете тоже, товарищ Сидорин, не надо благодарить за это,— мягко сворачиваю спич профессора,— вы лучше скажите, когда собираетесь передавать технологию в производство?

— Рассчитываем завершить к концу года, много времени забирает прецизионные измерения образцов стали для расчёты предела ползучести, при разных температурах, в зависимости погрешностей поддержания необходимого химического состава, разных примесей.

— Но для начала испытаний вы, товарищ профессор,— мягким голосом спрашивает маршал,— сможете выдать сталь пораньше, на изготовление нескольких нагнетателей?

— Да мы и сейчас можем дать,— кивает Сидорин,— основная трудность в выплавке такой стали, чтоб была повторяемость её механических свойств.

— Хорошо бы уже сейчас,— делает упор на последнем слове Будённый,— начать работу с заводом, кто у нас лучший по этому делу?

— Электросталь,— не задумываясь отвечает профессор.

— Ленинградский завод 'Электрик' хоть и поменьше,— добавляю я,— но там очень опытные кадры.

— Правильно мыслишь, товарищ Чаганов,— поглаживает маршальскую звезду в петлице нарком, поворачивается он к бравому полковнику, что-то записывающему за приставным столиком,— так и пиши, товарищ Жидов, пусть дублёром будет, да и другой нагнетатель не плохо было б заказать, у кого?

— У Швецова в Перми,— не задумываюсь ни на минуту, отвечаю на вопрос Будённого,— товарищ маршал, я так понимаю, речь у нас идёт о создании высотного перехватчика с целью уничтожения вражеских стратосферных разведчиков. Это и впрямь очень важная задача, но только половина того, что нам нужно: сбивать хорошо, а самим разведывать тоже надо, ведь так? Поэтому предлагаю начать разработку своего стратосферного разведчика, лёгкого, быстрого, который вместо вооружения будет нести на борту только фотоаппаратуру и способного находиться в воздухе по многу часов. Желательно чтобы такой самолёт был двухместным и двухмоторным для надёжности. Я сейчас занимаюсь организацией поставок из Южной Америки бальсы— очень лёгкой, легче пробки, и прочной, прочнее сосны, древесины. Вот я и подумал, ведь это отличный материал для стратосферного разведчика. Заберётся такой на пятнадцать километров, ну хорошо на двенадцать, никакая зенитка или там истребитель его не достанет, а он за сутки нам не только Германию, но и каждый уголок Англии сможет запечатлеть на фотоплёнке.

— Заманчиво,— проводит рукой по волосам Семён Михайлович,— даже очень..., что скажете, товарищ Голованов?

— Да, интересная мысль,— согласно кивает тот,— сходное предложение сделал конструктор Томашевич в письме в Совет Труда и Обороны. Правда там не о бальсе, он ставит вопрос шире— коренным образом пересмотреть вопрос использования древесины в самолётостроении. Дело в том, говорит Томашевич, что поставляемая для производства самолётов сосна принимается усреднённо, как имеющая определённый предел прочности при определённом удельном весе. Исходя из этих цифр и ведёт свой расчёт конструктор, но в реальности нередки случаи, когда предел прочности и удельный вес могут сильно отличаться от одной партии сосны к другой. Тут сказывается место произрастания дерева, режим её сушки, итоговой влажности материала и так далее, что может привести к сильным отличиям как в весе самолёта, так и его прочности. Томашевич предлагает создать специальную организацию, которая бы занималась вопросами сортировки и тщательного отбора авиалеса...