Чаганов: Война- Часть 2

— Не ограбить, а помочь вернуть нашим братьям украинцам и белорусам средства, полученные за счёт их нещадной эксплуатации польскими панами.

— Каким образом? Будете объявить войну Польше?

— Спасибо, что спросили,— продолжает она равнодушно,— я бы на вашем месте установила наблюдение за Банком Польши. Как только первые бомбы упадут на Варшаву, поляки попытаются вывезти свои богатства из города. По моим сведениям, в банке находится примерно 75 тонн золота. Чтобы загрузить его потребуется по крайней мере 30— 40 грузовиков, то есть это большая колонна и будет легко проследить куда она отправится...

— А если золото повезут на аэродром или на железнодорожный вокзал, что тогда?

— Самолётами вряд ли,— качает головой девушка,— к тому времени в воздухе уже будет хозяйничать германская авиация, а вот на вокзале для этого не помешало бы иметь свои глаза и уши. Но я думаю, что Матушевский решит разделить груз: часть золота отправится на восток в Брест, а часть на юг к границе с Румынией...

— В Румынию?— чешет гладко выбритую щёку Берия,— пожалуй, больше полякам деваться некуда, но там полно немецких шпионов... Гитлер потребует польское золото вернуть, как военный трофей и румынское правительство ему уступит.

— Так-то оно так,— Оля поворачивает голову в сторону сцены, где печатает шаг ведущий,— но румыны пытаются сейчас усидеть на трёх стульях и в отрытую не не пойдут против Британии и Франции. Поэтому, скорее всего, они попытаются как можно быстрее избавиться от польского золота, например, погрузить на судно, английское...

— Грузинский танец!— кричит он,— исполняют солисты ансамбля Нино Рамишвили и Илья Сухишвили.

— На британский или французский военный корабль,— Берия не обращает на появившихся на сцене танцоров никакого внимания.

— Англия с Францией уже объявят войну Германии,— парирует Оля,— их кораблей не может быть в румынских портах, так как это нарушит их нейтралитет.

— Согласен, значит погрузят золото на какое-нибудь гражданское судно... Мальцева, бросай всё и переходи ко мне, назначу начальником Иностранного отдела.

— Спасибо, Лаврентий Павлович, боюсь только, что товарищ Сталин не отпустит.

— Ты ему о золоте ничего не говорила? Хорошо, и не говори, извинения принимаю,— он легко вскакивает на ноги и почти бежит к выходу.

— Кхм-кхм, разрешите продолжить представление?— руководитель ансамбля вытягивается перед Олей.

— Да, пожалуйста.

Глава 10.

Москва, Кремль,

кабинет Чаганова.

22 августа 1939 года, 18:00.

— Здравствуйте, Владимир Григорьевич,— поднимаюсь навстречу седоватому посетителю в старомодном чёрном костюме, белой сорочке и бордовом галстуке-бабочке,— спасибо, что согласились встретиться со мной, присаживайтесь. Что желаете, чай или кофе?

— От кофе не откажусь,— польщённо улыбается Фёдоров.

— Как ваше здоровье?— располагаемся в креслах в углу кабинета за небольшим кофейным столиком.

— Благодарю, Алексей Сергеевич, на здоровье не жалуюсь...

'Для 65 лет он выглядит прекрасно. Подтянутый, крепкий с живым блеском в глазах... Шесть лет с момента отправки на пенсию совсем не отразились на нём'.

— Я слышал, что вы, Владимир Григорьевич, на досуге занялись историей русского оружия?

— Так точно, пытаюсь пристроить свою книгу в издательствах, пока без успеха,— конструктор подносит ко рту чашечку и с удовольствием втягивает ноздрями кофейный аромат.

— Вот как... Рукопись у вас с собой? Нет, ну ничего, передайте её моему референту, когда он будет вас отвозить домой, я постараюсь помочь с её изданием. А что вы скажете, товарищ Фёдоров, на предложение написать обзор о состоянии нашего стрелкового оружия, современных требований к нему, мировых тенденций? В общем обо всём в этой области, что вы считаете важным.

— Заманчиво,— его щёки розовеют,— только опасаюсь, что я уже безнадёжно отстал в этом вопросе.

— Вам, товарищ Фёдоров, будут предоставлены нужные сведения из Главного Артиллерийского Управления, Артиллерийской Академии, вы сможете проехать по заводам, посмотреть состояние дел на месте...

— Если так, то я с радостью, Алексей Сергеевич...

'Растрогался, слёзы навернулись'...

— Вот только я никогда не поверю, Владимир Григорьевич, что ваши ученики и коллеги из Коврова ничего не рассказывали, когда они навещали вас в Москве? Неужели не просили совета? Если так, то у вас уже, наверное, сложилось какое-то впечатление о текущей ситуации. Поделитесь своими мыслями прямо сейчас, время дорого.

— Что ж, извольте, Алексей Сергеевич, конечно, ко мне многие заглядывают на огонёк и кое-какие соображения у меня имеются...

— Прошу прощения,— заметив входящую в кабинет Олю, Фёдоров встаёт,— разрешите представить вам мою супругу Анну Мальцеву, она мечтает, Владимир Григорьевич, с вами познакомиться, так как сама трепетно относится к стрелковому оружию и является одной из лучших стрелков общества 'Динамо' из пистолета и винтовки.

— Очень приятно...

Отхожу на минуту к приставному столику и поднимаю трубку местного телефона:

— Чаганов у аппарата, он у меня в кабинете.

— Давайте пересядем к большому столу, там будет удобнее,— засуетилась Оля,— Владимир Григорьевич, расскажите, пожалуйста, о калибрах стрелкового оружия. Какой, на ваш взгляд, наиболее выгоден сейчас?

— О-о, голубушка, этот вопрос неисчерпаем,— крякнул от удовольствия Фёдоров,— но поскольку вы его задали конструктору автоматического оружия, то и отвечать я буду со своих позиций. Существующий винтовочный патрон калибра 7.62 миллиметра или по-старому 3 линии, категорически не подходит для автоматического индивидуального оружия бойца. Создать надёжный автомат под с использованием современной техники невозможно, так как его дульная энергия излишне велика. Выход из этой ситуации конструкторы видят в уменьшенном калибре оружия, что позволяет одновременно уменьшить импульс отдачи, снизить вес оружия и увеличить носимый боекомплект бойца при несколько худших прицельной дальности и точности. Вам понятны мои слова?

— Понятны, Владимир Григорьевич,— Оля бросает на меня торжествующий взгляд.

— Надо отметить, что последние два фактора не столь важны для разработчика индивидуального автоматического оружия, чем, например, для конструктора станкового пулемёта. Поэтому с начала века многие пытались снискать лавры на этом поприще, включая и вашего покорного слугу...

— Под патрон японской винтовки 6.5 миллиметров?

— Так точно, патрон от японской винтовки Арисака, которых было в изобилии на армейских складах. Поначалу в Артиллерийском управлении благосклонно отнеслись к этому автомату, заказали небольшую серию, приняли на вооружение, но довольно быстро охладели к нему. На первый план вышли другие соображения, а именно сохранение единого патрона, так как запасы 3-х линейных патронов в арсеналах не шли ни в какое сравнение с запасами японского патрона. Кроме того, оружейная промышленность решительно отказывалась осваивать новый калибр, поэтому военные отложили этот вопрос в долгий ящик. Правда совсем эту тему не забросили, насколько мне известно, недавно на Подольском патронном заводе закончили испытание отечественного 6.5 миллиметрового патрона с остроконечной пулей, но совершенно понятно, что в условиях надвигающейся войны переводить промышленность на новый патрон— самоубийственно.

— А если оставить калибр и укоротить патрон?— передёргивает плечами Оля,— тогда новых станков для изготовления стволов не нужно.

За спиной Фёдорова, замечаю остановившегося в дверях Сталина, который делает знак молчать, прижимая указательный палец к губам.

— Этот вариант проще для промышленности, но не для военных, которые хотят сохранить единый патрон хотя бы в пехотном взводе: ослабленный патрон не очень годится для ручного, а тем более станкового пулемёта, но идеален для самозарядной винтовки.

— И некуда бедному конструктору податься,— подаёт голос вождь и, улыбаясь, идёт к столу,— здравствуйте, товарищи.

— Здравия желаю, товарищ Сталин,— молодцевато подскакивает с места Фёдоров, мы с Олей опаздываем с приветствием.

— Сидите-сидите,— вождь также присаживается напротив Фёдорова,— вот вы тут заговорили о станковом пулемёте... ситуация с ним складывается нетерпимая, армия рискует остаться без него. Если вы в курсе дела, Владимир Григорьевич, то хотелось бы услышать ваше мнение, так сказать со стороны, удастся ли вашему ученику Дегтярёву довести пулемёт до ума? Девять лет уже прошло как Артиллерийское управление выдало техзадание на него, но до сих пор у военных много нареканий к нему.

— Трудный вопрос, но попытаюсь ответить, товарищ Сталин,— конструктор сосредоточенно крутит длинный седой ус,— мне случившееся напоминает 'несчастную ружейную драму', когда российское военное ведомство очень долго пыталось перейти на казнозарядную винтовку. Это было связано со стремительным развитием техники, наша же 'несчастная пулемётная драма', на мой взгляд имеет другие причины. Я хорошо помню как всё начиналось в 1930-м году. Вначале и военные, и производственники сошлись во мнении, что нужна лишь небольшая доработка ручного пулемёта. И те, и другие хотели сохранить совместимость обоих образцов. Но неожиданно в 1933 году, когда пулемёт уже был подан на испытание, в дело вмешался начальник вооружений РККА Тухачевский...

Глаза вождя потемнели.

— ... Появились совершенно иные требования. Станковый пулемёт должен был быть вдвое легче 'Максима', в отличии от него иметь воздушное охлаждение и, что самое главное, получить переключатель темпа стрельбы, причём в зенитном режиме он должен был вдвое выше. Всё бы ничего, но от нового пулемёта требовалось обеспечить такую же прицельную дальность и точность , как у того же 'Максима'.

'Ну последнее-то как раз понять можно, кому нужен новый пулемёт с параметрами, худшими, чем у старого'?

— А как же ШКАС?— качнул головой из стороны в сторону вождь,— Шпитальный же обеспечил скорострельность 1800 выстрелов в минуту.

— Односложно не ответить, товарищ Сталин.

— А я вас и не подгоняю, товарищ Фёдоров.

— Хорошо,— конструктор пьёт воду из стакана, налитого Олей,— главная трудность в обеспечении высокого темпа стрельбы в больших усилиях, прикладываемых к патрону на таких скоростях. Это ведёт к 'распатрониванию' и обрыву гильзы в патроннике, особенно это характерно для патронов старого производства. В ШКАСе эта проблема решается за счёт применения специальных патронов, имеющих утолщённую гильзу и двойного обжима пули. Кроме того, он имеет довольно тяжёлый и объёмный механизм, зубчатый барабан, который подаёт патрон из ленты не рывком, а постепенным выдавливанием, я оставляю в стороне вопрос о разной дальности прицельной стрельбы, несколько сотен метров против 3-х километров. Ни тот, ни другой способ для станкового пехотного пулемёта неприемлем.

— Позвольте, Владимир Григорьевич, но ведь 'распатронивание' в пулемёте Дегтярёва происходит и в 'пехотном' режиме?— демонстрирую всем свою осведомлённость.

— А по-другому и быть не может,— поощрительно улыбается Фёдоров,— механизм-то у Дегтярёва работает с лентой также резко, даром что время такта увеличивается вдвое из-за более долгого отката затвора. К тому же на свой отпечаток на ход работ наложили трудности отладки лентопротяжного механизма и под холщовую, и под металлическую ленту. Он начал нормально работать только год назад, когда Шпагин отладил его в ДШК.

— Вы на заслуженном отдыхе, значит, товарищ Фёдоров,— невесело усмехнулся вождь,— всем бы так отдыхать... Вы уверены, что довести пулемёт в войсках не удастся?

— Уверен, товарищ Сталин, ГАУ в техзадании должно чем-то пожертвовать: темпом стрельбы определённо, но ещё либо весом, либо прицельной дальностью.

— Положите всё, что вы сейчас сказали, на бумагу, товарищ Фёдоров. Товарищ Чаганов, как можно быстрее соберите совещание по этому вопросу с Куликом и конструкторами Ковровского завода.

* * *

— Михаил Алексеевич,— расстроенный Лаврентьев, отвернувшись, смотрит в окно моего кремлёвского кабинета,— пожалуйста, поймите меня правильно, сейчас вы больше нужны в Москве, чем в Киеве.

— Вы не понимаете, Алексей Сергеевич, я уже обещал академику Граве,— опускает голову он,— Дмитрий Александрович тяжело болеет и сильно волнуется за судьбу своего института... — Всё прекрасно понимаю,— добавляю в голос металла,— но сейчас, во время уже начавшейся в Европе новой мировой войны, которая вскоре коснётся каждого из нас, никто не имеет право выбирать себе тематику и место работы...

'Совсем сник, не слишком ли я строго с ним'?

— ... А если дело касается руководства институтом математики Академии наук УССР...

— Нет-нет, дело не в карьере,— встрепенулся Лаврентьев,— а в возможности самому определять направление научных исследований.

— Согласен, но вы, Михаил Алексеевич, придёте в уже сложившийся коллектив, возможно вам даже придётся столкнуться с сопротивлением старожилов, у которых могут быть свои научные интересы. Я же вам предлагаю самому подбирать людей. Пусть на первых порах это будет сравнительно небольшой отдел, но если работы пойдут успешно, то обещаю через год-два развернуть его в институт со штатом много большим, чем институт математики. Вы что даже не хотите узнать ничего о тематике, над которой будете работать? А она вам, я уверен, очень понравится.

— Хочу, конечно,— наконец улыбается он.

— Институт гидроаэродинамики, звучит? Это как раз то, над чем вы работали в ЦАГИ. Математические модели сверхзвуковых течений, струй, вихрей, динамической неустойчивости... взрывы.

'Ожил, глаза заблестели'.

— Кумулятивный взрыв— это первоочередная задача, как только вы её решите, отдел будет развёрнут в институт, ему будет выделено просторное здание и самая передовая вычислительная техника. Дальше рассказывать?

— Рассказывать.

— Принимаю это как ваше принципиальное согласие. Вот взгляните на эти фотографии: на первой— стальная плита толщиной 20 сантиметров с тремя цилиндрами бризантного взрывчатого вещества тринитротолуола высотой 15 и диаметром 4 сантиметра весом около ста грамм. Первый и второй цилиндры стоят на плите, третий— поднят над ней на расстояние 6 сантиметров. Второй и третий цилиндры имеют конусообразные выемки в днище, первый таковой не имеет. Теперь взглянем на вторую фотографию, после взрыва: на ней вы можете видеть, что первый цилиндр оставил в плите едва заметную лунку, второй— лунку чуть большей глубины, а третий— сквозное отверстие.

— В общем-то я немного знаком с кумуляцией,— Лаврентьев внимательно рассматривает фото,— эффект увеличения бронебойного действия заряда при наличии выемки известен с прошлого века, но такое это огромное повышение пробивного действия— парадокс. Лишь простой подъём заряда над бронёй вызывает его? Очень странно...

— Не только это, Михаил Алексеевич. Основное различие в том, что в последнем случае была сделана металлическая облицовка выемки.

— Струя расплавленного металла?

— Наши инженеры тоже так думают,— киваю я, доставая ещё несколько снимков,— на этих рентгенограммах хорошо видно как из заряда вылетает расплавленный металл...