Конфедерация

— Спать по восемь часов, — усмехнулся Занин, когда Анюта ушла 'на женскую половину', к семье подполковника, отказавшейся оставаться в Порогах без него. — Хорошо, если четыре часа удаётся поспать! Не поверишь, брат Виктор, а день и ночь приходится во что-то вникать, что-то решать, кому-то какие-то распоряжения отдавать. Ситуацию в городе после зимы можно описать одним словом: катастрофа. Сейчас, конечно, чуть легче становится, но всё равно волосы на голове дыбом встают от того, сколько надо сделать, чтобы такое больше не повторилось.

Как не поверю? Поверю! У нас самих волосы шевелятся, когда начинаем планировать работы на ближайшее лето. Плотину забетонировать надо, генератор на ГЭС поменять надо (опять же, договорились с Заниным обменять старый, неиспользуемый, с ТЭЦ комбината на запас патронов для городской 'народной милиции'), обнести посёлок частоколом от всевозможных незваных гостей надо. И это — не говоря о посадке огородов и сенокосе, под который ещё нужно отыскать пригодные полянки. Тёплые хлевы для общественного скота, овощехранилища, новые избы рубить надо. Люди к нам приходят, просятся переселиться, а селить их некуда.

Занин отошёл от единоличной диктатуры, которая существовала в Сатке до последнего времени.

— Мне надо людей заинтересовать в том, чтобы они тоже на будущее начали работать. Грабить, как мы грабили до нынешней весны, уже нечего. Либо мы вместе восстанавливаем более или менее нормальную жизнь, либо подыхаем поодиночке.

Самокритично, ничего не скажешь! Особенно — в части признания грабительской сущности прежней власти. Вот он и ввёл такой орган как Совет при главе города. Пока назначенный этим главой, но со временем планируется избирать его членов. Как в анекдоте: я тебя поцелую. Не сейчас. Потом. Когда-нибудь. Если захочешь. А ещё у него в планах — если не объединить в единую территорию Сатку с Сулеёй, Бердяуш с Жукатау, и нас с 'крышуемыми' нами деревнями, то хотя бы установить между нами союзнические отношения. В первую очередь — ради создания 'единого экономического пространства' и совместной обороны.

— А обороняться есть от кого. В Бердяуше соврать не дадут: Медведёвка и Куваши объединились, подмяли под себя остатки жителей Кусы, небольшие окрестные деревеньки, и уже высовываются на трассу. Причём, добираются аж до Бакала. Туда же, в эти деревни, большинство уцелевших из Златоуста сбежало. По численности населения они все вместе не только Бердяуш уже переплюнули, но и Сатку догнали. Я уже не говорю про башкирские деревни, 'гастролёров' из которых пока сдерживают Айлино и Межевой. Но долго ли они удержатся?

— Вот по поводу совместной обороны я бы и хотел сегодня член к носу прикинуть. Ты, Владимир Вячеславович, скажи, в каком состоянии оружейные экспонаты, стоящие в Сонькиной Лагуне? — задал я волнующий меня вопрос.

— Вы тоже на них губу раскатали? — засмеялся саткинский 'номер один'. — Бесполезно! Их же там разрешили установить исключительно потому, что они небоеспособны. У некоторых пушек стволы заглушками заварены, затворы не действуют, прицелов нет. Да и где для них снаряды брать? Думаешь, мы не ломали головы над тем, как этим богатством, при случае, воспользоваться? Съезди туда, конечно, посмотри. Может, чего и придумаешь. Но сразу предупреждаю: особо не надейся на то, что что-то из этой затеи выйдет толковое.

В Сонькиной Лагуне я первым делом забраковал самолёт Ан-2. Летательный аппарат откровенно списанный, и 'оживить' даже его двигатель в наших условиях не представляется возможным. Не говоря уже о приваренных к шасси опорах, удерживающих 'Аннушку' в 'летящем' состоянии. С пушками тоже оказалось всё именно так, как рассказал Занин. Задранный вверх ствол 122-мм гаубицы М-30, несмотря семидесятипятилетний возраст, всё ещё воюющей в Африке, заварили, чтобы внутрь него не попадала вода. Недостающие детали, заклиненные механизмы наводки, снятые прицелы, неоткрывающиеся затворы — всё это объединяло и ещё более мощную 152-мм пушку-гаубицу МЛ-20, и старую-престарую 'трёхдюймовку', и дивизионную 76-мм ЗИС-3, и 37-мм зенитку. А уж работоспособны ли до сих пор все их откатники и накатники, только Богу известно.

Пожалуй, если из чего и выйдет толк, то из старинных чугунных стволов пушек и мортир XIX века. Пусть дульнозарядные, пусть высокого темпа стрельбы от них не добиться, пусть с прицельностью выстрела у них дело швах, но зарядить вместо чугунного ядра 'бомбу', начинённую не порохом, а тротилом, вполне получится. А уж про психологический эффект от артиллерийской стрельбы всем прекрасно известно. Тем более, от реально взрывающихся и разящих градом осколков снарядов. И лафеты легко поставить на 'резиновый' ход и снабдить винтовыми механизмами наводки: в небольшой мастерской при наличии инструмента всё делается за неделю.

Ещё бы 'оживить' стоящую на постаменте БМП-1... С её, пусть и алюминиевой, бронёй можно даже смириться с нестреляющей 74-мм пушкой. Пулемёт вместо неё воткнуть, и для наших нужд за глаза хватит. Но... Найдётся ли кто-то, кто 'оживит' её гидромеханическое рулевое управление после стольких лет простоя? В ней ведь не танковые рычаги и не автомобильный руль, поворачивающий передние колёса, а сложная система, управляющая фрикционами гусениц.

Пока мы с Анюткой бродили вокруг этих 'монументов' старой технике, на неё засмотрелся какой-то местный мужичок. Выше среднего роста, с недельной щетиной, измождённым лицом, в котором читались признаки примесей восточных кровей. Одет почти как бомж, но какое-то время явно пытался следить за одеждой. Впрочем, каждый первый житель города сейчас выглядит полубомжом из-за болтающейся от голода одёжки.

Мдя... Как там у Жуковского?

На тебя заглядеться не диво,

Полюбить тебя всякий не прочь:

Вьётся алая лента игриво

В волосах твоих, черных как ночь.

Сквозь румянец щеки твоей смуглой

Пробивается лёгкий пушок,

Из-под брови твоей полукруглой

Смотрит бойко лукавый глазок.

Щёки у моей наполовину полячки без всякого пушка, хоть и с румянцем, волосы светло-русые, 'соломенного' цвета, а не чёрные, да и ленты в них не наблюдается. Но, в сравнении с местными жительницами, пережившими голодную зиму, выглядит она на диво приятно. Загляденье моя жена! И за это тоже я её люблю.

То ли перехватив мой взгляд, то ли просто ему уже нужно было куда-то идти, мужичок, не отворачивая от Ани глаз, шагнул вперёд и... рухнул, споткнувшись на ровном месте. Ну, не то чтобы всем телом, успел руками в землю упереться. Но ладошки испачкал в грязи.

— Мерд! — брезгливо посмотрев на свои руки, выпалил он.

— Что? — удивилась супруга.

— Простите, мадам, это я сказал не вам. Это я о моих руках, — с сильным акцентом произнёс незнакомец, демонстрируя ладони.

— Парле ву франсе? — подняла брови Аннушка, и тот, расплывшись в улыбке, что-то затрещал в ответ по-французски.

В школе я учил немецкий, позже нахватался английского, но с детских лет, не зная ни единого слова в языке, умел на слух, чисто по фонетическим особенностям, различать десятка полтора наиболее распространённых в мире языков. Ну, или не очень сильно распространённых, но слышанных мной.

Судя по тому, что Ане пришлось тщательно подбирать слова, а иногда и вставлять в речь русские, язык она подзабыла, хотя в своё время учила его не только в школе, но и самостоятельно, поскольку подавала заявку на поездку во Францию на какое-то повышение докторской квалификации. Поль тоже пытался говорить по-русски, но с тем же успехом, и, в конце концов, они перешли на какой-то неимоверный русско-французский суржик.

— Витя, его надо забрать в Пороги, — через пять минут общения объявила мне жена. — Не потому что он здесь пропадёт. Он вам же будет полезен, как бывший вояка Иностранного легиона.

— А разве в этих подразделениях служат французы?

— А как же! Но ты прав: Поль получил французское гражданство после ранения и увольнения из Легиона. Он тунисец, но наполовину француз, на четверть русский и на четверть араб.

Офигеть! Но посмотрим, посмотрим.

Поль Картаж, 'Бербер'

История о том, как я попал из жаркой тунисской Бизерты в морозный уральский городок Сатка, не совсем обычна. Именно тем, где именно я очутился.

Вся моя одиссея началась с драки в ночном клубе, где я сцепился с двумя арабами. Слово за слово, и дело дошло до ножей. А когда один из моих противников умылся кровью из распоротой щеки, мне пришлось уносить ноги. Причём, очень быстро: тунисская полиция сначала избивает задержанных до состояния кровоточащей груды мяса, а уж потом начинает разбираться, кто прав, кто не прав. И мне не очень-то хотелось полгода сращивать поломанные кости, чтобы потом оказаться в вонючей, кишащей насекомыми тюрьме.

Четверть часа на такси, и я оказался в аэропорту 'Сиди Ахмед', а через полтора часа уже летел в Марсель. Историческая родина моих родителей встретила меня равнодушно, если не считать пристального внимания к моему паспорту со стороны ажанов в аэропорту. Но французская фамилия и отсутствие багажа вместе с названной целью прибытия 'по делам бизнеса' сделали своё дело, и очередного будущего нелегального иммигранта из бывшей колонии во мне не заподозрили.

Из недорогой гостиницы позвонил родителям, которые и рассказали о побывавших в доме полицейских. Раненый мной оказался каким-то дальним-дальним родственником Бен Али, и полиция 'рыла землю', чтобы отыскать меня. Ну, и пусть ищут, а я отсижусь во Франции!

Видимо, семья пострадавшего оказалась достаточно влиятельной, поскольку через пару месяцев я уже беседовал с префектом, известившим, что моё имя включено в базу Интерпола, и меня ждёт депортация в Тунис.

— А этого никак нельзя избежать? — наивно спросил я.

То ли этот глупый вопрос, то ли моя внешность, то ли манера поведения подействовали на префекта, и он, закончив смеяться, кивнул.

— Можно. Если ты уже сегодня подашь заявку на вступление в Иностранный Легион, а после прохождения всех тестов они примут тебя.

И отправился я в сопровождении двух жандармов на вербовочный пункт...

О том, что испытания проходят лишь двадцать из пятисот претендентов, я узнал быстро. Но повезло: я оказался в числе этой двадцатки, и получил служебный паспорт с новой фамилией — Картаж, по французскому названию Карфагена, на месте которого и построен город Тунис. И кличку Бербер за внешнее сходство с представителями этого тунисского народа: относительно высокий рост, чёрные волосы, крупный нос и голубые глаза.

Пятилетний контракт в Легионе близился к концу, когда нас отправили в Мали воевать с исламистами. А на деле — защищать интересы французских горнорудных компаний в этой стране. Там я и получил пулю в ногу, а после госпиталя решил не продлять контракт: красоваться перед девушками в белом кепи, хорошо, но хотелось бы и чуть расширить жизненный опыт, побывав не только там, куда пошлёт стрелять французский президент. Тем более, право на получения гражданства я уже заработал кровью.

Несмотря на то, что Бен Али уже отсиживался в Саудовской Аравии, а его родственники потеряли всё влияние, возвращаться в Тунис я не хотел. После богатой спокойной Франции окунаться в обстановку нищеты и междоусобной арабской свары как-то не хотелось. Да и кто знает: не ждёт ли меня моё уголовное дело в городском полицейском управлении? Открываются эти дела быстро, а вот закрываются... Даже несмотря на мою новую фамилию, меня опознают в мгновение ока соседи моих родителей.

Никакой иной специальности, кроме умения стрелять, я получить не успел. Ах, да! Умел ещё водить любую технику и немного её ремонтировать. Поэтому два года работал в охране супермаркета. А потом сосед-водитель, часто пропадавший на месяц, а то и два, сказал, что в его компании появились вакансии для владеющих русским языком. И зарплата почти в два раза превышает ту, что получаю я.

Россия. Да, историческая родина одной из моих бабушек, вышедшей замуж за тунисского француза, приехавшего на Международный студенческий фестиваль в СССР. Но холод, ужасные дороги, коррупция, вездесущая мафия...

Сосед только рассмеялся:

— Какая мафия? В любом русском городе намного безопаснее, чем в Марселе и даже Париже. Я никогда там не видел объявлений 'Не вешайте сумочки на спинки стульев, чтобы их не украли', какими пестрят парижские ресторанчики. Российская дорожная полиция к иностранцам очень, очень лояльна. Дороги? В половине Европы дороги не лучше, чем в России. А холод... Да, зимой там такая проблема есть, но, как говорят в России, сибиряк не тот, кто не боится мороза, а тот, кто в холод правильно одевается.

В общем, я решил испытать судьбу и заключил контракт на три пробных рейса. На удивление, сосед оказался прав. Вместе с ним мы побывали в Москве, Санкт-Петербурге, Омске. И мне понравились эти бесконечные просторы, так что я остался в компании на постоянную работу. Даже когда началось обострение отношений Запада с Россией из-за событий в Старопетровске, произошла всего лишь смена маршрутов: грузовики компании просто стали избегать окрестностей Санкт-Петербурга. Но самое удивительное — к нам, французам, гражданам страны, входящей в НАТО, отношение простых русских совершенно не изменилось, так и осталось доброжелательно-заинтересованным.

Беда случилась при возвращении из Новосибирска. На подъездах к Челябинску я почувствовал острую боль в животе справа. Вначале подумал, что это какой-то спазм, но принятая таблетка не помогла, и Жиль справедливо решил, что меня нужно показать врачу. Ближайшим более или менее крупным городом, расположенным неподалёку от трассы, по которой мы ехали, оказался Миасс.

Наш Рено с трудом добрался по улочкам, отведённым для грузового движения (спасибо местным полицейским, согласившимся показать нам дорогу), до местного центрального госпиталя, но там меня ждало разочарование. Вначале с меня стали требовать страховку и долго не могли разобраться с тем, почему у меня она иностранная, а не российская. Потом вышедший молодой доктор накричал на санитарок в приёмном покое, заявив, что со страховкой можно разобраться позже, поскольку у меня экстренный случай, приступ аппендицита.

Меня уже почти собрались отправлять на операционный стол, когда на шум появился пожилой хирург с фамилией Сидельников. Он снова потребовал повторить мои жалобы, потом ткнул меня пальцем в живот — я при этом вскрикнул от боли — и объявил, что операция мне не требуется. А если я не согласен, то должен пойти в платную клинику. Как объяснили сотрудники госпиталя, он там тоже делает операции, но получает за это серьёзные деньги. Которые нужно выложить из собственного кармана, а не от страховой компании.

Я, конечно, расстроился из-за такого отношения к больным, но мнение опытного хирурга воспринял всерьёз: раз он посчитал, что я поднял ложную тревогу, значит, всё ещё может обойтись. И мы с Жилем поехали дальше.

Часа через два стало ясно: ничего не обойдётся. Боль настолько усилилась, что я не просто не мог вести машину, а и сидеть-то не мог. И Жилю пришлось завезти меня в первую попавшуюся больницу, оказавшуюся на нашем пути.