Конфедерация

От автора

В книге нет героев, которые были бы от начала и до конца списаны с одного прототипа. Факты биографий и характеров определённых людей, конечно, использовались для создания образов, но не ищите полных совпадений с теми, кого вы узнали.

Посвящается памяти Якута и Динго,

погибших, защищая Донбасс,

а также Максима 'Мрака' Шишова,

которого догнала война

Костя Данилов, 'Кот'

Как ярко светит солнце! Аж глазам больно, если снять тёмные очки.

Снег, взявшийся крупными зёрнами, похрустывает под самодельными лыжами, подбитыми заячьим мехом. По такому снегу заячьих шкурок на лыжи не напасёшься! Сотрутся ведь мои подбойки. Но я особо не переживаю: зима, кажется, подходит к концу, и скоро придётся укладывать лыжи на чердак. А к тому времени, когда новый снег выпадет, мы ещё кого-нибудь настреляем или наловим.

Я и ушёл сегодня за пруд ради того, чтобы проверить силки на заячьих тропах. Это, как и подбивка лыж шкурками, тоже идея моего крёстного. Точнее, не идея. На подобных лыжах народы Крайнего Севера издавна ходили. Он просто вспомнил, что благодаря этому, лыжи не откатываются назад, когда на них поднимаешься в гору. И про то, как во времена его детства ставили проволочные петли на заячьих тропах, тоже вспомнил. Про такой способ ловли косоглазых в последние годы все забыли, больше полагаясь на ружья, а вот теперь он пригодился, чтобы экономить патроны.

Нет, не погиб он тогда возле Южного. Две пули в грудь действительно получил, но, на его счастье, стреляли тогда по нему не из 'калаша', а из древнего-предревнего пистолета-пулемёта Судаева. Ими, после снятия с вооружения в Советской Армии, ещё долго были вооружены части железнодорожных войск. Видимо, после очередного перевооружения, кто-то и сумел 'урвать' этот автомат. А может, и с Украины привезли, где ППС использовались даже во время войны в Донбассе. Теперь уже всё равно не узнать, как конкретно этот экземпляр оказался в Медведёвке.

С оружейной точки зрения — очень интересная 'машинка'. Хотя прицельная дальность у неё максимум 200 метров, но убойное действие патрон от пистолета ТТ сохраняет на дальности аж до 800 метров. Вот и получилось так, что одна из попавших в лёльку пуль застряла в автоматном магазине (к его ранению — плюс пара сломанных рёбер), лежавшем в нагрудном кармане разгрузки, а вторая пробила лёгкое. Аня не рискнула её доставать, крёстный так и носит этот 'подарок' в себе.

У неё в тот день, когда мы вернулись из Урал-Дачи, много работы было. Помимо мужа, пришлось оперировать Пуресина, у которого пуля застряла в правой руке. А ещё — заниматься ранами Смирнова, Сашки Рощина и Серёги Короленко. Олегу Михайлову, к сожалению, помогать было поздно: одна пуля в голову, вторая в шею, в район сонной артерии.

Прикольно было то, как дядя Володя дальше вёл свой 'колун' до Порогов: посадил вместо убитого Михайлова Серёжку Короленко. Пуресин рулит и педали нажимает, а Серый ему передачи переключает. А когда надо повернуть руль на большой угол, ещё и помогает баранку выкручивать. Я тогда довёл машину крёстного с ним, лежащим на заднем сиденье, а 'Кутузов', он же мой двоюродный дядя, доехал на 'Номаде'.

Серёга, Сашка, Смирнов и Пуресин, у которого пуля застряла в мягких тканях предплечья, поправились довольно быстро, а вот лёлька только с месяц назад оклемался. Ему ради выздоровления даже пришлось бросить курить. Но и пока из-за слабости ходил по посёлку с палочкой, не сидел без дела. Что-нибудь, да выдумывал. Вот, например, додумался лыжи мехом подбивать, петли мастерить из корда сожжённой 'дохлой' шины. Ребятишкам школьного возраста уроки давал, чтобы те неучами не выросли.

Зима нынче выдалась просто небывало холодная и снежная. Дома́ занесло буквально по окошки, а морозы доходили до сорока пяти градусов. Все окрестности плотины в те дни покрывались куржаком. Инеем, по-уральски. Причём, под сорок и больше градусов 'прижимало' не раз и не два. А 'тридцатник' подмораживало буквально каждый месяц: и в ноябре, и в декабре, и в январе. А особенно часто — в феврале. Лёлька говорит, что это и есть та самая ядерная зима, о которой предупреждали учёные. Но ведь пережили её! Или почти пережили: в нашей местности редко случается, чтобы сильные морозы случались после второй половины марта, которая сейчас на дворе.

Мы-то её пережили. А в Сатке, доходят слухи, очень много людей помёрзло. Из тех, кто жил в квартирах. Да и в Бердяуше тоже были случаи, хотя там многоквартирных домов намного меньше. А уж про замёрзших на улице и говорить не приходится. Или замёрзших, или умерших из-за того, что сердце не выдержало. Даже у нас в Постройках случай был: вышел дедушка во двор за дровами, и пропал. Жена минут через пятнадцать забеспокоилась (кто знает, может у него запо́р случился?). Выходит, а он лежит на снегу, уже окоченел.

Пополнилось наше кладбище на горке у опушки леса и угоревшими. Парень и девушка из числа тюменских ребят, городские жители, в самые морозы слишком рано закрыли печную трубу. Так в одну могилу их и положили, когда чуть потеплело.

У нас хоть пожаров не было. А в Романовке дом сгорел, в Сулее — сразу три, стоявшие рядом в одной улице. В Межевом пожары случались, в Бердяуше. Это только из того, о чём мы слышали: из-за морозов и снегопадов мало кто мог высунуться из своей деревни. Машины заводятся плохо и через раз, двигатель бульдозера, привезённого с асфальтового завода возле Берёзового Моста, приходилось разогревать факелами, чтобы он мог почистить улицу и дорогу.

Ещё по осени на электростанции установили дополнительный трансформатор, и именно благодаря ему нам удалось благополучно пережить зиму. Иначе 50 киловатт, которых было вполне достаточно на прежнее население Порогов, нам бы не хватило: печки печками, а обогреватели тоже приходилось включать. И если бы мы не задействовали второй генератор, то сгорел бы единственный работавший. Теперь полмегаватта нам хватает за глаза. А третий, такой же мощности, как и второй, находится в резерве.

Крёстный говорит, что ради подключения второго генератора пришлось сильно извращаться: он изначально был рассчитан на сумасшедший ток, но на напряжение всего 80 вольт. Но ведь Фёдор Лаврентьевич, инженер станции, справился! Пусть 'раком', но запустили имевшийся в запасах силовой трансформатор. Извратились, но всё-таки сделали так, что теперь и освещение можно включать без каких-либо ограничений, и нагреватели, и даже кое-какие станки использовать. Те, которые могут работать от однофазного напряжения.

А вот и очередной мой силок. В его петлю попался средненький по размерам зайчишка. Все остальные петли были пустыми, а эта сегодня оказалась удачливой. Главное — не задеть лыжами заячьи следы, пока достаёшь задушившегося косого. Иначе придётся менять место установки силка: эти длинноухие заразы очень не любят, когда кто-нибудь нарушает их тропу. Достать зайца, бросить его в рюкзак, и можно возвращаться.

— Кот Кутузову, — зашипела на груди рация.

Сашка реально несколько дней, пока не начал спадать отёк вокруг ранок, ходил с одним зрячим глазом. И очень охотно согласился с тем, чтобы сменить позывной.

— На связи.

— Ты не забыл, что у моей Настасьи сегодня день рождения, и ты приглашён?

— Не забыл. И даже подарок ей будет — заячья шкурка для варежек-шубенок.

Не знаю, кто эту шикарную вещь придумал — варежки из отслуживших свой век шуб. Неказистые, но очень тёплые, мехом внутрь. А снаружи, чтобы не порвать шкурку или тыльную сторону 'искусственной чебурашки', из которой в советское время делали большинство шуб, обшивают какой-нибудь плотной тканью. Джинсой, например, или каким-нибудь не очень плотным брезентом. В общем, идут на такое изделие остатки и обрывки отслуживших свой век вещей, но получается новая, отличная по удобству и другим качествам. А уж если натуральный мех приспособить, то это вообще шикарная вещь получается, всем варежкам варежки.

Чтобы поставить петли, я высоко в гору не забираюсь, поэтому назад лыжи катятся лениво. Время от времени даже приходится отталкиваться палками, чтобы они ехали. А уж когда вышел на самую широкую часть замёрзшего пруда, тут и вовсе пришлось поработать палками.

Что за странный звук? Ощущение, что где-то очень далеко летит самолёт. Только откуда ему взяться? Я даже остановился и принялся вертеть головой. Небо сегодня синее-синее, ни единого облачка на нём. Нет, вон одно, только какое-то странное, вытянувшееся копьём с востока на запад. А ведь это точно самолёт! Далеко идёт, его едва-едва видно над хребтом Уары, тянущимся по противоположной от посёлка стороне реки.

А это что такое? Ещё один белый след, но куда более быстрый, движущийся откуда-то с юго-востока. Ракета, что ли? Блин, неужели опять по кому-то бомба прилетит? Неужели снова этот кошмар возобновился?

Сначала была вспышка и клуб белого дыма. Еле слышный звук взрыва дошёл, наверное, минуты через три. Я за это время уже успел рассмотреть, как облако дыма вначале разбухло, а потом и начало рассеиваться. Кого же и кто сбили над нашими лесами? Неужто где-то осталась работоспособная система ПВО и зенитчики, всё ещё несущие службу?

Полковник Сэм Возняк

Я хорошо помню тот день, когда госпожа президент отдала приказ нанести удар по России.

Нас перебросили на Аляску с базы Майнот в Северной Дакоте ещё за неделю до этого, и сомнений в том, что скоро предстоит вылететь на реальное боевое задание к границам России, почти не осталось. Уж больно нагло вела себя эта страна, возомнившая, будто вернула себе статус Великой Державы. Особенно всех в США возмутило, как жестоко она поступила с беженцами их Старопетровска, желавшими вернуться в свои дома. Этих несчастных не просто не пускали назад, их расстреливали из пулемётов и миномётов при попытке попасть внутрь так называемой 'Зоны-31'. Вначале вынудили бежать из города, допустив многочисленные аварии на предприятиях химической и биологической отрасли, а потом, прикрываясь соображениями некоей русской 'национальной безопасности', на которую нам наплевать, начали их убивать.

Нас перевели в состояние полной боевой готовности заранее, и когда по телевидению прозвучал ультиматум госпожи президента, стало ясно, что совсем скоро нашим старичкам Б-52 придётся выруливать на старт.

Взлетали примерно за два часа до окончания объявленного ультиматума. Во время инструктажа нас предупредили, что в случае, если русские согласятся выполнить наши условия, нам дадут команду возвращаться. А пока, прикрепив на подвески каждого бомбардировщика по двенадцать ракет AGM-86 — шесть с ядерным зарядом и шесть с осколочно-фугасной боевой частью — наша эскадрилья вылетела на юго-запад.

Приказа возвращаться не просто не поступило, а прозвучало кодовое подтверждение приказа на выполнение намеченного удара. Поскольку направление нашего полёта совпадало с направлением на остров Окинава, русские не должны были ожидать, что самолёты, летящие в 500-600 километрах от их территориальных вод, уже готовы выпустить крылатые ракеты.

Но мы не стали первыми. Система ПВО России на Дальнем Востоке всегда была очень мощной, и к её пусковым установкам полетели боеголовки 'Трайдентов'. И лишь после их уничтожения AGM-86 стали сходить с направляющих на пилонах В-52.

Сколько из выпущенных моим экипажем крылатых ракет достигло цели, я не знаю. Как и не знаю наименования этих целей, поскольку их координаты были заложены в компьютер. Я выполнил приказ: долетел до означенной точки, произвёл пуск, а куда полетели ракеты — это уже не моя забота. Злые языки говорят, что большинство их упало в воду или было сбито. Возможно. Русские чертовски изобретательны, и я совсем не исключаю того, что они либо применили средства радиоэлектронной борьбы, либо успели поменять дислокацию своих зенитно-ракетных комплексов.

Мало того, почти половина 'Стратосферных крепостей', вылетевших на задание, так и не вернулось на Аляску, где, как и по всей Америке, к нашему возвращению уже полыхало ядерное пламя русского ответного удара. Были виновны в гибели этих самолётов русские корабли, заранее вышедшие в океан, или старость В-52 (ведь самому 'молодому' из них уже перевалило за 55 лет), мне тоже уже никогда не узнать. Я был счастлив тому, что я и мои парни уцелели.

Мы уцелели, а почти вся Америка, увы, превратилась в ядерное пепелище. Как и Европа, наши союзники по НАТО. То ли в Пентагоне неправильно оценили возможности России, то ли русские и в этот раз нас перехитрили.

Война вспыхнула и тут же погасла. Просто потому, что нам стало не до завоевания России: мы лишились не только значительной части нашей армии, флота и промышленности. Мы были фактически обезглавлены: большинство бункеров, предназначенных для высшего руководства США и командования нашими и объединёнными силами Северо-Атлантического Альянса, если не были уничтожены русскими, то оказались в зоне радиоактивного заражения, и их обитатели уже вряд ли когда-нибудь смогут покинуть эти убежища.

Коварство русских проявилось и в том, что они нанесли термоядерные удары по Йеллоустону и разлому Сан-Андреас. В результате им даже не потребовалось бомбить Сан-Франциско и Лос-Анжелес, превратившиеся в руины из-за мощнейшего землетрясения, спровоцированного их бомбой. В Йеллоустоне, к счастью, у них не получилось разбудить супер-вулкан, но землетрясение и достаточно сильное извержение лавы всё же произошло.

Америка, к которой мы привыкли, погибла. Мы дожили до того, что американского солдата, любого американца ненавидят во всём мире, от Японии до Западной Африки, от мыса Горн до нашей границы с Мексикой. То, что происходит вокруг наших многочисленных военных баз, некогда бывших оплотом демократии и поддержания мира, не поддаётся описанию. Большинства из них просто уже не существует: вчерашние друзья и союзники в Азии, Африке, Латинской Америке либо изгнали наши контингенты, либо разоружили их. Зачастую — силой.

Америка — уже не страна всеобщего благополучия, не крупнейшая промышленная и военная держава. Мы остались жить на её стремительно деградирующих обломках, хотя кое-кто и пытается сохранить хотя бы то, что уцелело. Но самое обидное, что сами американцы делают всё возможное, чтобы она превратилась из оплота демократии и твердыни законности в территорию анархии.

И во всех наших бедах виноваты проклятые русские! Как они только посмели поднять руку на величайшее государство мира, оплот западной цивилизации?!

Им самим, конечно, тоже не поздоровилось: десятки русских городов лежат в руинах, огромные территории отравлены радиационными осадками. Полностью уничтожена их столица Москва (говорят, из-за размещённой вокруг этого города системы противоракетной обороны на неё пришлось истратить весь комплект ракет атомной подводной лодки), разрушена ядерным ударом и затоплена цунами их вторая столица, Санкт-Петербург, разбомблены практически все крупнейшие российские города. Но это ничто в сравнении с гибелью США и Европы: русская цивилизация — ничто, дикари, в сравнении с Западом.

Именно поэтому я с радостью воспринял задание, которое мне поставило наше военное командование: совершить разведывательный полёт над Россией, чтобы выяснить, какие русские центры могут всё ещё угрожать нам. А значит, тоже должны быть уничтожены.

Как в какой-нибудь середине ХХ века, мне и моему штурману Питу Бэнксу пришлось засесть за бумажные карты: центр управления спутниками GPS больше не действует, да и многие из самих спутников были уничтожены русскими, так что глобальная система навигации теперь абсолютно бесполезна. Не поэтому ли у нас произошло столько сбоев во время нашей атаки по России? А нам предстоит полёт более чем на девять тысяч миль, лишь на 600 миль меньше, чем максимальная дальность полёта моего 'Боинга'.

Уже началась вторая половина марта, и длительность дня почти совпадает с длительностью ночи, мы вылетели с Аляски в первой половине дня. Крейсерская скорость 'Стратосферной крепости' такова, что мы, двигаясь на запад, будем нести за собой солнце. Точнее, оно будет нас понемногу опережать, но всё равно на авиабазу Туле в Гренландии через двадцать один час после взлёта мы прилетим ещё днём.

После пролёта над Камчаткой, где от военных и военно-морских баз России почти ничего не осталось, установленная на борту В-52 аппаратура должна будет зафиксировать активность русских на Сахалине. Не меняя направления полёта, мы окажемся в окрестностях Хабаровска, после чего всё-таки придётся повернуть на северо-запад, чтобы китайские зенитчики не приняли нас за угрозу. Это позволит, в том числе, оказаться вблизи российских космодромов Свободный и Восточный, откуда, при желании и наличии исправных, они всё ещё способны запускать ракеты. Дойдя до трассы железной дороги, соединяющей Транссибирскую железнодорожную магистраль с Байкало-Амурской, снова следует поменять курс, чтобы выйти к окрестностям Улан-Уде. А до этого просканировать, что происходит в районе небольшого городка Могоча, где с давних пор базировался крупный русский гарнизон.

Читу, Улан-Уде и Иркутск — крупные российские промышленные центры — мы разбомбили более полугода назад. Как и Красноярск, неподалёку от которого нам тоже нужно пролететь. Русские удивительно живучи, и, как показала Вторая Мировая война, способны даже в нечеловеческих условиях производить оружие. Поэтому я и должен произвести контроль: информация со спутников-шпионов нам больше недоступна, и нам осталась лишь авиаразведка, до которой у нашего командования наконец-то дошли руки.

После Красноярска мой маршрут пролегает через окрестности Кемерово, Томска, одного из русских научных и промышленных центров с названием Новосибирск и Омска, где Россия производила свои танки. Далее мы летим в сторону Екатеринбурга, куда, по некоторым данным, так и не долетели наши ракеты. А заодно — снять информацию о степени разрушения ядерных центров, располагавшихся между Екатеринбургом и Челябинском.

Близ Уфы снова последует смена направления полёта. Есть информация, что в городах Киров и Вологда русским удалось навести относительный порядок, и нашему командованию интересно, что там происходит на самом деле. А перед этим установить, насколько фатальны разрушения в крупных оружейных центрах Ижевске и Воткинске.

От Вологды нам придётся лететь почти прямо на север, чтобы оказаться близ крупного центра военного кораблестроения Архангельска, а потом пройти вблизи базы русского Северного Флота Мурманска. Оба города были уничтожены в первый же день войны, но, повторяю, русские чертовски живучи. И лишь после этого мы возьмём курс на западное побережье Гренландии.

Нет более унылого зрелища, чем зимняя Россия, утонувшая в снегах. Его белизна лишь иногда разбавлена зеленью хвойных таёжных деревьев. Даже развалины на месте городов, подвергшихся ядерной бомбардировке укутаны белым саваном. Лишь кое-где в сельской местности можно разглядеть ниточки снежных дорог. Реки — и те скованны льдом и занесены снегом. Единственное тёмное пятно в этом белом безмолвии — угольная столица России Кемерово, где, похоже, продолжают добывать топливо, и пыль от него разлетелась на многие мили вокруг.

Вблизи Омска операторы аппаратуры, установленной на борту В-52, сообщили, что мы оказались в зоне действия каких-то радиолокаторов.

— Судя по направлению сигнала, источники излучения находятся на территории Казахстана.

Эту страну, являвшуюся союзником России, мы не бомбили, хотя её территория и должна была попасть под 'хвосты' радиоактивного заражения. Но винить в этом следует не нас, а русских, расположивших свои ракетные шахты у самой границей с Казахстаном. Мы и так поступили сверхгуманно, пощадив города военного союзника наших врагов.

Екатеринбург и Тюмень действительно не пострадали, и это видно даже невооружённым глазом. Впрочем, Тюмень изначально не была в перечне наших целей, а почему уцелел Екатеринбург, для меня загадка. Может быть, сработала русская противоракетная оборона, может быть, средства радиоэлектронной борьбы повлияли на наведение боеголовки на цель, может, произошёл сбой в работе системы управления 'Трайдента'. Но, судя по электромагнитным полям, какого-либо серьёзного работающего производства в городе не осталось.

Ядерные центры Челябинской области тоже бездействуют после нашего удара. Кажется, они все превратились в радиоактивную пустыню.

— Командир, нас снова облучают локатором, — доложил оператор по внутренней связи.

— Опять из Казахстана?

— Нет, откуда-то немногим восточнее Уфы. И это, как определил компьютер, излучение локатора комплекса С-300.

Что? Какой С-300? Почему он всё ещё работает через семь месяцев после того, как мы вбомбили Россию почти в каменный век? Насколько мне известно, Уфа тоже разбомблена.

— Судя по сигналу, нас пытаются опознать по запросу системы 'свой-чужой'. Что будем делать, полковник?

В голосе оператора уже звучат панические нотки. Ещё несколько секунд, и он уже кричит в микрофон:

— Аппаратура зафиксировала пуск ракеты. Нас пытаются сбить! О, боже мой!

Неужели конец? Белый след несущейся к нам ракеты хорошо заметен даже на фоне бесконечных российских снегов. Уйти? Куда? В-52 — не истребитель пятого поколения, который способен резким манёвром попытаться избежать попадания в него. Высота почти десять миль, пикировать есть куда. Но... Эта яркая вспышка света, наверное, исходит от ангелов, встречающих нас на пороге рая.

Вадим Скуфеев, 'Скиф'

— Ты уверен, что это была ракета?

Кот, кажется, даже обиделся.

— Я что, ни разу в жизни не видел, как ракеты летают?

— Что скажешь по этому поводу, ракетчик? — повернул я голову в сторону Кипчака.

— А почему бы и нет? Как описывает направление полёта Костя, очень может быть, что по самолёту шарахнули со стороны Межгорья. Там комплексы С-300 вполне могли прикрывать подземный объект Росрезерва.

— А что за объект?

— Хрен его знает. Информация о нём совершенно секретная. Строили в 1980-е. Специально ради этого проложили железную дорогу Уфа — Магнитогорск. Причём, в сложнейших горных условиях, потратив на неё колоссальные средства, и сделали это в очень сжатые сроки. Известно только, что там очень серьёзные подземные сооружения в глубине горы Ямантау. Некоторое время ходили сплетни, что это подземное убежище для руководства страны на случай БП, но признакам такого бункера объект не отвечает: нет никаких резервных путей подхода и отхода, кроме единственной автодороги и железнодорожной ветки. Даже ближайший аэропорт — только в Уфе, почти за двести километров.

Интересная история. И Витя её раньше мне не рассказывал.

— Мало ли чего я тебе не рассказывал, — пожал плечами Данилов. — Я тебе и про базу Росрезерва в Бузулуке не рассказывал. Всё равно они нам бесполезны: ни к Бузулуку, ни к Межгорью нам не прорваться из-за радиоактивного следа от бомбардировки Уфы. Причём, до Бузулука ещё дальше, и неизвестно, нет ли по пути или в самом городе каких-нибудь других радиоактивных следов.

— А если очень постараться? — тоже зацепился за идею Шерстнёв. — Ну, какими-нибудь очень длинными объездами.

— Ага! Через Чебаркуль, Филимоново, Ларино, — усмехнулся Витя.

— Ты же говорил, что Чебаркуль почти вымер из-за радиации, — недоумённо глянул на него Максим.

— Не обращай внимания. Это типа сарказм, чисто миасский, — отмахнулся Кипчак. — В советское время автобусные рейсы в сторону Магнитогорска пускали по такому маршруту, чтобы собрать побольше пассажиров, хотя из-за этого время в пути увеличивалось на целый час. Нет туда объездной дороги, которая не проходила бы через зону радиоактивного заражения. Будь севернее Уфы хотя бы пара мостов через Белую, как-нибудь ещё можно было бы исхитриться объехать Уфу. Правда, для этого ещё надо переправиться через реку Уфа.

— В Благовещенске есть мост через Белую, — 'вставил три копейки' Дима Рощин, которому явно тяжко после вчерашнего дня рождения невестки. — А в Караидели и Красноуфимске — через Уфу.

— Про Красноуфимск я тоже помню. Но ты представляешь, какой это крюк получится? Как мне кажется, больше тысячи вёрст будет. И сразу же возникает вопрос: для чего это всё затевать? Вот ты, Вадим, можешь на него ответить?

— Установить контакт с военными, оставшимися верными долгу.

— Хорошо. Установили. Рассказали о том, как мы героически до них доехали, по пути отбиваясь от 'соловьёв-разбойников' и 'дружин' местных князьков. Дальше-то что? Думаешь, они нас после этого обнимут, расцелуют и отведут в свою пещеру Аладдина с многими-многими 'вкусностями'? По глазам же вижу, что думаешь об этом! Держи карман шире! Хорошо, если позволят живыми назад убраться. Рано ещё, рано надеяться на то, что кто-то серьёзный начнёт нас воспринимать. Да и не сезон для дальних поездок: я, например, совершенно не уверен, что между башкирскими деревнями, где предстоит ехать, кто-то дороги чистил. У них для поездок к соседям есть лощади с санями, которым бензина или солярки не требуется.

Логично, чёрт возьми. Но обидно.

А с запасами у нас действительно хреновательно. Муку до конца лета доедим. Картошка? Ну, с ней попроще будет, её у нас пока в достатке, хотя часть запасов у людей и подмёрзла в самые жуткие морозы. Сахара ещё навалом, на год-полтора хватит. Крупы закончатся следующей зимой. Макароны — уже этой весной. Соль на исходе, но Витя Данилов сговорился с Атляном о её покупке, и как только дороги станут проезжими, немедленно отправим к ним караван. Мясо жёстко экономим: выдаём людям еженедельно из расчёта 200 граммов на человека в день. Хочешь больше? Иди и охоться. На такую мелочь, как зайцы, куропатки, тетерева и глухари лапу не накладываем, а вот если удалось добыть лося (случалось такое пару раз за зиму) или косулю, то десять килограммов оставляешь себе, а остальное, будь добр, отдай 'в общий котёл'. В самые лютые морозы набили подвал, где оно хранится, снегом, чтобы на лето запасов холода хватило. Резать домашнюю живность, от кур до коров, запретили категорически. Наоборот, придумали систему поощрений, чтобы за следующую пару сезонов перевести себя на 'мясо-молочно-яичную самоокупаемость'.

Естественно, появились недовольные. Мол, мы тут упахиваемся — снег чистим, всевозможными ремонтами занимаемся, лес рубим, дичь промышляем — а кто-то у печи греется, но имеет ничуть не меньше нашего. Это Кипчак с ними пытается разговоры разговаривать, а у меня всё решается быстро: или подчиняешься общим правилам, или вали за шлагбаум. Забирай всё, что способен унести в руках, кроме оружия, и вали на все четыре стороны. За Ай, в Асылгужино, почему-то никто уходить не желает.

Жёстко? Может быть. Но мы с самого начала предупреждали, что так будет. И самое неприятно, что уже были реальные случаи, когда приходилось оружие применять.

Первый раз, когда владелец своры тощих, вечно голодных хаски, живущий наискосок от гостиницы, спустил их на ребят, выдававших мясо. Благо, эти красивые, но совершенно бесполезные псины по своей природе безумно добродушны, и вместо того, чтобы кусать людей, схватили кусок мяса и принялись его грызть. Но этот придурок на том не успокоился и побежал в дом за ружьём. Стрелял он мелкой дробью, и больших увечий парням не нанёс, но пришлось его отправить на поселковое кладбище, чтобы чего более серьёзного не натворил. А отощавших псин разбирать по избам.

Двоих скандалистов из числа 'дальнобоев' пришлось отправить 'в ссылку' в Постройки. Эти просто изувечили друг друга из-за бабы. Основной инстинкт, чёрт бы его подрал!

Кстати, думаете, у баб с этим вопросом дела обстоят проще? Сейчас! Началось с того, что подружка Кости Данилова явилась к Ольге Байсуриной, чтобы выцарапать глаза за то, что Кот с Олькой подгулял, когда ездил в Урал-Дачу. Метко подгулял: как гинеколог говорит, Костян в конце лета папой станет. Тощая городская мамина дочка, конечно, ничего сделать с деревенской девкой не смогла, но космы друг другу они знатно проредили. А после того, как Костя наорал на Ленку за то, что она такое устроила, она и вовсе ушла от него. И тоже беременная. Вот такая, бляха, Санта-Барбара!

А уж какой гадюшник среди тюменских девчат, я просто диву даюсь! Если бы не Саша Варгашова, они давно бы друг друга живьём сожрали. Не зря мне говорили, что самый ужасный контингент в замкнутом коллективе — это женщины. Паучихи в банке: с улыбочкой делают друг другу гадости, мстят, сплетничают, подсиживают. И, бляха, где? В наших условиях выше временного бригадира при выполнении какого-нибудь задания просто невозможно 'продвинуться', так они и из-за этого свары устраивают! Хорошо, хоть 'неохваченных' мужиками среди них почти не осталось, а то так бы давно друг друга перегрызли.

Тюменские подружки Сашке 'гвозди забивают', а она сама — мне. Через раз скандалы закатывает, когда я пытаюсь привлечь женщин к каким-либо общественным работам. Правозащитница хренова! Если бы она действительно не была такой эффективной в улаживании конфликтов в женском коллективе, давно бы уже 'задвинул' её куда-нибудь так, чтобы она пореже попадалась мне на глаза.

Опять же, снайпер из неё получился неплохой. Особенно хорошо научилась стрелять из 'симоновского' карабина, когда мы 'приколхозили' на него оптический прицел. Из него, конечно, на километр не пальнёшь, как из СВД, но нам такие дистанции стрельбы и не особо нужны. А патронов 7,62х39 в наших загашниках значительно больше, чем пулемётных к 'дегтярёвской' винтовке.

— Ну, раз ты, Виктор, считаешь, что об этой поездке раньше, чем до лета, думать без толку, то предлагаю отложить её обсуждение на неопределённое время. Ещё у кого-нибудь есть вопросы, которые нужно сегодня обсосать?

— Если мы надумали сразу, как снег сойдёт, закладывать фундамент тёплого коровника, то надо уже сейчас начинать ремонт мостков через плотину, — подал голос Рощин. — И подвести их прямо к курумнику, чтобы не корячиться с перекладыванием камней с одной тачки в другую.

— А доски где брать? — задал вопрос Смирнов. — У нас же ни пилорамы, ни мощной циркулярной пилы нет.

— С этим-то как раз проблем не будет, — встрял Данилов. — Были бы брёвна, а расколоть их на плахи, как это делали до изобретения пилорамы, совсем не сложно. Так что дело за тем, чтобы притащить эти брёвна из леса. Запускайте с Пуресиным и Короленко бульдозер, и тащите.

— Он соляры съест столько, что хватило бы на месяц езды на 'Урале'.

— Так какие проблемы? Прочистим дорожку до нашей вырубки, а по ней 'Уралами' и будем вывозить.

— А бочки с 'Уралов' куда девать?

Бляха, вот так всегда: одно цепляется за другое, как снежная лавина.

Виктор Данилов, 'Кипчак'

— Пап, а почему сосульки называют сосульками? Потому что их сосут?

Мы-то их в детстве точно сосали, а вот сейчас этого нельзя делать ни в коем случае, если нет желания наглотаться какой-нибудь радиоактивной дряни, выпавшей нам на крыши домов вместе со снегом.

Любаша привыкла к тому, что я целых два месяца отлёживался и отсиживался дома, и теперь очень ревниво реагирует на то, когда мне надо куда-нибудь уходить. В конце апреля ей исполнится шесть лет, Телец по гороскопу, и упрямая, как бык. Ну, или как юная тёлочка.

— Ох, нахлебаемся мы с ней горя, когда она подрастёт, — качает головой Аня после какого-нибудь очередного Любкиного каприза.

А я верю в то, что дочка у нас вырастет умницей. Хотя и будет с характером. Все задатки для этого у неё есть. Или это родительский шизняк на тему 'мой ребёнок самый лучший в мире'?

Пока я безвылазно сидел дома...

Нет, не отсиживался и не отлёживался я, 'забив' на все дела. Да, выходить на улицу жена мне запретила, чтобы не подцепил какую-нибудь простудную заразу на мой ослабленный организм. А ноутбук реально перекочевал сначала в мою постель, а потом и за стол в гостиной, за которым я просиживал с утра до вечера. Я читал. И не какую-нибудь художественную литературу, а свои запасы информации по выживанию, по техническим вопросам, по забытым и заброшенным технологиям. Иногда — по заказу нашего 'штаба', который столкнулся с какими-нибудь трудностями. А заодно и дочку приобщал к умению пользоваться компьютером.

Оттепель, настоящая, с плюсовой температурой, пришла в самом конце марта. Но, как говорится, только раздразнила, а потом обманула: снова ударили двадцатиградусные морозы, и всё замёрзло. А мы-то обрадовались, что скоро сможем полюбоваться на чистую от снега землю!

Теперь опять потеплело: днём плюс пять, плюс семь. Ночью минус два, минус три. Оттого и сосульки на крышах.

— Ну, где вы там? — открыв из избы дверь в сени, крикнула Аня. — У меня уже стол накрыт, кушать пора.

— Мы тут здесь! — обрадованно отозвалась дочка. — Уже идём!

В тот день бог нам послал... Нет, с текстом Ильфа и Петрова пересечений нет. Рассольник с говядиной, картофельное пюре с гуляшом, Любаше молоко, нам чаёк из травок, которые Аня успела собрать ещё в сентябре. Свежеиспечённый хлеб. Скажете, что не густо для большого порожского начальства? Ну, извините! Хамон не подвезли, а весь пармезан раскупили. Все примерно так питаются, как мы. Вот на следующий год, может быть, солений заготовим, и питание чуть разнообразнее станет.

Кстати, про соления. Соль мы доедаем. Доели бы уже, если бы не удалось выменять на рынке в Бердяуше с сотню килограммов. Очень дорого, поскольку там ею тоже небогаты. Скорее бы снег сошёл, и тогда можно будет отправить конвой в Атлян, где нам обещали её продать. Пока такое сделать невозможно: снега в эту зиму навалило больше полутора метров, до Романовки и Бердяуша мы ездим по настоящему снежному коридору, проделанному мощным бульдозером, 'позаимствованным' на асфальтовом заводе. Пока это два соседних населённых пункта, куда мы можем доехать на машине: дальше — просто снежное бездорожье, по которому либо на лыжах, либо на санях, запряжённых лошадью, либо на снегоходе. А скоро, когда снег станет мокрым, любое движение и вовсе остановится до тех пор, пока дороги не очистятся от него.

Нас очень беспокоит, выдержит ли плотина ураганный паводок. По моим прикидкам, снега выпало даже не две, а три-четыре среднегодовых нормы. И когда вся вода с окрестных гор хлынет в Большую Сатку...

Ну, да. Размеры пруда позволяют надеяться, что он сдемпфирует паводковую волну, но лично меня беспокоит сохранность водосброса, из которого в прежние годы уже выпало несколько каменных блоков. Я разговаривал по этому поводу со смотрителем станции, Фёдором Лаврентьевичем.

— Как что делать будем? Створы открою, как только замечу, что лёд начал подниматься. Считай, втрое повысим объём сброса по сравнению с тем, что сейчас есть. А когда на пиковый уровень подъёма выйдем, аварийный водосброс буду 'прикручивать': пусть остальные за него 'отдуваются'. Они покрепче.

— Сама-то плотина выдюжит такой напор?

— Думаю, Георгиевич, её прочности на наш с тобой век хватит. Главное — чтобы аварийный водосброс размывать не начало. Я тебе уже говорил, что летом — кровь из носа — надо эту дыру заделывать. Как — я тебе тоже рисовал. Не заделаем — будем жить как на пороховой бочке.

— Витя, тебе дочь задала вопрос, — вывела меня из размышлений супруга.

— Что? Извини, Любаша, задумался.

У неё этих вопросов — миллион. А почему? А зачем? А как? Возраст такой...

— Кипчак Контролю, — зашипела рация.

Вот и поговорили с дочкой! Ладно, хоть на предыдущий вопрос успел ответить.

— На связи.

— У нас гости с трёхсотыми, судя по их словам, один очень тяжёлый. Срочно нужна Анна Николаевна.

— Что за гости?

— Саткинские. Скифа я уже по телефону известил, и он сейчас начнёт поднимать людей по варианту один-один.

Даже по искажённому рацией голосу Рашида, дежурящего сегодня на КПП, слышно, что он взволнован.

Вариант один-один — это полная боевая готовность из-за возможности нападения со стороны дороги из Романовки. А поскольку такой удар может быть лишь отвлекающим, то 'в ружьё' поднимут и тех, кто по боевому расписанию должен быть готов отразить нападение со стороны Асылгужино.

— Артём, слышал? Вариант один-один. Одевайся сам и собери Любашу, чтобы, в случае чего, не терять времени.

Ане лишний раз что-то говорить не надо, она уже умчалась в нашу спальню и скрипит дверцами шкафа.

Я уже почти собрался под аккомпанемент приказов Вадима, несущихся из динамика рации, когда услышал и свой позывной.

— Перейди на канал семь.

— Принято.

Несколько нажатий на кнопки, и уже я жму на тангенту:

— Скиф Кипчаку.

— Ситуация следующая: три снегохода с прицепными санями. На всех вооружённые люди. По двое на самих снегоходах, по двое, кроме одних саней, на прицепах. На тех самых — якобы тяжело раненый наш с тобой знакомец: подполковник Занин. Взорвали его и 'номер один'. Того насмерть, а у Занина обе ноги в хлам.

— Кто взорвал-то?

— Выясним. Есть ещё двое серьёзно раненых, но те легче. Огнестрел. Ну, и лёгкие трёхсотые. Макс уже выезжает, я остаюсь на связи. Всё, переходи на общий канал.

Аня уже стоит одетая, её медицинская сумка в руках.

— Мам, а вы надолго?

— Не знаю, Любаша. Если там действительно столько раненых, то, наверное, очень. Так что не капризничай, когда Тёма тебя будет укладывать спать. Договорились?

— А папа? Ему же не надо никого оперировать.

— Думаю, что и папа задержится. У него и без операции будет много дел.

— Фу, какие вы! Я на вас обиделась.

Отвернулась. Но откровенно играет, на жалость давит. Эх, дети, дети!

Доехали за пять минут. Макс уже у шлагбаума, ребята, которых он привёз, в засаде. Хотя Провокатор и подтвердил информацию о раненых. Кто-то очень хорошо потрепал занинское окружение.

Сам подполковник, закутанный в какие-то тряпки, лежит в санях-прицепе. Глаза лихорадочно блестят, но, похоже, он мало что соображает. Обе штанины распороты, ноги от колена и ниже обмотаны бинтами, сквозь которые просочилась кровь. Левая — ещё ничего, а правая...

— Чем кололи? — тут же сориентировалась Анюта.

— Как чем? Тромадол, — пожал плечами рослый крепкий мужик лет тридцати пяти, одетый в 'охотничий' камуфляж. — Два шприц-тюбика.

Ну, тогда ясно, почему Владимир Вячеславович в прострации.

— Когда правую ногу жгутом перетянули?

— Часа два назад, как только им под ноги магнезитовскую гранату кинули.

— Что это за магнезитовская граната? — заинтересовался я.

— А вот такая, — вынул мужик из кармана нечто перетянутое синей изолентой.

Гранатный запал ввёрнут в донце ружейной гильзы, под изолентой бугрятся шарики. Похоже, картечь-'нулёвка'. А может, и 'четыре нуля', сразу не поймёшь.

— Самодельная тротиловая шашка на семьдесят пять граммов, к которой приклеены поражающие элементы и обёрнуты изолентой, чтобы не осыпались. На карьерах у нас тротила — хоть жопой жри, вот и насобачились такое лепить.

— Потом обсудите, — оборвала нас Аня. — Свяжись с Вадимом, пусть Геннадия Николаевича и медсестёр гонит на операцию. Срочно! А вообще, я бы убила того, кто два часа держал затянутый жгут на раненой ноге. Как бы теперь её не пришлось ампутировать. Максим, пусть поднимают шлагбаум.

— Только оружие придётся сдать, — скомандовал Шерстнёв. — Кладите в багажник Тойоты. И ваши магнезитские гранаты тоже!

Вадим Скуфеев, 'Скиф'

— Здоро́во, Скиф. Не узнаёшь? Аэродром возле Земо-Никози, позывной 'Челяба'.

То-то, я гляжу, лицо знакомое. Почти десять лет прошло, мог бы и не узнать, если бы не напомнил, где мы с ним виделись под Цхинвалом. Буквально за день до того, как... В общем, после чего мне черепушку пришлось титаном укреплять.

— Ты же говорил, что с самого́ Челябинска.

— Так и ты тогда был не из Краснодара, как про тебя сейчас говорят. Тимофей, если ты за девять с половиной лет запамятовал, — протянул он мне руку. Я, честно говоря, тоже только позывной помню.

Вторая рука у Тимохи забинтована.

— Царапина, — отмахнулся он. — Сука бандитская из 'Макарова' зацепила. Зато я не промахнулся.

Пока оперировали Занина, а потом худого, измождённого пятидесятилетнего мужчину, тоже получившего несколько 'гранатных' картечин в грудь, мы с Челябой и моим ближайшим окружением перешли в гостиницу, в мой кабинет. Кишки пополоскать горячей водичкой, заправленной яблочным вареньем (а вы думали, запасы 'чай-кофе-потанцуем' у нас бесконечны?).

Борьба за власть в Сатке перешла в спрогнозированное мной почти полгода назад русло. Криминальный авторитет Гуся решил, что накопил достаточно сил для того, чтобы стать не 'номером два', а 'номером один'. А заодно избавиться и ещё от одного конкурента, Занина.

— Да какой он, в задницу, авторитет? Обычная 'отрыжка девяностых'. Бандючок среднего звена, уцелевший при смене 'смотрящего' с местного на 'свердловского' только потому, что сел. Причём, не за свои художества, а за незарегистрированный ствол: нарвался на дороге на шмон 'областников'. В Сатке его, конечно, отмазали бы, а тягаться с 'областью' никто не стал.

— А с вашим депутатом они как сошлись?

— Обыкновенно. Учились вместе.

— С Заниным тоже учились вместе?

— Кто? Гуся или депутат? Под депутата Вячеславович пошёл только из-за того, что Борюсик его порекомендовал. Подполковник ведь в городе совсем недавно. Подноготную Гуси знал, но посчитал, что сможет стать противовесом 'приблатнённым', которых тот под себя собирал. Особенно — после того как вы более серьёзных людей, чем Гуся, у Берёзового Моста порешили.

— Кстати, а почему 'Гуся'?

Как-то несерьёзно звучит кличка для 'серьёзного' авторитета.

— Потому что у него фамилия Густов. И все считали его этаким простоватым увальнем. Зря считали. Очень хитрый мужик, — пояснил Тимофей.

— Ну, а ты как в эту компанию затесался?

— А я, как из Осетии вернулся, работал в охранной фирме. Как раз и подрядившейся охранять депутата. Вот я его и охранял до сего дня. Для того чтобы быть поближе к клиенту, и перебрался в Сатку. На время. А потом он меня и совсем в свой штат переманил.

Покушение произошло на территории ремонтно-механического завода комбината 'Магнезит'. По словам Тимофея, именно там, вдали от города и любопытных глаз, 'саткинские' собирались... наладить чеканку золотой монеты. Ни больше, ни меньше. Из золота 375 пробы. На неё собирались использовать ювелирные украшения, которые голодающее население меняло на продукты. Естественно, 'ювелирку' более высокой пробы, банковские слитки и самородное золото собирались 'разбавлять' до нужной кондиции.

О проекте знало ограниченное число людей, а место было выбрано с учётом наличия металлообрабатывающего оборудования и ныне простаивающих генераторов ТЭЦ. Благо, рядом с ТЭЦ расположено мазутное хозяйство комбината, где в резервуарах достаточно этого топлива, не используемого ни одним видом транспорта, кроме морского. Потому 'мазуту' и не разворовали, когда пришёл Большой П*здец.

— А разве у 'Магнезита' ТЭЦ не на газу была? — удивился Данилов. — Помнится, в девятом году мне попадалось сообщение, что комбинат начинал её модернизацию и резко повышал генерируемую мощность при помощи установки газопоршневых двигателей.

— Так их и поставили. А старые сохранили на всякий пожарный. Годным к эксплуатации, правда, оказался лишь один, но для потребностей 'монетного двора' и его за глаза.

— Потом поговорите про электричество, — оборвал я Виктора, уже намеревавшегося что-то уточнить.

— Сколько нынче снега, тебе не надо рассказывать, — понял Тимофей намёк на то, что нас больше интересует, что произошло с Заниным. — Даже наикрутейшие джипы саткинской 'верхушки' туда не пройдут, вот и поехали к РМЗ на снегоходах. Мы по своим делам всю зиму только на них и мотались. Сначала пару раз попробовали проезды чистить, но быстро поняли, что это бесполезно. Одну-две главных улицы прочистим, и всё. Кому надо — тропинки протопчут или на лыжах доберутся.

С лыжами — знакомая история. Мы тоже выгребли все уцелевшие, даже старые советские, лыжи из закромов турбазы, с чердаков дачных домов. А кое-кто даже умудрился себе выстругать самодельные, широкие, наподобие охотничьих. То же самое — массовое 'освоение' лыж — произошло и по окрестным деревням.

— Меня сразу насторожило, что по территории РМЗ шляется слишком много людей Гуси. Человек пятнадцать вместе с ним. Нас при шефе трое. Двое на 'Тайге', один на 'Ямахе' с прицепом-санями, в которых 'номер один' по-барски катался, как в розвальнях. Это у нас на зиму такая мода завелась: ездить 'как в старину', на саночках. Только вместо тройки лошадей — снегоход. С Заниным, тоже прикатившим в саночках, пятеро. Плюс двое на 'Викинге' с грузовым прицепом, которые должны были забросить жратву ребятам, охраняющим комбинатский склад взрывчатки. Шеф собирался после 'монетного двора' и туда наведаться с проверкой.

Склад взрывчатки... И немаленький, если судить по территории. С собственным полигоном для испытания, между прочим. Немудрено, что саткинские его стерегут.

— В общем, 'магнезитку' под ноги шефу бросили, когда они с Заниным рассматривали штамп будущей монеты и её свинцовые пробные оттиски. Подполковник, в отличие от моего начальничка, в Дагестане повоевал, сразу сообразил, что делать. Нырнул за какую-то станину. Тело смог укрыть, а ноги ему всё равно сильно посекло. А шефа... Эти самоделки потому и стали мастерить, что у нас в запасе Ф-1 не оказалось. Но с картечинами на толовой шашке получилось даже эффективнее, чем у 'феньки'.

В принципе, да. Хотя Ф-1 крошит всё на 200 метров в округе. У РГД-5 осколков больше, и они имеют меньшее убойное действие, а 'магнезитка', выходит, что-то среднее между ними.

— Гранатомётчика самого зацепило, а потом и мы добавили. Вот тогда пацаны Гуси и начали по нам палить. Да только с них толку — чуть. Мужиков, старше двадцати пяти, у него почти не осталось. В основном, набрал приблатнённых сопляков от семнадцати до девятнадцати лет, с мозгами, засранными 'АУЕ'. Ни знаний тактики, ни умения действовать в помещении, ни даже понимания, что в такой ситуации надо укрываться за станками и конструкциями. В общем, двое моих товарищей там остались, трое занинских тоже: кого 'магнезиткой' достало, кого эти уроды убили. Зато и кодлу Гуси ополовинили к тому моменту, когда он понял, что такими темпами мы скоро и до него доберёмся.

— Ушёл? — поинтересовался Макс.

— Ушёл. Не побрезговал лично прыгнуть за руль 'Викинга'. И ещё двое за ним следом. А пацанва по промзоне разбежалась. Гоняться за ними не стали: не до того было. В город тоже возвращаться бесполезно: пока мы в цеху воевали, люди Гуси напали на РОВД, где Занин базировался, и когда мы на улицу вышли, было видно, что от здания дым поднимается. Там, кстати, под охраной ментов и хранился наш 'общак'. Думаю, Гуся потому и не поддерживал идею печати монеты, что сам планировал на него лапу наложить. В общем, раненых мы перевязали, оружие собрали, посоветовались и решили рвануть к вам. Тем более, о том, что у вас тут больничка есть, людей с ранениями оперируете, давно по всей округе известно. В общем, погрузились сами на снегоходы, уложили тяжёлых в сани, и рванули вдоль речки в сторону Романовки.

— А на дальнейшее какие у вас планы?

Это уже я. Всё-таки у нас до сего дня с саткинскими был нейтралитет, а после того, как мы приняли у себя Занина и других уцелевших, Гуся этот 'нейтральный статус' быстренько отменит.

— Какие планы? Сначала шкуры залатать, а уж потом думать, как эту тварь в Сатке можно будет достать.

Правую ногу подполковнику, кстати, пришлось ампутировать. Чуть выше колена: как объяснила Аня Щукина, жгут стягивал её слишком долго, и начался некроз тканей.

Максим Шерстнёв, 'Провокатор'

Занин более или менее оклемался дня через три-четыре. Ну, как оклемался. Стал в состоянии адекватно реагировать на происходящее: его же после операции под наркотой держали. Плюс кровопотеря, плюс частично оглох от близкого взрыва, плюс шоковое состояние.

— Организм у него крепкий, скоро на поправку пойдёт, — заверила Щукина. — Он, в отличие от инженера, похоже, не голодал.

Инженер — это второй 'тяжёлый', которого привезли из Сатки. Тот самый, который и разработал техпроцесс производства монет, штампы и даже дизайн 'саткинской валюты'. Ему досталось поменьше — в основном, из-за того, что был в старой доброй фуфайке — но зато Ане пришлось потрудиться, прочищая картечные раны от клочков ваты и грязных ниток. А теперь ещё и следить, чтобы нигде нагноений не возникло. Он явно ослаблен недоеданием, и организм с трудом борется за жизнь. Впрочем, после перевода на наши харчи, и он становится живее.

Про монеты. Глянул я на их свинцовые образцы. Просто кругляш, диаметром миллиметров двенадцать, с рубчиком по краю. На лицевой стороне надпись '1 грамм чистого золота', а на обороте 'Проба 375'. И, как я понял, стилизованное изображение трёх гор с их зеркальным отражением: сверху они изготовлены выступающими из 'тела' монеты, а снизу вдавленными в него.

— Это центральный элемент герба Саткинского района, — пояснил Василий Трофимович, этот самый инженер.

Да, разговаривал я и с ним. Работа у меня такая, как у 'контры', со всеми разговаривать, собирать информацию, на ус её мотать. И со всеми, приехавшими к нам саткинскими 'дружинниками' поодиночке переговорил.

Их разместили в двух домах посёлка, переселив живших там женщин в гостиницу. Они у нас, конечно, не на положении пленников, но полного доверия к ним у нас нет. Поэтому селить чужаков там, где у нас заскладированы оружие, боеприпасы и самые ценные запасы, мы посчитали 'некошерным'. Пусть радуются тому, что их поставили на общее довольствие, а раненых ещё и лечим. В общем, если обратиться к военно-политической терминологии, то они в нас в статусе интернированных иностранных военных. С той разницей, что здоровых мы припахиваем для общественных работ: пусть хоть так отрабатывает харчи, которыми мы их снабжаем.

Тимка Малков подбивает нас к тому, что надо устроить набег на Сатку и добить банду Гуси. Судя по той информации, которую я выкачал из него и других, вполне посильная нам задача. Особенно — если привлечь к этому и ребят из Бердяуша. Да только погода...

Нет, никаких природных катаклизмов больше не произошло. Просто уже вторую неделю днём (а иногда и ночью) держится плюсовая температура. Всё течёт, через улицу с гор вниз настоящие реки сбегают. 'Интернированные' как раз и занимались тем, что пробивали дыры в снежных брустверах по краю прочищенной дороги, чтобы эта вода не скапливалась. В лесу снег намок, даже лыжи не держит, не говоря уже о снегоходе.

Для меня после родного Днепропетровска было удивительно, как здесь всю зиму напролёт на реках держится лёд. Не только на пруду, но и на речушках с довольно быстрым течением. А теперь вода течёт не только подо льдом, но и по нему. И хорошо так течёт!

В общем, пока хрен нам, а не нападение на Сатку.

В том, что Гуся начнёт нам гадить, мы согласны с Челябой. Судя по тому, что о нём говорят, он — тип хитрый, но застрявший сознанием в парадигме бандитских девяностых. Приснопамятный Борюсик именно на него и опирался, когда строил планы подмять под себя силой Бердяуш, а потом и нас.

Скатался я и к Андрею Томилину в Бердяуш. Дорога такая, что даже Тойота с трудом пробралась! Особенно пришлось покорячиться на том самом серпантине, где я 'Эль-двести' убил.

Урал воспринял новости из Сатки с большим интересом.

— То, что там люди от голода мрут, для меня не новость. У нас самих немало случаев за зиму, когда такое было. Стариков старались поддерживать, для детишек что-то вроде столовой устроили, но ведь всё равно всех этой помощью невозможно охватить. А вот про внутренние разборки — это любопытно, любопытно. С Заниным, как ты знаешь, мы тоже договорились, а новый 'номер один' вряд ли будет таким же договороспособным. Он в девяностые, говорят, не очень-то лояльничал с неугодными коммерсантами.

Девяностые... До сих пор они нам отрыгаются. Львиная доля украинских олигархов и политиков 'родом' из них. Я не говорю про донецких, которых все считают поголовно бандитами. Что, такие 'демократические' деятели как 'король украинской коррупции' Порошенко, или Юля лучше? Или наш днепропетровский Коломойский, получивший кличку от имени одесского налётчика Бени Крика? У каждого из них есть свои скелеты в шкафу. И зачастую — вовсе фигуральные.

— Учитывая то, что оружия у Гуси очень сильно поубавилось, как и 'проверенных кадров', то очень даже реально от него избавиться. Но кого ты, Макс, видишь на его месте? Ну, помимо Занина, с которым совсем неясно, выживет он или нет, сломался он или ещё захочет потрепыхаться. Очень не хочется класть своих людей ради того, чтобы кто-то пришёл на освободившееся место и начал творить то же самое. Да и наши с вами партизанские отряды ещё не занимали города, сложное это дело...

— Ты понимаешь, прапор, что с наскока это не сделать? — во время одного из разговоров задал Тимофею тот же вопрос Вадим.

— Понимаю. Но и затягивать с этим делом, значит, дать ему усилиться, набрать новых людей.

— Думаешь, найдётся много желающих идти под 'братка'?

— Найдётся, — нахмурился Тимка. — Жратвы в городе нет, а те, кто 'на службе' пайку получают. Так что бегом побегут, как только он клич кинет. Толку, правда, от этих дистрофичных 'вояк' немного, но ещё, кажется, полковник Кольт, дал совет, каким способом можно уравнять людей с разными физическими данными. Гуся же понимает, что Занин ему не простит того, что его чуть не убили по приказу Густова.

— Ему ещё узнать надо, что Занин выжил, — возразил Данилов.

— Не сомневайся, узнает, — усмехнулся Малков. — Как только распутица закончится, так и узнает. Если уже не узнал.

— Ты намекаешь...

— Намекаю, — спокойно глянул на меня бывший прапорщик, воевавший в Южной Осетии. — Кто именно стучит, я не знаю, но стукач точно есть.

Юля Короленко

Ой, девочки, у меня катастрофа! Я сегодня использовала последнюю гигиеническую прокладку. Даже не знаю, что дальше делать.

— Что делать? Что делать? Жить также, как мы жили до тех пор, пока навыдумывали эти самые прокладки и тампаксы, — хмыкнула в ответ на мою истерику тётя Галя, дачница, осенью перебравшаяся в Пороги из Сатки. — Кусочки какой-нибудь старой простыни или наволочки стирали, сушили и снова использовали.

И это что? Мой Серёга будет постоянно башкой тереться об эти мои, с позволения сказать, средства женской гигиены, лицом в них утыкаться? А если в нашу комнатку кто-нибудь заглянет? Стыда не оберёшься!

— А что тут такого? У моих девок, в отличие от тебя, никаких запасов не было, они с самого переезда в Пороги так делают. И ничего, не померли!

'Девок' у тёти Гали аж трое: дочь, сноха и внучка.

Честно говоря, мои запасы тоже кончились бы, если бы нам всем в качестве подарка на 8 марта не презентовали по пачке прокладок из общественных запасов. В другое время я бы за такой подарочек в морду вцепилась, но сейчас... Да, немного не так я себе представляла постапокалипсис, многократно отписанный в книжках. Хотя... Там же, в основном, про мужиков пишут, как они, все из себя такие герои, сражаются с полчищами одичавших врагов и разномастных зомби. У них никаких проблем с элементарными средствами личной гигиены, в отличие от нас, баб. И ведь это — только начало. А со временем со стрингов придётся переходить на самодельные труселя и лифчики. Вот 'счастья-то' будет!

Ещё 'веселее', станет, когда дети пойдут. Уже семеро с животами ходят, а с июня начнут рожать одна за одной. Одноразовых подгузников в наших закромах вообще нет. Мама рассказывала, что раньше обходились пелёнками и марлевыми подгузниками, распашонки сами шили. И теперь та же самая маета начнётся: отстирывать, кипятить, сушить, гладить... Может, и захотела бы ребёнка, да как представлю себе это кошмар, так и задумываюсь, сто́ит ли в такое впрягаться.

Да что там подгузники, прокладки и тампаксы? Аня Щукина уже категорически запретила выбрасывать использованные бинты. Собирает, кипятит, сушит и повторно использует. Даже обрезки — и те идут на хирургические тампоны.

— Я в прошлой жизни первая убила бы того, кто приказал бы такое делать! — призналась она. — Но нету у нас запаса стерильных перевязочных средств. Просто нету, и взять негде. Вот и приходится извращаться. Если бы не 'эн-зэ' психдиспансера, то и со шприцами катастрофа была бы. Ладно, у них с древних времён сохранились старые многоразовые шприцы: прокипятил, и снова пользуйся. С пластиковыми так не поступишь.

Всё экономим. Даже туалетную бумагу, которая, кстати, тоже закончилась. Рвём, прошу прощения, на подтирку старые книжки.

Но самое дикое — и использованную туалетную бумагу, и её заменители Алла из Барнаула запретила выбрасывать. Это 'богатство' теперь собирают и складируют в огромном деревянном ящике. Хорошо, хоть не на территории турбазы! Представляю, какое сейчас, когда потеплело, амбре возле того ящика! Надеюсь, она не собирается всё это отстирывать, сушить и использовать повторно?

— Не собираюсь, — фыркнула она, когда я решила съехидничать и задала такой вопрос. — А вот порох из этого я получу.

Какой ещё порох?

— Обыкновенный, бездымный. Года через три-четыре мы же без пороха останемся, и я к тому времени отлажу его производство в объёмах, которые превысят наши потребности.

Оказывается, до этого она работала химиком-технологом на патронном заводе, на продукцию которого Витя Данилов нарвался при грабеже поезда.

Ну, посмотрим, посмотрим, сможет ли она 'на коленке' такое изготовить!

Вообще с талантами у нас проблем нет, девчонки много чего умеют делать. И руками, и головой. Кто-то шьёт, кто-то вяжет, кто-то новогодние игрушки изготавливает, кто-то сценарии праздников сочиняет. Вон, детишкам на Новый Год настоящий праздник устроили. Хотели дедом Морозом Виктора Данилова нарядить — у него после ранения борода ещё сильнее поседела — да Аня не разрешила: слишком слаб он для этого был. Один из водителей-дальнобойщиков нарядился, а Снегурочкой стала Лариса из Алма-Аты, маленькая шустрая, как девчушка. Замечательно они исполнили свои роли!

Кстати, про Ларису. Мы все обалдели, когда она сошлась с Максимом Шерстнёвым: у него рост за метр девяносто, а в ней едва-едва метр шестьдесят наберётся. Она обычно очень резкая, нервная, а с ним превращается в послушного котёночка. Даже не верится!

— Ну, ты и отхватила верзилу! — как-то покачало головой тётя Галя. — Вы же с ним такие разные.

— У меня крышу снесло, когда я его в первый раз увидела, — призналась Лорка. — Он так на моего бывшего одноклассника похож, в которого я в десятом классе была влюблена.

Чтобы Максу понравиться, она даже причёску сменила.

Кстати, про золотые руки. Стрижёт нас всех, кроме Саши Варгашовой, Маринка из Тюмени. Те ещё в сентябре поцапались из-за Юрки Панченко, и с тех пор не общаются. Ну, да. Слаба Маринка на передок, но стрижёт просто отлично.

Честно говоря, всё это приходится придумывать от скуки. Все так в Порогах засиделись, что выть от тоски хочется. Да только до сих пор и выбраться было некуда: всё снегом завалило. Теперь уже почти три недели стоит плюсовая температура, снег почти сошёл даже в лесу, и, может быть, скоро появится возможность куда-нибудь выползти. Да хотя бы в лес!

Снег почти сошёл... Я даже не ожидала, что и это окажется такой проблемой. Вода в пруду поднялась почти на метр. Водосброс плотины ревёт так, будто это какой-то Ниагарский водопад. Я осенью жаловалась, что он сильно шумит, да только то была ерунда! Теперь у нас с Серым в комнате его не только ночью, но и днём отлично слышно, а возле плотины друг другу приходится на ухо орать, чтобы хоть что-то расслышать. Русло Большой Сатки ниже неё полностью заполнено, ни единого камешка над поверхностью воды не торчит. Дядя Федя, инженер станции, каждый день бегает измерять уровень подъёма пруда, опасается за сохранность плотины.

Очень хочется куда-нибудь выехать. Да хотя бы в Бердяуш.

— Сдурела, что ли?! — рявкнул на меня Серёжка, едва я ему про это заикнулась. — Тебя пример Карнауховой ничему не научил?

Тоня Карнаухова из Романовки ходила на базар в Бердяуш, чтобы продать домашнее масло и прикупить чего-нибудь для семьи. Ушла и пропала. Через неделю, еле живая, выползла к людям из какого-то заброшенного дома. Какие-то ублюдки её не только насиловали и били всё это время, так ещё и издевались над ней, как только могли. А когда она потеряла сознание, решили, что умерла, и ушли. Их-то нашли и перестреляли, как собак, да только сама Тоня после этого чуть больше суток прожила. Двое детишек, восьми и одиннадцати лет, остались сиротами. И это не единичный случай. Пропадали женщины и из Чулковки, и из Старой Пристани, и из Сулеи, и из Межевого. Чёрт знает, что творится!

Так. Больных я покормила. Серёга тоже покушал. Можно и покурить на веранде за столом.

— По-моему, где-то стреляют, — насторожился вдруг Короленко, пытаясь что-то расслышать сквозь рёв водосброса.

— Ничего не слышу, — замерла и я.

— Нет, точно стреляют! Причём, короткими очередями.

Он уже собрался пойти в комнату радиста, чтобы узнать, не было ли какого сигнала, как тот выскочил к нам сам.

— Быстро собирайся! Приказ собрать тревожную группу. С оружием!

Такую группу Скуфеев приказал создать ещё недели две назад, и Серый дней шесть пропадал на занятиях, где, как он выразился, они производили слаживание. Что это такое, я так и не понимаю, но раз надо, значит, надо.

— Что стряслось? — спросил Серёга.

— Несколько саткинских захватили оружие и с боем ушли в лес.

Саша Варгашова, 'Пенка'

В отличие от остальных, Скуфеев был совершенно спокоен.

— Проверить оружие, боеприпасы и снаряжение. Взять фляжки и сухпаёк на два дня.

Мы что, двое суток собираемся гоняться за этими беглецами? Часа через три стемнеет, и что мы ночью в лесу будем делать?

— Кот, Кутузов. Дополнительно на ваши квадрики по две палатки. Всем закрепить на рюкзаках коврики и спальные мешки.

А ведь он точно хочет нас заставить ночевать в лесу! Лишь бы поиздеваться над людьми!

Нет, я понимаю, что оружие правильнее было бы вернуть. Но ведь эти саткинские сбежали так, что даже в перестрелке никто не пострадал. Так зачем такие сложности с погоней? Ради этих грёбанных двух автоматов кто-нибудь может реально погибнуть. И ещё: я не понимаю, зачем столько квадроциклов. Нас восемь человек, хватило бы и четырёх квадриков, а берём все шесть имеющихся в нашем хозяйстве.

— Пенка со мной, Темир с Королём. Мы и Кутузов едем прямо в Романовку. Остальных ведёт Провокатор, он дорогу знает.

— А может, лучше не разделяться, и всем вместе двигаться?

— Мы, Александра, отправляемся на боевое задание, и приказы командира в подобных ситуациях не обсуждаются. Чего скривилась? Объясняю в первый и последний раз: одиночки выступают загонщиками, а мы попытаемся перехватить беглецов в Романовке. Ясно?

Мог бы и не рычать! Как будто сразу нельзя было объяснить, а не ломать из себя великого полководца.

— В следующий раз за лишние вопросы и пререкания с командиром я тебя накажу.

Ой, ой, ой! Накажет он меня! Прямо испугалась, и коленочки дрожат. А я тебе точно на спину плюну, пока мы с тобой ехать будем.

Не плюнула, конечно. Я же не дура: квадрик так мотает, что я бы этот плевок сама с его спины и стёрла. Хорошо, если курткой. А если лицом приложусь? Особенно сильно стало мотать, когда закончился грейдер, и начался так называемый асфальт. Блин, не могли, когда его прокладывали, ровнее покрытие положить? Нет, мне конечно, приятно, когда я грудью прижимаюсь к спине Скифа и еложу по ней сиськами. Но ведь и он, гад, это чувствует!

Перед поворотом в Романовку я увидела реку. Обалдеть! Она поднялась так, что между её поверхностью и мостом едва ли метр просвета остался. Мало того что почти все прибрежные кусты затопило, так вода подступила к самой дороге, к перекрёстку. Брёвна какие-то несёт, доски. Неужели в городе дома посмывало?

Это в Порогах мне наша погоня показалась очень странной, а в Романовке всё пошло ещё страннее. Во-первых, возле брошенного дома, на крыше которого я сидела в засаде, нас уже ждали какие-то люди. Восемь человек с машиной и двумя квадроциклами.

Скиф поздоровался с ними и скомандовал кому-то:

— Поехали за мной.

Во-вторых, Вадим привёл нас к... кладбищу, возле которого уже стояли ещё три квадрика.

— Вот, как и обещал. Надеюсь, вернёте в целости и сохранности, — объявил деревенский староста, внимательно оглядев нашу вооружённую толпу.

— Всё тихо обошлось? — поинтересовался у него Скиф.

— Тихо, но не незаметно. Это же деревня, здесь все всё видят и знают.

А в-третьих, когда подъехавшие с нами чужаки закончили разбираться с техникой, к нам присоединились 'загонщики'. И самое удивительное — вместе с 'беглецами'.

— И что это за комедия? — не удержалась я.

— Рот прикрой! — фыркнул на меня Скуфеев и указал взглядом на старосту.

Правда, обалдела не только я, но и Рощин с Короленко.

По лесной дорожке мы уже колонной из одиннадцати квадроциклов двинулись вдоль железнодорожного полотна в сторону реки. Рядом с тем местом, где 'железка' пересекает трассу нефтепровода, мы перебрались через пути, и дальше двинулись по направлению к Сулее уже параллельно спрятанным в землю трубам.

В чём дело, наш 'великий полководец' соизволил объяснить нам только когда мы, грязные и мокрые от летящей из-под колёс грязи и остатков снега, добрались до пересечения нефтепровода с просекой ЛЭП.

— Все уже поняли, что вся история с 'захватом оружия' и 'побегом' была только инсценировкой? Или есть ещё кто-то такой же непонятливый, как и Пенка?

У меня, между прочим, имя есть, а не только дурацкая кличка!

— Для чего это делалось, и какая настоящая цель нашей операции, тоже распространяться не буду. Задачу поставлю уже на месте, до которого нам предстоит очень нелёгкий путь, — указал он вверх, на вершину хребта Сулея. — Поэтому перед дальнейшей дорогой приказываю проверить состояние техники: всё-таки это китайщина, а не европейское производство.

Через час, перевалив через хребет, всё-таки добрались до места, где от основной просеки отходит ответвление к саткинской подстанции.

— Разбиваем лагерь. Урал, Кот, Челяба, за мной. И поживее: до темноты нам надо не только добраться до нужного места, но и успеть осмотреться. За командира остаётся Провокатор.

Вадим глянул на небо, на часы, о чём-то подумал, и повернулся ко мне.

— Ты тоже идёшь с нами. Рюкзак возьми.

Нет, не джентльмен ты, товарищ Скуфеев! Совсем не джентльмен. Сам тащится впереди налегке, как и его давние знакомые (ну, если судить, насколько запросто они друг с другом общаются), а женщине приходится тащиться сзади, навьюченной не только карабином с боезапасом, но и рюкзаком. Ну, ладно, у Кости в руках пулемёт, который тоже немало весит, а на боку ещё и пара барабанов с патронами к нему. Ну, ладно этим самым бердяушкскому Уралу и саткинскому Челябе я — никто. Но ты-то, Вадим свет Николаевич, мог бы и помочь женщине, которую, по твоим же словам, учишь боевому мастерству.

Нет, этот рюкзак совсем не тяжёлый, килограммов семь, не больше. В походах доводилось и вдвое-втрое более тяжёлые таскать. Да и идём мы под горку, а не лезем в гору. Но дело в принципе: мужик ты или не мужик?

С километр шли спокойно. Просека ЛЭП снова повернула, а мы протопали ещё чуть-чуть вперёд, не меняя направления. Потом нам с Костей приказали отстать и слушать команды по рации. Точнее, щелчки в рации. Два быстрых щелчка — можно продвинуться на двести метров вперёд по следам 'разведчиков'.

Возле разлившегося ручейка нас дожидался Урал.

— Дальше двести метров до опушки леса. На открытую местность не выходить, — скомандовал он и, не дожидаясь, пока мы, промочив ноги, переберёмся через ручей, упорол куда-то в лес.

Возле поляны нам пришлось ждать минут двадцать.

— Пошли, — без разговоров приказал нам бердяушец, дождавшись очередного условного сигнала.

Значит, фигушки мне, а не горячая еда! Это тебе ещё один минус в карму, товарищ командир.

Последние метров триста двигались очень осторожно. Летом это расстояние можно было бы пройти минут за пять, совершенно не скрываясь, но пока на деревьях нет ни единого листочка, и лес просматривается далеко. Вот и осторожничал Урал. А потом к нам из кустов выполз Скуфеев.

— Ну, что там?

— Да всё, как и положено, Андрей, — махнул он рукой. — Не вояки. Может, кто-то из них когда-нибудь Устав гарнизонной и караульной службы и читал, но исполняют они его через пень-колоду. Они даже двери в свою 'караулку' не закрывают, так что должны взять без шума.

Они что-то ещё обсудили с использованием военного жаргона, в котором я ни бум-бум, после чего Скиф начал отдавать распоряжения.

— Рюкзаки оставляем здесь. Ты, Костян, заляжешь у дороги так, чтобы было видно подъезды к хранилищу. А ты, Пенка, пошли за мной.

Какое-то время мы ещё шагали, а потом он приказал мне ползти. По мокрой земле с остатками снега? Да я же задолбаюсь потом камуфляж от грязи отстирывать! Я уж не говорю о том, что промокну как лягушка. Хоть бы на себя глянул: вся грудь, живот, руки по локоть и штаны в мокрых и грязных разводах.

Я попыталась возражать, а он на меня ещё и рявкнул.

— Не сахарная, не растаешь! Не захочешь пулю схлопотать — и по кучам говна поползёшь. Делай, как я приказал, говорю!

Ну, и ощущеньица! Бррр! Как я и предполагала, пузо, ноги и локти промокли уже через пятнадцать секунд. А этот садист ещё и издевается!

— Жопу свою красивую не поднимай! Она у тебя одна, а если заработаешь в неё дополгительную дырку, будет очень неудобно сидеть. Плотнее, плотнее к земле прижимайся.

Скотина! Радует, правда, что он хотя бы обратил внимание на то, что попка у меня действительно очень даже ничего. И ведь ладно бы, если бы нам приходилось ползти прямо под крылечком этой самой караулки, а то ведь до неё даже от колючей проволоки, огораживающей территорию, метров семьдесят.

— Теперь слушай сюда.

Место, где он помог мне расстелить коврик в камуфляжном чехле, было очень даже неплохим. В прогал между кустами хорошо видна и караулка, и вся прилегающая к ней территория.

— Мы сейчас втроём скрытно подберёмся к домику. Сколько времени придётся ждать, пока начнём его захват, я не знаю. Может, и часа полтора придётся пролежать. Поэтому, как стемнеет, поменяй прицел на ночной. И следи за крыльцом. Если завяжется бой, поддержишь нас огнём. Но в самом крайнем случае: расстояние тут плёвое, и даже паршивый стрелок, если не дурак, с одной очереди превратит тебя в дуршлаг. Поэтому после каждого выстрела меняй позицию: выстрелила, и тут же перекатилась на два-три метра в сторону. Быстро перекатилась, без оглядки на то, как ты при этом выглядишь, и не сбилась ли у тебя причёска. Поняла?

Да уж не дура, поняла.

— Пока мы готовимся, у тебя есть пятнадцать минут, чтобы сползать за какой-нибудь куст, чтобы пописять или покакать. Очень рекомендую это сделать именно сейчас. Но через пятнадцать минут ты обязана быть на этой лёжке. И если припрёт, то придётся ссать или срать в штаны.

Заботливый! Врезать бы тебе по морде за такую заботу. Ну, нисколько человек не понимает, что давать такие 'советы' женщине, по меньшей мере, отъявленное хамство.

Перспектива объявиться в лагере в 'благоухающих' штанах меня, конечно, не прельщала, и временем, отведённым мне на 'оправление естественных надобностей' (какое же уродское выражение придумали эти вояки!), я, понятное дело, воспользовалась.

Лежать пришлось долго, минут сорок. Уже начались сумерки, и в помещении караулки зажгли какую-то лампу. А потом на крылечко помещения вывалились трое.

— Нехер тут пререкаться! — рявкнул один из них. — А ну, валите, бл*дь, на обход территории.

Двое остальных что-то пробубнили в ответ, но потопали в сторону главных ворот объекта. А третий, проводив взглядом подчинённых, вернулся внутрь домика и в сердцах хлобыстнул дверью.

Дальше всё происходило очень быстро: откуда-то из-за 'туалэта, типа сортир, обозначенного на схеме буквами Мэ и Жо', выскочили ребята. Двое унылых типов успели только обернуться, и тут же стали оседать на землю. Нет, один попытался сдёрнуть с плеча помповое ружьё, но было уже поздно метаться. Судя по тому, что выстрелов не прозвучало, а Скиф и Челяба что-то вытирали об одежду убитых, работали они ножами. Брррр! Ужас!

Внутрь они тоже ворвались вдвоём, и уже через минуту Скуфеев появился на крыльце.

— Провокатор Скифу, — зашипела рация. — Чисто. Дальше по плану. Урал вас встретит.

Максим Шерстнёв, 'Провокатор'

Гость из Сатки приехал на 'Уазике' один. Нагловатый такой мужичок лет двадцати семи. Я был на тот момент свободен, и Вадим отправил к шлагбауму на встречу с ним именно меня.

— В общем, так, — сверкнул золотой фиксой 'посланец'. — Гуся даёт вам сроку неделю, чтобы вы выдали нам Заню и тех щеглов, что с ним слиняли.

Надо было как-нибудь вытянуть из 'парламентёра' побольше информации. А значит, следует затянуть общение.

— А с чего он решил, что Занин и его люди у нас?

— Ты чё, за лохов нас держишь? У вас они, прямо с РМЗ к вам и рванули. Приняли вы их, и живут они в ваших Порогах как на курорте.

Значит, в Сатке точно в курсе наших дел, и слова Челябы про стукача — вовсе не бред. А чего ж тогда они так долго тянули со своим требованием?

Нет, в общем-то как-то объяснить это можно: распутица, по мокрому снегу через перевал не прорваться. Как смогли проехать по горам, так и отправились. Или он через Бердяуш ехал? Проверим.

— Подполковник Занин ещё не способен самостоятельно передвигаться после ранения. Ему ещё лечиться и лечиться.

— Да пох! Вам же меньше расходов будет, если его сдадите.

— А у вас есть возможность его долечивать?

— Лечить? А Гусе это надо? Ему что, делать больше нечего? Да и вас не должно е*ать здоровье Зани: притарабаньте его, а дальше уже наши, хе-хе, заботы.

Нет, не совсем никчёмную 'шестёрку' к нам отправили. Но и не какого-нибудь 'зама' Густова.

— А ты уверен, что они захотят вернуться в Сулею? Нам что, стрелять в них, если они упираться будут.

— Да хоть бы и стрелять. Всю занинскую шушеру можете в виде тушек доставить, а самого Заню — только в живом виде. Понял? А не захотят ехать, ты вот что им скажи: они-то сами слиняли из города, но их бабы и ребятишки сопливые там остались. Не приедут они — будем присылать каждый день сначала баб, а потом детишек. По частям, — неприятно заржал 'посол'.

— Хорошо. Допустим. А если мы откажемся их возвращать?

— Про баб и детишек я тебе уже сказал. Но добавь ещё к этому то, что хрен вы больше в Сатке на базаре появитесь.

— Войну нам, что ли объявите?

— Считай, как хочешь.

— Я тебя услышал. В Сулее проблемы с проездом не будет? Или нам сначала там ваших людей надо зачистить, а уж потом в Сатку ехать?

— Тронете сулеинских — тогда порожских не только в город пускать не будем, но и начнём мочить при каждом случае. Только куда ты поедешь через Сулею? Там за зиму в выемке на вершине перевала столько снега набуровило, что до середины мая хер кто на машине проедет. Через Бердяуш п*здуйте. И запомни: у вас пять дней. На шестой, Гуся сказал, санкции начнут действовать.

Ух, ты, бляха! Какие он слова-то знает! 'Санкции...'

Сначала, естественно, я переговорил с Вадимом и Виктором, а уж потом мы завалились в палату к подполковнику.

— Значит, я ему непременно живым нужен? — помрачнел тот. — И до чего вы додумались?

— Ситуацию 'посол' обрисовал действительно неприятную. Мы, конечно, всех на свете защитить от бандитов не в состоянии, но и без саткинского базара нам сложно будет выжить, — высказался Скиф.

— Тебе, бляха, она 'неприятная', а наших детей на куски резать собираются! — разозлился Занин.

— Не кипятись! Мы ещё ничего не решили, — попытался я остудить его пыл. — Объясни вот что: почему Гусе ты нужен именно живым? Он ведь мог потребовать просто прикончить тебя, как остальных твоих людей.

Володя задумался. Но, скорее всего, не над тем, почему он потребовался главному уголовнику Сатки непременно в 'товарном виде'.

— Он золотой 'общак' ищет.

Мы переглянулись.

— Так Тимоха, который 'Челяба', говорил, что люди Гуси накрыли его в здании РОВД.

— Не было там его. О том, где он на самом деле хранится, только я и Копылов знали.

Копылов — это тот самый экс-депутат, 'номер один' в саткинской иерархии.

— Мы же тоже не идиоты, чтобы доверять эту информацию Гусе. Вот потому я ему нужен: я единственный, кто знает, где найти это 'рыжьё'.

Понятно. У пана атамана золотой запас кончился.

— Ну, что? Будете меня в Сатку выдавать, или сами мне утюг на живот поставите? Только учтите: бесполезно это. Даже если я вам расскажу, вы всё равно хрен что найдёте, — осклабился Занин. — В метрах, сантиметрах и градусах углов даже я не знаю, так что меня туда ещё и привезти надо.

— Золото золотом, но я бы всё-таки подумал, как нам от Гуси и его подельников избавиться, — перевёл разговор в другое, уже обсуждавшееся нашей тройкой русло Витя Данилов. — И если удастся, то и ваших близких вызволить.

— Я тебе уже говорил: у нас всего десять рыл, кого я могу считать реальными бойцами, — нахмурился Скиф. — Сунемся мы в Сатку, и половину их можем там оставить. Ради чего?

— Четверть запаса взрывчатки, имеющегося в хранилище 'Магнезита', подойдёт? Это пара десятков тонн, — предложил Занин.

Взрывчатка — это хорошо! Особенно — если учесть, что в том хранилище должны быть и электродетонаторы, и огне-взрыво-проводные шнуры. Но люди, люди...

По просьбе подполковника пригласили в здание турбазы ещё и Тимофея.

— Троих от нас я гарантирую, — выслушав резоны, обрадовал он.

— Всё равно мало, — настаивал Скиф. — Даже если ты выведешь нас к ключевым фигурам банды Гуси. Я не сомневаюсь в том, что пока вы тут отсиживались, он набрал себе людей.

— Ну, сколько он мог их набрать? Ну, человек до пятидесяти своё воинство увеличил. На двадцатитысячный город это ничто!

Двадцатитысячный?

— А ты в курсе, какая там смертность была этой зимой? — нахмурился Челяба, а Занин опустил глаза. — Это здесь, в Порогах, вы сытые сидели в тепле и светле́. А в городе... Особенно — когда снегопадами и буранами перекрыло дорогу к Сулее. Приходилось, бляха, скот из деревень, попавших под радиоактивные осадки, на жратву пускать.

Верю. Радиация в той зоне, куда попали Мраморный, Магнитский и даже Зюраткуль с Сибиркой, в отличие от голода и холода, убивает постепенно, а не сразу.

Говорили мы долго, и постепенно начала вырисовываться картина, как действовать. А на следующий день к нам присоединился Урал. Который очень удивился тому, что на территорию Порогов его (одного, правда) пропустили, даже не отобрав оружия.

Залегендировали предстоящую операцию 'побегом' Челябы и ещё двух его бойцов. Хрен его знает, как связывается с Саткой 'крот', сидящий у нас. Вполне может случиться, что к тому времени, когда мы доберёмся до города, там уже могут и знать о выезде наших бойцов, и даже подготовиться к их 'торжественной встрече'.

Хуже было с транспортом. Полностью ослаблять посёлок на время нашего отсутствия не хотелось, а с собственными 'квадриками' у Андрея в Бердяуше было не очень. Выручили соседи из Романовки. Виктор съездил к старосте, который был в курсе, что пару дней назад какие-то залётные орлы то ли из Айлино, то ли ещё откуда, попытались грабануть Старую Пристань. На полноценный грабёж у них силёнок не хватило. И в буквальном, и в фигуральном смысле: оголодавшие они были. Получив отпор, ушли в лес, где мы, якобы, и должны будем их ловить вместе с бердяушскими.

С 'побегом' всё прошло как по нотам. Я и Валера Смирнов постреляли над головами уходящих в сторону условленного места саткинских бойцов, они 'поогрызались' в воздух, а потом мы их подобрали и усадили на свободные места квадрациклов.

Хранилище взрывчатки комбината 'Магнезит' мы взяли без единого выстрела. Опытные диверсанты Скиф и Челяба обошлись ножами. При этом 'начальник караула' достался нам невредимым.

— Лучше бы его 'на перо поставили', чем того пацана, что нам первым попался, — сокрушался Тимофей. — Тот ещё не совсем конченным уродом был.

Ему виднее, он этих людей знает.

Но нет худа без добра: 'начкар' знал больше простого саткинского паренька, пошедшего бандитствовать исключительно ради пайка. А допрашивать Вадим (да, в общем-то, и я тоже, но в этот раз именно он занимался экспресс-допросом) умеет.

Как и предполагал Челяба, после 'госпереворота' Гуся не сидел, сложа руки, а развил бурную деятельность по 'укреплению вертикали власти'. Ментов, бывших в подчинении Занина, он частично повыбил, частично 'перевербовал'. А вместо них набрал новых людей, над которыми поставил прежних 'проверенных'. Сотню человек (а не 50-60, как думал Тимка) распределил по 'бригадам', контролирующим отдельные микрорайоны и городские сектора частной застройки. Сам же, как и предшественник, вместе с ударной силой своего воинства, обосновался в Горадминистрации. В четырёхэтажном, плюс половина цокольного этажа, здании.

Поменял он и расположение блокпостов и 'опорных пунктов'. Дорогу из Сулеи он считал по-прежнему непроезжей, и в Западном микрорайоне держал только 'бригаду' из шести человек, призванных 'поддерживать порядок'. На территорию комбината он вообще 'забил' до лета, полагая, что среди каменных коробок, металлоконструкций и отвалов нечего ловить. Посты на въезде контролировали только дороги на Бакал, оба выезда к трассе и фактически неиспользуемую технологическую дорожку в сторону карьера, расположенного возле Берёзового Моста. Что-то вроде опорного пункта для оперативной группы сохранилось в обгоревшем здании РОВД.

Ответ на вопрос о том, что с их родными, заставил бойцов Челябы озвереть.

— Баб и девчат, которые постарше, сразу 'на колхоз' пустили, а малолеток просто прогнали. Только неделю назад Гуся приказал всех их отловить и снова запереть в КПЗ. Зачем-то они ему понадобились.

Значит, в КПЗ райотдела полиции. Где днём обычно толчётся человек пятнадцать, а ночью трое или четверо дежурных. Стрелять заложников в случае штурма они вряд ли будут, но пока мы пытаемся прорваться через забаррикадированные входы, вполне способны вызвать подкрепление из здания Горадминистрации. Пять минут, и те на месте.

Вадим Скуфеев, 'Скиф'

Схему помещений РОВД нарисовал один из 'ментов', пошедших вместе с нами, а местонахождение кабинета Гуси пообещал указать Челяба.

— Только это ничего не даст, — хмуро усмехнулся он. — Там ещё мой шеф установил светозащитны ставни и сетки на окна. Даже из РПГ не получится его достать. Заблокируют второй этаж, и могут там хоть неделю сидеть.

Неделя — это много, неделю держать наших людей на осаде здания Горадминистрации у нас нет возможности. Значит, будем действовать иначе. Пятерых человек на здание РОВД нам должно хватить.

Промзону и район автовокзала мы проскочили без остановки. После того как ТЭЦ комбината осталась без газа, здесь с улиц с люди исчезают наступлением темноты. И правильно: а что делать на тёмных улицах? Тем более, мы, получив сигнал разведгруппы, выехали из 'промки' уже после полуночи.

Наверняка кто-то слышал шум двигателей наших квадриков, но ночью, когда со включённым светом едет только передовая машина, трудно определить, сколько техники в колонне. А уж тем более, кто это едет: по словам 'начальника караула', этот вид транспорта 'освоили' и люди Гуси. Зачастую всевозможные посыльные или проверка постов катается на квадроциклах по ещё не вполне оттаявшим направлениям ради проходимости.

В сквере возле автовокзала разделились. Двоих оставили караулить технику, нас троих двое 'ментов' повели к зданию РОВД, а остальные во главе с Челябой и Максом двинулись к зданию Горадминистрации.

В РОВД темно. Может, лишь потому, что окошки, выбитые во время мятежа Гуси, заколотили листами фанеры и железа, и теперь никаких фонарей или ламп снаружи не разглядишь. Пожалуй, всё-таки ламп: где-то во дворе тихонько бурчит бензогенератор. Значит, не соврал 'начкар': обитаемое это здание.

Во входной двери прорезали окошечко. Разумная предосторожность. Пластиковая 'вагонка', которой было когда-то обито двухэтажное здание, частично обгорела, обнажив закопчённую кирпичную кладку. Главное — обгорела она непосредственно вокруг входа.

Пока я возился, крепя наши сюрпризы прямо под сохранившимися со старых времён табличками с названием учреждений между входными дверями и первыми оконными проёмами, сквозь дверь пару раз слышал человеческие голоса. Значит, кто-то точно дежурит. А ещё сквозь щели 'волчка' пробивается слабенький свет. Вот для чего генератор нужен.

Челяба и Макс уже давно на месте, ждут нашего сигнала. Наконец, прошмыгнув за угол здания, я поднёс рацию к губам.

— Работаем.

Грохот кулака в железную дверь, скорее всего, поднял на ноги жителей ближайших домов. Ничего, люди добрые, это даже хорошо, что вы заранее проснулись.

От огневой позиции Пенки за крылечком разграбленного 'Магнита' до входной двери в РОВД всего метров семьдесят. Поэтому строго-настрого ей приказал: сразу после выстрела нырять вниз, за цоколь, и не высовываться.

— Какого х*я надо?! — рявкнул молодой голос там, внутри помещения. — Или, бл*дь, давно 'магнезитку' под ноги не получал?

На всякий случай я отодвинулся от двери, а над крыльцом вспыхнула неровным, дрожащим светом, одинокая лампочка. Следом окошечко-'волчок' приоткрылось. И звонко в ночной тишине щёлкнул выстрел СКС. Судя по шуму падающего тела, Сашка не промахнулась. Теперь в оставшееся открытым окошко летит 'магнезитка', и я 'делаю ноги' за угол.

Грохот, приглушённый стенами здания, чей-то истошный вопль. А теперь — продолжение концерта!

Вспышка взрыва от десяти килограммов тротила на мгновенье осветила окрестные дома, а когда оглушающий грохот эхом заметался по окрестностям, послышался звон сыплющихся с верхних этажей стёкол.

— Пошли! — толкнул я в бок сначала одного 'мента', а потом и другого.

Металлический козырёк над входом в РОВД куда-то унесло взрывной волной. Металлические входные двери, как я и рассчитывал, влетели внутрь помещения, выломив углом бронестекло каморки дежурного. Две лампочки в коридоре, расходящемся налево и направо, уцелели, и оглушённого взрывом единственного живого человека я заметил сразу. Он не в себе, полулежит на полу, из ушей сочится кровь. Одной пули ему достаточно.

— Вот ключи от КПЗ! — нашёл нужную связку один из 'ментов'.

— Действуйте, — разрешил я. — Пенка, сюда.

Это уже в рацию. Ей бежать совсем недалеко, но подстраховать на всякий случай надо.

Где-то западнее слышна заполошная стрельба. Не только автоматная, но и пулемёт Кота работает. Значит, правильно рассчитали: Гуся отправил-таки своих людей разобраться, что тут так сильно рвануло.

Сашка переступила порог и замерла, глядя на припорошённое пылью лицо парня с аккуратной дыркой между бровей. Ему, конечно, и поражающими элементами 'магнезитки' хорошо прилетело, но уже когда он был мёртв.

— Хватит любоваться! Пошли на второй этаж выбирать огневые позиции на случай, если сюда прорвутся люди Гуси.

Со стороны входа в КПЗ послышались крики и плач. Ясно! 'Менты' открыли камеры. Что делать, пока Тихий прикрывает подходы к РОВД, они тоже знают: выводить людей во внутренний дворик 'ментовки'. Там где будет безопаснее, если начнётся штурм здания.

Нашли пару окошек, где можно аккуратно проделать отверстия для стрельбы. Так, чтобы держать под огнём сектор, градусов сто двадцать.

С запада доносятся лишь редкие одиночные выстрелы.

— Скиф Челябе.

— На связи.

— Как мы и ожидали, Гуся забаррикадировался на втором этаже. Первый этаж зачистили.

— Потери?

— Три лёгких трёхсотых и двое двухсотых. У противника девять. Все двухсотые.

— Кто двухсотые?

— Один бердяушский и один твой, Темир.

Значит, гаишник Рашид, с которым мы встретились буквально на второй день после ядерной катастрофы. Надёжный мужик, не бросивший пост в ситуации, когда все спасали свои шкуры, а с риском для жизни оставшийся исполнять свой долг. Жаль, жаль парня.

— Макса тоже чуток зацепило, но остался в строю.

— Машины для вывоза заложников есть?

— Вроде бы парочка не пострадала.

— Давай, только быстрее! Люди и так натерпелись. И пусть те, кто поедет на них, опозна́ются на подъездах к РОВД, чтобы под наши пули не попасть.

— Какая-то машина поднимается в гору слева, фарами светит, крикнула Варгашова, едва мы закончили разговор с Тимофеем.

С бензином в Сатке хреново, его распределяют только по людям Гуси. Длинная очередь в сторону слепящих фар, появившихся над горбом горки. Всё, машина ушла вправо и, теряя скорость, заскрежетала металлом по железному ограждению тротуара. Ещё добавим пару коротких очередей для верности. Пару раз полыхнуло от 'Магнита', где остался Смирнов. В ответ не стреляют, и это правильно.

— Скиф Челябе. Что у тебя?

— Похоже, у кого-то чувство долга проснулось, решил на подмогу поехать. Пришлось это чувство снова усыпить.

— Понял. Мои на подъезде. Выедут с улицы Ленина, не стреляй.

— А я, бл*дь, знаю, где здесь эта улица?

— На углу её стоит 'Магнит'.

— Понял.

И уже голосом:

— Сашка, не стреляй по тем, кто из-за 'Магнита' сейчас выедет.

— Слышу!

Надо же! Даже не вякнула, когда я её назвал не Пенкой, не Александрой, а просто Сашкой.

— Тихий, встреть ребят и помоги им погрузить заложников. Всех увезти одним рейсом!

— Принято!

Рейс в 'промку' прошёл без происшествий. Да и кто сунется среди ночи останавливать машины личной охраны Гуси? Та, как известно, без разговоров открывает огонь на поражение.

— Всё, нам тут больше ничего не надо. Грузимся и едем в гости к Гусе, — скомандовал я своему воинству, уменьшившемуся на одного 'мента', оставшегося в промзоне охранять освобождённых заложников.

В окружённом здании Горадминистрации практически не стреляли, сосредоточившись на обороне второго этажа.

— Отучили, — засмеялся Макс, которому поцарапало предплечье. — Несколько раз долбанули из трёх-четырёх стволов туда, откуда стреляют, и сразу желание отстреливаться прошло.

Возились с полчаса: таскали мебель, громоздили её друг на друга, чтобы достать до потолка в том месте, где лестничный марш выходит на площадку второго этажа. Генератор здесь помощнее, чем в РОВД, редкие лампочки светятся даже на каждом этаже. И лишь после того, как всё было готово, я встал за углом коридора возле выхода на лестницу.

— Эй, Гуся! Ты ещё живой? Нет желания поговорить?

— Это кто там воняет снизу? — через полминуты послышался хрипловатый голос.

Тимофей кивнул, подтверждая, что это и есть саткинский диктатор.

— Вонять будешь ты, если не сдашься. И твои люди. Если тебе на них насрать, то подумай хотя бы о своей драгоценной шкуре.

— Посмотрим, посмотрим, кто первым завоняет, когда мои люди со всего города начнут стягиваться.

— Раньше утра всё равно не высунутся из дома. Мы тут так нашумели, что ссыкотно им под неизвестно чьи пули лезть. Так что давайте, складывайте стволы и спускайтесь по одному с задранными вверх лапками. Ты первый.

— А отсосать у меня не желаешь? — хрипло засмеялся Гуся.

— Не вынуждай меня грубить, я не люблю этого. Говорят, грубость на карму плохо влияют.

— А что ты нам за это посулишь?

— Справедливый суд саткинцев. Вон там, возле памятника погибшим в войну.

— Да пошёл ты.

— Хорошо. А чего ты хочешь? Говори, не стесняйся. А мы послушаем и решим, на что можем согласиться, а на что — нет.

Пара секунд тишины, после чего голос Гуси снова захрипел этажом выше.

— В общем так. Первым делом ты отводишь свою кодлу...

Дальше я уже не слушал, постаравшись бесшумно проскочить к третьей от угла двери. И уже там, вставив беруши, нажал на красную кнопку взрывной машинки КВП-2.

Несмотря на затычки в ушах, по перепонкам шарахнуло так, что я оглох на несколько секунд. И это — при закрытой двери (которую, правда, вынесло взрывной волной) и открытом настежь окошке. А потом по коридорам понеслись клубы от рухнувших вниз перекрытия и лестничных маршей.

Тишина, наступившая после подрыва заряда, оказалась обманчивой. Секунд через пять наверху загрохотали выстрелы, а потом вниз, одна за другой посыпались 'магнезитки'. Откуда знаю, что именно они? Да по отметинам от рикошетов картечин на распахнутой двери комнаты.

Боевой запал иссяк вместе с запасом самодельных гранат. Я выждал ещё пару минут и высунулся в тёмный коридор (лампочки не выдержали взрывной волны).

— Ну, что? Настрелялись? Сдаваться будете, или хотите к своему главарю в ад?

Езды по адресам 'бригадиров' хватило до утра. Помог нам не вызывать у них подозрения один из подручных Гуси, которому за это была обещана жизнь. Он просто стучался к 'бригадиру', орал на него за то, что не пришёл на помощь своим, и требовал немедленно собрать всю 'бригаду'. После этого мы разоружали 'бригадников', а их командир без всякого сожаления 'пускался в расход'. Вместе с теми, на кого указывали Челяба и оставшийся с нами 'мент'.

Вымотались, конечно, как черти. А когда закончили эту грязную работу, уже светало. Город безмолвствовал. После тарарама, устроенного нами, все прекрасно понимали: произошло что-то серьёзное, и некоторое время высовываться на улицу не следует.

— Может, поспишь пару часов? — предложил мне Макс. — Мы тут нашли пару укромных местечек во Дворце культуры.

Честно говоря, не мешало бы.

— Слушай, тут твоя снайперша... какая-то не такая, — 'обрадовал' меня Урал.

— Что значит 'не такая'?

— Плачет, мучается, рычит на всех.

— Ладно, разберусь.

Варгашова, которой выделили отдельную каморку, похоже, гримёрку, действительно выглядела зарёванной.

— Ну, что у тебя стряслось? — постарался я сделать голос как можно более дружелюбным.

— Я же человека убила. Совсем молодого парня, я потом его лицо видела...

— Ну, и правильно сделала, что убила. Иначе бы он меня убил. Надеюсь, не в последний раз это сделала.

— Я. Убила. Человека! А ты радуешься этому! Тебе бы только убивать! Ты не человек, ты чудовище.

Она кинулась на меня с кулаками.

— Чудовище! Чудовище! Чудовище! — молотила она меня по груди сразу обеими руками. — Тебе доставляет удовольствие любое убийство!

Она замахнулась, целясь мне в лицо. А вот этого делать не надо! Я сегодня и без того нервный. После того как я её скрутил, пару секунд она ещё потрепыхалась, а потом... обмякла и обхватила руками мою шею.

— Только не строй себе иллюзий, — томно потянулась она, лёжа щекой на моём голом плече. — То, что произошло, это случайность, и никакого продолжения иметь не будет.

В подсобке Дворца культуры довольно прохладно. Ну, если мягко выражаться. Но, как говорил один киногерой, два эскимоса в одном спальном мешке не замерзают. Тесно, конечно, но ни я, ни Санька не в обиде от этой тесноты.

— Ну, да. Ночь, проведённая в одной постели, ещё не повод для знакомства.

— Что-то вроде этого, — хихикнула она и, явно блаженствуя, прижалась ко мне ещё плотнее и потёрлась скулой уже о грудь.

Саша Варгашова, 'Пенка'

Сколько людей этой ночью погибло, а меня, как последнюю дрянь, после всего случившегося пробило трахаться. Да ещё и орала при этом как сумасшедшая. Вон, люди, встретив меня, ухмыляются. Стыдоба-то какая!

Я даже сама не понимаю, как всё произошло. Только что колотила его кулаками, вырывалась из стальных лапищ, чтобы собственноручно придушить это чудовище, и вдруг лежу под ним на спальнике и нашей одежде, до боли сжав его ногами, и ору от удовольствия от каждого движения во мне. У меня до сих пор всё начинает внутри дрожать, когда я бросаю на него взгляд. Надо же было так изголодаться без мужика!

Поспать нам удалось всего часа два. И снова всё завертелось. Но уже, слава богу, без стрельбы и кровищи. Ну, или почти без них, потому что кое-где в отдалении всё-таки выстрелы звучали. Где, кто и почему стрелял, я не знаю. Да и не до того мне было: во-первых, невыспавшаяся, а во-вторых... Ну, вы поняли.

При свете дня Сатка оставляет даже более гнетущее впечатление, чем ночью. Нет, я понимаю, что сейчас ранняя весна, и в эту пору всё кругом серое. Но к этой серятине добавилась чёрная копоть на стенах многоквартирных домов. Не от пожаров, от печных труб, выведенных в окошки. Есть, конечно, и выгоревшие квартиры, и сгоревшие дома, но большей частью эта копоть именно от дровяного отопления. Добавьте ко всему выбитые окна, из которых выворочены даже рамы, закрытые железом или облезлой крашенной фанерой оконные проёмы, разобранные на дрова заборы, сараи и даже дома. Видимо, нежилые. А ещё — запах. Всюду преследующий нас запах гари и разлагающихся тел. Особенно возле тех же самых многоквартирок.

Ещё бросилось в глаза почти полное отсутствие собак, кошек и птиц. Даже воробьёв и ворон почти нету, не говоря уже о голубях.

— Съели, — объяснил Челяба. — Голод был, когда все дороги снегом завалило, вот и охотились на всё, что шевелится. Это потом, когда приспособились на санях возить зерно из сулеинского элеватора, чуть полегче стало...

Кошмар!

То, что был голод, видно по людям. Почти все худые, измождённые, со впавшими глазами, с болтающейся на них одеждой. Мы в Порогах жаловались на то, что нам овощей не хватает. Да мы просто у Христа за пазухой эту зиму пересидели!

Новость о том, что в городе опять поменялась власть, облетела Сатку довольно быстро. Люди опасливо подходили к нам и интересовались, кто мы такие, и что будем делать дальше. Их перенаправляли к Тимофею.

— Жить будем и жизнь налаживать.

— А ты теперь главный, что ли?

— Не я. Мне это не надо. Занин вернётся, он и станет командовать. Я старший до тех пор, пока его не привезут.

В общем-то, к словам о том, что 'номером один' в городе теперь будет подполковник милиции, люди относились нормально. Хотя и были те, кто начинал плеваться, поминая ему участие в прежней власти.

Малков развил бурную деятельность, найдя несколько молодых парней, которых рассылал по известным ему адресам. И скоро ко Дворцу культуры, где мы устраивали импровизированный оборонительный пункт, потянулись люди, с которыми Тимофей о чём-то разговаривали, а потом некоторым раздавал трофейное оружие.

Привезли во Дворец и освобождённых нами заложников. На них смотреть было жалко. Мало того, что истощённые, в рваной одежде, так многие ещё и со следами побоев. А уж что они рассказывали о своей жизни после захвата власти Гусей, мне вспоминать страшно.

— В общем, так Тимофей, — посерев лицом, подошёл к Челябе Вадим. — Их всех я забираю в Пороги. Прямо сегодня. Им отъесться и подлечиться надо. Придут в себя — доставим в город.

Когда этих людей грузили в пассажирскую 'Газельку', раздобытую людьми Тимофея, они даже не спрашивали, куда и зачем их везут. Потухшие они, сломленные. Даже дети.

Сопровождать микроавтобус поехали шестеро на трёх квадроциклах. Двое бердяушских, Смирнов с Короленко и мы с Вадимом.

— Карабин оставь Коту, — распорядился Скуфеев. — А вместо него возьми 'укорот' Рашида. С 'ксюхой' тебе будет удобнее обращаться, если нарвёмся на гу́синых недобитков.

Рашид... Симпатичный мужик был. И добродушный. У них, вроде бы, с Надюшкой дело шло к тому, что вместе станут жить. И вот тебе — на!

Через сам город я ещё ни разу не проезжала, и поэтому глядела во все глаза.

Сразу вначале спуска, где Вадим и Валерий расстреляли 'Ниву', спешившую на помощь бандитам, открылся вид на огромный городской пруд. И на горы! Огромный, высоченный хребет, вся верхушка которого ещё покрыта снегом. Красиво-то как!

Вдоль пруда ехали, как мне показалось, километра четыре. Проскочили небольшой райончик частной застройки, примыкающий своим 'тылом' к огромным отвалам пустой породы, потом проехали пустырь, и снова въехали в частный сектор. Здесь дорога, перескочив по мосту над одноколейной железнодорожной линией, делала петлю, спускаясь почти к самой воде. Пока ехали по набережной, почти сзади стал виден остров с построенным на нём средневековым замком. Похоже, это и есть то самое 'Дупло орла', развлекательный объект, о котором я только слышала. А прямо перед нами мрачно возвышались громады корпусов и сооружений металлургического завода. Всё очень старое, ржавое, закопчённое. Скрашивают эту жуть лишь ярко сверкающие на солнце позолотой купола храма, выстроенного прямо на плотине пруда.

Плотина пруда. Ехавшие впереди ребята из Бердяуша остановились прямо перед ней. Оказалось, из-за того, что часть воды из пруда просто переливается через верх: с таким количеством воды не справляется водосброс.

— Проезжай! — махнул рукой водитель 'Газели' из городских. — Там неглубоко, и промоин нет. Мы ездим.

Воды действительно было немного, в самом глубоком месте всего сантиметров двадцать. Но, честно говоря, страшновато ехать, когда видишь, с какой скоростью несётся эта вода, уходя на территорию завода сквозь распахнутые ворота и специально выбитые для этого пролёты кирпичного забора.

А дальше пошли горки. Чем-то напоминающие те, которые любят показывать в американских детективах про бандитскую жизнь Сан-Франциско. Уж больно зрелищной выглядит погоня по этим следующим одна за другой горкам.

В этом районе тоже разруха: выбитые окна домов, разграбленные ещё в прошлом году киоски, разобранные заборы. В общем, ничего нового.

Перед выездом на трассу Вадим притормозил и принялся осматривать землю.

— Похоже, ещё утром здесь пикет был, — заключил он. — Так что правильно делаем, что людей под охраной везём. Если по нам начнут стрелять, быстро соскакивай с квадрика в противоположную от противника сторону и падай на землю.

Хотела огрызнуться, но передумала: человек ведь искренне обо мне заботится. И раньше заботился, только я, дура, не понимала этого.

Следующее приключение нас ждало перед Малым Бердяушем. Тоже плотина, но уже крошечного деревенского прудика. И тоже водосливная труба не справилась с потоком воды. Неприятно то, что она начала размывать асфальтовое покрытие. А поскольку уровень воды поднялся на целый метр, ближайший к пруду огород 'плавает'. Даже баньку на краю огорода подтопило.

В посёлке Бердяуш тоже потоп. Мало того, что по улицам реки текут, так ещё и единственный проезжий мостик через реку Большой Бердяуш вода перехлёстывает. Но уже не так, как на плотине в Сатке.

Какое же, всё-таки, благословенное место у нас, в Порогах! Даже приятно стало, когда мы, наконец-то, остановились возле гостиницы. Мы ДОМОЙ вернулись!

Виктор Данилов, 'Кипчак'

Костыли для Занина нашлись в Сатке. Не знаю, как их Тимофей Малков раздобыл, но привезли их буквально через три дня после захвата города. Не на квадрике через горы, а на джипе по дороге через Сулею.

Снежник в выемке на перевале Сулеинского хребта пробили очень оперативно. Нашлись комбинатские взрывники, которые заложили несколько зарядов с двухметровых сугробах, а после того, как тротил проделал траншею в снежном завале, её расширили комбинатским же бульдозером. И в тот же день 'новая городская власть' зачистила ставленников Гуси в станционном посёлке. А в изголодавшуюся Сатку потянулись грузовики с зерном с элеватора.

После операции по ликвидации банды Гуси и мы, и люди Урала, теперь в городе — желанные гости. В первую очередь, понятное дело, на ожившем продовольственном рынке.

На что меняем 'излишки' продуктов? На технику, автозапчасти, расходные жидкости для неё. Запасаемся впрок: через полгода-год всё это станет дефицитом, а мы не отказываемся от эксплуатации своего транспорта и отказываться не собираемся. Ради этого и открыли в городе продовольственную лавку.

'Излишки' — это громко сказано. С продуктами у нас самих не ахти, но кое-чем пришлось делиться. Во-первых, ради того, чтобы людей в городе подкормить, а во-вторых, чтобы купить необходимое.

Подполковника, несмотря на протесты моей супруги, в тот же день, когда доставили костыли, и увезли в Сатку.

— Нельзя мне здесь отлёживаться, — возражал он против её аргументов. — Я должен быть в городе. Обязан там быть! Перевязки мне и какая-нибудь местная медсестра сделает, а вы, Анна Николаевна, просто наведывайтесь ко мне время от времени, чтобы проконтролировать ход процесса.

Аннушка, истосковавшаяся по впечатлениям из-за безвылазного сидения в Порогах, возражать не стала. А я, понятное дело, никуда её одну отпускать не собирался. Тем более, у меня тоже имелись кое-какие мысли по поводу скрытых резервов, которые можно 'выкачать' из Сатки. Ну, не считая всего вывезенного со складов взрывчатых веществ 'Магнезита'.

Дом бывшего замначальника РОВД разграбили после его бегства к нам. Само здание 'ментовки' пострадало даже дважды: первый раз после штурма бандитами Гуси, а второй — при спасении заложников (их одиссею тех дней и нынешнее состояние я намеренно опускаю, чтобы не доводить себя до бешеной ненависти к уголовникам). Серьёзно досталось и зданию Горадминистрации, где под обломками взорванного перекрытия нашёл свою смерть Гуся с несколькими подручными. Откопали их тушки, откопали! Так что Занин и новые городские власти теперь обитают в расположенном рядом с Горадминистрацией Дворце культуры.

То ли смена обстановки повлияла, то ли просто пришло время поправляться, а состоянием своего бывшего пациента Аня осталась довольна.

— Только вы, Владимир Вячеславович, всё-таки пока постарайтесь не перегружать себя работой. Ну, хотя бы спите не меньше восьми часов.

— Буду стараться, — совершенно серьёзно заверил её подполковник. — А как долго мне на костылях шкандыбать? Когда можно будет о протезе подумать?

— По-хорошему, через год. Надо, чтобы ткани на культе́ не просто сформировались, но и окрепли. Кроме того, переход на протез будет очень болезненным: как бы удачно его не подгоняли, а без мозолей привыкание не обойдётся. Даже если вы первое время будете пользоваться им только по паре часов в сутки. Когда время для этого придёт, я вам свои рекомендации предоставлю.

— Спать по восемь часов, — усмехнулся Занин, когда Анюта ушла 'на женскую половину', к семье подполковника, отказавшейся оставаться в Порогах без него. — Хорошо, если четыре часа удаётся поспать! Не поверишь, брат Виктор, а день и ночь приходится во что-то вникать, что-то решать, кому-то какие-то распоряжения отдавать. Ситуацию в городе после зимы можно описать одним словом: катастрофа. Сейчас, конечно, чуть легче становится, но всё равно волосы на голове дыбом встают от того, сколько надо сделать, чтобы такое больше не повторилось.

Как не поверю? Поверю! У нас самих волосы шевелятся, когда начинаем планировать работы на ближайшее лето. Плотину забетонировать надо, генератор на ГЭС поменять надо (опять же, договорились с Заниным обменять старый, неиспользуемый, с ТЭЦ комбината на запас патронов для городской 'народной милиции'), обнести посёлок частоколом от всевозможных незваных гостей надо. И это — не говоря о посадке огородов и сенокосе, под который ещё нужно отыскать пригодные полянки. Тёплые хлевы для общественного скота, овощехранилища, новые избы рубить надо. Люди к нам приходят, просятся переселиться, а селить их некуда.

Занин отошёл от единоличной диктатуры, которая существовала в Сатке до последнего времени.

— Мне надо людей заинтересовать в том, чтобы они тоже на будущее начали работать. Грабить, как мы грабили до нынешней весны, уже нечего. Либо мы вместе восстанавливаем более или менее нормальную жизнь, либо подыхаем поодиночке.

Самокритично, ничего не скажешь! Особенно — в части признания грабительской сущности прежней власти. Вот он и ввёл такой орган как Совет при главе города. Пока назначенный этим главой, но со временем планируется избирать его членов. Как в анекдоте: я тебя поцелую. Не сейчас. Потом. Когда-нибудь. Если захочешь. А ещё у него в планах — если не объединить в единую территорию Сатку с Сулеёй, Бердяуш с Жукатау, и нас с 'крышуемыми' нами деревнями, то хотя бы установить между нами союзнические отношения. В первую очередь — ради создания 'единого экономического пространства' и совместной обороны.

— А обороняться есть от кого. В Бердяуше соврать не дадут: Медведёвка и Куваши объединились, подмяли под себя остатки жителей Кусы, небольшие окрестные деревеньки, и уже высовываются на трассу. Причём, добираются аж до Бакала. Туда же, в эти деревни, большинство уцелевших из Златоуста сбежало. По численности населения они все вместе не только Бердяуш уже переплюнули, но и Сатку догнали. Я уже не говорю про башкирские деревни, 'гастролёров' из которых пока сдерживают Айлино и Межевой. Но долго ли они удержатся?

— Вот по поводу совместной обороны я бы и хотел сегодня член к носу прикинуть. Ты, Владимир Вячеславович, скажи, в каком состоянии оружейные экспонаты, стоящие в Сонькиной Лагуне? — задал я волнующий меня вопрос.

— Вы тоже на них губу раскатали? — засмеялся саткинский 'номер один'. — Бесполезно! Их же там разрешили установить исключительно потому, что они небоеспособны. У некоторых пушек стволы заглушками заварены, затворы не действуют, прицелов нет. Да и где для них снаряды брать? Думаешь, мы не ломали головы над тем, как этим богатством, при случае, воспользоваться? Съезди туда, конечно, посмотри. Может, чего и придумаешь. Но сразу предупреждаю: особо не надейся на то, что что-то из этой затеи выйдет толковое.

В Сонькиной Лагуне я первым делом забраковал самолёт Ан-2. Летательный аппарат откровенно списанный, и 'оживить' даже его двигатель в наших условиях не представляется возможным. Не говоря уже о приваренных к шасси опорах, удерживающих 'Аннушку' в 'летящем' состоянии. С пушками тоже оказалось всё именно так, как рассказал Занин. Задранный вверх ствол 122-мм гаубицы М-30, несмотря семидесятипятилетний возраст, всё ещё воюющей в Африке, заварили, чтобы внутрь него не попадала вода. Недостающие детали, заклиненные механизмы наводки, снятые прицелы, неоткрывающиеся затворы — всё это объединяло и ещё более мощную 152-мм пушку-гаубицу МЛ-20, и старую-престарую 'трёхдюймовку', и дивизионную 76-мм ЗИС-3, и 37-мм зенитку. А уж работоспособны ли до сих пор все их откатники и накатники, только Богу известно.

Пожалуй, если из чего и выйдет толк, то из старинных чугунных стволов пушек и мортир XIX века. Пусть дульнозарядные, пусть высокого темпа стрельбы от них не добиться, пусть с прицельностью выстрела у них дело швах, но зарядить вместо чугунного ядра 'бомбу', начинённую не порохом, а тротилом, вполне получится. А уж про психологический эффект от артиллерийской стрельбы всем прекрасно известно. Тем более, от реально взрывающихся и разящих градом осколков снарядов. И лафеты легко поставить на 'резиновый' ход и снабдить винтовыми механизмами наводки: в небольшой мастерской при наличии инструмента всё делается за неделю.

Ещё бы 'оживить' стоящую на постаменте БМП-1... С её, пусть и алюминиевой, бронёй можно даже смириться с нестреляющей 74-мм пушкой. Пулемёт вместо неё воткнуть, и для наших нужд за глаза хватит. Но... Найдётся ли кто-то, кто 'оживит' её гидромеханическое рулевое управление после стольких лет простоя? В ней ведь не танковые рычаги и не автомобильный руль, поворачивающий передние колёса, а сложная система, управляющая фрикционами гусениц.

Пока мы с Анюткой бродили вокруг этих 'монументов' старой технике, на неё засмотрелся какой-то местный мужичок. Выше среднего роста, с недельной щетиной, измождённым лицом, в котором читались признаки примесей восточных кровей. Одет почти как бомж, но какое-то время явно пытался следить за одеждой. Впрочем, каждый первый житель города сейчас выглядит полубомжом из-за болтающейся от голода одёжки.

Мдя... Как там у Жуковского?

На тебя заглядеться не диво,

Полюбить тебя всякий не прочь:

Вьётся алая лента игриво

В волосах твоих, черных как ночь.

Сквозь румянец щеки твоей смуглой

Пробивается лёгкий пушок,

Из-под брови твоей полукруглой

Смотрит бойко лукавый глазок.

Щёки у моей наполовину полячки без всякого пушка, хоть и с румянцем, волосы светло-русые, 'соломенного' цвета, а не чёрные, да и ленты в них не наблюдается. Но, в сравнении с местными жительницами, пережившими голодную зиму, выглядит она на диво приятно. Загляденье моя жена! И за это тоже я её люблю.

То ли перехватив мой взгляд, то ли просто ему уже нужно было куда-то идти, мужичок, не отворачивая от Ани глаз, шагнул вперёд и... рухнул, споткнувшись на ровном месте. Ну, не то чтобы всем телом, успел руками в землю упереться. Но ладошки испачкал в грязи.

— Мерд! — брезгливо посмотрев на свои руки, выпалил он.

— Что? — удивилась супруга.

— Простите, мадам, это я сказал не вам. Это я о моих руках, — с сильным акцентом произнёс незнакомец, демонстрируя ладони.

— Парле ву франсе? — подняла брови Аннушка, и тот, расплывшись в улыбке, что-то затрещал в ответ по-французски.

В школе я учил немецкий, позже нахватался английского, но с детских лет, не зная ни единого слова в языке, умел на слух, чисто по фонетическим особенностям, различать десятка полтора наиболее распространённых в мире языков. Ну, или не очень сильно распространённых, но слышанных мной.

Судя по тому, что Ане пришлось тщательно подбирать слова, а иногда и вставлять в речь русские, язык она подзабыла, хотя в своё время учила его не только в школе, но и самостоятельно, поскольку подавала заявку на поездку во Францию на какое-то повышение докторской квалификации. Поль тоже пытался говорить по-русски, но с тем же успехом, и, в конце концов, они перешли на какой-то неимоверный русско-французский суржик.

— Витя, его надо забрать в Пороги, — через пять минут общения объявила мне жена. — Не потому что он здесь пропадёт. Он вам же будет полезен, как бывший вояка Иностранного легиона.

— А разве в этих подразделениях служат французы?

— А как же! Но ты прав: Поль получил французское гражданство после ранения и увольнения из Легиона. Он тунисец, но наполовину француз, на четверть русский и на четверть араб.

Офигеть! Но посмотрим, посмотрим.

Поль Картаж, 'Бербер'

История о том, как я попал из жаркой тунисской Бизерты в морозный уральский городок Сатка, не совсем обычна. Именно тем, где именно я очутился.

Вся моя одиссея началась с драки в ночном клубе, где я сцепился с двумя арабами. Слово за слово, и дело дошло до ножей. А когда один из моих противников умылся кровью из распоротой щеки, мне пришлось уносить ноги. Причём, очень быстро: тунисская полиция сначала избивает задержанных до состояния кровоточащей груды мяса, а уж потом начинает разбираться, кто прав, кто не прав. И мне не очень-то хотелось полгода сращивать поломанные кости, чтобы потом оказаться в вонючей, кишащей насекомыми тюрьме.

Четверть часа на такси, и я оказался в аэропорту 'Сиди Ахмед', а через полтора часа уже летел в Марсель. Историческая родина моих родителей встретила меня равнодушно, если не считать пристального внимания к моему паспорту со стороны ажанов в аэропорту. Но французская фамилия и отсутствие багажа вместе с названной целью прибытия 'по делам бизнеса' сделали своё дело, и очередного будущего нелегального иммигранта из бывшей колонии во мне не заподозрили.

Из недорогой гостиницы позвонил родителям, которые и рассказали о побывавших в доме полицейских. Раненый мной оказался каким-то дальним-дальним родственником Бен Али, и полиция 'рыла землю', чтобы отыскать меня. Ну, и пусть ищут, а я отсижусь во Франции!

Видимо, семья пострадавшего оказалась достаточно влиятельной, поскольку через пару месяцев я уже беседовал с префектом, известившим, что моё имя включено в базу Интерпола, и меня ждёт депортация в Тунис.

— А этого никак нельзя избежать? — наивно спросил я.

То ли этот глупый вопрос, то ли моя внешность, то ли манера поведения подействовали на префекта, и он, закончив смеяться, кивнул.

— Можно. Если ты уже сегодня подашь заявку на вступление в Иностранный Легион, а после прохождения всех тестов они примут тебя.

И отправился я в сопровождении двух жандармов на вербовочный пункт...

О том, что испытания проходят лишь двадцать из пятисот претендентов, я узнал быстро. Но повезло: я оказался в числе этой двадцатки, и получил служебный паспорт с новой фамилией — Картаж, по французскому названию Карфагена, на месте которого и построен город Тунис. И кличку Бербер за внешнее сходство с представителями этого тунисского народа: относительно высокий рост, чёрные волосы, крупный нос и голубые глаза.

Пятилетний контракт в Легионе близился к концу, когда нас отправили в Мали воевать с исламистами. А на деле — защищать интересы французских горнорудных компаний в этой стране. Там я и получил пулю в ногу, а после госпиталя решил не продлять контракт: красоваться перед девушками в белом кепи, хорошо, но хотелось бы и чуть расширить жизненный опыт, побывав не только там, куда пошлёт стрелять французский президент. Тем более, право на получения гражданства я уже заработал кровью.

Несмотря на то, что Бен Али уже отсиживался в Саудовской Аравии, а его родственники потеряли всё влияние, возвращаться в Тунис я не хотел. После богатой спокойной Франции окунаться в обстановку нищеты и междоусобной арабской свары как-то не хотелось. Да и кто знает: не ждёт ли меня моё уголовное дело в городском полицейском управлении? Открываются эти дела быстро, а вот закрываются... Даже несмотря на мою новую фамилию, меня опознают в мгновение ока соседи моих родителей.

Никакой иной специальности, кроме умения стрелять, я получить не успел. Ах, да! Умел ещё водить любую технику и немного её ремонтировать. Поэтому два года работал в охране супермаркета. А потом сосед-водитель, часто пропадавший на месяц, а то и два, сказал, что в его компании появились вакансии для владеющих русским языком. И зарплата почти в два раза превышает ту, что получаю я.

Россия. Да, историческая родина одной из моих бабушек, вышедшей замуж за тунисского француза, приехавшего на Международный студенческий фестиваль в СССР. Но холод, ужасные дороги, коррупция, вездесущая мафия...

Сосед только рассмеялся:

— Какая мафия? В любом русском городе намного безопаснее, чем в Марселе и даже Париже. Я никогда там не видел объявлений 'Не вешайте сумочки на спинки стульев, чтобы их не украли', какими пестрят парижские ресторанчики. Российская дорожная полиция к иностранцам очень, очень лояльна. Дороги? В половине Европы дороги не лучше, чем в России. А холод... Да, зимой там такая проблема есть, но, как говорят в России, сибиряк не тот, кто не боится мороза, а тот, кто в холод правильно одевается.

В общем, я решил испытать судьбу и заключил контракт на три пробных рейса. На удивление, сосед оказался прав. Вместе с ним мы побывали в Москве, Санкт-Петербурге, Омске. И мне понравились эти бесконечные просторы, так что я остался в компании на постоянную работу. Даже когда началось обострение отношений Запада с Россией из-за событий в Старопетровске, произошла всего лишь смена маршрутов: грузовики компании просто стали избегать окрестностей Санкт-Петербурга. Но самое удивительное — к нам, французам, гражданам страны, входящей в НАТО, отношение простых русских совершенно не изменилось, так и осталось доброжелательно-заинтересованным.

Беда случилась при возвращении из Новосибирска. На подъездах к Челябинску я почувствовал острую боль в животе справа. Вначале подумал, что это какой-то спазм, но принятая таблетка не помогла, и Жиль справедливо решил, что меня нужно показать врачу. Ближайшим более или менее крупным городом, расположенным неподалёку от трассы, по которой мы ехали, оказался Миасс.

Наш Рено с трудом добрался по улочкам, отведённым для грузового движения (спасибо местным полицейским, согласившимся показать нам дорогу), до местного центрального госпиталя, но там меня ждало разочарование. Вначале с меня стали требовать страховку и долго не могли разобраться с тем, почему у меня она иностранная, а не российская. Потом вышедший молодой доктор накричал на санитарок в приёмном покое, заявив, что со страховкой можно разобраться позже, поскольку у меня экстренный случай, приступ аппендицита.

Меня уже почти собрались отправлять на операционный стол, когда на шум появился пожилой хирург с фамилией Сидельников. Он снова потребовал повторить мои жалобы, потом ткнул меня пальцем в живот — я при этом вскрикнул от боли — и объявил, что операция мне не требуется. А если я не согласен, то должен пойти в платную клинику. Как объяснили сотрудники госпиталя, он там тоже делает операции, но получает за это серьёзные деньги. Которые нужно выложить из собственного кармана, а не от страховой компании.

Я, конечно, расстроился из-за такого отношения к больным, но мнение опытного хирурга воспринял всерьёз: раз он посчитал, что я поднял ложную тревогу, значит, всё ещё может обойтись. И мы с Жилем поехали дальше.

Часа через два стало ясно: ничего не обойдётся. Боль настолько усилилась, что я не просто не мог вести машину, а и сидеть-то не мог. И Жилю пришлось завезти меня в первую попавшуюся больницу, оказавшуюся на нашем пути.

В Сатке во время операции выяснилось, что мой аппендикс уже лопнул, и у меня начался перитонит. А это — дней десять госпитализации.

Жиль отправился во Францию один, а я после выписки должен был улететь домой самолётом. Но за день до этого случилось страшное: президент Америки всё-таки отдала приказ об атомном ударе по России.

Сатка от этого удара не пострадала. Мало того, не подверглась даже радиоактивному заражению, хотя, как говорили люди, в пределах ближайших ста километров от неё упали, как минимум, четыре водородных бомбы. Мы это почувствовали только по отключению электричества и небольшому землетрясению, спровоцированному этими взрывами.

Беспорядки в городе начались уже через день после обмена ядерными ударами между странами НАТО и Россией. Городские власти куда-то исчезли, предприятия прекратили работу, а криминал вырвался на улицы. Госпиталь ещё какое-то время оказывал больным помощь, но вскоре прекратил работать и он. А я оказался в чужом городе, в чужой стране один, без средств к существованию, едва передвигающийся после перенесённой полостной операции.

Приютила меня старушка-уборщица, овдовевшая пару лет назад. Я был в шоке, когда она предложила мне делать перевязки, но оказалось, она всю жизнь проработала в этой больнице медсестрой, и лишь в последние годы, когда на смену ей пришли более молодые, поменяла профессию. Больница опустела буквально за несколько дней: в городе шёл повальный грабёж магазинов и складов. Люди, понимая, что никакого снабжения из других регионов и департаментов больше не будет, поскольку практически все пути подверглись радиационному заражению, запасались всем необходимым столь варварским способом. И бежали из госпиталя при первой возможности, чтобы присоединиться к мародёрам.

Помимо этого, в городе шла борьба за власть. Кровавая, с перестрелками, с убийствами всех, кто может оказаться возможным соперником. Я даже подумывал о том, не вступить ли мне в какую-нибудь банду: мои навыки вождения грузовика вряд ли будут востребованы, так как в городе не оказалось достаточного запаса топлива даже для легковых автомобилей. Да и куда ездить? Кругом следы сильного радиоактивного заражения, начинающиеся в каких-то пяти-семи километрах южнее Сатки. Если учесть, что Миасс, где меня так грубо прогнали из местного госпиталя, стал одной из целей ядерного удара, то мне просто невиданно повезло попасть в больницу именно в Сатке. Но мысль заняться ремеслом солдата пришлось оставить: после операции я был не годен для такого рода занятий, а к тому времени, когда немного восстановился, у меня пропало желание связываться с установившейся в городе властью. Эта власть вела себя совершенно по-бандитски, да и, как объяснила тётушка Эльвира, значительную часть их боевиков действительно составляли бывшие уголовники.

А потом началась зима. С такими снегами и морозами, которых никто из местных жителей не помнил. Рассказывали, что в многоквартирных домах, лишившихся не только отопления, но и даже воды, в морозные ночи замерзали насмерть по несколько семей. Люди умирали и от голода: запасов из разграбленных магазинов хватило очень ненадолго. Не спасали даже поставки зерна и муки из пристанционного элеватора, расположенного в соседнем посёлке. Людям просто не за что было купить эти муку и зерно. Они убивали друг друга буквально за кусок хлеба. Говорили и о случаях людоедства. Мы с тётушкой Эльвирой совершенно забыли, что такое мясо, питаясь только её запасами консервированных овощей и картошкой, выращенной ею в своём огороде. Я время от времени чистил снег и колол дрова соседям, и за это они меня кормили обедом. Хоть так, но пытался помочь своей благодетельнице, не только вылечившей меня, но и обеспечившей тёплой одеждой своего умершего мужа.

До нового 2018 года Эльвира не дожила. И виновны в этом не голод и холод. Как-то она пошла к соседям по каким-то делам, а в это время по дороге мчались машины 'городских властей' с охранниками. Эльвира поскользнулась и упала, а они даже не стали останавливаться после того как переехали её тело. После этого о том, чтобы служить городским властям, никакой речи уже не могло идти.

С началом таяния снега ситуация с продуктами ещё более ухудшилась. К элеватору уже невозможно было проехать ни на машине, ни на снегоходе, ни на лошади, запряжённой в сани. Пришёл уже самый настоящий голод, когда некоторые люди могли позволить себе съедать всего по одной картофелине в день. Некоторые женщины готовы были отдаться кому угодно за эту самую картофелину, за еду отдавали на поругание уголовникам у власти собственных дочерей.

Первую смену власти в городе я практически не заметил. Прошёл слух о том, что один из главарей городской банды убил двоих других. Разве что, он объявил набор новых подручных и пообещал, когда сойдёт снег, ограбить соседние деревни, чтобы обеспечить Сатку продуктами. А вот второй переворот была громкой. В буквальном смысле того слова: звук двух мощных взрывов долетел до всех уголков города, хотя ночную перестрелку слышали лишь жители ближайших к центру районов.

Оказалось, что один из прежних городских главарей не погиб, хотя и был тяжело ранен, лишился ноги. Ему помогли вернуться в Сатку бандиты из соседних мест: крупного посёлка при железной дороге Бердяуш и крошечной деревушки Пороги, где обосновались какие-то бывшие военные. Вторых боялись все, называя их головорезами. Из-за того, что они огородили свою базу минными полями и не церемонились с врагами. Даже саткинские бандиты не рисковали нападать на деревни, которые эти люди объявили находящимися под их защитой.

Я думал, что снова ничего не изменится, но ошибся. Этот недобитый главарь очень быстро навёл порядок и организовал раздачу продуктов людям. При нём появился совет из представителей жителей города. Его бандиты теперь не отбирали у простых людей ценности и еду, а занимались организацией общественных работ, за которые платили продуктами.

Кто такие головорезы из Порогов, я вскоре увидел сам. И они поразительно отличались от местных жителей. Крупный мужчина с седеющей бородой, и светловолосая довольно симпатичная женщина, оба без малейших признаков недоедания. Он с новым русским автоматическим карабином, многие части которого изготовлены из пластика, она с пистолетной кобурой на поясе. Их машина, кажется, тоже русский внедорожник, обвешанный самодельными щитами брони, стояла рядом с местным парком развлечений, а сами они бродили вокруг образцов старых советских вооружений. И ничего в них ужасного я не заметил. Обычные мужчина и женщина лет сорока или чуть больше. Оба спокойные, иногда подшучивающие друг над другом, негромко смеющиеся. Уверенные в себе, а не затравленные, измученные, как горожане.

Я так засмотрелся на них, что споткнулся и, чуть не упав, испачкал руки грязью.

— Дерьмо! — непроизвольно выругался я по-французски.

И вдруг... Женщина тоже заговорила со мной на моём родном языке. Знала она его не очень хорошо, но мы всё равно сумели поговорить, хотя она, порой, использовала русские слова, когда не помнила французских. От неё-то я и узнал, что они из Порогов. Мало того, выслушав мою историю, она предложила мне поехать с ними в эту деревню.

О том, что это за место, я слышал и раньше. Там находится одна из старейших в России гидроэлектростанций, среди оборудования которой имелось и произведённое во Франции в самом начале ХХ века. Деревня пришла в упадок, а электростанцию собирались закрывать. И вдруг через пару дней после обмена ядерными ударами между НАТО и Россией, в ней объявились какие-то чужаки, быстро установившие там свои порядки. Всех, кто пытался на них напасть, они жёстко наказывали, но своих не обижали. И, как говорят, жили очень сыто, не в пример Сатке. У них там было даже электричество, о существовании которого мы в городе забыли ещё в августе прошлого года.

Может быть, именно это и послужило причиной того, что я согласился. А может, ещё и вид мужа Анны, той самой женщины, которая заговорила со мной по-французски. Всё-таки я прослужил в Иностранном Легионе, и с первого взгляда умею отличать опытного воина от того, кто лишь недавно взял в руки оружие. Этот был явно опытным, и 'крутую' штурмовую винтовку носил не для форса. О том, что воевать ему пришлось даже здесь, говорили пулевые отметины и на самодельной броне, и на внутренней поверхности салона машины. Да и в разговоре у Анны промелькнуло, что Виктор (русские почему-то в этом имени ставят ударение на первый слог) не так давно был ранен. А солдат с солдатом всегда найдут общий язык.

Он отнёсся к предложению жены забрать меня в Пороги очень скептически, но когда узнал, что я почти выучился в Тунисском университете на инженера-нефтехимика, а потом служил в контрдиверсионном подразделении Легиона, согласился.

Собирался я недолго. Хотел забрать только свои вещи, но Анна настояла на том, чтобы я взял и одежду Эльвиры, и постельные принадлежности.

— У нас очень мало женских вещей. Может быть, кому-нибудь и пригодятся.

Всё это с лёгкостью поместилось в необъятном багажнике русского джипа. А остатки продуктов я подарил соседям-старичкам, которые делились со мной едой за помощь в работе по дому.

Ехать было недалеко, всего километров тридцать, и теперь меня расспрашивал Виктор. Но не то, как я оказался в Сатке, а где и как служил, чему успел выучиться в университете, изучая нефтепереработку.

— Мой отец стоял у истоков нефтеперерабатывающего завода Бизерты, и о ней я знаю почти всё! — похвастался я, вызвав усмешку Виктора.

Только непонятно, зачем он это спрашивал. В тех местах, где мы находимся, нет никаких нефтеперерабатывающих предприятий и даже единичных нефтяных скважин.

Меня приятно удивило то, что он заранее связался по рации с кем-то в Порогах, а когда мы подъехали к шлагбауму, установленному в таком месте, где его невозможно объехать, чтобы пропустить нас, вышел вооружённый часовой. И это не говоря о предупреждении, что дорога заминирована.

— Это правда? — кивнул я на предупреждающую табличку.

— Конечно! А вон могила тех, кто не поверил нашим предупреждениям, — показал он в окно на холмик, увенчанный автомобильным капотом, посечённым осколками.

Посёлок оказался небольшим, хоть и очень длинным, всего одна улица. Нет, две, если учесть несколько домиков, стоящих чуть в стороне, почти на берегу большого пруда, но во всех домах, чего уже нет в Сатке, жили люди. Кое-где в окнах был виден электрический свет, кто-то возился возле дома или в огороде, кто-то шёл по улице.

Виктор высадил нас с Анной возле длинного бревенчатого здания, как оказалось, служившего чем-то вроде общественного места и, одновременно, больницы, а сам проехал к соседнему трёхэтажному, судя по всему, построенному совсем недавно.

Здание лишь с дороги казалось приземистым. Оно стоит на довольно крутом склоне, и чтобы войти в него со стороны пруда, нам пришлось подниматься на целый этаж по широкой лестнице. Пока мы не вошли внутрь, что-либо сказать было невозможно из-за грохота воды, обрушивающейся вниз на недалёкой плотине. А когда за нами закрылась входная дверь, Анна объявила:

— Сейчас тебя осмотрит доктор, а потом уже отправишься к нашему руководству в соседнее здание.

Оказалось, что она тоже врач, но травматолог, а её коллега должен был убедиться в моём общем здоровье.

Что меня поразило, это наличие здесь унитазов! Я никогда в своей жизни с таким удовольствием не восседал на 'белом троне', как это было здесь.

А потом был разговор с теми, кого Анна назвала 'руководством'. Виктор мне показался опытным воином, и двое других были ему под стать. Особенно тот, что с угрюмым, жёстким лицом. Если Виктора и Макса можно назвать волками, то Вадим — откровенный волкодав.

Максим Шерстнёв, 'Провокатор'

Капризные мы стали, привередливые. Это прошлой осенью готовы были взять в свой 'колхоз' любого, лишь бы изъявил желание жить в Порогах или Постройках. А теперь 'харчами перебираем', собеседование с каждым кандидатом проводим, выясняем, чем он нам может быть полезен.

Но Витя Данилов нам действительно очень ценного кадра отыскал. Скиф у нас диверсант, я больше 'контра', чем спец по противодиверсионным мероприятиям, Виктор — штабник, идеолог и аналитик, пусть ему и доводилось заниматься засылкой диверсионных групп. Чисто антидиверсионными делами занимался племянник Кипчака, Костя, но этот француз тоже многому нас может научить. Это первый его плюс.

Второй — его знания в области нефтепереработки. За зиму уровень в цистернах с соляркой и авиационным керосином, которые мы смешивали, чтобы повысить морозостойкость 'еды' дизельных двигателей, заметно понизился. Да и бензина поубавилось. И Витя строит планы постройки нефтеперегонной установки, а Поль в этом будет хорошим подспорьем.

Третий плюс — знание языков. Мы уже нагрузили Поля прослушиванием радиоприёмника, пока он отъедается и залечивает болячки, вылезшие после полуголодной зимы в Сатке. Если сносно владеющих английским среди нас ещё можно отыскать, то французским и арабским на должном уровне не владеет никто. Но Британию, похоже, разбомбили так, что оттуда никто толком и не вещает, а американские радиостанции очень сложно 'поймать'. К тому же, этот вояка Иностранного Легиона и по-английски что-то понимает.

Уже даже появились первые результаты этого 'радиоперехвата'. Интересные результаты.

То, что Штатам прилетела неплохая 'ответка', мы догадывались и раньше. Как и грёбанной Европе. По крайней мере, ни один военно-командный пункт НАТО в Европе и управления американскими армией и флотом на территории самих США не уцелел. Кое-где руководство войск и стран, пересидевшее ядерный апокалипсис в бункерах, до сих пор вопит о помощи по радио. Да только никто не рвётся их спасать из этих мышеловок: дураков лезть туда, где всё светится радиоактивным излучением, почему-то не находится.

Ядерный конфликт между НАТО и Россией подтолкнул и многие другие конфликты. Обнаглев из-за закончившейся поддержки американцами Южной Кореи, северные корейцы с огромными потерями прорвались через 38 параллель и ведут наступление на юг полуострова. А для гарантии товарищ Ким приказал шарахнуть несколькими имеющимися у него в запасниках ракетами с ядерными боеголовками по американским военным базам, расположенных на Корейском полуострове и на Окинаве. Так что с Японией у КНДР теперь тоже состояние войны, хотя островитяне, опасаясь новых 'подарков', никаких действий, кроме охраны своего побережья, не предпринимают.

Донесло радио и информацию о 'продолжающейся осаде Тайбея войсками коммунистического Китая'. Таким способом, похоже, руководство 'Поднебесной' пытается отвлечь население от кошмарного экономического кризиса, возникшего из-за того, что основные потребители их продукции — Штаты и Европа — теперь лежат в руинах. На этой почве они даже помирились с Индией. Туда и в Южную Америку, тоже не пострадавшую от ядерных ударов, теперь направляются корабли с ещё более подешевевшим китайским барахлом.

Не меньше северных корейцев обнаглели арабы, решившие наконец-то раздавить Израиль, лишившийся американской помощи. Но евреи лояльничать не стали, и теперь вместо столиц некоторых арабских государств желающие могут полюбоваться живописными радиоактивными развалинами. Этого и нескольких точечных ударов неядерными боеприпасами оказалось достаточно: 'Всеисламский Джихад' быстро превратился в словесные угрозы Израилю, войну всех против всех за власть в многочисленных арабских государствах и почти безрезультатные попытки сбыть нефть хоть кому-нибудь. Всё это — на фоне разразившегося голода: основные поставщики продуктов в арабские страны теперь лежат в руинах.

Не лучше обстояли дела в Европе. 'Старушку', можно сказать, пощадили, накрыв ударами очень избирательно. Но это не спасло её от жесточайшего кризиса и массовых беспорядков, устроенных миллионами дармоедов, привыкших кормиться за счёт 'социалки'. В первую очередь — беженцами из тех же арабских стран, от бунтов которых теперь пылали Франция, Германия, Швеция, Австрия и прочие Швейцарии. За исключением Бельгии, в которой до обмена ядерными ударами находилась штаб-квартира НАТО. А теперь ничего не находится. И Голландии. Она и до этого в значительной мере находилась ниже уровня моря. Теперь она находится на том же уровне, но только под водой. И не столько благодаря русским ракетам, сколько из-за американских: ядерные удары по Питеру спровоцировали мощнейшее землетрясение в Карелии. А оно, в свою очередь, вызвало цунами. И если теперь на месте российской Северной Столицы находится солёное радиоактивное болото, то волна, покатившаяся в обратную сторону, с лёгкостью смыла хвалёные голландские дамбы, вернув морю то, что было отнято у него людьми.

Туго пришлось и Сирии. На этот раз — из-за прекращения российской поддержки. Мало того, что исламисты всех мастей воспрянули и с новыми силами набросились на правительственные силы. Турция, 'проглотив' ядерный удар по авиабазе 'Инджерлик', где хранились американские боеголовки, решила 'под шумок' покончить с курдской проблемой не только на своей, но и на сирийской территории.

С тем, что творится в Чёрной Африке, Поль до сих пор не разобрался. Но картина примерно та же: голод, войны, полнейшая экономическая катастрофа. В общем, вселенский конец света проявил себя во всей красе. И всё — из-за одной старой злобной суки, сидевшей в Вашингтоне. Надеюсь, её конец в подземном бункере, будет долгим и мучительным.

Вся эта информация, конечно, не имеет никакого прикладного значения, но так уж мы, русские, устроены, что нам подавай общую картину происходящего в мире. Что творится в соседнем регионе, бляха, неизвестно, а вот о взаимоотношениях между турками и курдами или между корейцами и японцами знать обязательно.

Про соседние регионы я не шучу. Если про глухой северо-восточный угол Башкирии до нас слухи доходят (всё-таки наши соседи), то районы западнее реки Белой для нас — Терра Инкогнита. Ниже Уфы она заражена радиацией не меньше нашего Ая. Особенно сейчас, когда тающие снега́ смывают в реки выпавшую с небес радиоактивную дрянь. Даже Большая Сатка приволокла из верховий ядовитую грязь, а златоустовский пруд, по рассказам наших ребят, и вовсе оказался в самом эпицентре взрыва. И это — не считая осадков месягутовского взрыва, выпавших в окрестностях Кусы. Так что вода в Ае будет отравлена ещё не одно десятилетие.

Доходят сплетни и из Свердловской области. В юго-западном куске области, примыкающем к нашим соседям-башкирам, 'рулят' местные городские князьки, подмявшие под себя окрестные деревни. В каких отношениях они с Екатеринбургом, слухи самые противоречивые. Да и много ли народу в третьем по величине городе России пережило нынешнюю зиму, никто не знает. Осенью в нём, говорят, крепко воевали, с применением бронетехники и артиллерии, а что сейчас творится, пока неизвестно. Вот подсохнет полевая дорожка, проложенная в обход Месягутово, и, может быть, появятся новости. А пока...

А пока нам с Витей Даниловым надо скататься к шлагбауму. С КПП позвонили Вадиму с известием о том, что прибыла делегация из Межевого и Айлино просить топливо на посевную кампанию.

— Скатайтесь, поговорите, — напутствовал нас Скиф. — Договориться с ними нужно, иначе мы на следующую зиму вообще без хлеба останемся. Ваша забота — обговорить максимально выгодные для нас условия. Только не забывайте, что они могут с такой же просьбой и в Бердяуш обратиться: у Андрея запасы топлива побольше наших, он может и демпингануть.

Вадим Скуфеев, 'Скиф'

Просьбу Занина приехать в Сатку нашему 'высшему командному составу' игнорировать нельзя. Не для этого мы налаживали с городом отношения, чтобы просто так взять и 'забить' на это. И уж тем более надо ехать, если он зовёт не только нас, но и Андрея из Бердяуша. И повод для такой встречи известен: небольшая банда из Медведёвки попыталась ограбить жителей восточной окраины Сатки, посёлка Большая Запань. Отпор им дали, но без потерь среди 'мирняка' и городского 'ополчения' не обошлось. Зато взяли раненого из числа нападавших.

— Подполковник говорит, что надо это проблему с Медведёвкой как-то решать, — поведал посланец, один из тех парней, которые 'гостили' в Порогах после ранения Занина.

Ехать решили вчетвером: я, Макс и оба Даниловых. Виктор как переговорщик, Костян караулит мою Тойоту, пока мы разговоры разговариваем. Мылилась с нами и Санька, но я её отшил.

— А не боитесь, что Занин решил вас всех прихлопнуть одним ударом?

— Тогда ты тем более никуда не едешь. Мы и не в таких переделках бывали, а у тебя боевого опыта — кот наплакал.

Обиделась, конечно. Она — да не обиделась бы! Но, следует отметить, после того, как мы стали жить вместе, докапываться до меня по мелочам она почти перестала. Ну, если говорить о 'производственных' вопросах. Если же судить по семейным делам... Ох, и язычок же у неё! Иногда так и подмывает пристрелить эту язву. Только что я тогда без неё делать буду? Заставила-таки, зараза, влюбиться в неё!

— Вот и будешь командовать людьми в наше отсутствие. Тем более, ты в курсе всех моих планов.

И не забыть её поцеловать: помимо секса, это единственный способ добиться того, чтобы она оттаяла. Но 'неожиданный' секс — это, так сказать, тяжёлая артиллерия, когда обида очень уж серьёзная. А сейчас, по ней вижу, моя Санечка просто капризничает. Когда она сильно злится, она меня Вадиком называет, потому что знает, как я не люблю эту форму своего имени. Она не любит, если её зовут Шурой или Шурочкой, а я с детства ненавижу, когда со мной сюсюкаются уменьшительным именем Вадик.

Пора сейчас в Порогах действительно жаркая. Наступившее тепло быстро просушило землю, и теперь Пуресин с Димой Рощиным и Степан Зырянов из Построек пашут целыми днями. В буквальном смысле этого слова: занимаются вспашкой огородов. Володя со Степаном тракторами, Рощин мотокультиватором. Многие мужики, не дожидаясь своей очереди на вспашку, сами начали огороды перекапывать. Особенно под грядки с овощами, которых все как один решили в этом году выращивать много. Проблема только в семенах: раньше-то их готовыми в пакетиках покупали в магазине, а теперь нет никаких магазинов, где бы эти пакетики продавались. Но, как говорится, женщины по сусекам поскребли, по амбарам помели... Нашлись среди них и умницы, которые собираются высадить семена собственного изготовления или получить их осенью из сохранённых прошлогодних двухлетних корнеплодов. Надеюсь, получится.

Та же самая картина — люди и техника на огородах — наблюдалась и в Романовке, и в Чулковке, и в Сулее, и в Сатке. Причём, в Сулее, завидев мой 'Крузак' из огорода ближайшего к дороге дома быстро-быстро исчез мужик.

— Глянь, Вадим, как нас боится этот 'в жопу стреляный'! — захохотал Костян.

Ну, да. Было дело: наказал я этого урода и его подельничков выстрелами из 'Макарова' в ягодицы. Видимо, хорошо он запомнил этот урок.

Опасения Саши относительно того, что Занин замышляет что-то дурное, не подтвердились. Он до сих пор благодарен нам за то, что мы приняли его, вылечили, не выдали Гусе и помогли вернуться к власти. А потом ещё и приняли его семью, настрадавшуюся за то время, пока он был у нас.

Не дурак Занин. Ох, не дурак!

— Я позвал сюда только тех, кого непосредственно касается проблема. С Межевым и Айлино мы тоже начали отношения налаживать, но для них от Медведёвки угрозы не исходит, им не интересно будет ввязываться в драку, если до неё дело дойдёт.

— А Порогам, значит, угроза есть? — скептически хмыкнул 'делегат' от Бакала.

— У порожских есть большой интерес к возможности безопасного проезда по М5, — не вдаваясь в подробности, которыми, я не сомневаюсь, он разжился, пока жил у нас, пояснил подполковник.

Если в Сатке зима стала катастрофой, то для Бакала она была огромным бедствием. Посёлок изначально попал в ещё худшие условия, чем райцентр. Из-за того, что его, помимо удалённости от основной железнодорожной магистрали, ещё и накрыло краем радиоактивного облака из Трёхгорного. Зато даже у Гуси хватило мозгов не соваться туда, где 'фонило'. Как бы то ни было, а за счёт того, что в этом рабочем посёлке практически все люди жили в домах частного сектора, массовой смертности населения удалось избежать. Хотя голодали и они, болели из-за последствий заражения и авитаминоза, замерзали в самые жуткие морозы. А после того как 'открылась' трасса, ещё и подверглись нападению медведёвских бандючков.

В общем-то, и грабителей понять можно: к ним из Златоуста прибежало много народа, которому тоже хотелось жрать. Что-то дал грабёж поездов, но полностью проблему не решил. Вот самые отмороженные и лезли к соседям в надежде разжиться даже не едой, а ценностями, на которые можно эту еду купить у более удачливых.

Соваться с военной операцией в посёлок, о состоянии дел в котором мы ничего не знаем, не хотел и сам подполковник. Оно и понятно: серьёзных потерь людей при этом не избежать.

Ещё одна хитрость Занина заключается в том, чтобы мы привыкали совместно действовать при решении проблем. При ликвидации 'бандитского режима' мы неплохо сработали, объединив усилия трёх наиболее боеспособных группировок района. Теперь он 'подпрягает' к этой тройке ещё и бакальских. Приучает нас к мысли о том, что надо объединяться. Постепенно, не ставя вопрос ребром. Рассчитал, что мы сами должны прийти к этой мысли. Были бы Борюсик, Гуся и депутат умнее, могли бы тоже пойти этим путём, а не прессингом. И всё бы у них получилось.

Хотя... Пожалуй, всем нам нужно было пережить нынешнюю зиму, чтобы понять эту истину.

— Кое-что мы из нашего пленного вытянули, — с разрешения подполковника доложил Малков. — Командует у них совещание при одном из златоустовских деляг.

Фамилия медведёвского князька ничего толком Уралу не сказала.

— Слышал, что такой есть, но мы с ним не пересекались. Кажется, что-то связанное с юридическими услугами. Местная либерастня его очень уж уважала.

Совещание — это громко сказано. Решал всё равно он единолично, распределив места в 'совещании' так, что Медведёвка там играла решающую роль. Не тягаться же с ней каким-нибудь Кувашам или куда меньшему по размерам железнодорожному посёлку с громким названием Центральный? Или остаткам населения Кусы, часть которого сбежала в те же окрестные деревни, а часть вымерла от радиации и морозов.

— Грабежи 'своих' у них караются смертью, а вот 'наезды' на соседей и особенно на 'залётных', пытающихся проехать по трассе, только приветствуются.

— Ты лучше расскажи, сколько у них 'штыков', и чем они вооружены, — влез я с наиболее интересующим меня вопросом.

— Точно наш пленник не смог сказать. Он из Кувашей, в Медведёвке не был с прошлого лета. У них в деревне дорожным разбоем промышляет человек семь. Раньше было намного больше, но стараниями Данилова число таких очень сократилось, — кивнул Челяба на Виктора. — Кто-то уже никогда не сможет выти на большую дорогу, кто-то сам передумал, узнав о судьбе предшественников. Пара новеньких из числа молодняка, как этот наш пленный, появилась, но у них там теперь с оружием хреново. В Кувашах, ясное дело. Про Медведёвку и другие посёлки он не знает.

— Совались к нам гаврики из Центрального, — встрял Урал. — Вдоль железной дороги. Оружие охотничье, серьёзных стволов нет. Наши туда тоже зимой на лыжах бегали торговать. Говорят, человек двадцать вооружённых у них может набраться. 'Нарезняка' почти нет. Дробовики, обрезы, один или два карабина. Ходят слухи про то, что у деревенского то ли старосты, то ли главаря, заначен 'Печенег': кого-то всё-таки носили черти на развалины златоустовской тюрьмы.

Хреново! В наших условиях пулемёт винтовочного калибра — очень серьёзный аргумент. Наши РПК-74 по местным меркам — солидные штукенции, а 'Печенег' ещё убойнее. Против такого точно не попрёшь, не имея 'брони'. И даже витина самоделка от него не спасёт.

— Ну, что решать будем, бояре? — улыбнулся Занин.

Тоже, что ли, себя 'князем' почувствовал?

— Можем повторить операцию с ночным ударом по деревням, — предложил Тимофей.

— Не забывайте, что это не город, а деревни, — напомнил Данилов. — И у них, как я понял, за зиму всех собак не сожрали. Так что, едва мы в окрестности сунемся, все уже будут на ногах. Да и не знаем мы, где живут члены местных бандочек. Кроме того, большой пользы нападение на те же Куваши не принесёт. Вы же сами слышали, что всё решает этот самый Бражковский, который сидит в Медведёвке, о которой мы не знаем ничего.

— Что ты предлагаешь? — совершенно спокойно повернул к нему голову Занин, видимо, заранее просчитывавший возможные варианты решения проблемы.

— Предлагаю отпустить вашего пленного с предложением к медведёвскому князьку явиться на переговоры. А на них уже потребовать от него приструнить своих 'соловьёв-разбойников'. В обмен предложим возможность свободно торговать у нас: в Сатке, Бакале, Бердяуше.

— А к себе почему никого не хотите пускать? — нахмурился кто-то из бакальских.

— Рынок для торговли маловат, — усмехнулся я. — Много ваши купят в деревне с населением в сто человек? А все наши закупки централизованные.

— Я бы на его месте сюда, в Сатку, не поехал. И к нему в Медведёвку соваться бы не стал, — покачал головой Челяба.

— Они считают перекрёсток трассы с дорогой на Куваши 'своей' территорией, а Южный чем-то вроде 'пограничной' точки. Вот там я и берусь встретиться с Бражковским. Не один, ясное дело, а в составе 'делегации': один человек от тебя, Андрей, один от вас, — перевёл Виктор взгляд на бакальских. — Ну, и ты, наверное, Тимофей.

— А в засаду не попадём? — засомневался Игорь, представитель Бакала (запамятовал его фамилию). — Им же ничего не сто́ит там людей по кустам рассадить, чтобы нашим оружием разжиться.

— Ну, у ребят большой опыт нейтрализации подобных засад, — засмеялся Андрей, припоминая свои переговоры с Максом на мосту через Большую Сатку.

— А если Бражковский откажется?

— Не исключаю и такого варианта, — покачал головой Данилов. — Значит, тогда уже придётся вынуждать его к принятию наших условий.

Поль Картаж, 'Бербер'

Сначала Вадим, тот самый волкодав, повёл меня в нечто подобное комнате хранения оружия.

— Выбирай, что тебе лучше подходит.

Разнообразие запасов оружия у столь небольшой группы людей даже удивило. Я уже обратил внимание на то, что с автоматическими винтовками постоянно ходит лишь несколько человек. У некоторых оружие хранится дома, а части из мужчин, как объяснил мне муж 'хозяйки' помещения, где находится 'госпиталь', выдаётся лишь на время дежурства на блокпосту при въезде в посёлок или при угрозе нападения чужаков. У самого Сергея короткоствольный полицейский автоматический карабин висит в комнате на стене.

— Можешь не торопиться, — усмехнулся Вадим, увидев моё замешательство.

Пулемёты. Пара. Калибр русский армейский. Если правильно помню, 5,45х39 мм. Две модификации АК-47: с постоянным прикладом и со складывающимся. Мощное, супер-надёжное оружие, с которым я сталкивался в боевой обстановке в Мали. Некоторые из наших ребят, если им в качестве трофеев попадались образцы с не очень изношенными стволами, даже старались оставить их себе вместе со штатными FAMAS. Тем более, у АК-47 (особенно — у его более поздней модификации) эффективная дальность стрельбы в полтора-два раза выше, чем у легионерского 'Горна'.

Более поздние варианты 'Калашникова' под патрон 5,45 мм, короткоствольные полицейские, с постоянным деревянным прикладом, со складывающимся пластиковым прикладом. Именно такие носят местные 'главари'. Охотничьи карабины на базе АК под разные патроны — дробовые и пулевые, 'калашниковские'. По сути, тот же АК-47, но без возможности стрелять очередями и с уменьшенными по объёму магазинами.

Винтовки. Снайперских калибром 7,62х54 мм две. У одной из них затыльник переделан — вместо резины приклеено несколько слоёв вспененного полипропилена. Здесь, в Порогах, многие носят на поясе из эластичной ленты куски ковриков из этого материала. Не для красоты, а для тепла: на таком куске коврика можно сидеть даже на снегу, не ощущая холода. Ещё карабины, разработанные под 7,62-мм патроны от АК-47. Кажется, десятизарядные. Один из них, судя по оптическому прицелу, используется в качестве снайперской винтовки.

— На этот не рассчитывай, — заметив мой интерес, предупредил Вадим. — У него уже есть хозяин. Точнее, хозяйка.

У них и женщины воюют?

Малокалиберные однозарядные винтовки со скользящим затвором. Пожалуй, под патрон .22LR. Ну, это вообще несерьёзно, учитывая их прицельную дальность до 200 метров!

Пистолеты. Основная масса — ещё советские армейские ПМ. Полицейское оружие с маломощным 9-мм патроном. Куда более серьёзный вариант — огромный, больше 20 сантиметров в длину, двадцатизарядный автоматический пистолет Стечкина. Таким, как нам рассказывали инструкторы ещё в Костельнодари, состояли на вооружении КГБ и советских спецподразделений. Очень старый, но неплохо сохранившийся, в отличие от некоторых ПМ и совсем уж раритетного револьвера конструкции Нагана. А ещё — пара десятизарядных спортивных пистолетов под калибр .22LR. Старых, но с неплохой сохранностью стволов и механизмов. Тяжёлых, длинных (почти 25 сантиметров), но очень точных, если судить о возможности тонкой регулировки целика по горизонтали и мушки по вертикали.

— Откуда они у вас? — удивился я. — И для чего?

— Трофеи, — пожал плечами мой сопровождающий.

Пистолетов-пулемётов всего три. Два калибром 9 мм. Но тот, что с белой крышкой ствольной коробки, забраковал сам Вадим.

— У него только режим одиночной стрельбы, а также редкий укороченный патрон. Боеприпасов к нему практически нет. Мы его будем продавать. А другой вполне работоспособный.

Третий выглядит как самодельный, но это не так. Такие пистолеты-пулемёты делали в России во время Второй Мировой войны. Даже в заблокированном немцами Ленинграде. Очень простая, но надёжная и неприхотливая вещь!

Но больше всего меня поразило обилие охотничьих ружей разных калибров, одноствольных и двуствольных, курковых и бескурковых, с вертикальным и горизонтальным расположением стволов. В том числе — с обрезанными стволами и прикладами, отчего они стали напоминать дуэльные пистолеты начала XIX века. Подобное я уже видел в Сатке. Как я понял, этакая 'траншейная метла' кустарного изготовления.

— Определился с тем, что возьмёшь на задание?

— Как я могу определиться, если не знаю, что за задание?

— По твоему боевому профилю: нам нужно будет выявить возможные места расположения засады или засад противника и уничтожить их, а также небольшую группу резерва.

Добирались до места на всё том же бронированном русском джипе, на котором я попал в Пороги из Сатки. Помимо хозяина машины Виктора, меня и Вадима, с нами ехали два парня, немного моложе меня по возрасту. Один высокий, крепкий, светловолосый и голубоглазый. Такой классический русский Иван, какими их изображают в фильмах про Россию. Как оказалось, племянник Виктора, тоже служивший в противодиверсионном подразделении. Второй — тоже голубоглазый, но с тёмно-русыми волосами, немного пониже Константина, с небольшими шрамами от разрезов на щеке. К нему Вадим обращался по фамилии русского полководца, вынудившего Наполеона бежать из России — Кутузов.

Я запомнил это место с первого проезда по трассе Москва — Челябинск. Здесь установлены огромные синие предупреждающие щиты о том, что в крошечной деревушке, примыкающей к дороге, находится психиатрическая лечебница. А раньше по обочинам стояли какие-то люди, делавшие водителям проезжающих машин непонятные знаки. Но не агрессивные а, скорее, просящие. Одни из них легонько похлопывали себя пальцами по губам, другие бесконечно размахивали опущенными руками взад и вперёд.

Теперь там не было никого. Ни на дороге, ни на обеих разграбленных заправках, ни, кажется, в посёлке лечебницы. Виктор специально сбавил скорость, чтобы мы могли рассмотреть всё сквозь узкие смотровые щели в самодельной броне. А когда наша машина миновала заброшенное, с выбитыми окнами и дверью, придорожное кафе, он снова нажал на акселератор.

— Смотри-ка! — засмеялся Вадим примерно через километр пути. — Узнали твою машину!

— Что? Сбежали? — наклонился вперёд Константин, пытаясь посмотреть вперёд через смотровую щель водителя.

— С пробуксовкой рванули. Только пыль поднялась, — тоже засмеялся Виктор.

Он свернул на дорогу, по которой с перекрёстка умчалась неведомая мне машина, но вскоре развернул свой 'броневик' и вернулся на главное шоссе.

— Твоё дело, Саня, внимательно следить за дорогой из Кувашей, — проинструктировал Вадим высаженного из машины Кутузова. — Если вернутся одной машиной, без подмоги, то можешь сразу же гасить их. Если приедут несколькими машинами, то немного постреляй, постарайся вывести из строя побольше техники, а когда начнут палить в ответ, потихоньку уходи в тайгу. Но по любому вначале извести нас по радио. Можешь открытым текстом. Мы подберём тебя, когда освободимся.

Пока Кутузов аккуратно, чтобы запутать следы, пробирался с пулемётом к месту, которое он выбрал для своей огневой позиции, мы ждали. А потом вернулись к посёлку психиатрической лечебницы.

— Давай-ка, Витя, для верности проверим территорию психушки, — предложил наш предводитель.

Сначала просто проехали по единственной улице крошечного посёлка, а потом и прошли ногами, заглядывая в дома, если они были открыты. Всюду заброшенность, пыль и грязь. Обитатели лечебницы, те, кто остались здесь на зиму, видимо, погибли от холода. Несколько разложившихся, обглоданных животными тел мы нашли в самом большом здании по сильному трупному запаху, ставшему мне уже привычным по жизни в Сатке. Но никто из людей сюда не заезжал и не заходил очень давно.

— Сюда нужно будет пригнать грузовик, — сделал вывод Виктор. — Здесь очень неплохие запасы матрасов, одеял и прочих постельных принадлежностей. Много старого, ещё советского. Именно то, что нам нужно.

Не знаю, зачем это, но матрасы и толстые, очень старые одеяла с набивкой из ваты в Порогах собирали отовсюду.

— Полюбовались? — прервал его рассуждения Вадим. — Заканчиваем. Пора работать. И начинаем с тебя, Витя. Выбирай место, где ты будешь назначать встречу с Бражковским.

— Да я его уже выбрал. Возле заправки. Там, где меня ранили.

— Не боишься, лёлька, что это несчастливое для тебя место? — спросил Виктора его племянник.

— Снаряд дважды в одну воронку не падает, — усмехнулся он.

Костя Данилов, 'Кот'

А француз оказался толковым парнем. Мы с ним сошлись во мнениях, где можно разместить автоматчиков и пулемётчика, чтобы они держали на прицеле наших, приехавших на переговоры.

— А ещё бы я на их месте разместил где-нибудь позади группу в несколько человек, которая ударит в тыл прикрытию. Рядом с шоссе, но в стороне от него. Так, чтобы она начала действовать, уже когда группа прикрытия займёт позиции.

— Есть такое место, — согласился крёстный. — Параллельно трассе проходит старая дорога, по которой ездили до того, как проложили асфальт. Её кое-где видно с 'Пекинки', но здесь, возле са́мого Южного, она находится чуть в стороне, укрыта лесом и горками. Я как-то в 90-е ночевал на ней в машине.

— С бабой, что ли? — засмеялся Вадим. — Тут до Миасса-то часа полтора езды.

— Если бы с бабой! За двое суток поспал часа два, назад тянул только на кофе с Кока-колой, но и это перестало помогать. Вот и решил: лучше вернусь домой утром и живой, чем усну за рулём и ещё раз подтвержу неофициальное название этой трассы 'Дорога смерти'.

— Даже так? — удивился Скиф такому 'имени', и я подтверждающе кивнул головой.

— Ты же ехал сюда по этой дороге, и тебе между Уфой и Миассом наверняка должны были попасться следы хотя бы одного ДТП, — грустно усмехнулся дядя.

— Даже не одного, а двух или трёх, — кивнул Скуфеев. — Но я думал, что это мне так 'повезло' подобное увидеть.

— Это здесь постоянно. Было, — уточнил крёстный. — Ну, что? Едем смотреть старую дорогу?

Но это дело пришлось отложить: зашипела рация, и Сашка Рощин предупредил, что слышит звук моторов приближающихся со стороны Кувашей машин.

— Машины или машин? — уточнил Скиф.

— Две или три машины. Уже заглушили двигатели, сразу соваться на трассу не стали.

— Значит, лежи и жди. Мы потихоньку подкрадёмся поближе, и будем наготове.

У Сашки дешёвенький, но достаточно мощный китайский бинокль, и через пару минут он снова доложил.

— Шарятся по кустам у края луга. Наверное, высматривают, что на перекрёстке происходит. Может, хернуть по ним? Дальности огня хватит.

— Нэ тара пися, — пародируя произношение кавказцев, остановил его Вадим. — Пусть всё-таки выползут на открытое пространство.

— Разведчика выслали. Какого-то лоха с обрезом.

'Патриот' уже еле слышно бормочет движком в ложбинке, менее чем в километре от перекрёстка. Скиф, чтобы металл брони не экранировал радиосигнал, стоит с рацией возле машины.

— Сейчас полезут: лох им машет рукой, что можно подъезжать.

— Вот будут подъезжать к выезду на трассу, тогда и начинай мочить. Только не забудь сообщить, сколько машин.

Минута, и двоюродный дядя снова на связи.

— Две 'Лады' и пятидверная 'Нива'.

— Постарайся не зацепить двигло у 'Нивы'.

— Понял.

На такое расстояние звук выстрелов доходит через секунды три. Сашка лупит длинными очередями. У 'семьдесят четвёртого' пулемёта барабанные магазины по 90 патронов, можно не 'жаться', как с автоматом. Между очередями слышно, как бухают дробовики. Да только Кутузов залёг так, что его из них не достать даже с самого перекрёстка.

Пауза, и Рощин-младший уже бьёт более расчётливо. Опа! Кажется, автоматная очередь.

— Кажется, добивает уцелевших. Поехали, Витя!

Бронированный 'Патриот' разгоняется намного медленнее 'чистой' машины. По броне слева зазвенели пули. Значит, не всех Саня добил.

Лелька остановил машину, прикрываясь от луговины кустами.

— Бербер, за мной! — скомандовал Скиф. — А вы пока под огонь не суйтесь, они слева стреляют.

Это уже нам с крёстным.

Пара перебежек, несколько коротких очередей, и ответная стрельба стихла.

— Всё, Вадим. Кажется, чисто, — сообщил по рации наш пулемётчик.

Голос двоюродного дядьки какой-то непривычный, Сашка чуть растягивает слова.

— Пошли ко мне Костяна. Меня чуток зацепило. Автоматчик, гад, нащупал.

— Кот, вперёд!

Немного — это сильно кровоточащая борозда от пули на правом плече и приличных размеров щепка, впившаяся в голову.

— А я её даже не заметил, — улыбнулся побледневшими губами Рощин, пока я его перевязывал.

Когда мы добрели до 'уазика' (Сашка налегке, а я, кроме своего оружия, с его пулемётом и боезапасом), Поль и крёстный уже закончили сбор трофеев.

— Витя, у тебя в машине найдётся листок бумаги и ручка? — поднялся Скуфеев с корточек от няньчащего простреленную руку деревенского (судя по одежде) молодого паренька и расстегнул кобуру. — Что-то я передумал оставлять этого говнюка живым.

— Да вы чё, мужики? — испугался раненый так, что даже оторвал от груди раненую руку. — Я же не со зла огрызался, мне же больно!

— Ничего, сейчас полегчает, — передёрнул Скиф затвор ПММ.

— Дяденька, не надо!

По штанам пацана начало расползаться мокрое пятно, но вовсе не от крови, накапавшей из зажатой раны.

— Сука, бл*дь! Как ему сказали, что отпустим, так начал гавкать 'мы вас всё равно в ваших Порогах достанем', а как за базар отвечать, так сразу 'дяденька, не надо'? Витя, напиши на бумажке, что замочим каждого из этих вонючих Кувашей, кто осмелится высунуться на трассу для грабежа. Я её в пасть этого уё*ка засуну.

Раненый, подвывая, пополз по прошлогодней траве, сквозь которую пробивается свежая зелень, к ногам Вадима, но тот от души влепил ему носком берца в лицо. Парень залился кровью уже из сломанного носа, и теперь тихонько постанывал, уткнувшись мордой в траву.

— Кот, ты 'Ниву' когда-нибудь водил? Если мешает простреленное стекло, выбей его, на хрен, и вези Сашку к доктору. Тепло, не замёрзнете. Мы тут уже сами разберёмся с мародёркой, — скомандовал Скиф, ставя 'Макаров' на предохранитель и убирая его в кобуру.

Виктор Данилов, 'Кипчак'

'Похоронная команда' из Кувашей ещё не прибыла, поэтому 'лох' (именно его, как сказал двоюродный брат, посылали 'в разведку' кувашовско-медведёвские бандиты), из которого Вадим по максимуму выдоил информацию, потрусил в сторону деревни. И лишь когда Тимка (Костян, помимо прочего, заскочил ещё и в Сатку, чтобы передать Челябе сигнал о начале операции) сообщил, что он уже подъезжает к Южному. Жаль, Сашка небоеспособен, мы рассчитывали на него как на одного из ключевых участников послезавтрашних событий. Что ж, придётся немного переиграть.

Захваченного саткинскими пленного высадили там же, где мы отпустили 'лоха'. Сделали это, в том числе, и для того, чтобы надавить ему на психику видом расстрелянных машин и убитых односельчан.

В то, что Бражковский сыграет честно, я не верил изначально. В общем-то, мы сегодня и ездили к Южному, чтобы попытаться предотвратить 'подляну', которую он может устроить. Для того и шлялись по кустам, рискуя нацеплять на себя клещей.

Кстати, Поль Картаж очень удивился, когда я заставил его с Вадимом раздеться до трусов и первым начал стягивать с себя одежду. По иронии судьбы, именно на нём первом я нашёл парочку ползающих клещаков. А когда объяснил опасность, которую представляют эти крошечные кровососы, он, округлив от ужаса глаза, уже с рвением, достойным полицейского добермана, исследовал каждый шовчик своего камуфляжа.

— Так что, если 'схватишь' заразу от клеща, благодари за это американцев, — добавил я к своему рассказу. — Именно после завоза из Америки пятнистых оленей в 1950-е годы на Дальнем Востоке и на Урале появились клещевые инфекции, ранее распространённые только в Штатах.

— Ты хочешь сказать, что их использовали как бактериологическое оружие? — округлил глаза Картаж.

— И такую версию высказывают. По крайней мере, одна из инфекций, переносящихся клещами, носит название 'болезнь Лайма', по названию городка в США, где ею переболели едва ли не все жители. Кстати, в России она до недавних пор вообще не диагностировалась.

— Его не опасно брать в руки? — испугался Поль, обнаружив на штанине очередного 'зверя'.

— Нет. Он заражает человека только через слюну, впрыскиваемую в кровь. И даже если клещ присосался, то высока вероятность того, что он незаразный. Носителями инфекции являются процентов 20 клещей. Но определить, несёт ли он заразу, можно только лабораторным путём, а в наших условиях это нереально. Так что лучше почаще осматриваться после посещения леса.

Весь обратный путь в Пороги мы все нервно чесались. И это — тоже нормальная реакция человека на угрозу 'поймать' клеща. Хорошо, что активность этой дряни сходит на нет к концу июня!

Аня, уже обработавшая раны моего двоюродного брата, очень разнервничалась.

— Опять под пули полезешь? Нисколько про нас с Любашкой не думаешь!

А что делать, любимая? За чужие спины прятаться? Не будет такого!

Весь следующий день Вадим готовил людей: проверял снаряжение, распределял по боевым группам, не раскрывая содержания предстоящей операции. Выдавал чудом сохранившиеся реппеленты, которые должны отпугивать клещей. А перед отъездом в Сатку настоял на том, чтобы ещё и я прочёл 'лекцию' о клещах и методах предотвращения от их укусов.

Поскольку выезд запланировали часов на шесть вечера, я перед ним успел плотно покушать с семьёй. И даже услышать смех переживающей за меня жены. Правда, причиной этого смеха стала наша дочь.

— Папа, а почему вечером нужно молиться только без дедушки Димы Рощина? — прозвучал вдруг вопрос среди её многочисленных 'почему', 'зачем' и 'как'.

Вопрос меня вышиб. От слова 'совершенно'.

— А где ты такое слышала?

— Ну, дядя Максим попросил у тёти Ларисы платочек, чтобы лицо вытереть, а она ответила, что у неё с собой его нет. Тогда дядя Максим схватил её за шею, как будто бы хотел задушить. Они игрались так, потому что оба смеялись. И спросил: 'а ты на ночь молилась без Димона?' А Димоном же он дедушку Диму Рощина называет.

Аня от неожиданности хрюкнула, подавляя смех.

— Мама! — возмутилась Любаша. — Ты на меня ругаешься, когда я хрюшку изображаю, а сама-то, а сама!

Теперь Анюта (да и я с Тёмкой тоже) уже хохотала в голос.

— Не 'без Димона', а 'Дездемона'. И не 'а ты на ночь молилась', а 'молилась ли ты на ночь', — свозь смех попытался объяснить я. — Это спектакль был такой, где очень ревнивый муж задушил жену по имени Дездемона из-за того, что у неё не оказалось подаренного им платка.

— А спектакль — это что-то вроде кино? А что значит 'ревнивый'? А зачем ему платок нужен был? Тоже лицо вытереть, или у него сопельки потекли?

Ну, всё! Понеслось! Этот поток вопросов уже не остановить. А мне бы ещё самому прохохотаться после перла дочки. Особенно 'доставил' вопрос про сопливого Отелло.

Естественно, я опять начал ржать, как припадочный, когда перед отъездом встретил Провокатора. И он побожился, что теперь своей 'половинке' будет задавать вопрос именно про Димона.

Поржали так знатно, что я даже беспокоиться начал: как бы плакать не пришлось после такого хохота. Суеверным, что ли, становлюсь?

Бакальских во все подробности не посвящали. Во-первых, пока к ним ещё нет доверия, а во-вторых, Тимофей, который их лучше знает, очень скептически отнёсся к боевым качествам 'боевиков' своих соседей. С них будет достаточно и участия их представителя в переговорах с медведёвскими.

— Мои наблюдатели пока никаких перемещений в сторону Южного не заметили, — доложил Урал.

— Тогда будем выдвигаться, — кивнул Скиф и уточнил у Малкова. — Опорный пункт в здании кафе на стоянке у Берёзового Моста? Ничего не поменялось?

Оттуда до перекрёстка трассы и дороги на Куваши — километров двенадцать, 'ходи-болтайки' не добьют, и Андрею, отвечающему за разведку, пришлось ставить в лесу, на той самой старой дороге, машину с автомобильной си-би-рацией в качестве 'ретранслятора' кодированных докладов. Ненадёжно, гражданский диапазон не защищён от прослушки, но если пользоваться для связи переговорной таблицей, то можно обеспечить скрытность радиообмена.

Солнце уже село, но ещё не начало темнеть, когда пришло первое известие: три 'уазика', предварительно разведав перекрёсток, проехали со стороны Кувашей в сторону Южного. То есть, до пятнадцати рыл. Неплохо Бражковский ценит свою безопасность во время переговоров!

'Стрелка' назначена на 10 утра, и вполне логично было бы предположить, что возможные засады будут поставлены с самого утречка. Вот и посчитал златоустовский юрист, что перехитрит нас, если к этому времени его люди будут контролировать окрестности. Но не в предрассветной же темноте его людям занимать позиции для перехвата наших лазутчиков!

Впрочем, один 'уазик' вскоре вернулись назад. То есть, нас уже будут перехватывать не 12-15 человек, а максимум 11-14. Это — если учесть, что в машинах было по 3 или 4 пассажира.

Ночь выдалась тёмная. Луна в эти дни восходит между 2 и 3 часами ночи, так что ждать, когда она выйдет, чтобы хоть чуть-чуть подсвечивала дорогу в лесу, смысла нет. Пока её дождёшься, пока она поднимется над горами так, чтобы лунный свет пробивался сквозь заросли, хотя ещё и не покрывшиеся молодой листвой, но всё равно достаточно густые, там и утро наступит. Переть наобум тоже опасно, так что мы воспользовались подарками от китайской фирмы 'Али-экспресс' — найденными в одном из разграбленных контейнеров квадрокоптерами. С установленными на них камерами ночного видения. Запускали их от той самой машины-'ретранслятора'. Аккумуляторы квадриков позволяют аппаратам держаться в воздухе от 20 минут до получаса, и гонять их от Берёзового Моста было бы глупо. Во-первых, бо́льшую часть заряда аккумуляторов мы потратили бы на путь к Южному, а во-вторых, не так уж и велика дальность действия пультов управления аппаратов.

В общем, поднявшиеся после полуночи в тёмное ночное небо 'воздушные шпионы' прошлись над трассой и старой дорогой, которую, как я считаю, медведёвские должны использовать для размещения своего 'засадного полка', чтобы ударить в тыл нашей 'группе поддержки'. Один из 'уазиков', легко выявленный тепловизором по ещё не остывшему двигателю, действительно стоял метрах в восьмистах западнее Южного. Около трассы, метрах в двухстах от машины, нашли и человека, следящего за подъездом с запада к месту 'стрелки'. Значит, радиосвязь у них есть: не ломиться же по тёмному лесу, увидев едущие машины или идущих по дороге людей, чтобы предупредить своих. Удобное место: хоть и через дорогу от машины, зато около полукилометра трассы просматривается. Может, и больше просматривалось бы, если б не вертикальный профиль дороги.

Второй 'козлик' стоял в самом посёлке, возле одного из брошенных этой зимой частных домов. Тоже правильно: и с трассы не видно, и трупный запах из корпусов психдиспансера не донимает, и в случае тревоги легко прыгнуть в машину, чтобы прийти на помощь заслону, оставленному возле трассы. Возле дома прохаживается часовой.

— С кого начнём? — спросил Челяба 'боевиков'.

— С основной группы, — авторитетно заявил Вадим. — С тех, кто дрыхнет в посёлке. В пикете люди на стрёме, к каждому шороху прислушиваются, и могут успеть подать сигнал тревоги. Не знаю, захочет ли их командир ввязываться в большую драку, но ему сразу станет ясно, что план с засадами под угрозой. А если первой нейтрализуем основную группу, то и с пикетом можно будет не особо церемониться.

— Ну, тогда веди.

— Не-е-е! Я, прапор, больше привык по степям, жилой застройке да лысым горам. 'Зелёнка' для меня — лишь очень ненадёжное прикрытие. А уж ваша уральская тайга — вообще... дремучий лес. Пусть Андрюха нас выведет к Южному, а уж там я и возьму на себя командование. Он, к тому же, ещё и охотник, ему в тайге ориентироваться — как два пальца... об асфальт, — быстро глянув на жену, поменял окончание поговорки Скиф.

— Лады́, — согласился 'диктатор' Бердяуша. — Но ноктовизор, пока идём, будет у меня.

— Связь по рации — только кодированными сигналами, — тем не менее, напомнил Скуфеев. — У них тоже рации есть, и неприятно будет, если какая-нибудь их запасная частота совпадёт с нашей основной.

Саша Варгашова, 'Пенка'

Как всё-таки меняет взгляды на действия человека то, что ты вместе с ним живёшь! До нашего 'похода на Сатку' я непременно наорала бы на Вадима, если бы он объявил, что я должна взять с собой не одну, а две винтовки. И ещё к каждой — свой прицел и запас патронов.

Нет, патроны к ТОЗ-8 практически невесомые. Пятидесятипатронная пачка, в которой я каждую 'пульку' тщательно протёрла ветошью (ещё тренер по биатлону учил нас, что значительная часть задержек при стрельбе из малокалиберных винтовок происходит из-за обильной смазки патронов) и осмотрела на предмет отсутствия ржавчины на серо-зелёной гильзе, почти не добавила веса в моём рюкзачке. В отличие от боезапаса к СКС.

— Много патронов не бывает! — объявил Скуфеев, распорядившись забросить в рюкзак целых десять пачек зарядов к карабину.

А это уже больше трёх кило. Точнее, 3 кг 260 г, если не считать веса упаковочной бумаги.

Я попыталась рявкнуть, но он чмокнул меня в щёку и пояснил:

— Будет пара человек с АКМ, и, если что, поделишься с ними.

И как, скажите, с этим бороться? Знает, паразит, что я не могу устоять против его ласки!

А вот в весе оружия разница небольшая, карабин Симонова всего-то на 620 граммов тяжелее 'тозика'. Да только это преимущество 'мелкашки' полностью 'нейтрализуется' тем, что она будет использоваться с двухкилограммовым ночным прицелом вместо ПСО-1, который весит чуть больше 600 граммов.

— Ничего! Всё равно тебе сразу две винтовки на себе не тащить. Одну возьмёшь, другую оставишь.

Спасибо, милый, и на этом!

Когда он отказался вести группу по лесу к посёлку Южный, которого я совсем не помню, я тоже хотела его царапнуть. Мол, чего это вдруг наш супермен спасовал перед столь незначительной трудностью, как ночной лес? Но вовремя 'поймала себя за язык'. Если он действительно плохо ориентируется ночью в лесу, хуже, чем кто-то другой, так почему бы и не использовать того, другого, как проводника? Логично ведь! Так зачем человека лишний раз раздражать своей язвительностью? На нём и так вся ответственность за нашу операцию, а тут ещё и я буду лезть под руку.

Но это я немного вперёд забежала.

Все, кто будет задействован в операции, собрались в здании кафе на большой грузовой парковке немного восточнее деревни Берёзовый Мост. Там Вадим и объяснил нам задачу: обеспечить безопасность переговоров представителей Сатки, Бердяуша, Бакала и Порогов с главарями группировок, обосновавшихся в районе большого посёлка Медведёвка, Кусы и окрестных деревушек. Мелкие банды оттуда очень досаждают нападениями на Бердяуш, Сатку и Бакал.

— А мы-то тут причём? — спросила я мужа после инструктажа. — Нам же они не мешают.

— Мешают. Витю Данилова ранили в стычке именно с ними. А он в ближайшие дни снова должен ехать по трассе в сторону Миасса: его знакомые ещё осенью обещали продать нам соль. Много соли, тонн двадцать или даже сорок. Так что нам тоже нужен беспрепятственный проезд по М5.

Соль — это важно! Я это сама почувствовала, когда мне на днях пришлось оббежать половину Порогов, чтобы 'стрельнуть' её для приготовления обеда. Мы её покупаем за патроны в Бердяуше. Дорого покупаем.

Андрей Томилин из Бердяуша сообщил, что бойцы из Медведёвки уже приехали в район завтрашних переговоров. Скорее всего, с рассветом будут расставлять засады, чтобы держать под прицелом нашу делегацию. И это минимум из того, что они могут предпринять. Не исключено, что просто попытаются перестрелять наших людей. Хотя бы ради оружия, которое у медведёвских... не очень хорошее. Конечно, после этого может начаться неплохая войнушка, но нас-то они к её началу ослабят. Да и много людей поляжет, если мы надумаем им за это отомстить. Так что решено без шума обезвредить эти засады, а вместо них разместить наших людей. Вот боевая группа и выдвинулась в сторону Южного, где в лесу уже дежурили те, кто обеспечивает связь с нашими разведчиками.

Андрей сначала вёл нас по старой дороге, заброшенной после постройки асфальтированного шоссе. А потом, когда она стала забирать влево, потащил по невысоким горушкам прямо через лес.

Конечно, по заросшим горкам идти сложнее, чем по дороге, но откровенной чащобы не попадалось. А метров через четыреста мы и вовсе выбрались на луг, по которому и двинулись прочь от трассы. Наверное, Томилин неплохо изучил карту, если вскоре мы вышли на полевую стёжку.

Шагов я не считала, но по этим дорожкам, леска́м, лугам мы топали около часа. Если учесть, что у группы скорость движения всегда меньше, чем у одиночного пешехода, а по лесу скорость передвижения ниже, чем даже по самой захудалой дорожке, прошли мы от места старта километра три. А может, и того меньше. Главное — я устать не успела, и это важно перед стрельбой.

— Дальше ползком, — прошептал Андрей, остановив нашу группу. — Метров сто пятьдесят осталось.

Вадим забрал у него прибор ночного виденья и действительно, прокравшись метров двадцать, лёг на землю и пополз. И я сразу же потеряла его в темноте.

Вернулся он примерно через полчаса. Я даже беспокоиться начала, куда он пропал.

— Там тихо, — рассказал он. — Балбес то ходит, то сидит на лавочке возле дома, курит.

Это хорошо! У курящих ослабленное обоняние, и он не почует вони реппелентов, которыми мы обильно облились, чтобы хоть как-то попытаться обезопасить себя от клещей.

— Пенка, готовь винтовку, ставь прицел, и двигаемся. Остальные сзади метрах в пятнадцати ждут, когда снимем часового.

Ох, сколько же я шлепков по заднице получила от Скуфеева, пока он приучил меня не выпячивать её, когда ползу! И ведь не ласково шлёпал, не ради того, чтобы мне удовольствие доставить, а очень даже чувствительно. Один раз так на него за это разозлилась, что хотела в ответ по морде двинуть, а он тут же завалил меня на спину и так прижал к земле, что я и пошевелиться не могла.

— Изнасиловать тебя, что ли? — ухмыльнулся он тогда мне в лицо. — Нет, не буду! Если всё нормально сделаешь, может, и изнасилую. Прямо здесь, в лесу. А пока ты этого не заслужила.

Знает, сволочь, как заставить меня выполнять то, что он требует. И обещание своё тогда исполнил...

Всё! Думай о том, как сейчас убивать будешь, а то размечталась уже!

А человек, зычно зевая, сидел на лавочке перед домом.

Вадим вывел меня на цель так, что пуля, даже если я промахнусь, не ударится в стену дома. Метров шестьдесят от часового, не больше.

В зелёном свете ночного прицела всё выглядит не так, как в реальности, но за время тренировок я уже привыкла к таким метаморфозам. С такого расстояния промахнуться невозможно. Хорошо смазанный затвор мягко отодвинула назад, подцепила патрон из пластиковой планки, приклеенной справа к цевью, вставила в патронник и также плавно дослала его затвором.

Вадим, к которому я повернула голову, молча кивнул. И почему он сейчас не может меня поцеловать? Я бы быстрее успокоилась.

Да, мандражирую. А вы что, всегда совершенно спокойны перед тем, как вам убить человека? Тогда вы либо маньяк, либо дурак, не понимающий, что творит.

Вдох, затаила дыхание и плавно потянула пальцем спусковой крючок. Это мне выстрел кажется очень громким в ночной тишине. На самом деле, в шестидесяти метрах, где за стенами дома спят люди, он не громче шлепка ладонью по комару, усевшемуся на щёку. Потому Скуфеев и настоял на том, чтобы ночью я использовала 'мелкашку': её выстрел почти неслышен, а убойной силы свинцовой пули вполне хватает, чтобы пробить черепную кость и натворить серьёзных дел в мозге.

Голова часового чуть дёрнулась. Ощущение такое, будто человек клюнул носом, борясь со сном, но тёмная фигура повалилась вперёд и безжизненно замерла на земле.

Немедленно перезарядить винтовку. Этого муж тоже требовал от меня очень настойчиво. Оружие всегда должно быть готово к следующему выстрелу.

Поднятый вверх кулак обозначает сигнал 'внимание'. Вадим ползёт вперёд, к убитому. Или раненому? Нет, к убитому. Иначе он, оказавшись у ворот, не встал бы во весь рост, а добил бы часового ножом. Меня аж передёрнуло, когда я это представила. Ненавижу холодное оружие!

Хорошо, что луна всё ещё не взошла! Иначе бы голову Скифа, аккуратно заглядывающего в окошко, можно было бы разглядеть изнутри на фоне подсвеченной её сиянием улицы. В ночном прицеле видно, что он что-то сдвинул на голове. Ага! Значит, ПНВ надел, чтобы разглядеть, кто и где находится внутри дома.

Здесь мне больше стрелять не пришлось. И в дом я заходить не стала: а что там можно увидеть? Кровищу и мёртвые тела? Так любоваться этим -удовольствия мало. Вида крови мне хватило, пока я в свете фонарика перевязывала парня из Сатки, которому кто-то успел выстрелить из пистолета в грудь. И когда выносили из дома тридцатипятилетнего бердяушского мужика, получившего заряд картечи в живот: обойтись без стрельбы не удалось, но выстрелы звучали внутри дома, и даже мне показались негромкими.

Товарищ Андрея Томилина практически не мучился, умер минут через десять, так и не придя в сознание. И Андрей знал, что он умрёт, даже торопить меня с его перевязкой не стал. Просто сел над ним на крыльце и, 'стрельнув' у Вадима сигарету, закурил, нервно крутя её дрожащими пальцами. Это я без всякого фонарика видела: половинка луны уже подсветила верхушки деревьев на ближайшем хребте, хотя ещё не выползла из-за него.

Минус двое из семи ушедших в лес от 'машины связи'... А нам нужно убрать ещё четверых, двое из которых точно не спят.

Виктор Данилов, 'Кипчак'

Раненого парня отправили к Ане на одном из 'трофейных' Уазов. Серёга Короленко домчит его в Пороги быстро и аккуратно. А мы пока допрашиваем тех, кто дежурил на трассе.

Их машину окружили уже после того, как Саша Варгашова 'сняла' того, кто непосредственно следил за дорогой.

— Алё, мужики! — прорычал в рацию, изъятую у него, Вадим. — Вы там, в 'уазике' сильно не дёргайтесь, а выходите по одному с поднятыми руками. От пяти автоматов вы всё равно сбежать не сумеете, так что вам лучше сдаться, чем сдохнуть.

— Лёсик, ты чё херню несёшь? — вякнул в ответ динамик трофея.

— У твоего Лёсика неожиданно случилось смертельное отравление свинцом, попавшим прямо в мозг. Поэтому, если не хотите тоже покормить своими потрохами муравьёв и мышей, лучше будет сдаться.

— Ты кто? — через несколько секунд ожила рация.

— Тот, кого вы тут ждёте. Даю вам пятнадцать секунд на размышление, после чего мы начинаем превращать ваше корыто в дуршлаг. Или даже раньше, если попробуете завести мотор. Да, и не надейтесь на то, что кто-нибудь, услышав наши разговоры, примчится из Южного: там уже никто никогда не сможет бегать.

Теперь Максим, Челяба и Томилин допрашивают эту троицу, сделавшую правильный выбор.

— Витя, у тебя когда-то в машине болталась фляжка с водкой, — негромко попросил меня Скиф. — Дай хлебнуть пару глотков.

— Чего это ты так разволновался? — удивился я, доставая заветную заначку.

— А ты бы не волновался, посылая свою жену под пули? За себя никогда так не боялся, как за неё сегодня перетрясся.

Он действительно сделал всего два глотка и вернул мне фляжку.

Как я и предполагал, Бражковский действительно готовил нам 'сюрприз'. Договариваться он не собирался. Почесать языком, попытаться вытянуть из нас информацию о положении дел в Сатке и Порогах (он и не предполагал, что Занину, кроме нас, удастся 'припрячь' к сотрудничеству ещё и Бердяуш с Бакалом), а потом 'послать' визави. Которых попросту должны расстрелять засевшие в засаде пулемётчик и снайпер. А 'засадный полк' на старой дороге 'замочит' нашу охрану. Сигнал к действию — выстрел в воздух из обреза одним из его охраны.

Для этого он выделил лучшее оружие, имеющееся на подконтрольной ему территории: два 'Печенега', охотничий карабин 'Тигр', две 'Сайги' (одна под патрон 7,62х39, а вторая — под патрон 12 калибра. Именно из неё был убит товарищ Андрея Томилина), три АКМС и три 'ксюхи'. А ещё — снабдил тремя (четвёртая — для себя, любимого) остродефицитными рациями 'Моторола', использовавшимися обычно охраной крупных промышленных объектов.

Оба пулемёта ожидаемо 'фонили'. Значит, действительно добыли их в руинах тюремной оружейной комнаты. Причём, очень недурно фонили! Я бы не рискнул пользоваться этими 'машинками' чаще, чем по полчаса раз в год. И ведь, сука, ничем этого не исправишь! Наведённая радиоактивность, чёрт бы её подрал, 'выветривается' за десятки или даже сотни лет. Но так быстро — если только в железе нет примесей марганца и никеля. Как раз тех добавок, которые в оружейных сталях используются очень широко. Обидно, но отличнейшие пулемёты придётся просто закопать в землю. Вместе с пулемётными лентами и коробками для них.

У Малкова и Томилина на них, конечно, глаза разгорелись, но после того как я пояснил, чем чревато использование этого оружия, оба согласились с тем, что лучше с ним не связываться. Зато старший пленённого нами экипажа Уаза, услышав наш разговор, принялся безбожно материться на Бражковского.

— Он же, сука, и нас угробил бы своим 'высоким доверием'! Как думаешь, пока эта дрянь у нас в багажнике валялась, мы не сильно много успели 'хапнуть' радиации?

— Думаю, живы останетесь, — пожал я плечами. — Но утром кто-то наверняка заработал бы лучевую болезнь, полежав с ним в обнимку час-другой.

— Бл*дь! — не сдержал он эмоций. — Тогда слушай то, чего я не стал рассказывать. Брага должен связаться с нами по рации, когда будет подъезжать к трассе. Узнать, всё ли в порядке, всё ли идёт по плану. И только после того, как мы ответим, сказав кодовую фразу, подъедет к вам. Не услышит её — вернётся в Медведёвку. На вопрос, как у нас дела, мы должны ответить 'цветём и пахнем'. Только он ещё и голос мой знает. Так что отвечать ему должен я.

Скиф, Урал и Челяба переглянулись.

— Вот и ответишь. Только ты же догадываешься, что будет, если соврал.

— Соврал? Эта падла меня чуть не угробила, а я вам врать буду? Я должен был вашу охрану расстрелять из пулемёта. Я! Расстрелял бы, а потом загнулся от белокровия.

Пару часов в 'Патриоте' мы с Томилиным всё-таки подремали. И когда проснулись, у 'машины связи' уже не было ни Вадима с Пенкой, ни Макса с Бербером, ни Костяна со снайпером бердяушских.

— Жрать будете? — поинтересовался у нас Малков. — Ребята тут кашу с тушняком заварганили на костерке. И чаёк на душице запарили. Вам, как самым большим засоням, сладкие остатки.

Чай оказался даже с сахаром из запасов бердяушских парней.

— Восемь часов, — глянув на часы, напомнил Андрей. — Допиваем, и пора ехать на Берёзовый Мост. Демидов грозился пораньше подъехать: больно уж ему хочется, чтобы и его человечек попал в охрану 'послов'.

Ну, да. Мы же поставили Бражковскому условие: четыре переговорщика от нас, четыре от него. Плюс по четыре охранника, которые будут ждать у машин в сотне метров позади. Вот и решил Александр Евгеньевич, что помимо него, на переговоры должен поехать и человек из Бакала в качестве охраны. Знал бы он, что нам готовил Бражковский, думаю, вряд ли так настаивал бы...

К заправке, возле которой и была 'забита стрелка', мы подъехали в 10:00. Тоже понты — продемонстрировать такую точность. Но понты оправданные. Медведёвские уже толпились на дороге возле памятной мне кафешки, и когда наша четвёрка двинулась вперёд, тоже начали шествие нам навстречу. Иным словом эту картину сложно назвать.

Чтобы понять, почему, следует описать людей, с которыми мы должны говорить.

Во-первых, сам Бражковский. Высокий, пожалуй, около 185 сантиметров, худощавый мужчина в возрасте 'к шестидесяти'. Именно худощавый, а не исхудавший, как ныне выглядят очень многие. Волосы седые, аккуратно стриженные, зачёсанные направо. Глаза серо-голубые, нос острый, прямой, губы тонкие. Тщательно выбрит. Но самое главное — его 'прикид': прекрасно сидящий тёмно-синий костюм, белоснежная рубашка и бордовый галстук с золотой заколкой. Обут в безукоризненно начищенные чёрные туфли. Бляха, он свой гардероб, что ли, из разбомблённого Златоуста вывез? А почему бы и нет, если он жил, скажем, на Кусинском шоссе возле самого Ая? Или вообще за городом, в каком-нибудь садовом кооперативе. При этом бывший юрист демонстративно безоружен. Даже пистолета под пиджаком не просматривается.

Во-вторых, сопровождающие его. Эти, конечно, одеты попроще, в камуфляже, берцах и при 'стволах'. Но оружие неплохое: у одного явно не изъюзанный АКС-74У, двое других с пистолетами-пулемётами. 'Кедр' и 'Витязь'. Все трое — высокие, статные, в возрасте чуть за тридцать.

Остановились метрах в шести-семи от нас.

— Перед тем, как начать разговор, я хотел бы предупредить вас, — даже не поприветствовав, объявил нам франт. — Тот, кто первый выстрелит, будет убит.

— Тогда я, с вашего позволения, оповещу об этом людей, вызвавшихся нас охранять, — достал я из кармана рацию. — Кипчак извещает всех. Наш визави только что предупредил: тот, кто первый выстрелит, будет убит. Прошу ПОМНИТЬ это, и не взбивать ПЕНУ без реальной причины. Нас здесь КОТ наплакал, поэтому прошу всех держать себя в руках.

— Принято! — отозвался Макс, выделяющийся в нашей охране своим ростом.

— Мне, как профессиональному юристу, непонятно, почему среди присутствующих на переговорах я не вижу главы Сатки, — откровенно навязывал свою ведущую роль Бражковский. — Его фамилия, кажется, Занин? А вместо него присутствуют либо неизвестные мне люди, либо вообще одиозные личности, вроде вон того господина, наёмника и убийцы, у которого руки по локоть в крови граждан Украины.

То, как хмыкнул Андрей Томилин, я не только услышал, но и увидел краем глаза.

— Мы с вами договорились о том, чтобы не стрелять во время переговоров, поэтому давайте договоримся и не оскорблять друг друга.

— Не могу вам обещать этого, поскольку рядом с вами стоит человек, которого я знаю именно в том качестве, о котором я уже сказал.

— Тем не менее, вам придётся или смириться с этим и продолжить наш разговор, или вернуться домой. Хотя бы потому, что Андрей Алексеевич Томилин представляет в наших переговорах Бердяуш. На ваш вопрос относительно подполковника Занина сообщаю, что он ещё не оправился после недавнего ранения, и вместо себя вынужден был прислать своего первого заместителя, Тимофея Филипповича Малкова.

— Я правильно догадался, что уважаемый Кипчак представляет здесь людей, захвативших Пороги? И кто этот дурно одетый четвёртый человек в вашей компании?

Явно, слишком уж явно он нарывается на конфликт. Лишь бы Демидов не вспылил после таких слов!

— Вы совершенно верно догадались. Я один из представителей руководства Общины 'Пороги', Данилов Виктор Георгиевич. Как вы выразились пару минут назад, тоже наёмник и убийца, у которого руки по локоть в крови граждан Украины.

— А у меня — в крови граждан Грузии, — явно с издёвкой ухмыльнулся Малков.

— Господин, об одежде которого вы высказались в типично-быдлячей манере, есть глава Бакала Александр Евгеньевич Демидов. В убийствах иностранных граждан не замечен.

— Зато имел удовольствие отправить на тот свет пару ублюдков из Тайнака, — добавил бакалец.

— Я бы попросил обойтись без оскорблений! — наконец, смог выдавить из себя побагровевший медведёвский франт. — Вы разговариваете с человеком, к которому уважительно относились не только в Златоусте, но и за границей!

— Я предлагал вам то же самое несколько минут назад, но вы отказались, — пожал я плечами. — Кроме того, мы до сих пор так и не услышали, кто имеет честь с нами разговаривать.

Либо этот говнюк будет вести себя нормально, либо пойдёт 'по старой трассе'. Хотя, конечно, хотелось бы перед этим успеть выставить ему наш ультиматум.

— Вы имеете честь говорить, — явно злясь, принялся чеканить главарь медведёвских. — С кандидатом юридических наук, правозащитником, одним из лидеров оппозиционных сил Златоуста, сделавшим немало для того, чтобы Россия вырвалась из лап тоталитаризма и стала частью цивилизованного мира. Ныне руководителем ряда населённых пунктов, Вячеславом Ивановичем Бражковским. И я не позволю кому попало неуважительно относиться ко мне. Любыми доступными мне средствами.

— Позвольте уточнить, — продолжил я долбить визави. — Относится ли к упомянутым вами средствам применение оружия? Ведь вы десять минут назад заявили про то, что тот, кто первым выстрелит, будет убит. И ещё меня, как 'кого попало', бывшего майора Главного разведуправления России и бывшего помощника начальника разведуправления Луганской Народной Республики очень интересует: вы до ядерного удара 'цивилизованного мира' по Златоусту были подпиндосником или соросёнком? Не сочтите за назойливость, но от вашего ответа очень зависит, как к вам относиться: как к конченному подонку или как к полезному врагам моей Родины идиоту.

— Соросёнком, — усмехнулся Томилин. — Я припомнил: один из виднейших городских грантососов.

— Ну, значит, всего лишь идиот, а не подонок! — с демонстративным удовлетворением улыбнулся я.

— Что вы от меня хотели? Говорите, если уж я к вам приехал.

— Значит, переходим к деловому разговору? Добро! Хочу сообщить вам, что Сатка, Бакал, Бердяуш и Пороги, включая прочие подконтрольные им населённые пункты, решили объединить усилия для наведения порядка и восстановления приемлемых условий жизни на территории Саткинского района, а также примыкающих к нему административных единиц Челябинской области. Поскольку важнейшим условием для этого является свободное перемещение по транспортным магистралям, грабители на дорогах объявляются вне закона. Уничтожению подлежат не только сами грабители, но и те, кто покрывает их, направляет или предоставляет им убежище. Невзирая на лица. Данные договорённости открыты для присоединения к ним представителей других населённых пунктов. И мы, как представители четырёх сил района, взялись известить вас об этом.

— Это всё? — усмехнулся Бражковский.

Я кивнул.

— Поехали отсюда! Я только зря потерял время, — повернулся он к нам спиной и поднял вверх правую руку.

Бабах, прогремел со стороны охраны медведёвских дуплет из обреза в воздух. Не успел 'правозащитник' сделать и трёх шагов, как сухо щёлкнул выстрел СКС, и стрелявший рухнул на асфальт. Следом от машин загрохотали выстрелы. Охрана медведёвских палила из всех стволов. Пророкотала пулемётная очередь, и возле машин стало некому стрелять.

Трое 'членов делегации' окружили Бражковского, направив на нас оружие, но ни мы, ни наша охрана не демонстрировали агрессивных намерений. Чего лично мне это стоило, я промолчу.

— Что это значит? — выкрикнул 'кандидат юридических наук', прячась за спины сопровождающих.

— Вы же сам, Вячеслав Иванович, сказали, что тот, кто первым выстрелит, будет убит, — пожал я плечами. — Стрелять начали ваши люди, и они, как вы того пожелали, убиты. Вы чем-то недовольны? Те, кто не стрелял, живы. Мы же — не вы, своё слово держим. А поскольку мы обещали вам безопасность на месте переговоров, то можете спокойно удалиться.

— Спасибо! — рявкнул Бражковский.

— И вам, Вячеслав Иванович, спасибо за столь любезно предоставленные нам автоматы, снайперскую винтовку, охотничий карабин, пистолеты, рации и два 'уазика'. А вот пулемёты, которые вы тоже хотели нам подарить, мы забраковали: они настолько радиоактивны, что человек, подержавший их в руках пару часов, непременно получит лучевую болезнь. Впрочем, это касается любого оружия, принесённого из оружейной комнаты Златоустовской тюрьмы.

И тут один из сопровождающих Бражковского с ужасом отшвырнул от себя пистолет-пулемёт.

— Подними! — зашипел на него главарь.

— Тебе надо — ты и поднимай! — шарахнулся парень подальше от 'Витязя'.

— Правильно, молодой человек! Лейкемия в наших условиях — это гарантированная смерть. И довольно быстрая. Да вы идите, Вячеслав Иванович, идите! Я вам гарантирую: если ваши сопровождающие стрелять не начнут, в вас никто не выстрелит.

Сам Бражковский, кстати, к пистолету-пулемёту тоже не прикоснулся.

Господи, как я изнервничался, пока они не сели в свою машину! А едва хлопнула её дверца, нажал на тангенту рации.

— Пенка Кипчаку. Саша, ты в порядке?

Аня Щукина, 'Ангел'

Ожидание. Самое неприятное из того, чем мне теперь часто приходится заниматься. Слишком уж часто, как на мой характер.

Встретила Виктора, поверила, что всё, больше не придётся мучиться неопределённостью. Наконец-то мы вместе. И всегда будем вместе.

Цену за это мы все, конечно заплатили неимоверно страшную. Но, не встреться мы, было бы ещё хуже: по описаниям произошедшего, от моей квартиры вообще ничего не должно было остаться. Пыль. Может, конечно, ещё пара литров расплавленного железа из арматуры панельного дома: внутри огненного шара взрыва водородной бомбы температура достигает тысяч градусов, плавится даже камень и бетон. Мы хотя бы живы остались. А то, что все остальные жизненные устои поломались — ерунда. Переживём как-нибудь.

Мы переживём. Витя вообще в детстве жил в деревне, его не напугаешь ни необходимостью топить печку, ни тем, что время от времени приходится то забор подправить, то грядку вскопать. Я тоже выросла в частном доме. Хорошо помню, как строили новое здание 22-й 'железнодорожной' школы, где я доучивалась, и родители радовались: скоро их дом на улице Элеваторной снесут под застройку многоэтажками, а мы переселимся в квартиру. Нижнюю часть Элеваторной действительно со временем снесли. А верхнюю... Так и стоит родительский домик. Точнее, стоял до августа прошлого года.

Мы переживём. А вот Тёмку и особенно Любку жалко. Наше детство прошло при позднем СССР, когда можно было спокойно гулять по городу, ездить, куда захочешь, на автобусе или, когда пустили троллейбусную линию, на 'рогатом'. Записаться в секцию или кружок. 'Стрельнуть' у родителей пятьдесят копеек и скататься в кинозал 'Урал' на киношку, а после этого пешком брести по проспекту Автозаводцев, облизывая вкуснейшие пломбир производства Миасского молокозавода. Минут через десять и мороженое, и вафельные пластинки, между которыми оно было зажато, становились мягкими, и нужно было проявить сноровку, чтобы не испачкать тягучими белыми каплями любимую кофточку или блузку. Можно было поныть, и мама или папа покупали на всю семью билеты в ДК Автомобилестроителей на концерт каких-нибудь гастролирующих знаменитостей. Или укатить на велосипедах с друзьями на дамбу Ильменского озера, чтобы искупаться в жаркий день. Правда, после этого вечером мама начинала ворчать: 'опять через дорогу шлялись! По мосту такое сумасшедшее движение! А если бы под машину попали?'

Тёмка хоть чуть-чуть успел эти прелести застать, а Любаша... Витя гоготал по поводу её 'трактовки' фразы из 'Отелло', а ведь ей уже никогда не увидеть никакого спектакля. Ну, может быть, через много-много лет, когда жизнь всё-таки начнёт потихоньку налаживаться. И не прокатиться на троллейбусе, не съесть мороженку. Пусть даже не миасский пломбир, а любую другую. Ни на концерт сходить, ни посмотреть фильм в кинотеатре. По крайней мере, до той поры, когда она станет взрослой. И даже искупаться — проблема. Прошлым летом они с Артёмом хоть в Порожском пруду чупахтались, а нынче из верховий Большой Сатки натащило радиоактивной грязи, и неизвестно, осядет ли она до конца лета. Даже из посёлка нам, женщинам, опасно высовываться без сопровождения вооружённых мужчин.

Зато, как и мне, ей постоянно приходится ждать Виктора.

Она ещё не понимает, почему я так переживаю, когда он где-то задерживается. Для неё отсутствие отца связано всего лишь с тем, что нельзя забраться к нему на колени и начать пытать его бесконечными 'почему'. Для неё его дела — нечто отвлечённое: куда-то уехал, с кем-то поговорил или машину погрузил-разгрузил. Это я ЗНАЮ, что он может вернуться из какой-нибудь поездки хромым, одноглазым, изуродованным как-нибудь иначе, бессознательным. Или вообще... остывшим. Дочка этого не знает. И не нужно ей пока этого знать. Хватит нашей семье моих переживаний.

От дурных мыслей отвлекает только работа, будь она неладна!

Нет, своё дело я знаю, люблю помогать людям. Не зря же те, кто 'попал в лапы' ко мне, прозвали меня 'наш ангел'. Или просто 'Ангел'. Но... Как бы мне хотелось, чтобы они пореже нуждались в моей помощи! Тем более, не с бытовыми травмами, а с ранениями, полученными в боестолкновениях. Да только часто, слишком уж часто приходится возиться с такими ранами. Вчера опять пришлось чистить, промывать и зашивать рану у Саши Рощина. Сегодня, чуть свет, привезли парня из Сатки с ранением в грудь и раздробленным пулей ребром. Благо, лёгкое не пробито, как было у Виктора в начале зимы.

Сергей Короленко, привёзший этого человека, говорит, что был в том ночном бою и убитый. Молодой мужчина из Бердяуша, у которого остался сиротой семилетний сынишка. Вот тебе и мирные переговоры! Которые, к тому же, ещё даже не начались.

Витя в том ночном бою не участвовал, ему идти под пули позже. Как говорит Сергей, люди из Медведёвки планировали убить Витю и тех, кто будет с ним. И после такого я должна просто спокойно ждать, когда вернётся супруг?

Витя почему-то не доверяет мужу Юли. Не знаю, что он, Вадим и Максим имеют против Сергея, но в последнее время его практически не выпускают из Порогов в одиночку. Не в одиночку — тоже: только в исключительных случаях, да и то очень неохотно.

Как по мне — нормальный мужик. Рукастый, серьёзный, ответственный. И не болтливый. Мне, когда я закончила операцию и вместе с операционной сестрой Женечкой вышла к девочкам в столовую, пришлось подробно расспрашивать его о том, что происходило в Южном. Под чай, который по моей просьбе вскипятила Женя.

В такую чудесную погоду — тепло, солнышко светит, зелёная травка на территории турбазы из земли пробилась — приятнее, конечно, было бы сидеть на веранде, но всё ещё слишком громко ревёт водосброс плотины, и там для разговора пришлось бы напрягать голос.

— Вы бы лучше покушали, а не чаи гоняли, — предложила 'хозяйка' турбазы, когда её муж закончил рассказ и побрёл подремать после бессонной ночи. — Пюре с гуляшом будете? Я подогрею в микроволновке.

— Спасибо, Юлечка. Если только чуть-чуть. Не лезет почему-то еда.

— Сложная операция была?

— Да не очень. С раздробленным ребром, конечно, пришлось повозиться, но никакой нервотрёпки из-за того, что есть угроза жизни пациента.

— Ну, и хорошо. Обидно было бы, если бы такой симпатичный мальчик умер или калекой остался. А так — поправится и снова будет готов к употреблению по прямому мужицкому назначению, — улыбнулась Марина Рябухина.

— А как же Поль? Не боишься, что приревнует? Смотри, французы — народ горячий. А этот ещё и с арабской примесью в кровях, — хмыкнула я.

— Пашенька, конечно, вкусный, — сладко улыбнулась Рябухина. — Но зачем из-за него ограничивать себя? И ему меня хватит, и ещё кому-нибудь.

— Кто про что, а вшивый про баню, — с усмешкой прокомментировала реплику Маринки Надя Вострякова.

У Нади совсем недавно погиб жених, сержант милиции Рашид, и она очень неодобрительно воспринимает похождения Маринки, гуляющей со всеми мужиками подряд.

— Не цепляйся, Надежда. Ты же помнишь, что Аллегрова пела? — попыталась я предотвратить перепалку. — Все мы, бабы, стервы.

На губах Юли на мгновение появилось что-то вроде загадочной улыбки, и она пошла закрывать двери в их с Сергеем комнатку. А я продолжила.

— Молодая она ещё. Повзрослеет — ей и самой бл*дство наскучит. Или найдёт себе мужика, от которого гулять больше не захочется. Кто знает, может, этот парень из Сатки и есть её единственный, в которого она влюбится на всю жизнь?

Пюре на молоке с гуляшом и подливкой, которыми угостила нас Юля, оказались действительно очень вкусными.

— Ну, ну! Можно подумать, такое бывает не только в книжках: раз — и на всю жизнь. Ты-то сама в своего Данилова давно ли влюбилась? Может, потому так считаешь, что, кроме него, толком мужиков не знала?

— Можно, Марина. Можно. А мужиков у меня в жизни было никак не меньше, чем у тебя, девочка. Пожалуй, даже в несколько раз больше.

— Думаешь, я ни разу не влюблялась? Да только сволочи они все. Так что давай посмотрим, что будет, когда тебе твой Витя надоест.

Марина разозлилась на совершенно ровном месте, заговорила озлобленно, вызывающе. Просто так подобная реакция не возникает. Что-то пережила эта пухленькая симпатичная девчонка, чего не хочет никому открывать.

— Уже не надоест.

— Ты уверена? Насколько я слышала, вы с ним вместе даже года не живёте.

— Жить вместе — одно, а любить человека — совсем другое.

— И давно ты его любишь?

— Ты знаешь, Марина, в последнее время мне кажется, что всегда, сколько я его знаю, любила именно его. А это, ни много, ни мало, девятнадцать лет.

Маринка что-то прикинула в уме. Видимо, пересчитывала, сколько мне было лет, когда мы познакомились с Даниловым.

— И когда же ты успела со столькими мужиками переспать, если хвастаешься, что у тебя их было больше, чем у меня? До того, как ты влюбилась, или всё-таки уже после?

— После, Мариночка, после. Женщиной я стала совсем вскоре после знакомства с ним, и первым у меня был вовсе не он. Только зря ты строишь планы меня этим поддеть. Во-первых, Виктор о моих похождениях прекрасно знает. Во-вторых, я уже сказала, что понимать, что я его любила с са́мого нашего знакомства, я начала только в последнее время. Ну, а в-третьих, я не только стерва, как любая баба, но ещё и старая стерва. Матёрая, закалённая, не только понюхавшая сладкую сторону жизни, но и распробовавшая её горечь.

Рябухина, судя по её выражению лица, явно хотела что-то возразить, но в коридоре турбазы зазвонил телефон. Телефонная связь у нас только с дежурными на въезде в Пороги, и у меня ёкнуло сердце.

Короленко помчалась к аппарату, а я, бросив мыть тарелку, за ней.

— Юля, Анна Михайловна ещё на турбазе?

— Да. Что-то случилось?

— Пусть готовится к операции: на подъезде к нам машина из Южного с тяжёлым трёхсотым.

'Трёхсотый' — значит раненый. Тяжёлый. Накаркала, старая дура?

Костя Данилов, 'Кот'

Говоря про требование главаря медведёвских о том, что умрёт тот, кто первым выстрелит, лёлька выделил голосом три слова: 'помнить', 'пена' и 'кот'. Значит, про них должны помнить, в первую очередь, мы: 'Пенка' Саша Варгашова и я, 'Кот'. Не нужно быть высоколобым учёным, чтобы понять: Сашка бьёт того, кто подаст сигнал напасть на переговорщиков, а я её подстраховываю.

О том, что такой сигнал-выстрел будет, мы знали от человека, которому Бражковский вручил радиоактивный пулемёт. Мужика так взбесило то, что его подставил под мучительную смерть собственный начальник, что он сам выложил всю схему действий медведёвских. Его даже пытать не пришлось. Рассказывал всё, о чём бы его ни спросили, подробно и даже, как мне показалось, с удовольствием. Или со злорадством.

Залегло в засаде нас четверо. Варгашова, я и двое мужиков. Бердяушский с трофейным 'Тигром' и саткинский с АК-74. В четырёх разных точках. Но поскольку крёстный совсем не знал 'иногородних' (или их позывные сложно было вписать в его команду по радио), главную работу он поручил нам. А может, потому что нам лучше было видно тех, кто прикрывал Бражковского.

О чём они там разговаривали, ясное дело, я не слышал: всё-таки далековато от моей лёжки. Но по поведению Бражковского было заметно, что он сначала держался барином, а потом начал психовать. И чем дальше, тем сильнее.

Больше всего я боялся, что он не выдержит, и его люди начнут стрелять по четвёрке 'наших' прямо во время переговоров. Тогда крёстного и 'союзников' просто невозможно будет спасти. И то, что после этого я не дам уйти и самим медведёвским, уже не важно.

Нет, сдержались. И даже не стали стрелять, когда Сашка 'сняла' подавшего сигнал к нападению, а я срезал длинной очередью стоявших вместе с ним. Прикрыли собой павлина, нарядившегося в костюм с галстуком, пистолеты-пулемёты наизготовку, но на спусковой крючок никто не нажал. Даже когда их 'охрана' беспорядочно палила в сторону, откуда стреляла Пенка. Точнее, туда, откуда, как им показалось, пришёл звук выстрела.

Ещё неожиданнее было то, что после каких-то слов крёстного один из людей Бражковского вдруг отбросил свой пистолет-пулемёт. Так, будто держал в руках не оружие, а ядовитую змею. Они обменялись с главарём медведёвских какими-то репликами, после чего, постоянно оглядываясь, быстрым шагом двинулись к своим машинам.

'Туарег', на котором приехал Бражковский, или совсем не пострадал от моего огня, или почти не пострадал. В отличие от китайского кроссовера охраны, у которого осело переднее колесо. Причём, спустило оно не мгновенно, как обычно показывают в кино, а довольно медленно, минуты за полторы. Так что медведёвские его не стали забирать, так и оставив стоять на дороге. Как и ещё один ствол одного из расстрелянных мной.

— Пенка Кипчаку. Саша, ты в порядке?

Даже в динамике рации на едва различимой громкости было слышно, что лёлька взволнован.

— В порядке, Кипчак. Они меня не засекли и палили, куда ни попадя.

— Скиф Кипчаку. У нас без потерь, пропускай их.

— Принято, Кипчак.

Минуты через полторы со стороны перекрёстка, где от трассы уходит дорога на Куваши, послышалась автоматная очередь. Патрона четыре или пять.

— Лексеич, что там у тебя? — запросил по рации своего наблюдателя Челяба.

— Своего расстреляли, — послышался голос Лексеича.

— Что значит 'расстреляли'?

— То и значит. Вытолкали из машины и полоснули очередью из пистолета-пулемёта. А потом сели и поехали дальше.

— Лексеич Скифу. Ты не ошибся?

— А с чего мне ошибаться? В ста метрах от меня парень лежит. Какой-то козёл в цивильном костюме стрелял, а двое в 'горках' его вытаскивали из машины.

— Георгич, ты как хочешь меня называй, а за такое этот х*й мимо меня хер проедет!

— Принято, Скиф. Тем более, мы ему обещали безопасность на месте переговоров, а не до возвращения в Медведёвку.

Не знаю, как Вадим успел за те три минуты, пока 'Туарег' от перекрёстка ехал до места его засады, активировать аналог самодельной 'монки'. Рвануло довольно мощно.

— Два двухсотых, один трёхсотый. Средней тяжести, — доложил Скиф спустя минуту. — Не столько поражающие элементы, сколько башкой ударился, когда 'фолькс' слетел в кювет. Витя, пришли машину, чтобы забрать меня и трофеи.

— Принято. Только трёхсотого не 'контролируй'. Кто-то же должен рассказать в Медведёвке, о чём мы с Брагой тёрли.

— Принято, — недовольно буркнул в ответ Скуфеев.

Расстрелянный оказался ещё жив, хотя и 'схлопотал' три пули.

— Парень достоин жизни, — объявил крёстный. — Всё-таки осмелился ослушаться этого 'кандидата юридических наук'.

Раненого перевязали, и Макс повёз его в Пороги.

— Только заранее свяжись с КПП, чтобы Аня уже подготовилась к операции, — напутствовал его лёлька.

Ну, а мне пришлось менять колесо у 'Лифана', чтобы вместе с Вадимом отвезти ещё одного 'трёхсотого', из машины Бражковского. В Куваши. Ему тоже остановили кровь и уложили на площадку, образовавшуюся из багажника и сложенных задних сидений 'китайца'.

В отличие от жертвы Бражковского, он быстро пришёл в себя, хотя и пребывал в полупрострации. Даже смог связно подтвердить, что помнит, о чём шёл разговор на 'стрелке', и пообещать передать наши требования своим.

Его мы выгрузили из машины в самом начале деревни, окликнув башкира лет сорока, копавшегося в огороде.

— Да не ссы, не тронем мы тебя! — успокоил Вадим местного, похоже, струхнувшего, увидев вооружённых чужаков. — Видишь эту тушку? Не знаю, как, но она должна оказаться в Медведёвке, пока дух не испустила. Если есть на чём, вези сам. Не на чем — найди тех, кто его туда отвезёт. Только быстро давай, быстро! Пока он не сдох. Узнаю, что он до Медведёвки живым не доехал — глаз на жопу натяну!

— А вы? У вас же самих машина.

— Ты что, дурак? После того, как мы Бражковского грохнули, ты предлагаешь нам сунуться в Медведёвку?

— Ох, беда-то какая! — запричитал мужик, но как-то...

Кто там из театральных деятелей с актёрами в 'верю-неверю' играл? Станиславский, что ли? Он точно деревенскому не поверил бы.

— Ты, бляха, не рассуждай, горе это или беда. Чтоб за пять минут организовал отправку этого дерьма в Медведёвку! Да... Ещё одно. Не забудь своим односельчанам передать: как мы Брагу взорвали, так и их взрывать начнём, если они ещё хоть раз сунутся на трассу для грабежей. Лично, бл*дь, вашу дорогу вдоль и поперёк заминирую, чтобы никто до трассы так и не доехал.

А вот тут у мужичка глазки и забегали. Но он тут же сделал вид, что по-русски не понимает.

— Какой такой трасса грабить? Никто никакой трасса не грабит. Зачем взрывать? Кого взрывать?

— Поехали, Богдан, — кивнул Скиф, намеренно называя меня чужим именем. — Нам ещё перекрёсток от этих уё*ков минировать.

— Думаешь, расскажет своим про минирование? — спросил он меня, когда мы уже развернули 'Лифан' в сторону от Кувашей.

— А куда он денется? — засмеялся я. — Надо только твои слова чем-нибудь подтвердить.

— Подтвердим! Не реальным минированием, конечно, чтобы кто-нибудь случайно не нарвался.

Дело оказалось пятиминутным. 'Фольксы', как и другие немецкие машины, между ТО 'поджирают' масло, и в багажнике попавшего под поражающие элементы самодельной 'монки' 'Туарега' я видел неполную литровую пластиковую канистрочку с маслом. Уцелевшие колёса (как и всё другое, что может пригодиться в хозяйстве) ребята уже 'отмародёрили', а ею побрезговали: какой прок от пары стаканов янтарной маслянистой жидкости. Зато мы, имея её и кусок ветоши, отъехали метров двести от места смерти Браги, намалевали маслом на асфальте две огромные строчки: 'ОСТОРОЖНО!!! МИНЫ!!!'

— А блокпост на перекрёстке пока всё-таки придётся поставить, — полюбовавшись моей работой, заключил Скиф. — И пару предупредительных 'хлопушек' на дороге установить. У тебя в загашниках 'магнезитки' для растяжки не найдётся?

Ну, ни хрена себе, какую он 'хлопушку' решил поставить! Да картечью, налепленной на неё, дорогу на сто метров в каждую сторону 'подметёт'!

Поль Картаж, 'Бербер'

Кажется, я не ошибся, согласившись с предложением Анны по прозвищу 'Ангел' поехать в Пороги. Говорю так не только из-за электричества и сытой жизни после голодной зимы в Сатке. В основном из-за того, что здесь я наконец-то в полной мере почувствовал те особенности русского характера, о которых мне когда-то рассказывал моя русская бабушка.

Нет, соседи Эльвиры в Сатке и, тем более, сама она (хотя, как говорили, и была башкиркой), тоже добрые, отзывчивые люди. Но здесь, в небольшой деревне, вытянувшейся вдоль пруда в ущелье, царит атмосфера какого-то всеобщего единения, взаимопомощи, которых нет у французов. И этим они чем-то напоминают арабов. Только арабы сильно религиозны, настороженно относятся к людям иной веры и стараются помогать лишь бедным, как того требует ислам. А русские, как мне показалось, не только совсем не забивают себе головы вопросами религии, но и помогают друг другу, вне зависимости от богатства и социального статуса.

У живущих в арабских странах 'белых' (это не расизм, сами арабы их так называют) есть правило: нельзя платить арабу вперёд или давать в долг. Иначе ты рискуешь остаться и без денег, и без обещанного. Русские к долгам относятся более щепетильно, и если не могут его вернуть, то, чаще всего, именно из-за отсутствия возможности для возврата. Хотя, как мне рассказывали, попадаются жулики и среди них. Но не часто, и отношение окружающих к таким людям очень негативное. В отличие от арабов, для которых обмануть чужака — не постыдный поступок, а доблесть.

А ещё русские не такие патологические лентяи, как арабы, которых просто невозможно заставить начать что-либо делать. Если араб сказал 'давайте завтра', значит, этого 'завтра' можно не дождаться никогда. Русские тоже могут откладывать обещанное, но если уж взялись за дело, стараются побыстрее его закончить. При этом русский выдумывает просто фантастические способы решения вставшей перед ним технической проблемы, а арабы — не менее фантастические поводы для того, чтобы отказаться от задуманного, едва столкнутся с первой трудностью. Но чаще всего, даже не ломают голову над сочинением повода, поскольку есть универсальная отговорка — 'иншалла', 'такова воля Аллаха'.

С фантастически непредсказуемыми решениями русских я столкнулся на следующий день после того, как мы вернулись с моей первой боевой операции, в которой я действовал на стороне жителей Порогов. Вадим, позволив нам выспаться, собрал нас для обсуждения действий каждого из участников происходившего. У русских это почему-то называется 'разбор полётов'. И когда дело дошло до действий его жены, выступавшей в качестве снайпера, Виктор выложил на стол какой-то предмет.

— Вот тебе, Александра, глушитель к твоей винтовке.

Дело в том, что звук выстрела из карабина, которым она 'сняла' подавшего сигнал к нападению на нас, едва не стал причиной её смерти: в сторону места, откуда она стреляла, полетело множество пуль.

Каково же было моё удивление, когда я узнал в глушителе собранные вместе три небольших масляных фильтра от двигателей легковых автомобилей.

— А это будет работать? — поразился я.

— Примитивный глушитель можно сделать даже из пластиковой бутылки, — засмеялся Виктор. — Но он будет глушить звук выстрела не очень хорошо из-за того, что сами стенки бутылки неплохо излучают звук, а во-вторых, такой глушитель очень недолговечен из-за высокой температуры пороховых газов.

— Из бутылки? — ещё сильнее удивился я, но русские дружно засмеялись.

Как оказалось, все они видели их фильм, где русский боевик использует такое устройство. Виктор позже показал мне этот фрагмент на своём компьютере.

То же, что муж Анны сделал собственными руками буквально за два часа (как он говорит) из отслуживших своё и обычно выбрасываемых расходных материалов, работало не хуже фабричного устройства. И мы убедились в этом, в тот же день опробовав импровизированный глушитель.

Если говорить о войне, то я убедился в том, что люди, среди которых я теперь живу, могут быть не только жестокими к врагам, но и благородными. Им проще было бросить человека, которого расстреляли те, с кем мы собирались договариваться, или добить его, чтобы избавить от мучений. А они не просто оказали ему медицинскую помощь, но и привезли сюда, в Пороги, чтобы прооперировать. Не стали добивать и раненого охранника главаря враждебной нам банды. Вадим лично отвёз его в подконтрольную той банде деревню. Отпустили на свободу и людей, захваченных нами в стоявшем в засаде автомобиле. Кстати, тот из них, кто раскрыл нам все планы своего предводителя, теперь тоже будет жить в Порогах. Оружия ему пока не доверят, но, как я убедился, сам факт того, что кого-то из бывших врагов сюда впустили, серьёзное исключение из установленных у нас правил.

Раз уж речь зашла о правилах, расскажу ещё о том, что меня поразило в русских.

Все западные газеты, телевидение и даже кино всегда, сколько я себя помню, говорили о российском тоталитарном обществе. В том смысле, что русские всегда жили и продолжают жить при диктатуре. Они настолько привыкли к рабской зависимости от своих правителей, что не могут себе представить той свободы, в которой купается цивилизованный мир. То же самое нам вдалбливали в головы в Иностранном Легионе. Не напрямую, исподволь, но очень настойчиво. Так искусно, что мы просто не могли думать иначе.

В том, насколько это не соответствует действительности, я убедился уже в первом рейсе в Россию в качестве водителя грузовика. И поначалу ждал какого-нибудь подвоха, думал, что я чего-то не вижу, что-то не понимаю. А когда стал регулярно бывать в этой стране, общаться с её жителями, когда смог посетить самые различные русские города, убедился совсем в другом: мы там, на Западе, никогда не были настолько свободны, как свободны русские. У них просто на порядки больше свободы, чем, например, у французов. Свободы, которая вовсе не ограничивается электоральными и гендерными правами, правом слова и правами сексуальных меньшинств.

Да, они презирают 'пэдэ', как тайком называют гомосексуалистов и тоже не любят их нормальные французы. Но русские не боятся открыто признаться в своём презрении и нелюбви. В то же время, никто педерастов не преследует, им просто не позволяют пропагандировать своё извращение. Мы боимся пристально взглянуть на женщину, сказать ей комплимент, чтобы не быть обвинёнными в сексуальных домогательствах. Русские просто не понимают такого страха. Для них подать женщину руку, например, на лестнице — не домогательство, а проявление внимания. Да и русские женщины посчитают оскорблением то, что вы не помогли им, а комплименту обрадуются совершенно искренне. Если говорить по-русски, это называется 'от души'. Какое 'ущемление оппозиции', о котором кричат западные СМИ, если этих самых прозападных оппозиционеров действительно поддерживают лишь единицы против сотен, осознанно проголосовавших за действующую власть? Да, её критикуют почти все, к ней у простых людей есть какие-то претензии, но они осознанно, без какого-либо давления, добровольно идут голосовать за неё.

Но это — лишь то, на что обращает внимание пропаганда. На самом же деле в России нет такой всеобъемлющей зарегламентированности всего и вся, как у нас. Им не надо сверять каждый свой шаг с законами и правилами, как нам, на Западе. И пресловутая 'российская бедность' на поверку оказалась таким же мифом, как и многое другое. Я был поражён, когда увидел, что люди, получающие абсолютно мизерные (в сравнении с европейцами и американцами) зарплаты, намного свободнее нас в средствах. Они не считают каждый цент, остающийся у нас после выплаты всех налогов, обязательных отчислений, коммунальных платежей и страховок. Практически каждый из них, а не только богачи, может спонтанно потратить какую-то сумму на посещение ресторана или кратковременный отдых на местном курорте. Совершенно не рискуя после этого экономить на еде. А уж когда узнал о том, что около 80% из них являются собственниками квартиры, дома или земельного участка, я просто был в шоке. Такая роскошь, доступная даже небогатым русским семьям, не снилась доброй половине представителей западного среднего класса. Да, зачастую эта недвижимость выглядит убого, просто какой-то беспорядочной грудой брёвен, но после зимы, проведённой мной в Сатке, я оценил преимущества деревянных домов перед каменными: они намного теплее и практичнее в условиях здешнего климата. Да и дерево — самый доступный и лёгкий в обработке строительный материал для домов. И русские поняли это в незапамятные времена, приспособившись, порой, превращать 'дрова' в настоящие произведения искусства, научившись минимальными средствами достигать максимально возможного результата. И для этого явления у русских есть своё слово, синонима которому нет ни в одном известном мне языке — 'смекалка'.

Что это такое, попробую объяснить на примере. Здесь, в Порогах, одна женщина, когда-то работавшая на патронном заводе, начала опыты по производству пороха. Из... использованной туалетной бумаги.

Да, я, как изучавший химию в университете, знаю, что нитропорох получают, если не вдаваться в подробности, обработкой целлюлозы азотной кислотой. Но какой бы западный химик додумался до того, чтобы использовать для такой химической реакции целлюлозу, содержащуюся в туалетной бумаге? Да ещё и... гм... побывавшей в употреблении? А она перемалывает в воде эту бумагу, вымывает... отходы человеческой жизнедеятельности, отцеживает и сушит бумажную массу, после чего ничто не мешает её действовать по давно известной технологии. Да, порох из-за остающихся примесей получается не очень высокого качества, но его свойства вполне позволяют снаряжать охотничьи патроны.

— Это буквальное воплощение поговорки 'сделать из дерьма пулю', — засмеялся Виктор, рассказавший мне об этом.

А пример он мне привёл в связи с тем, что хочет поручить мне постройку установки для перегонки нефти на бензин и дизельное топливо.

— Это невозможно без дорогостоящего высокотехнологичного оборудования! — попытался возразить ему я.

— Всё возможно! Я потому и согласился забрать тебя сюда, что ты знаешь, что нужно делать для того, чтобы это получилось.

— Но... меня не учили проектировать нефтеперегонные установки, меня учили понимать их устройство и управлять уже действующим производственным процессом. Это слишком сложное оборудование, которое невозможно создать из подручных средств. Да и где взять для этого нефть? Или у вас тут где-нибудь в подвале припрятана действующая нефтяная скважина?

— Невозможно? — усмехнулся он. — Хорошо. Я покажу тебе подобную установку. А ты, как знающий процессы, происходящие при перегонке нефти, поможешь сделать так, чтобы мы соорудили что-то подобное, но только более производительное, более качественное. А нефть тебе будет. В количествах, достаточных не только для наших потребностей, но и для продажи готового топлива нашим соседям.

Максим Шерстнёв, 'Провокатор'

Не знаю, кто был больше шокирован — местные тем, насколько мы серьёзно отнеслись к празднованию Дня Победы, или мы тем, как они восприняли наши действия.

— Понимаешь, — попытался пояснить Витя Данилов. — Мы судим по Украине, где война прокатилась по всей территории и коснулась буквально каждой семьи. Здесь, конечно, о ней тоже помнят, но как о чём-то отстранённом. Празднуют, чтят память погибших на ней родственников. Но без привычного нам с тобой надрыва.

Да, помимо нас с семьями, нашлись люди, которые поехали в Сатку на автобусе, чтобы возложить первые, как говорят, очень запозднившиеся в этом году, цветы к памятнику. Почти полный автобус. Почти. А уж в самой Сатке у памятника цветов, принесённых горожанами, и вовсе оказалось чуть-чуть.

В общем-то, понятно: после кошмарной зимы далеко не все готовы ещё и отдавать дань памяти погибшим почти 75 (а то и чуть больше) лет назад. Но обидно как-то...

Зато в Порогах отпраздновали на славу. Исходя, конечно, из наших возможностей. С 'фронтовыми 100 граммами' всем желающим, с 'военной' гречневой кашей, сдобренной тушёнкой, с настоящим чаем, ради которого прикончили его остатки в наших закромах. Теперь будем пить только заваренные травы. Витя возродил свой киевский обычай устраивать караоке военных песен: выставил на месте поселковых сборов ноутбук, телевизор, где-то раздобытый старый усилитель с колонками, и голосил в микрофон часа четыре.

'Голосил' — это его словечко. На самом деле, как оказалось, поёт он просто великолепно. У него очень мощный, красивый бас-баритон, которым заслушиваются почти все. А песни, что он исполнял, хорошо всем известны. И очень быстро четыре найденных им в посёлке микрофона 'пошли по рукам'. Может, ещё и потому, что люди соскучились по развлечениям: всё работа, работа, работа. А кое-кому — ещё и война.

Заключением праздника стал салют. Самый настоящий. Правда, без фейерверка. Наши умельцы почти неделю возились с привезённой Даниловым из города старинной пушкой, но 'добили' её модернизацию. Сделали пушку казнозарядной, с клиновым затвором. А ещё установили простейшие прицельные приспособления, позволяющие наводить орудие не только по горизонтали, но и по дальности. К тому же, опробовали стрельбу из пороха, изготовленного уже здесь, в Порогах. Вот трижды и бабахнули из пушечки в сторону пруда, чтобы известить наших односельчан о том, что мы теперь и артиллерией вооружены. Пусть примитивной, но вполне пригодной для обороны посёлка.

Особенно красиво выглядели в сумерках взрывы самодельных снарядов на дальней стороне пруда. В них использовали тротил, полагающийся нам после раздела содержимого склада взрывчатых веществ 'Магнезита', а салют был ещё и испытанием этих боеприпасов.

Не знаю, доведётся ли нам использовать свою пушку в реальном бою. Лучше было бы, если бы не довелось. Но пусть уж она будет, чем жалеть, когда жареный петух клюнет, что её нет.

Для нас опасность боевых действий кроется практически в каждом выезде за пределы Порогов. Конечно, в 'свои' деревни — Романовку, Чулковку, Тельмана, Старую Пристань — мы ездим практически без опаски. А после заключения 'союза' с Бердяушем, Саткой и Бакалом безопасности в округе ещё добавилось, но совсем расслабляться не сто́ит. И если уж выезжать за пределы этой 'зоны безопасности', то и вовсе надо держать ухо востро.

'Гонцы' из Кувашей и Центрального притопали в Бердяуш как раз 9 мая. В предупреждение о минировании дороги они поверили только после того, как в тот же день, когда мы кончили Бражковского, рванула тротиловая шашка от 'магнезитки', лишённая поражающих элементов. Кувашинским гаврикам, сунувшимся дальше предупреждающей надписи на асфальте, её хватило. А вот машинам медведёвских, решивших проверить, снял ли Челяба блок-пост на выезде на М5, достались уже осколки от РГД, поставленной на растяжку через полторы сотни метров от 'хлопушки'.

Вот тогда жители этих деревенек и зачесали тыковки. Выезд на трассу нужен им не только для бандитизма. Они ведь и торговать ездили в Сатку и Бердяуш. Вот и почесали 'ходоки' вдоль железной дороги, чтобы упасть в ноженьки Томилину: замолви словечко перед маньяками из Порогов и злыми дядьками из Сатки, чтобы разминировали проезд.

Андрей, после этого связавшийся с нами по радио, пообещал, что в течение недели он будет думать и уламывать партнёров. А через недельку — добро пожаловать за ответом. Но тоже только по шпалам пешкодралом. Недели Малкову хватит, чтобы установить на перекрёстке полноценный блок-пост из бетонных блоков, а нам — скататься мимо него 'на дальняк' по трассе по своим делам.

Об этой поездке Данилов нам трахает мозги уже недели две. И если бы не эпопея с Бражковским, мы бы уже скатались за солью в этот ещё неизвестный мне Атлян.

Моя Лорка, как только услышала, что я туда с Кипчаком еду, тоже в меня вцепилась:

— Я с тобой.

— Опасное это дело, любимка! — возразил я.

Она с таким презрением на меня глянула, что пришлось выкручиваться.

— Вон, осенью Олька Байсурина в те края съездила, а теперь рожать собирается.

— Не звизди, не вырастешь! — фыркнула она.

Я положил ладонь ей на макушку, а потом показал, какого места на моей 191-сантиметровой фигуре она достигает.

— Может, мне действительно перестать расти? Тебе так не кажется?

— Не кажется. Мне так приятно, что я на фоне тебя выгляжу совсем уж дюймовочкой.

Собственно, любимка и без моего фона — не великанша, а довольно миниатюрная женщина...

— Давай, в следующий раз. Нам туда часто ездить придётся, а эта поездка всё-таки больше разведка по 'диким землям'.

— Да там же никто не живёт. Какие ещё дикие земли?

— Есть там полторы деревушки в горах километрах в двадцати от трассы. Ещё более голодные, чем Куваши. Туда тоже часть уцелевших от удара по Златоусту сбежала. Как бы не больше, чем там жило до начала войны.

В общем, логикой, мужским обаянием и уговорами удалось уломать. А одиннадцатого мая мы тронулись в путь. Два бронированных Уаза, ставший традиционным в поездках по неизведанным местам 'колун' Пуресина и трёхосный фургон Камаз. Самый скромный из наших грузовиков, чтобы не бросалось в завистливые глаза. Просто потому, что гнать фуру — значит, у себя на лбу написать крупными буквами: 'за чем-то ценным и объёмным едем'. А так... Ну, решил Вовка Пуресин что-то ещё вывезти из своих запасов в Урал-Даче.

Остановку в Сатке сделали, чтобы поговорить с Тимофеем о том, как ведут себя медведёвские, какая вообще обстановка на трассе.

Вроде бы всё в норме. Пару раз приходил к блокпосту лесными тропками 'мирняк', интересовался, как скоро мы снимем блокаду с дороги. Им доступным языком (что может быть доступнее выстрела из обреза в воздух?) объяснили, что к блок-посту и на трассу им пока не стоит соваться. Бо плохо себя вели. А для ещё большей доходчивости обновили растяжки на асфальтированной дороге к деревне.

— Не уверен, что они этими самыми тропками не проберутся на трассу где-нибудь восточнее или западнее блок-поста, но пока жалоб не поступало. Да и не было пока желающих ездить куда-нибудь на восток или с востока. В Куваши люди с наших территорий совались, но мы им объяснили, что дорога заминирована, и они как-то сразу передумали ехать, — засмеялся Тимоха.

Сразу тронуться дальше не получилось: возле машин не оказалось Андрея Киселёва, 'владельца' фургончика 'Красное и белое', частенько используемого нами в качестве 'разгонного' грузовичка.

— Знакомого встретил, отошёл переговорить с ним куда-то в сквер, — махнул рукой Пуресин в сторону мемориала Великой Отечественной войны.

— Посигналь, — велел я, и Володя пару раз хлопнул ладонью по 'бибикалке' 'зилка'.

По бибикалке... Сигнал на свой 'колун' он установил никак не меньше, чем от 'Урала'. Так рявкнуло! Зато Киселёв очень быстро появился возле Дворца Культуры.

Вода в Большой Сатке начала спадать несколько дней назад, и уже перестала перехлёстывать через плотину городского пруда. Теперь горожане, задействованные в общественных работах, латали повреждения, нанесённые водой: засыпали промоины камнем, обломками кирпичей и бетона, песком. Занин платит им за работу медной монетой, чеканку которой таки запустили на базе ремонтно-механического завода. Медь для неё, кстати, 'добывают' из железнодорожной контактной сети. То-то, я смотрю, в районе Романовки исчезли провода над железной дорогой!

Пока ехали по частному сектору, бросилось в глаза то, что не осталось необработанным ни одного клочка земли, даже прилегающего к откровенно заброшенным хаткам. Да что там частный сектор? Все неасфальтированные дворы перекопаны на грядки или под посадки картофеля. Впрочем, и у нас в Порогах Пуресин трактором перепахал не только луг, прилегающий к пруду, но и огромный пустырь на склоне Чулковского хребта над посёлком. Не говоря уже о луговине в Постройках.

За блок-постом, где мы тоже остановились, чтобы опознаться (хотя, бляха, какое опознание? Других таких 'броневиков' в округе просто нет), начались неизведанные мне края. И потенциально опасные. Это я почувствовал по тому, что Данилов приказал опустить бронещитки на лобовых стёклах машин.

Что сказать? Впечатлило! Всё-таки я добирался из Сима через Башкирию, практически в объезд гор. Да и, как бы помягче сказать, не совсем трезвым. А тут такие мощные хребты, сплошь заросшие тайгой! Проехав ручеёк, о названии которого извещала синяя дорожная табличка с надписью 'р. Куваш', мы полезли на подъём, показавшийся мне невероятно длинным. Может, ещё и потому, что Виктор всё время приноравливал скорость 'Патриота', шедшего в авангарде, к 'походке' Зил-157.

— Ну, наконец-то! — невольно вырвалось у меня, когда подъём закончился площадкой стоянки возле простоявшего всю зиму разграбленным придорожного кафе.

— Что? Устал уже? — засмеялся Кипчак. — Ничего, сейчас Уреньга будет.

— О! Уреньга! — подал голос с заднего сиденья француз.

Как мне показалось, очень уважительно прозвучало у него название этого хребта. Чёрт, а я и забыл, что он по этой дороге уже ездил. И, кажется, не один раз.

— Только давайте-ка осмотрим эти руины перед тем, как я дам грузовикам разрешение подъехать к нам, — объявил Данилов. — Больно уж тут место удобное для засады.

Он медленно проехал в непосредственной близости от кафе, пристально рассматривая из машины землю перед строеньицем.

— Снять оружие с предохранителей. Готовы? Тогда пошли! Все разом! — скомандовал наш предводитель.

Костя Данилов, 'Кот'

Вот и опять мы едем на восток, в Атлян. На Урал-Дачу, само собой, тоже заглянем: у Пуресина родилась идея что-то ещё там забрать. То ли своё, то ли брошенное соседями. Ясное, дело, Ольке тоже захотелось туда съездить, да куда ей: через два месяца рожать!

— Главное — я спокойна из-за того, что вы без баб едете, — хитро прищурилась она.

Она-то спокойно, а мне после того, как пришлось секс ограничить, хоть на стену лезь! И это — только начало, потому что в последний месяц беременности и месяца два-три после родов с ней вообще трахаться нельзя будет. Это она потом, как я с Ленкой расстался, призналась, что сразу на меня глаз положила. Правда, говорит, что не хотела, чтобы я Ленку бросал. Просто собиралась урвать со мной кайфа, пока появилась возможность. И про ребёнка мыслей не было: она что-то со своими днями перепутала. Вторую-то ночь мы уже осторожничали. Но было поздно. Да и не позволил бы я Ленке уйти, если бы мне с ней было лучше, чем с Олей. Не только в постели, а вообще по жизни. Никакого нытья, никакого зудежа про то, что я не такой, как она себе представляла, никаких нотаций про то, что я опять что-то не то сделал или сказал.

Но это всё так, размышления про жизнь, пока в дороге заняться нечем.

Вторую остановку на трассе сделали на вершине первого большого подъёма. Там, где мы по дороге в Пороги наткнулись на нынешнюю жену дядьки Димы Рощина. Лёлька, едущий в авангарде, распорядился подождать, пока его экипаж проверит прилегающую территорию на предмет отсутствия засады. Но, по его словам, люди там появлялись, самое позднее, после того, как только-только сошёл снег.

На подъёме в Уреньгу снова встали: мы, ездившие на Урал-Дачу в начале зимы, хорошо запомнили бой с заражёнными радиацией, и крёстный снова объезжал мост над дорогой. Но и на вершине хребта никого не оказалось. Да и кто туда попрётся среди зимы? Там же до сих пор с северной стороны обрывов, примыкающих к дороге, и под самим мостом не весь снег растаял.

Зимой рассмотреть Златоуст со смотровой площадки не получилось: помешал снегопад. Зато теперь погода стояла ясная, а большинство деревьев, когда-то перекрывавших обзор, повалено взрывной волной ядерного взрыва или обгорело.

Жуткое зрелище! Эпицентр находился в верховьях городского пруда, и они приобрели очертания круга, теперь заполненного водой. Весь микрорайон Гагарина — сплошные развалины. Новый Златоуст практически полностью выгорел вплоть до самых окраин Балашихи. Огромное чёрное пятно, где, как на военных фотографиях, торчат лишь остатки печных труб, хорошо различимых в бинокль. Безжизненная радиоактивная пустыня. Хотя... Где-то на северных окраинах Максим разглядел свежевскопанные огороды. Далеко, но вполне может быль: город-то большой, кое-куда ни взрывная волна, ни радиоактивное заражение могли и не дойти.

— Глянь-ка туда, — передал он бинокль крёстному и ткнул пальцем куда-то на юго-восток, за бурую гладь Айского водохранилища. — Кажется, там какой-то дымок над лесом поднимается.

Младший брат бати долго смотрел, а потом изрёк:

— Надо поближе подъехать.

К сожжённому нами кафе 'Светлана', где получили ранения Серёга Короленко и Смирнов, тоже подъезжали осторожно. Но и там было пусто, а запах гари в воздухе уже почти не чувствовался. Камаз, в котором ехал я, подтянулся туда, когда лёлька и Макс уже готовили к взлёту прихваченный в дорогу беспилотник. Тут тоже были только застарелые следы, отпечатавшиеся в грязи несколько недель назад.

— На мосту чисто, — вскоре после взлёта 'воздушного шпиона' объявил крёстный. — Ага! Вон они, на перекрёстке дороги на Веселовку. Гляди, Максим: в двух местах перегородили дорогу всяким хламом, а рядом разбили лагерь. Сейчас попробую приблизить...

'В тыл врага' пошли втроём: Шерстнёв, я и француз. Метрах в ста от моста через Ай, под которым бушевала всё ещё высокая вода, свернули вправо в лес и двинулись по лесной дорожке, идущей параллельно трассе. Потом углубились в лес, чтобы не выйти на сам перекрёсток, форсировали разлившийся ручеёк и перескочили асфальтированную дорогу на Веселовку. Сосновый лес по-прежнему радовал зеленью, а идти по нему было легко. Для верности зашли вглубь него ещё метров на триста, и лишь потом осторожно потопали в сторону трассы. А к 'лагерю' из трёх палаток, посреди которого и горел костерок, дымок которого заметил с Уреньги Макс, уже подползали.

— Детский сад, подготовительная группа! — брезгливо фыркнул Провокатор, рассмотрев этот 'лагерь' и его обитателей.

Ну, да. Молодняк в возрасте от четырнадцати до примерно восемнадцати лет. Четверо. С ними одна девица, кашеварящая у костерка. Нет, пятеро. Ещё один сидит на брёвнышке 'баррикады', которая не задержит ни одного грузовика. На той, которая перекрывает перекрёсток с западной стороны. Оружия не видно. Не считать же таким самодельные 'по́джиги', прислонённые к одному из брёвен, используемых в качестве лавок.

— Ну, что? Пошли? — поднялся во весь рост Максим.

Нас заметили, только когда он окликнул 'соловьёв-разбойников'.

— Здорово, пацаны!

Немая сцена длилась секунды две, после чего один из мальчишек, сидевший ближе всех к 'оружейной пирамиде', схватил 'поджиг' и отскочил в сторону.

— Так, не дёргаемся! — навёл на них ствол Макс. — Просто ложитесь мордой в траву и спокойно отдыхаете, пока вас не обыщут.

— Не подходи! Убью! — вскинул к плечу своё оружие четырнадцатилетний худой, тщедушный паренёк и принялся судорожно хлопать себя правой рукой по карманам, видимо, в поисках спичечного коробка.

Трубка из нержавейки, диаметром отверстия миллиметров восемь и длиной сантиметров сорок, привязанная проволокой к грубо сработанному самодельному ложу. У нас, старогородских пацанов, такая очень высоко ценилась. Только мы их не как ружьё использовали, а подобный отрезок пилили части на три и мастерили 'типа-пистолеты'.

— А ты аккуратно положи свою пукалку и присоединяйся к дружкам. У тебя даже спичка не вставлена в запальное отверстие, 'убийца', — засмеялся Провокатор.

Мальчишка отнял от плеча приклад, убедился в сказанном и затравленно оглянулся по сторонам.

— И драпать не пытайся, иначе умрёшь уставшим. Нам-то ни спичку для запала вставлять не надо, ни коробком по ней чиркать, чтобы по тебе бабахнуть.

Ну, да. В глазах молодняка наши 'навороченные' 'калаши' с подствольниками и коллиматорными прицелам смотрятся более чем круто! Как и 'фабричные' камуфляжные костюмы, берцы и бронежилеты, которые наконец-то удалось докупить у соседей.

— Ну, чего стоим-то? Я же сказал: легли мордочками вниз. А ты, красавица, можешь просто присесть на пенёк. Никуда твой супчик из собачатины не денется, пока мы беседуем.

Точно из собачатины! Вон, пёсья башка и отрезанные лапы в сторонке лежат. А девчонка лет семнадцати (и уже с чуть выпирающим животиком) действительно с возрастом могла бы стать красавицей, если бы не уродливый бугристый шрам на правой стороне шеи, щеке и месте, где было ухо.

Пока ребятня укладывалась, Макс свистнул 'караульного', не знающего, что делать, и призывно помахал ему рукой.

— Кот, обыщи.

Ничего больше, кроме коробков спичек и паршивенького выкидного ножа.

Пока я возился, Шерстнёв проверил 'поджиги' и откинул их в сторону, чтобы не провоцировать пацанов на глупости.

— А теперь можете сесть на брёвнышко и рассказать, кто такие и откуда.

— Златоустовские. Из Веселовки. Все туда бежали после взрыва, и мы тоже.

Кто бы сомневался.

— Давно здесь разбойничаете?

— С неделю. И почему сразу разбойничаем?

— А что вы тут делаете? Только не рассказывайте, что пришли сюда поохотиться на собачек, а та конструкция на дороге — такая хитроумная ловушка, которой вы пёсиков ловите. На юридическом языке это называется 'дорожный разбой'. И по законодательству очень сурово карается. Особенно в вашем случае — группа лиц по предварительному сговору...

Макс явно стебался, но делал это с серьёзным лицом.

— Все сейчас так делают, — нахмурился самый старший.

— Кто 'все'? Ваши веселовские?

— Нет. Другие. Мы слышали, что осенью тут большущая шайка действовала, только куда-то зимой пропала. И дальше, в стороне Сатки, тоже. И там, за Уралом.

— Нас из деревни выгнали, — обиженно шмыгнул носом тот, что успел схватиться за 'ружьё'. — Не помирать же нам в лесу.

Ага. Значит, надо помереть на дороге.

— За что выгнали?

Молчание.

— Ну?

— Картошку украли. Очень кушать хотелось...

— Ну, и какие успехи в грабеже проезжающих?

— Никаких. Не ездит тут никто после зимы. Да и куда ездить-то? Там, за Уралом, только Атлян, а дальше — одни ужасы. Ни в Атлян, ни из Атляна никому не надо.

Провокатор глянул на часы и попросил меня:

— Свяжись с нашими, пусть подъезжают.

— Кипчак Коту.

— На связи.

— Можете подъезжать.

— Что там у вас было?

— Пацанва решила поиграть во взрослые игры. Сидим, разговариваем.

Макс уже расслабился и перешёл на другие темы.

— Где, кстати, собачек на пропитание добываете?

— В Златике. Их там много по развалинам бегает.

— Идиоты! — сплюнул Провокатор. — Хотите, чтобы уже с этих лет письки перестали стоять?

— А чего это они перестанут? — удивился тот, что дежурил на 'баррикаде'.

— Из-за радиации! В Златоусте её столько, что не только член стоять перестанет, но и сами загнётесь.

Он достал из кармана дозиметр и проверил одежду каждого.

— Ты и ты! Выбрасывайте свои шмотки к чертям! Или хотя бы хорошенько прополощите их. Только не в Ае! Только хуже сделаете. Вон там есть ручеёк, в нём и отстираетесь. И твой наряд, милочка, тоже надо выстирать.

Физиономии ребятни вытянулись, когда подъехала наша колонна, и из бронированных машин вывалила толпа вооружённых мужиков.

Переговорив с крёстным, Максим вернулся к пацанве.

— Раз вы говорите, что из Веселовки вас выгнали, значит, собирайте манатки и дуйте по трассе на запад. Хоть в Сатку, хоть в Бердяуш. Здесь вам больше делать точно нечего. Дорожных грабителей везде начали выбивать, и если не хотите, чтобы вас перестреляли, топайте куда-нибудь, где можно найти работу и пропитание. Возле поворота на Куваши вас остановят вооружённые люди. Скажете, что вас послали Кипчак и Провокатор из Порогов. Они о нас знают. Только на Уреньге не задерживайтесь: там тоже радиация.

Потом он окликнул Рощина.

— Дима, выдели ребятишкам нормальной еды.

— А можно нам с вами? — наконец-то подала голос девчонка.

— Нет, моя хорошая. У нас ещё на несколько дней работы, да и едем мы не домой, а из дома. Вот сделаем её, может, на обратном пути где-нибудь возле Сатки и встретимся.

Виктор Данилов, 'Кипчак'

О том, что заправку, расположенную в паре сотен метров от перекрёстка в сторону Златоуста, полностью 'высушили', едва сошёл снег, мы узнали от этих самых мальцов. Оно и понятно: жителям Веселовки, находящейся на отшибе, топлива больше взять негде. А ездить и даже пахать огороды надо. И не только эту заправку, но и ту, что расположена на границе Европы и Азии. Плохо только то, что они пользуются техникой, накопившей в себе в результате ядерного взрыва приличное количество наведённой радиации.

— Витя, ты лучше меня знаешь здешний график сельхозработ, — задумчиво обратился ко мне Шерстнёв. — Как думаешь, в этой самой Веселовке огородные дела уже закончились?

— Думаю, вот-вот закончатся. А что такое?

— Заняться им будет больше нечем. Как бы не попёрлись сюда вместо этих, — кивнул он на ребятишек, жадно уплетающих наши продукты вместе со своей похлёбкой из собачатины. — Может, сунуться туда, чтобы переговорить с ними? Во избежание проблем при следующих поездках.

В принципе, можно. Времени у нас навалом, а до Атляна осталось меньше тридцати километров. Да и не планировали мы обернуться одним днём.

— Эй, бандидос! Есть среди вас тот, кому можно появиться в деревне, не рискуя нарваться на приключение?

Пацаны переглянулись и уставились на единственную в компании девчонку. Понятно! Интересно, почему она пошла с ними? Любовь, что ли? Вполне может быть, учитывая примерно пятый или даже шестой месяц беременности.

— Я туда не пойду: далеко, — качнула она головой.

— А поехать согласишься?

Идея появиться в Веселовке Людмиле тоже не особо понравилась, но я объяснил девушке, чего мы хотим.

— Только не забудьте её обратно привезти! — потребовал один из мальчишек.

— Захочу — приеду, не захочу — там останусь, — зыркнула на него девчушка, и он сразу потух. — Не лезь не в своё дело.

Ну, это уже их внутренние тёрки.

Интересной была реакция Люды на мою машину.

— Я думала, она внутри такая же ржавая и дырявая, как снаружи. А тут всё целое! — не удержалась она от комментария, когда уселась на сиденье позади меня.

По словам мальчишек, никаких других дорожных бандитов, кроме них, по дороге на Веселовку отродясь не водилось, и я перед отправкой в путь поднял бронещитки, прикрывающие лобовое стекло. Пусть Максим и Поль полюбуются местами, через которые нам предстоит ехать.

А любоваться было чем. Хребет Уреньга тянется с северо-востока на юго-запад почти на пятьдесят километров, многие его вершины поднимаются выше километра, и на них до сих пор не сошёл снег. Картаж, конечно, бывал в Альпах и видел горы повыше, но и ему понравились места. Ну а Макс просто балдел от постоянно меняющихся видов.

— Это ты не видел гор в окрестностях Тюлюка, — улыбнулся я после очередного его восклицания. — Правда, никогда и не увидишь.

— Это почему?

— Судя по тому, как Тюлюк расположен, там должна была наложиться друг на друга радиация сразу от трёх взрывов: обоих уфимских и того, что произошёл в Трёхгорном. А проехать туда можно по единственной дороге, которая будет 'фонить' ещё не одну сотню лет. В Веселовку тоже осадки должно было приволочь, но намного меньше, чем выпало там.

— А мы в Веселовку сбежали, потому что думали, что там радиации нет. Хотя, мы тогда ни о чём не думали. Бежали подальше от Златоуста, и всё. Тем более, я со своими ожогами.

По голосу Люды было слышно, ей трудно вспоминать об этом.

— Световое излучение от бомбы?

— Нет. Я спала, когда она взорвалась. Проснулась от того, что дом встряхнуло и стёкла посыпались. Сначала ничего понять не могла: всё сразу загорелось. Я под кровать спряталась, а когда сообразила, что могу заживо сгореть... Так и добежала вслед за людьми до Веселовки. В одной сорочке.

— Тебя тоже за воровство продуктов выгнали? — решил уточнить я.

— Нет. Я сама ушла.

— Почему?

Но ответа я так и не услышал. Девушка замолчала, и в зеркало стало видно её опущенные глаза и злое выражение лица.

Молчала она минуты две. Потом посмотрела на дорогу и сказала:

— Вон там, за этим лесом Веселовка и начинается.

— В общем, так. В саму деревню мы заезжать не станем, чтобы местных не всполошить. Остановимся, не доезжая первых домов. А ты, как договаривались, сходишь к тем, кто здесь командует. Ну, к старосте, или как он тут называется.

— К нему далеко идти, он на другом конце Веселовки живёт. Я скажу тем, кто при нём крутится, а они уже или сбегают, или на мотоцикле кого-нибудь пошлют.

К тому моменту, когда на коричневом 'Дастере' приехал, староста, невдалеке от нашей машины уже ошивалось около десятка мужиков разного возраста. И ещё человек пять или шесть тянулись в нашу сторону по асфальтированной улице. Кто с вилами, кто с засунутым за пояс обрезом, кто с охотничьим ружьём за спиной. Человека три с голыми руками, но это совсем не значило, что они не могут в любой момент выдрать из забора штакетину. Глупо, конечно, переть с дубьём против вооружённых автоматами, но они пока и не пёрли. А мы не проявляли агрессии.

Пока ждали, я успел поработать с дозиметром. Общий фон тут только чуть-чуть 'вылез' за пределы естественной нормы. От земли фонило посильнее, но тоже на уровне, далёком от опасного. В общем, жить здесь можно, хотя я выбрал бы для жизни место почище.

Подъехавшие тоже были не с пустыми руками. У двоих 'Сайги', один, донельзя прыщавый, с мачете, а у того, что вышел с водительского места, за ремень заткнут 'Стечкин'. Эту дуру, длиной больше двадцати двух сантиметров, только незнакомый с советским оружием может перепутать с ПМ.

Эта четвёрка подошла к нам метров на пять, но заговорил не тот, кто с АПС, крепкий мужик лет сорока, а донельзя прыщавый 'мечник' с мачете.

— Ой, кого я вижу! Людочка-побл*дёшка! Неужели всё-таки отыскала новых ё*арей, которые тебя долбят за краюху хлеба?

— Уважаемый, — со спокойствием удава, обратился Макс к тому, что со 'Стечкиным'. — Не могли бы вы заткнуть хавало этому говнюку? Иначе я ему просто прострелю коленку, и он своими визгами помешает нашему разговору. Простреленная коленка, насколько мне известно, это очень больно, и орать от боли он будет громко и долго.

— Эй, жердина! Так это ты, что ли теперь Людочку трахаешь?

— Заткнись, Лёшка! — рявкнул на прыщавого староста. — Наградил же бог племянничком!

Тот что-то пробухтел себе под нос, но действительно замолчал.

— С чем явились?

— Да вот, проезжали мимо по трассе, встретили малолетних 'соловьёв-разбойников', которых вы выгнали из деревни, и решили заглянуть к вам, чтобы поговорить 'за жизнь'.

— Надеюсь, закопали это ворьё? — нахмурился один из сопровождающих старосты.

— Зачем? Пацаны, как я понял, крали из-за того, что им действительно жрать нечего было. Или они что-то не договаривают?

— Только то, что братец этой человека зарезал, — кивнул староста на глядящую волчонком девчонку.

— Он меня насиловал и избивал! — выкрикнула она от машины.

— Ой-ой-ой! Честная давалка Людочка, которая раздвигала ноги каждому, кто ей пару гнилых картошек даст, так обиделась, когда Вовка ей лишний раз вдул!

— Да я тебя сама убью! — бросилась вперёд Люда, и Максим еле успел её поймать.

Судя по ухмылкам стоящих в отдалении деревенских мужиков, прыщавый не особо привирал. Бедный ребёнок! Сколько же ей пришлось вытерпеть! И правильно сделала, что ушла: её бы здесь просто затравили.

— Да ты заткнёшься, Лёха, или нет? — снова рявкнул староста. — Ещё раз вякнешь, я тебе сам коленку прострелю. Пойди в машину и носа из неё не высовывай. Понял?

Значит, разговор всё-таки состоится. И то, что мы приехали не 'порядки наводить', староста уже сообразил.

Слушал он мои новости о том, что творится на трассе и в окрестностях Сатки, очень внимательно. И мужики, топтавшиеся поотдаль, подтянулись поближе.

— Я не понял: вы нам 'крышу', что ли, предлагаете? — выслушав мой монолог и ответы на вопросы, прозвучавшие от слушателей, решил поставить точки над i Иван, староста. — 'Дань' собирать хотите?

— От кого вас 'крышевать'? — засмеялся я. — От себя самих, что ли? Вы тут на отшибе живёте, никаких ценных ресурсов у вас нет. Вам бы просто выжить без всякой дани. Не нужна нам ваша 'дань'. Но и собирать её с проезжающих по трассе тоже никому не позволим. Пока в районе Златоуста на трассе всё будет спокойно, вас никто не тронет. Если надумаете чем-нибудь торговать в Сатке, Бердяуше или Бакале, приходите, торгуйте. Но если услышим про какие-нибудь недоразумения с проезжающими, то уж не обессудьте.

— А если это не мы, а, скажем, атлянские уголовнички? Они тут по осени пробовали и к нам сунуться.

Так вот, оказывается, откуда растут ноги у разговоров про 'крышу'.

— Некому больше соваться, — успокоил я Ивана. — Помнишь, когда снег окончательно лёг? Вот тогда мы и добили этих уголовничков. Вон, некоторые отметины на машине как раз из той поездки в Атлян и на Урал-Дачу.

Опять поймал себя на том, что неправильно употребляю предлоги, говоря о местных топонимах. Но это — своего рода пароль. Только выросшие в этих местах скажут не 'в Урал-Дачу', а 'на Урал-Дачу', 'на Ленинск', 'в Чебаркуле́', 'на Кисегаче́', 'в Тургояке́'. И пароль поняли.

— Сам-то откуда?

— С Урал-Дачи. А пару лет и вовсе рядышком с вами жил, на Зелёной Роще. Пока родители в Миасс не перебрались.

Действительно рядышком: если по прямой, то всего-то двенадцать километров. Через Главный Уральский хребет.

Заулыбались...

— Значит, говоришь, торговать ездить? Только чем торговать-то?

— А это уж, Иван, сами выдумывайте. Могу только подсказать, что с едой в Сатке очень плохо. Как я понял, у вас тоже не очень, раз молоденькая девчонка была вынуждена спать с мужиками за жратву, но там за зиму половина населения с голода вымерла. А у вас тайга, дичь...

На обратном пути Люда расплакалась.

— Не бл*дь я! Мне Женьку кормить надо было! Он почти всю зиму проболел.

— Успокойся, маленькая! — остановил я машину и погладил её по голове. — Понимаем мы всё. И в обиду ни тебя, ни твоего брата больше не дадим.

Поль Картаж, 'Бербер'

Ужасно! Просто ужасно, когда девочка, ещё ребёнок, вынуждена отдаваться, чтобы не умереть от голода. Меня возмущало, когда я слышал о подобном в Сатке. Но там малолетних девочек склоняли к сексу бандиты, а здесь — обычные деревенские мужчины. Может быть, даже женатые. Нет, не буду я так благосклонен к жителям этого села, как Виктор! Никогда не буду.

— Что с ними будем делать? — задал Виктор вопрос Максу, когда мы снова тронулись в путь после небольшой остановки. — До Сатки им топать дня три. Если не нарвутся на каких-нибудь шустрых гавриков из Кувашей, решивших выползти на трассу лесными тропками. Тащить с собой?

— Ну, а что? Пуресин же, как я понял, всё равно будет ночевать в своём доме. А они ему помогут со сборами пожитков.

— Во-первых, если дом Пуресина пережил зиму. Во-вторых, если они захотят, в-третьих, если согласится Володя.

— Да что с домом будет? — отмахнулся Максим.

— Всё, что угодно. Может крышу снегом продавить, может ветром выбить окна, в-третьих, какой-нибудь пожар приключиться. Да и кто-нибудь мог туда заселиться.

— Кто?

— Да кто угодно, у кого с его домом приключились перечисленные неприятности.

— Значит, надо поговорить с Владимиром, — подсказал я.

— Пацаны поедут, — вдруг подняла опущенную голову Людмила. — Если я скажу, поедут, куда угодно.

— Ого! — засмеялся Виктор. — Так вот, оказывается, кто в вашей банде атаман. Точнее, атаманша. А не боишься, что с нами тебе будет ещё хуже, чем в Веселовке.

— Не будет. Потому что вы — не сволочи. Я же вижу.

— Верно, не сволочи, — улыбнулся Виктор. — Мы честные убийцы. Я, например, за последние четыре года убил человек десять. Сколько у тебя трупов на счету, Макс?

— Бог его знает. Когда из миномёта стреляешь, не всегда видишь, кого угрохал. Ну, с полсотни, наверное. Может, больше...

— А ты, Поль, много людей убил?

— Примерно столько же, сколько и ты, Виктор. Когда по противнику стреляет сразу несколько человек, не всегда ясно, чья пуля в кого попала.

— И каково тебе оказаться в компании убийц? — снова посмотрел в зеркало Данилов.

Хотя вся дорога до Веселовки покрыта асфальтом, он ехал не торопясь. Видимо, кроме разговора с нами, ещё о чём-то думал.

— Зато вы не сволочи, — упрямо вскинула подбородок девушка.

Уговаривать Владимира не пришлось. Когда мы подъехали, он подошёл к Виктору вместе с его дядей, Рощиным (как трудно мне даются эти русские фамилии со звуками, отсутствующими во французском!).

— Витёк, мы с тобой поговорить хотели. У тебя какие планы на эту ребятню? Мы тут подумали, и поняли: пропадут они. Даже если до Сатки смогут дойти, то там пропадут. Тем более, беременная девка. Давай их с собой заберём. Пока ты делами занимаешься, у меня в доме поживут, а назад поедем — найдём им место. Даже в кузове не околеют: тепло сейчас.

— А они согласны?

— Ждут, что их предводительница скажет, — засмеялся Дмитрий.

Сразу, как только мы проехали 'баррикаду', сооружённую детьми, на дороге стали попадаться человеческие скелеты. Их было много, очень много. Можно сказать, что все обочины усыпаны человеческими костями. Некоторые сохранились целиком, даже одежда на них была не сильно испорчена. У других явно не хватало некоторых фрагментов.

Нет, скелеты нам уже попадались по дороге с перевала, но их было немного. А здесь...

— Виктор, что здесь произошло? Кто убил всех этих людей?

— Не 'кто', а 'что', — нахмурился он. — Радиация, Поль. И другие поражающие факторы ядерного взрыва. Люди бежали из города и умирали в том месте, до которого им хватило сил дойти. И я видел некоторых из них ещё живыми. Умирающими, но живыми.

Последние слова прозвучали очень глухо из-за крепко сцепленных зубов нашего предводителя.

— Да, многие умирали, — добавила Людмила. — Просто шли и вдруг падали. Я помню.

Костей стало меньше только на спуске со следующего перевала. Там, где установлена стела, обозначающая границу Европы и Азии. Мы с Жилем когда-то снялись у неё, но теперь мой смартфон совершенно бесполезен, и фотографии, хранящиеся в его памяти, уже не послать никому из моих друзей.

— Вот ты, Максим, и в Азии, — наконец-то улыбнулся Виктор, остановив машину возле той самой стелы. — А вон туда мы завезём детей.

Сквозь деревья были видны деревенские домики.

— Это далеко?

— Если по прямой, то километра четыре. По дороге — раза в два дальше.

В месте, где заканчивался спуск с перевала, шла стройка. На обочине шоссе, перед дорожкой, уходящей от него направо, какие-то люди сооружали из брёвен некое подобие форта. Стены уже подняли чуть выше уровня человеческого роста, в некоторых брёвнах пропилены горизонтальные щели-бойницы. Но люди, занимавшиеся строительством, увидев наш конвой, тут же бросили работу и исчезли внутри сооружения. Все, кроме одного, худого мужчины с седеющими чёрными волосами.

Виктор остановил машину, не доезжая до будущего форта метров пятьдесят, и без опаски вышел наружу.

— Раиль! — крикнул он. — Свои!

Встречающий что-то крикнул, полуобернувшись, и пошёл навстречу нам. Данилов и он пожали друг другу руки, после чего обнялись, как старые друзья. А следом из наших машин тоже стали выходить люди. Кто-то шёл вперёд, кто-то оставался у автомобиля.

— Ну, здоро́во, Раилька! — не менее крепко обнял человека с чёрными раскосыми глазами Рошин.

Крепкими рукопожатиями с этим, кажется, башкиром обменялись Пуресин и племянник Виктора.

— Знакомься, — представил Макса наш предводитель. — Максим Шерстнёв, кличка 'Провокатор', наш главный контрразведчик и один из трёх 'глав' Порогов.

— Ну, у вас совсем как у Змея Горыныча, — засмеялся встречающий.

По нему было видно, что он рад видеть старых знакомых.

Из недостроенного форта снова вышли люди, но пока просто смотрели на нас издалека.

— Как зиму пережили? — поинтересовался Виктор.

— Тяжело, — посерьёзнел Раиль. — Могил на атлянском кладбище очень прибавилось. У нас же много бежавших из Миасса, у некоторых проявились последствия радиации, у других — хронические болезни. Морозы, недоедание, отсутствие витаминов. Вот и умирали люди. С другой стороны, хоть и грех так говорить, за счёт них удалось сэкономить продукты и не допустить настоящего голода. А вы там как?

— Нормально. Людей у нас относительно немного, запасов было достаточно. Морозы... Да, морозы страшные, но как-то и их пережили. А вот в Бердяуше и особенно в Сатке — там кошмар творился.

— Вы только на Урал-Дачу или ещё и к нам?

— Главное, конечно, к вам. Ну, и на Урал-Дачу тоже. Как там народ? Жив?

— Там-то нормально. Хотя, конечно, тоже люди умирали. Старухи, в основном. С водой там были проблемы: речка до дна промёрзла, людям приходилось снег топить, чтобы по сугробам не ходить туда, где она ещё текла. Мы вот решили часть людей, которые у нас в колонии жили, туда отселить. Уже семей десять перебралось. Но твой дом, Володя, я попросил пока не заселять, — повернул голову к Пуресину башкир. — Я почему-то думал, что ты всё равно весной ещё приедешь.

— Вот уедем, и пусть селятся, — махнул рукой Владимир. — Мы с Гитарой в него уже не вернёмся.

Свою жену Римму он почему-то называет Гитарой. Не знаю, чем это объяснить, но все, кто давно знает его семью, понимают, о ком он говорит.

— Только пусть за могилкой Родьки присматривают. Хотя он и говнюком был, но всё-таки сын...

— Присмотрят. Я попрошу. Так вы туда сейчас?

— Туда, — кивнул Виктор. — Надо же людей где-то разместить. Кроме того, есть крупный разговор с вашим начальством. Организуешь встречу, как в прошлый раз?

— Да не вопрос! — улыбнулся Раиль. — Хоть сегодня. У нас как раз сегодня подведение итогов недели в шесть вечера. Так что размещайтесь и подъезжайте.

— Вот и отлично! Тогда мы с Максом и Димой подъедем.

— Ага! А я тогда займусь нашим укреплением, а то люди обрадовались тому, что у нах никто над душой не стоит, и работу бросили.

На дороге к Урал-Даче асфальта почти не было, кроме участка перед самой деревней. Да и он изобиловал ямами и трещинами. Но сама дорога, когда-то выровненная грейдером, позволяла ехать со скоростью километров шестьдесят в час, так что добрались мы до места уже через пять минут.

Я не понял слова Раиля о промёрзшей до дна речке и переспросил Виктора, как это может быть.

— Там очень мелкий ручеёк, и в сильные морозы он полностью замерзает. Да ты увидишь!

Действительно, если учесть, что половодье ещё не закончилось, ручеёк совсем небольшой. Но на его берегах до сих пор сохранились глыбы льда.

— Русло промерзает, а вода из родников всё равно выходит, — пояснил Виктор. — Вот она и течёт по поверхности льда. Течёт и замерзает, течёт и замерзает. Я помню по детству, что так нарастал слой льда, толщиной до двух метров.

Сама же деревня выглядела обычно, хотя и удивительно было видеть столь большую ровную поверхность у самого подножья Главного Уральского хребта. Действительно ровную, без единого холма. Несколько больших домов, которые даже можно назвать коттеджами, а остальное — уже ставшие привычными крошечные русские бревенчатые избушки. К одному из таких коттеджей, стоящих отдельной улицей из трёх домов, граничащих с сосновым лесом, мы и подъехали.

— Ну, всё, бандиты! — шутливо обратился Виктор к Людмиле и её брату Жене, тому самому, который угрожал нам самодельным ружьём. — Приехали. Можете выгружаться.

Максим Шерстнёв, 'Провокатор'

А неплохой был дом у ворчуна Пуресина. Сейчас в нём, конечно, запустение и сырость, какая бывает в жилище, где давно не живут люди, но Вовка, как-то приободрившийся, когда вошёл в него, пообещал, что всё будет нормально, когда он протопит печку.

— Сам строил? — спросил я, всю жизнь мечтавший о собственном большом доме.

— Нет, купили мы его с Гитарой. Мы до этого жили на Зелёной Роще, и когда посёлок сносили, всем за квартиры выплачивали компенсацию. Вот мы сложили нашу и моей матери и купили его.

Ничего, ничего! Вот наладят мужики в Межевом производство цемента в достаточном количестве, я всё-таки попытаюсь построить именно такой дом, какой хочу. А они стараются: вон, уже запускают печи по обжигу известняка, которые у них на окраине посёлка простояли много лет в качестве элемента ландшафта. Несмотря на то, что мощного строительства никто теперь не ведёт, цемент всё равно людям нужен. Кому-то фундамент подлатать, кому-то осыпавшуюся штукатурку подправить, кому-то перегородку в доме соорудить, а кому-то печку сложить. В оной, конечно, кирпичи лучше на глину класть, да где же на всех качественной глины набраться?

По словам Кипчака, во время обоих предыдущих посещений Урал-Дачи они останавливались в соседних с пуресинским коттеджах, но теперь те заняты, и людям пришлось 'расползтись' по ближайшим брошенным домам. Костя Данилов, например, забрал с собой в дом, где жила его жена Оля Байсурина, троих пацанов из Веселовки. Виталик Ярулин, Киселёв, водитель Камаза Николай и ещё один мальчишка обосновались в соседнем с ними доме. Ну, а остальные так и остались у Пуресина. Порожские на первом этаже, брат и сестра Люда с Женей — в мансарде.

Почему мы остались у Володи? Да просто некогда искать другое жильё. Всё-таки мы потеряли кучу времени в дороге, и после перекуса уже пора было выезжать на переговоры. Бербера, кстати, тоже с собой взяли: уж больно ему любопытно было глянуть на 'русскую тюрьму, в которую добровольно вселились люди'. А ещё — его знания нефтехимии могут пригодиться, если речь зайдёт про топливо, на котором ездит атлянская техника.

А природа здесь красивая. Конечно, не как в окрестностях Златоуста, где от вида окрестных гор просто уши заворачиваются, но очень и очень неплохо. Горы невысокие, кругом лес. Летом, наверное, грибов и ягод просто навалом. Жаль, никакого водоёма рядом.

Кстати, про воду. Володя накидал нам в багажник груду пустых пластиковых баллонов с напутствием на обратном пути набрать воды.

— Послал бы ребятишек на речку, они бы и привезли. Вон, у тебя же тележка стоит.

— У меня и скважина есть, — усмехнулся он.

— Так в чём же дело?

— Они знают, — кивнул Вовка на хитро улыбающихся Витю и Димона.

Старенькой машинёшки возле строящегося укрепления уже не было.

— Уехал уже Раилька, — понял Рощин.

По трассе до Атляна оказалось всего ничего, меньше трёх километров. Зато мимо уютного озерка, практически примыкающего к ней. На водной глади озера маячили две лодки, а по берегу я заметил ещё парочку рыбаков. Повезло людям: им радиации не натащило, можно смело пойманную рыбу кушать, не то, что в нашем пруду.

Сам Атлян тоже ничем особо не удивил: деревня как деревня. Если не считать мощных производственных корпусов колонии, расположенных в самом центре посёлка за высоким забором. И хотя Виктор говорит, что теперь внутрь проход свободный, мы остановились возле двухэтажного здания 'администрации исправительного учреждения', как гласила сохранившаяся с прежних времён табличка.

Понравились мне здешние начальники. Нормальные серьёзные, деловые мужики, не имеющие ничего общего с мифическими вертухаями, которых так ненавидят отсидевшие и коими пугала народ российская либерастня. И встретили она нас очень радушно. Мы-то с Полем так, сбоку припёка, а Витю с Димкой тут очень уважают. Как я понял, за то, что в предыдущий приезд выбили они банду отморозков, бывшую у здешних здоровенной занозой в заднице. Ну и, к тому же, оба учились в здешней школе. Данилов три года, а Рощин восемь лет, но всё равно 'свои'.

Поговорили нормально. И пара привезённых мощных генераторов, которые мы сняли-таки с рефрижераторных вагонов, вместе с двумя ящиками охотничьих патронов атлянских вполне устроила в качестве оплаты за соль, за которой мы приехали. И не за десять тонн, а за все пятнадцать.

— Просто из петли вытаскиваете, — когда уже ударили по рукам, признался местный 'голова' Геннадий Музы́кин. — У нас с патронами для охотников — просто задница. Не ходить же на уток с автоматом или 'симоновым'. А мяса мы этой зимой очень мало ели, только то, что удавалось подстрелить. По нужде чуть не стали индуистами-вегетарианцами. И следующую зиму только немногим лучше будет. Так что теперь есть надежда хоть как-то рацион мяском разнообразить.

— А мороженые коровьи туши в качестве оплаты следующей партии соли возьмёте? — поинтересовался Кипчак.

Атлянские переглянулись.

— Возьмём! А много?

— Тонны две-три на это мы можем выделить.

Поторговались, но сошлись на том, что этим количеством мяса мы 'добьём' объём покупаемой соли до пятидесяти тонн. Только везти его придётся в два приёма: ну, нет у них тут холодильников, где можно хранить такое количество говядины.

Лишних вопросов мужики тоже не задавали. Раз нам нужно столько соли, значит, у нас есть, куда её использовать. Оно же и так понятно, что на сотню рыл почти вагон — это очень много. Значит, торговать будем. А после того, как обрисовали картинку, во что теперь превратилась Сатка, даже ясно стало, куда часть этой соли пойдёт.

— А что там купить можно?

— Это уже не к нам, — махнул рукой Данилов. — Главное — там деньги можно получить. И медь, и золото. Занин, кстати, очень заинтересован в увеличении объёмов золотой монеты. Так что вполне можете ему и песочек, намытый в отвалах старых приисков, привозить. Оторвёт с руками! Не зря же Верхний Атлян называют ещё и Золотое.

Судя по тому, как внимательно выслушали предложение Вити, вполне реально, что ребята однажды явятся в Сатку с мешочками золотого песка. И ещё одну подсказку они им дал.

— В Сатке и Бакале, в отличие от нас и Бердяуша, остро стои́т вопрос с топливом для техники. На этом тоже можете заработать. Но давайте договоримся на пороге: дальше вы пока со своим бензином и соляркой не лезете. Впрочем, у вас и мощностей для этого не хватит.

— Да откуда ты про наши мощности знаешь? — попытался обидеться Музыкин.

— Я знаю про то, какую долю низкооктанового бензина и смеси солярки и керосина можно получить с тонны нефти. И сколько остаётся мазута, который элементарным 'самогонным аппаратом чеченского типа' на пригодное для использования топливо не перегонишь. Но можем помочь и в этом вопросе.

Он так и не раскрыл роли Картажа в нашей делегации, из его уст всё звучало так, будто у нас уже есть готовое решение. Как у нас на Донбассе говорят, хорошие понты — второе счастье. По крайней мере, атлянские 'купились'.

— Так помогите! Рассчитаемся, чем можем.

— Это, Гена, в наших условиях уже высокие технологии, передача которых стоит очень больших денег. Но подсказать, как улучшить техпроцесс перегонки, я думаю, мы сможем без всякой оплаты, если вы не будете возражать против того, чтобы мы прокатились на Ленинск и посмотрели, как ваши 'самогонщики' организовали дело.

— Ты и в этом 'волочёшь'? Не зря тебя в школе хвалили как толкового пацана.

— Сейчас во всём приходится разбираться: производство встало везде, надо что-то выдумывать, чтобы совсем не остаться без чего-нибудь очень нужного. Вот ты про патроны говорил, а я надеюсь, что через месяц-другой мы отладим производство бездымного пороха для них. Так что обращайтесь, будем и его вам возить.

— Слушай, а вы бумагой не богаты? — вдруг поменял тему Музыкин. — Мы же школу запустили. И если учебники ещё у людей дома нашлись, то с тетрадками — полный швах.

— Четырёхсоткилограммового рулона на первое время вам хватит? А на тетрадки уже сами порежете.

— В обмен на соль или на что-нибудь другое?

— А чем вы ещё богаты?

В общем, говорили долго и плодотворно.

— Обидно, что столько усилий зря потратили на постройку блок-поста возле урал-дачинского перекрёстка, — расстроился Раиль Сунгатулин, когда мы уже решили разойтись. — Дорогу-то от бандюков вы расчистили.

— Не зря, — успокоил я его. — От этих очистили, но нет никакой гарантии, что новые не появятся. Отчаянных людей теперь много, кого-нибудь и может понести на 'подвиги'. Мы хоть и навели мосты с ближними соседями, а дальних запугали тем, что у нас в Порогах обитают сплошь отморозки, помешанные на минировании окрестностей, но свой блок-пост на въезде в посёлок не снимаем. И ещё долго не снимем. И машины с товарами даже в Сатку и Бердяуш без вооружённой охраны не отправляем.

А секрет с водой, на который намекал Пуресин, раскрылся просто. Уже в сумерках, повернув к Урал-Даче, Витя остановил машину буквально в двухстах метрах от перекрёстка.

— Берите баллоны, пойдём воду Вовке набирать.

И вывел нас к родничку с чистейшей ледяной водой, бившему из земли в двадцати метрах от дороги. Не просто с чистейшей, а ещё и с вкуснейшей. Я бы сам в жизни не догадался о его существовании!

Виктор Данилов, 'Кипчак'

Переночевали нормально. Кое-какую мебель из пуресинского дома, конечно, уже подрастащили, но Вовка особо не обижался на односельчан, старых и новых. Решение сюда не возвращаться они с Риммкой уже приняли, и, как я понял, дом свой он уже воспринимал как брошенный. Единственное серьёзное неудобство, которое я ощутил очень остро, это отсутствие электричества: Пуресин забрал свой резервный генератор ещё в прошлый приезд, и нам пришлось ужинать при фонариках.

Позавтракали приготовленным Людой ещё вчера варевом (особо её восхитила наша 'консерва' из вываренного в масле мяса) и стали собираться в Атлян. Уже двумя машинами: я, Шерстнёв и Картаж на моём 'Патриоте', а Рощин, Киселёв и Опарин, водитель 'Камаза', на грузовике. Мой дядюшка отвечает за обмен товарами, а Андрей будет у них типа охранником. Ну, плюс ещё помочь в чём-нибудь, если потребуется. А мы... Нам дорога на Ленинск. Сопровождать нас туда, несмотря на выходной, вызвался Сунгатулин.

Выходной — понятие растяжимое. Как я понял, тут у них, как и у нас в Порогах, тоже действует понятие 'производственная необходимость'. Оно и понятно: школа-то одна, старая советская производственная закалка. И раз уж договорились съездить, то Раиль, отдежуривший на блок-посту, сел в мою машину, когда мы убедились, что наш грузовик встал под загрузку.

Дорога между Атляном и Ленинском, сколько я себя помню, никогда не была хорошей. В классе первом или втором моему деду зачем-то понадобилось по ней проехать, и он матерился беспрестанно, пока продирался эти двенадцать километров. А меня, сидевшего рядом с ним на капоте двигателя автобуса 'Уралец' (самое козырное место, которое стремились занять все пацаны, но обычно уступали мне, потому что меня укачивало, если я не видел перед собой дороги), настолько впечатлила торчащая из раздолбанных бетонных плит арматура, что я запомнил эту дорожку на всю жизнь. С тех пор её пытались отремонтировать, покрыв тонким пятисантиметровым слоем асфальта. Но было это так давно, что асфальт местами выкрошился, обнажив столь памятные мне прутья арматуры, а пару километров, начиная от М5, и вовсе засыпали землёй уже поверх асфальта. И теперь уже я почти беспрестанно матерился, стараясь не влететь в какую-нибудь колдоё*ину и не пропороть шину.

'Нефтеперерабатывающий завод', как я и ожидал, расположили на территории нефтеперекачивающей станции, но чуть в стороне от гигантских резервуаров с надписями 'Транснефть' на боках. Семь — диаметром метров сорок пять и четыре — двадцатиметровых. Объём каждого измеряется даже не цистернами, а эшелонами нефти. Не все, конечно, заполнены 'под завязку', как пояснил Сунгатулин, но это такой стратегический запас, что им можно пользоваться десятилетиями. И меня реально порадовало то, что на объекте налажена неплохая охрана. По крайней мере, за забор нас пропустили только безоружными и после сверки со списком, предъявленным Раилем. И охрана вооружена не битами и мачете, а серьёзным оружием — 'Сайгами' и СКС. Видимо, переданными из колонии.

Зато пара 'чеченских самоваров', коптящих на огромной парковке для грузовиков, вызвала настоящий шок у Поля.

— Это — нефтеперерабатывающий завод??? — округлил глаза француз. — И он производит бензин и дизельное топливо???

Но он быстро нашёл общий язык с 'мастером', обслуживающим самодельные установки, хотя у них и возникли некоторые трудности в понимании технической терминологии. Впрочем, 'к общему знаменателю' два технаря, понимающие о чём идёт речь, в конце концов, пришли. И, судя по выражению лица 'мастера', я понял, что моё обещание дать рекомендации по улучшению работы 'НПЗ', мы уже выполнили.

— Ну, ты, Витька, красавец! — хмуро глянул на меня Музыкин, когда мы вернулись в Атлян. — Прямо из-под носа увёл специалиста по производству патронов!

— Какого специалиста? — поднял я брови.

— Да не ломай комедию, — с досадой махнул рукой Генка. — Женщину, которая вам порох сделала. И из чего? Из обосранных бумажек! Ту, что вы в начале зимы с Урал-Дачи вывезли.

— Ну, извини! — развёл я руками. — Если бы вы подсуетились и раньше нас зэков и своих говнюков перебили, она бы вам досталась. А так — кто смел, тот и съел.

Сука! Я ведь всем перед поездкой строго-настрого приказал держать язык за зубами, не болтать, что у нас происходит, чем мы живём, какие проекты реализуем. Именно так и говорил: атлянские нам друзья, но есть вещи, о которых совершенно не обязательно знать даже им.

— Нефтяника своего тоже у нас свистнул?

А это уже проверка. Если Музыкин знает, что Картаж специалист по нефтепереработке, то уж откуда он взялся в Порогах, тоже в курсе.

— Нет, Гена. Поль к вам вообще никакого отношения не имеет. А ты мне и на него претензии собираешься выставить?

— Да не претензии это, Витя. Я просто расстроился, что вы смогли, а у нас нет возможности самим изготовить порох. Мне же школьная химичка объяснила, какие вещества нужны, чтобы нитропорох получился более или менее стабильным. Не повезло нам, не досталось поезда с этими грёбанными кислотами. Лучше скажи, что высмотрели на нашем топливном производстве?

— Мужик, который там руководит, лучше меня расскажет, как ваши 'самовары' усовершенствовать.

— Добро. Когда вас за следующей партией соли ждать?

— Не вздумай выяснять, кто проболтался, — зашипел на меня Макс, когда мы простились с Музыкиным, и я пошёл к нашим, чтобы дать команду возвращаться на Урал-Дачу. — Только хуже сделаешь. Вообще молчи об этом до самых Порогов.

Мне только интересно: по дури кто-то болтанул, или специально, чтобы вбить клин между нами и Атляном?

Мой дядюшка находился в приподнятом настроении. И в прямом смысле, и, судя по амбре, в переносном. Нет, этот гадить не будет. Если только спьяну ляпнул. Где только он, зараза, эту выпивку находит? Хотя, конечно, для него, знающего пол-Атляна, это не проблема.

— А помнишь, Витёк, как мы тут в озере купались? Батя частенько вон там, как раз возле этой кафешки, нам автобус останавливал, чтобы мы могли поплавать. Может, завернём? А, Витька?

— Не холодно ещё? — засомневался Шерстнёв, которого из-за его роста только на переднее пассажирское сиденье и можно садить.

— Нормально! — включил я левый поворотник (инстинкты, бляха! Да и едущему сзади 'Камазу' надо знак дать, что мы зарулим к кафе), — Уже с неделю стоит тепло за двадцать градусов, вода уже должна прогреться.

А ведь действительно захотелось освежиться, поплавать в озёрной воде. Ну, Рощин, ну, провокатор!

— Что случилось? — приоткрыл пассажирскую дверь Киселёв.

Нет, Андрюха тоже не может. Он же с нами почти с первого дня. По крайней мере, в Порогах — точно! И в деле проверенный. Не раз по делам посёлка мотался, ни разу не подвёл.

— Купаться будем, — усмехнулся я.

— О! Это дело! Рудик, вылезай, жопу мыть будем!

Водитель грузовика, мужик 'под полтинник', серьёзный, вдумчивый. Ему, вроде, тоже ни к чему нам гадить. Сошёлся с вдовушкой из Романовки и перетащил её к нам. Если бы ему что-то у нас не нравилось, то ушёл бы к ней в её дом. Ан, нет. И её среди зимы перетащил, и её хозяйство перевёз. Он и по природе неразговорчивый, а уж чтобы кому попало про наши дела болтать... Тем более, после моего предупреждения.

— Сделай морду попроще, — буркнул Макс. — Иди, купайся. Я первым машины покараулю.

— Пашка, раздевайся! — реготал дядюшка, раздеваясь.

— Там же холодно! — округлил глаза Картаж.

— А как бы ты, Иностранный Легион, с нами воевал? Нет уж! Попал в Россию — привыкай к её климату! Или ты врёшь про то, что у тебя русская бабушка? Не врёшь? Значит, будь, как русский.

На 'слабо' берёт, собака!

— Вы как хотите, а я трусы мочить не буду, — с озорной усмешкой глянул на молодёжь Димка. — Что мне потом: с мокрой сракой ходить? Ух-ух ух!

Он присел в воду, чтобы не топать, пока дно не уйдёт из-под ног, и поплыл.

— Нормальная вода! Градусов семнадцать.

Вполне нормальная. В Тургояке детишки и в четырнадцать плещутся.

Я и оглянуться не успел, как Андрей и Поль уже пытались догнать Рощина. Я-то далеко не заплывал, хотя плаваю на километры: башка забита вовсе не развлекухой, как у молодняка и 'примкнувшего к ним' Димки. Чёрт, такая мелочь, всего лишь отвлеклись от не самых радужных реалий нашего нынешнего бытия, а люди уже радуются, как дети.

— Иди, окунись, — подошёл я к Максиму, улыбающемуся на ступеньках бокового выхода кафе. — Действительно хорошая вода. Бодрящая, но не холодная.

— Тогда держи ружжо, — вручил он мне свой 'калаш'. — И ещё раз говорю: сделай вид, будто ничего не произошло. Насторожишь стукачка, и я его вычислить не сумею.

— Ни один мой знакомый из Бизерты не поверил бы, что я купался в двадцать три градуса в семнадцатиградусной воде! — сияя от счастья объявил подошедший ко мне Поль, тёмные волосы которого от воды выглядели и вовсе чёрными как смоль. — Здесь всё совсем по-другому, не так как у нас в Африке или даже во Франции.

Тоже мне открытие!

— Кажется, это к нам, — кивнул Беребер в сторону поворачивающей к заброшенному кафе машины и потянулся к стопке своей одежды, поверх которой лежал его автомат.

— Это машина Раиля, — успокоил я его, но руку с рукоятки управления огнём 'калаша' не убрал.

— Хорошо, что я вас тут перехватил, — улыбнулся Сунгатулин, но его глаза остались серьёзными. — Тебя, Витя, очень хочет видеть Музыкин.

— Так ведь мы с ним всего час назад расстались.

— Ну, знаешь ли, за час может много событий произойти. Ребята пусть едут на Урал-Дачу, а ты садись в мою машину. Я тебя потом, как разговор закончим, отвезу туда.

— Случилось что-то? — бегом взлетел от воды в горку Макс.

— Не знаю. Что-то Музыкина срочно пробило со мной поговорить.

Шерстнёв оценивающе глянул на Раиля, на меня, и кивнул.

— Буду на связи. Извести, что и как, — протянул он руку за ключами от 'Патриота'.

Костя Данилов, 'Кот'

За зиму и весну в дом олькиной матери кто-то наведывался. И не один раз. Простенький подвесной замок на хлипких петлях просто сорвали гвоздодёром, и он теперь болтается на дверях. Хорошо, хоть двери в избу не оставили открытыми и стёкла не повыбивали. Так что мы с мальчишками — Вовкой, Серёгой и Юркой — протопили очаг, чтобы прогнать сырость, и спокойно разместились в домишке. Я по-королевски на кровати покойной матери Ольги, Юрка, самый старший из веселовских парней, на кровати Оли, а малы́е на разложенном диване.

Ну, как малы́е? Вовке семнадцать, а Серому шестнадцать. Но по сравнению с девятнадцатилетним Юркой и, тем более, со мной, конечно, они малышня.

Оля написала мне целый список всякой домашней мелочи, которую я должен привезти с Урал-Дачи. Ну, там, всякие сковородки, тарелки, скалка мясорубка. Долго всё перечислять. Половины необходимого в доме уже не оказалось. Пришлось высматривать в домиках дачников, куда нас с ребятами отправил Пуресин, у которого свои интересы к поездке на Урал-Дачу. Ему больше инструмент нужен. И не только лопаты, вилы, мотыги-тяпки, но и напильники, тиски, ключи, отвёртки и прочее.

Но занимались они этим только половину первого дня нашего пребывания здесь. Утром следующего, когда мы явились к коттеджу Пуресина, он обратился к ним.

— Дело тут такое. Ко мне местные бабки приходили по старой памяти. Я им когда-то огороды пахал, а теперь некому. Обещают хорошенько покормить и ещё продуктов дать, если вы им закончите огороды копать и картошку посадите. Возьмётесь? Работы на целый день, но зато и картошки дадут, и пирожками накормят, и куриным супчиком.

Пацаны начали переглядываться, но на них тут же прикрикнула Люда:

— Чего встали-то? Привыкайте к тому, что никто вас просто так кормить не будет. Быстренько поскакали еду зарабатывать!

Командирша! И ведь главное — никто не посмел вякнуть против.

Сама же она по-деловому принялась вытрясать из дяди Володи продукты на обед для всей нашей 'бригады'. Не девка, а огонь! Не сомневаюсь в том, что она себе хорошего мужика 'оторвёт', хоть будет 'с прицепом' и уже сейчас страшнючая из-за своих шрамов от ожогов.

А мы с Ярулиным и Пуресиным занялись загрузкой его 'колуна'. И разговорами с немногими оставшимися деревенскими жителями и 'новосёлами', перебравшимися на Урал-Дачу из Атляна.

Зима, конечно, здесь прошла очень тяжело. Мёрзли, обмораживались, болели, скот умирал из-за промерзающих коровников. Ста́ек, как здесь принято их называть. Но обошлось без голода. Может, потому что кое-кто из старух до весны не дожил, продуктов людям и хватило. Тем более, не 'жались', делились друг с другом запасами. Тех же самых коров, простывших в холодной стайке, не доводили до падежа, а сами резали, когда становилось ясно, что 'бурёнке' уже ничем не поможешь. Дров навалом: домов-то брошенных много, разобрать забор или старый сарай — и топи печку круглые сутки. А так и приходилось делать, когда морозяки 'загнули' под пятьдесят. Кур, новорождённых телят (а иногда и взрослых коров) в протапливаемые бани или даже в дома перегоняли...

С огородами, конечно, затянули в сравнении с прежними сроками. Всё-таки зима была холодная и необычайно снежная, так что далеко не все успели огороды вскопать. И вообще — даже до войны некоторые не особо торопились сажать картошку до середины мая. Особенно на той улице, что примыкает к речке: там земля поздно просыхает. Но после такой жуткой зимы все норовят побольше, побольше земли вскопать. Не под картошку, так под всяческие морковки/редиски/репки, лучок/чесночок/укропчик.

— Семена́-то где взяли? — удивился Виталий.

— Так мы ещё осенью поняли, что теперь их негде будет купить. Вот и запаслись тем, что у себя выросло. А для всякой свёклы и капусты с морковкой наскребли уж по старым запасам. И на семена по чуть-чуть морковок и редисок с прошлого года сохранили, чтобы их нынче в землю воткнуть. Огуречные и помидорные семена — тоже свои. Парники сложим, теплички подлатаем, и будут нам овощи.

На 'пришлых', конечно, косились. Хорошо бабульки запомнили, как тут прошлой осенью покуролесили уголовнички. Но теперь их опекали из Атляна, 'колонистское начальство', как они говорят, и за справедливостью есть куда обратиться.

Ещё одна причина, по которой все стараются 'захапать' побольше земли под посадку, кроется в том, что надо будет покупать муку, сахар, растительное масло.

— Пенсий-то больше не платят, вот и придётся часть урожая продавать. Ну, а вы-то там как?

Особенно терзали Пуресина. Виталий для них совсем чужой, а я — середина на половину. Отца кое-кто помнит, бабушку помнят, а меня...

Наши, ездившие в Атлян и на Ленинск, вернулись во второй половине дня взъерошенные. И без крёстного, которого на полпути зачем-то вернули в Атлян. Шерстнёв пытался успокоить людей, но дядька Дима привычно матерился и грозился 'разнести весь Атлян, если они Витьку хоть пальцем тронут'. Чуть притих он, лишь когда лёлька действительно вышел на связь и сообщил, что у него всё в порядке, и с Музыкиным, нынешним атлянским головой, они действительно обсуждают 'серьёзные вещи'.

Связь была хреновая. Мы хоть в такие поездки и берём двадцатисемимегагерцовые рации, которые 'бьют' на восемь-девять километров, но только на равнинной местности. А между Атляном и Урал-Дачей есть пара небольших горушек. Зато, видимо, сработала как пассивный отражатель вышка мобильной связи, стоящая неподалёку от дороги на окраине посёлка Горный. Или 'Подсобного хозяйства', как его называют в Атляне.

— Когда приедешь? — задал вопрос крёстному Макс.

— Не знаю, — удалось понять сквозь шипение и хрипы эфира. — Как закончим — свяжусь.

Вечером обалдевшие веселовские пацаны притащили своей 'атаманше' полмешка проросшей картошки, с десяток яиц и пару пирожков. А утром Людка объявила Максу и крепко невыспавшемуся крёстному:

— Мы тут останемся. Хотя бы на время. Вы же не в последний раз сюда приезжаете? Вот и уедем с вами, если здесь не приживёмся.

Виктор Данилов, 'Кипчак'

Сунгатулин тоже не знал, что за муха укусила Музыкина.

— Я уже собрался домой идти, когда он выскочил из кабинета, увидел меня и потребовал срочно ехать за тобой на Урал-Дачу. Может, ему кто-то позвонил...

К счастью, матюки не совсем протрезвевшего даже после купания Димки Рощина он пропустил мимо ушей. Дядюшка разошёлся и грозил порвать в клочья и Раиля, и начальника колонии, если кто-то меня обидит. Это, разумеется, вольный пересказ его речей, которые мне пришлось обрывать глоткой. Но бывший 'афганец' одно время начал злиться, и дело вполне могло перерасти в формулу 'слово за́ слово, членом по́ столу'...

В колонии как раз собирались менять электронную АТС на новую, когда началась война. Точнее, расширять число абонентов. Старая телефонная станция, естественно, сгорела от электромагнитного импульса ядерного взрыва, а новая в момент взрыва лежала в железном шкафу у 'связистов'. Потому и 'выжила'. А когда запустили генератор, питающий электричеством административное здание колонии, поменяли и пластиковую коробку АТС. На мечте удвоить абонентскую базу пришлось поставить крест, но хоть какая-то телефонная связь в посёлке появилась заново. Раиль говорит, что со временем, может, и этим летом, должны протянуть линии к обоим блок-постам на трассе М5 и в Сыростан.

Геннадий, едва ему доложили о моём появлении, вырвался в приёмную, напяливая на свою крупную голову форменную фуражку, и скомандовал:

— Поехали, Раиль. В школу поехали!

— Так у меня же выходной сегодня после суток на блок-посту.

— Вот отвезёшь нас туда, и вали отсыпаться. Надо будет его везти на Урал-Дачу — вызовем. Но часа четыре, как минимум, у тебя есть. Даже если раньше закончим, я Виктора голодным не отпущу. Уж от школы-то до моего дома мы и пешком дойдём.

Хм... Обнадёживающее начало! А то я, пока ехал до Атляна, уже ТАКОГО нафантазировал.

Ехать до школы всего две минуты. Можно было бы и быстрее, но после весны в низинке за гаражом колонии, на крыше которого, сколько я себя помню, всегда растут одна-две молодые берёзки, 'слез' асфальт, а у пешеходного перехода перед школой устроен 'лежачий полицейский'. Но за эти две минуты Гена успел обрисовать картину.

— Наш новый школьный физик — из машгородовских — собрал и недавно запустил радиостанцию. И сегодня связался с таким же фанатом из Нижних Серго́в. Слышал про такой городок?

'Машгородовский' — значит, скорее всего, бывший сотрудник ракетостроительного КБ имени Макеева, 'благодаря' которому Миасс и стал целью американского ядерного удара, или НПО Электромеханики, некогда разрабатывавшего и выпускавшего системы управления ракет. Наверняка электронщик, раз соорудил радиостанцию: даже в советские времена радиоспорт был очень развит в северной части Миасса, где жили сотрудники этих оборонных предприятий. А коллективная радиостанция UK9ABA гремела на всероссийских соревнованиях радиолюбителей.

— Да, километрах в ста юго-западнее Ёбурга.

— Неприятные дела там происходят. Я посчитал, что нам было бы неплохо вместе с тобой послушать это и обсудить ситуацию.

Пока Раиль торговался со своим начальником за время, которое он может поспать, я закурил (после ранения делаю это очень редко, только когда надо нервы успокоить) и осмотрелся.

Школа, родная школа, где я проучился первые три года. Монументальный одноэтажный бревенчатый сруб, к которому где-то в самом конце 1960-х пристроили двухэтажное кирпичное 'дополнение'. Когда я учился, весь первый этаж этой пристройки занимал интернат. Два класса, переоборудованные в спальни для мальчиков и девочек, один так и оставили классом, где мы делали домашние задания, а гардероб превратился в кухню и столовую. Теперь в окошко видно, что в помещениях интерната идут уроки малышни. Позже узнал, что из-за суровой зимы весной пришлось увеличить число уроков, чтобы уложиться в школьную программу.

'Парадное' крыльцо на торце одного из старых школьных крыльев обветшало, вместо него в углу Т-образного здания соорудили новое, выходящее прямо ко входу в полуподвальное помещение школьного спортзала. Крошечного, тесного, но служащего с самого момента открытия школы.

Из-за школьного здания торчит высокая круглая железная труба. Это что-то новенькое. Видимо, после остановки поселковой котельной пришлось 'извращаться', чтобы отопить школу. Такая же самодельная труба, но гораздо меньшего диаметра и высоты торчит из крыши отдельного домика, где когда-то был автокласс, а в тесной каморке рядом с классом жил местный 'чудик'.

В самом начале 1970-х в Атлян по распределению попал выпускник какого-то московского вуза. Как бы не МГУ (а что? Учительница русского языка и литературы, теперь живущая в Израиле, точно заканчивала Московский госуниверситет). Преподавал математику он всего пару лет, после чего перешёл на должность завхоза. Так и не женился, жил очень нелюдимо, но в конце недели обязательно бегал по трассе М5 до Златоуста. Сначала туда и обратно в один день, а потом — с ночёвкой.

Теперь рядом от его 'логова' к высокой, метров двадцать, если не больше, радиоантенне (труба-'сотка' на растяжках и со 'штырём' на вершине) тянется чёрный кабель.

— А этот, 'бегун', всё ещё тут живёт? — поинтересовался я у освободившегося Геннадия.

— Борис Самуилыч-то? Нет. Он же на выходные всегда в Златоуст бегал. Там и сгинул, когда город накрыло бомбой. Теперь здесь живут две семьи: школьный физик, бывший на даче, когда в Миассе рвануло, и женщина с ребёнком. У нас же с жильём совсем плохо стало, когда в посёлок нагрянула куча беженцев, вот и распихивали людей в каждую свободную каморку, чтобы всех не держать в бараках колонии.

Где-то внутри школы послышался звонок.

— Ну, пошли! — скомандовал Гена с улыбкой. — А то нас сейчас затопчут.

Но войти так и не успели. На крылечке появилась женщина лет тридцати, довольно симпатичная, и замерла.

— Это вы?

Смотрела она на меня, и я улыбнулся.

— Я. А мы где-то встречались?

Лицо действительно показалось мне знакомым, но вспомнить, где я её видел, я не мог.

— Помните, когда вы в Миасс приехали, вам 'скорую вызвали'? Мы с Аней... с Анной Михайловной Щукиной тогда на вызов приехали. Её-то уж вы должны помнить!

Теперь действительно вспомнил, но очень смутно. Мне тогда, если честно признаться, было несколько не до рассматривания женщин, пусть и довольно сексуальных: температура, слабость, двое суток без сна...

— Господи, как жалко-то, что Аня пропала! А мы вот уцелели с дочкой, потому что в тот день в лес поехали.

— Почему пропала? Жива она, здорова. И Любаша с Артёмом с нами живут.

В глазах женщины что-то мелькнуло, но я не успел понять, что именно: она расплылась в улыбке и бросилась мне на шею.

— Правда? Как я рада-то! Вы, насколько я помню, Виктор? А я — Валерия, Лера Иванова. Мы с Анечкой несколько лет вместе проработали. Как она? Где вы теперь?

— Ну, ладно, — улыбнулся Генка. — Когда наобнимаешься, заходи. Только не перепутай: тебе не направо, а налево. В хорошем понимании этого слова.

Вот зараза! Подколол всё-таки. Значит, тоже обратил внимание на то, что Лера весьма неплохо сложена.

Я за рассказом о наших приключениях уже докуривал следующую сигарету, когда Лера объявила.

— А вот и моя дочка уроки закончила! Света, это дядя Витя, муж тёти Ани Щукиной и папа Любаши. Светочка, они тоже живы, живы! И тётя Аня, и Любаша, и Артём. Их в тот день тоже не было в Миассе.

При упоминании о 'том дне' в глазах ребёнка появился ужас.

Любовник Валерии вывез их на рыбалку на один из разрезов на речке Атлян. Сам ядерный взрыв они, к счастью, в отличие от мужчины, не видели: находились внутри домика. А он ослеп и умер в течение трёх или четырёх дней.

Машина, на которой тот привёз их в рыбацкие домики, не заводилась. Видимо, электромагнитным импульсом сожгло всю автоэлектронику. Семья узбеков, 'караулившая' озеро и вначале очень сильно растерявшаяся, стала поглядывать на задержавшихся 'гостей' как на нахлебников. И Лера с дочерью пешком ушли в Атлян, где уже закончилась 'войнушка' с уголовниками.

Шли по дороге, усеянной трупами тех, кто пытался убежать из западных пригородных посёлков Миасса — Известкового и Мелентьевки. Так что ужасаться Свете было чему, вспоминая эти дни.

— Закончите с Геннадием Васильевичем, заглядывайте к нам. Разносолов не обещаю, но чаю попьём, поговорим.

Бывший автокласс разделён на три части перегородками, сколоченными из разношёрстных досок, явно ещё недавно бывших чьими-то заборами. Прямо на входе — небелёный очаг с плитой, кухонный стол и пара разнобойных шкафчиков для посуды, школьные стулья с обломанными спинками. Из этой крошечной кухни две двери, одна из которых открыта. Сквозь неё видно мужика лет пятидесяти перед жутковатого вида нагромождением радиодеталей в незакрытом корпусе. Гена сидит на кровати.

— А вот и наш Виктор...

— Георгиевич, — подсказал я, и протянул руку хозяину.

— Владимир. Можно просто Володя.

— Докладывай, Владимир Александрович.

Лера Иванова

Как же я завидую Ане! Не только избежала этого кошмара с ядерной бомбардировкой, сохранила детей, но и любимого мужика около себя удержала. А я...

С Игорьком, конечно, у меня только начала теплиться надежда на то, что он бросит свою грымзу и уйдёт ко мне. И тут — война. Хватило же у него мозгов смотреть на этот атомный взрыв! Дозу облучения он должен был получить небольшую, я-то гражданскую оборону проходила, знаю. Скорее всего, дело было в болевом шоке и обострении какой-то старой болячки. Ну, и переживания, конечно. Может, с женой он и не очень ладил, но детей любил. Да и ослепнуть в одно мгновение — тоже жутко. В общем, открылось желудочное кровотечение, и всё...

Они сейчас в спальне Проваторовых, возле рации беседуют, а я села на наш со Светкой диван и реву, как идиотка.

— Мама, он тебя обидел? — нахмурилась моя радость.

— Нет, Светочка. Я плачу от радости, что тётя Аня нашлась, — соврала я.

Не рассказывать же моей второкласснице, что мне себя жалко, свою бестолковую судьбу. Того, что счастья так и не смогла найти. И ведь не дура, не уродина какая-то.

Вот и пришлось, чтобы ребёнка не расстраивать, утереть слёзы и сопли и идти разогревать дочке обед.

Электричества у нас не хватает, никакие электроплиты и электрообогреватели не используем. Приходится два-три раза в день разжигать огонь в очаге. У проваторовских погодков, которые учатся последний и предпоследний год, ещё по два урока, и Наташе, чтобы их покормить, достанется уже горячая плита. А я, пока огонь развожу, хоть чуть-чуть от жалостливых мыслей отвлекусь.

Электричества не хватает... Сегодня слух прошёл, что нам привезли мощный дизель-генератор, так что теперь полегче станет. По крайней мере, зимой на освещении не придётся экономить. И ещё домов пятьдесят к электросети подключат. Не Виктор ли этот генератор привёз? Говорили, что откуда-то издалека его доставили.

Из спальни Володи и Наташи доносятся мужские голоса и шипение динамика радиостанции. Что-то важное случилось, судя по напряжённым интонациям. А Наташа, женщина лет сорока пяти, бесшумно, мышкой снуёт из кухни в детскую и обратно. Даже не верится, что такая крупная женщина может так тихо передвигаться. Обычно её властный голос (особенно — когда она 'наставляет на пусть истинный' своих поздних сына и дочь) слышен даже в нашей каморке. Но не сейчас.

— Мам, я погуляю? Мы с Юлькой и Гульнарой договорились...

— А уроки когда делать будешь?

— Ма-а-ам, ну, завтра же воскресенье.

— Ладно, иди. Только в лес не суйтесь: там клещей полно.

Уже и Саша с Валей Проваторовы из школы пришли, а переговоры по радио всё идут. Да что же там стряслось-то?

Ну, наконец-то!

— Виктор, зайдёте чай попить? — выскочила я.

— Почему только чай? — наконец-то подала голос Наташа. — Мы сейчас с Лерой быстренько сообразим что-нибудь посущественнее. И для сугрева кое-что найдётся.

— Не сейчас, девушки, — осадил нас Музыкин. — Я свою Нину уже предупредил, что нашего гостя надо будет накормить. Она, наверное, уже нас заждалась. А уж после того, как мы покушаем, поговорим, я его и уступлю вам. Если только он не скажет, что ему срочно надо на Урал-Дачу.

— А что, Виктор? Ты же говорил, что вы только завтра собирались выезжать домой. Вот и приходи к нам от Геннадия Васильевича. По нынешним временам гости — такая редкость, — присоединился к нашему натиску Володя и добавил с характерным акцентом. — Как говорят на Кавказе, гость в дом — счастье в дом! Нам же тоже по-нормальному хочется с тобой поговорить. А запозднишься — и спать есть куда уложить. Я специально дополнительную кровать в детской комнате установил, чтобы Наташе не мешать, когда я занимаюсь своей пайкой и радиоболтовнёй.

— Всё, всё, всё! — засмеялся Данилов (вспомнила его фамилию!). — Сдаюсь! Предупрежу своих по рации, чтобы не теряли, и приду.

Часам к восьми вечера, когда он вернулся от Музыкина (с лёгким алкогольным запашком), у нас с Наташей уже всё было готово: жареная картошечка, присыпанная зелёным лучком, выращенным на подоконнике, рассольник с мелко порезанной парой кусочков лосятины, тушёная с тушкой голубя, подстреленного из рогатки Сашкой Проваторовым, квашенная капуста, зелёный салатик из стебельков медуницы, 'барашков', мать-и-мачехи и листиков молодой крапивы. Ну и, само собой разумеется, 'коньяк', как называет Володя самогон, очищенный через древесный уголь и настоянный на каких-то корешках и щепках. Его он заработал, починив кому-то электрику в машине.

Только дохлебав рассольник, Данилов пообещал, что следующий 'караван' из Порогов привезёт пару тонн мороженной говядины.

— Часа за три, пока будем ехать, она не растает, — рассудил он, глядя, как наши детишки уплетают ужин.

Ел он мало, сославшись на то, что плотно покушал у поселкового 'головы', и часть тушёной капусты с кусочком голубятины даже переложил Саше: 'в его возрасте вечно есть хочется'. Зато дети уплетали приготовленные вкусности так, что за ушами трещало.

— Эх, кислица ещё не появилась, — сокрушалась Наташа. — А то я бы ещё и компот сварила.

А когда ребятишек отправили играть в школьный двор и перешли к употреблению горячительного, Витя рассказал об их жизни в Порогах и событиях, происходивших в окрестностях.

— Кошмар! Я думала, что мы живём впроголодь, — вырвалось у Натальи. — А выходит, что у нас в Атляне очень даже неплохо. Ну, в сравнении с Саткой.

— Сатка — тоже цветочки, если послушать, что в Екатеринбурге творилось, — нахмурился Проваторов. — Там, в Сатке, частный сектор всё-таки больше, чем капитальная застройка. А в 'столице Урала', когда закончились запасы на складах и базах, полный кошмар начался. Не все же догадались сбежать из города в сельскую местность. Не знаю, тысяч двести из полутора миллионов там выжили или нет.

— А давайте выпьем за то, что мы живы, и наши дети живы, — предложила я, и все взялись за разнобойные чашки, в которые Володя разливал свой 'коньяк'.

Если, как сказала Наташа, у нас очень даже неплохо, то в Порогах, как я поняла из рассказа гостя, и вовсе настоящий курорт. Он, чтобы нас не дразнить, не очень-то хвастался, но, как я поняла, и сахара у них достаточно, и мяса, если уж собираются нам целых две тонны привезти, и овощей на зиму сумели сколько-то запасти. Музыкин пообещал нам, беженцам, выделить землю на огромном поле, которое вспашут между Нижним Атляном и Верхним, как только закончат вспашку полей под пшеницу между горами Маяк и Круглица. Так что на следующую зиму мы тоже будем с картошкой и овощами.

Сейчас все что-то раскапывают. Даже школьники вместо уроков труда делают грядки в заброшенном школьном саду. И летом будут за ними ухаживать, а всё выращенное пойдёт на школьные обеды. В дополнение к тому, что поселковая власть выделит на питание школьников. Если бы не эти обеды, то ни мне, ни, тем более, Проваторовым, детей было бы не прокормить.

Стемнело, ребятня уже перебралась в детскую, где вскоре Светланка и заснула на наташиной кровати. Потом и Сашка с Валей объявили, что они ложатся, а нам было хорошо за столом на кухне. В кои-то веки, сытым и даже подвыпившим. Начал зевать и Володя, просидевший половину прошлой ночи у своей 'шарманки', и я предложила перебраться Виктору в нашу комнатку.

— Только надо Светку перенести, — поднялась я с 'табуретки' на железных ножках.

— Пусть спит, — скомандовала Наташа и хитро глянула на меня. — Надеюсь, вы вдвоём на одном диване не подерётесь.

Удалось, удалось ей одной репликой вогнать меня в краску. Хорошо, что единственная тусклая лампочка светила мне в спину, а Данилов не видел моего лица. Хотя, если честно, до наташкиного намёка у меня и в мыслях ничего не было.

Наша каморка досталась нам от бывшего школьного завхоза. Как я поняла, увлекавшегося спортом, если судить по старой-старой, ещё чёрно-белой фотографии, на которой был снят светловолосый улыбающийся юный очкарик с каким-то кубком в руках. Не знаю, как он тут прожил лет тридцать пять без единого окошка. В самые жгучие морозы, когда не только дети в школу не ходили, но и взрослые-то опасались выходить на улицу, это, конечно, было большим плюсом: в комнатке теплее. Но я всё равно летом попрошу кого-нибудь прорубить хотя бы небольшое окошко. Тем более, электричество часто отключает, и чтобы не спотыкаться в абсолютной темноте, я завела себе китайский 'ночник' на батарейке. Безделушка в виде свечки, в которой на тоненькой проволочке качается подсвеченная снизу пластиковая пластинка, создавая иллюзию пламени свечи. Вот при этой 'свечке' мы ещё немного посидели, пока Виктор не начал клевать носом.

Пока он ходил с фонариком 'по моим следам' в 'отдельно стоящее здание', быстренько переоделась в ночнушку. Подмыться толком невозможно, да и некогда, но, на всякий случай, хоть мокрой тряпочкой протереть. Хоть и не надеюсь, но нехорошо будет, если что-то получится. И подмышки, подмышки протереть, чтобы по́том не разило.

Боже, какая же я страшная стала! Рёбра выделяются, как клавиши на аккордеоне, грудь, всегда торчавшая вперёд, начала обвисать, 'мечта каждой женщины', плоский живот, обтянут не гладкой кожей, а какой-то рыхлой субстанцией, на ногах тоже первый целлюлит. Под одеяло! Срочно под одеяло, чтобы глаза мои не видели того позорища, в которое я превратилась!

— Витя, выключи ночник. Там на донышке переключатель...

Стукнул о тумбочку выложенный из кобуры пистолет, скрипнул под тяжестью мужского тела диван, брякнули о пол тяжёлые ботинки армейского образца, зашуршал снимаемый камуфляж, а спустя минуту на меня пахну́ло лёгким алкогольным амбре, смешанным с запахом табачного дыма.

— Спокойной ночи, — буркнула я, изображая огромное желание спать.

— Спокойной ночи.

И я действительно мгновенно заснула. Просто закрыла глаза и вырубилась. То ли подействовал употреблённый после долго перерыва алкоголь, то ли я наконец-то ощутила спокойствие из-за того, что рядом со мной, протяни руку, и вот он, оказался мужчина.

Проснулась от какого-то шевеления. Одеяло я куда-то запинала, ночнушка внизу задралась едва ли не до пояса, наверху сбилась на бок так, что голой грудью ощущаю тепло чужого тела. Правая рука поперёк широкой мужской груди, под бедром — чужие бёдра, а по нему ползёт вверх тёплая ладонь. Ну, что же ты замер? Выше, выше! Я подалась вперёд так, чтобы эта ладошка могла дотянуться до ягодицы. Может быть, даже туда, где всё уже намокло и ждёт прикосновения твоих пальцев.

Я то ли всхлипнула, то ли проскулила, как собачонка, когда сильные пальцы крепко, но не больно стиснули грудь, а влажная плоть раздвинулась, пропуская часть его тела внутрь меня. Господи! Только бы не заорать во весь голос на самом пике! Вот что творит с женщиной девятимесячное отсутствие секса! Проваторовы — взрослые люди, всё поймут и ни слова не скажут. А если Светланку разбужу и испугаю? Она и так только-только перестала кричать по ночам от того, что ей снится та мёртвая дорога к Атляну...

Чёрные стрелки стареньких электромеханических часов в свете ночника медленно, но неумолимо движутся по кругу.

— Одеваться пора. У Светки дурная привычка в выходные вставать в то же время, когда я её бужу в школу. В будни не добудишься, а как воскресенье, так она, ни свет, ни заря, уже на ногах. Представляешь, как мы будем выглядеть в её глазах в таком виде?

— Они в этом возрасте ещё и тебя проконсультируют, что женщина должна делать в постели с мужчиной.

— Не сомневаюсь, — вздохнула я. — Но у них это всё чисто теоретически, а вот когда маму с каким-то дядькой 'застукает'...

— Может, всё-таки ещё передумаешь? — вернулся он к теме, которую мы с ним уже обсудили.

— Нет, Витя. Мне Светку надо выучить. Спасибо, конечно, Анне Михайловне за то, что она такого высокого мнения о моих качествах медсестры, но... И, кроме того, ты же не бросишь её ради меня.

— Не брошу. Хоть ради тебя, хоть ради кого ещё.

— Я знаю. Нет. Я здесь останусь.

'Не по тебе дичь, высоковато для тебя летает'. Может быть, Анечка. Может быть. Да только добыла я эту дичь. Не специально, случайно, но добыла. А теперь отпускаю. Добровольно. Пусть себе и дальше летит в своей недосягаемой вышине, как тот журавль, а я уж, если снова доведётся, попробую не упустить из рук какую-нибудь маленькую, обычную синичку или воробышка.

Максим Шерстнёв, 'Провокатор'

— Значит, говоришь, этот ублюдок установил в Екатеринбурге единоличную власть и теперь подминает под себя окрестности? И откуда он только взялся на голову горожан?

Не знаю, что Витя вчера пил, но выглядит он не лучшим образом. Из категории 'в пьянстве замечен не был, но по утрам жадно хлестал холодную воду'. Глаза красные, под ними мешки.

— Избран всенародным голосованием, получил ровно треть голосов жителей города, — развёл руками Кипчак. — Им очень понравилось, как он боролся с наркотиками. А на самом деле, как утверждают злые языки, просто упорядочил торговлю ими, выжив всех 'сторонних' поставщиков дури, подмял её под себя. И я совсем не удивляюсь тому, что он сколотил серьёзную боевую силу: связи с мафией у него хорошие с давних пор.

— Демократ, фиг ли!

— Это всё вторично. Хуже, что он не просто засел в городе, а начал на деле добиваться создания 'Уральской республики', о которой мечтал Россель. Только не добровольно, как первый уральский губернатор, а военной силой.

— Ну, это тоже закономерно. Тех, кто за зиму не вымер, надо же чем-то кормить.

— Несмотря на то, что им самим жрать нечего...

Виктор попросил Людмилу налить ему ещё одну бадью чая.

Девушка даже как-то воспрянула, когда ни я, ни Данилов не стали возражать против того, чтобы она со своей 'бандой' остались здесь, в Урал-Даче. Пацаны с утра уже снова умчались вскапывать кому-то огород. Если ей удастся удержать молодняк, то всё нормально у них сложится, приживутся они здесь. Вовка Пуресин даже не против, чтобы они именно в его доме осели.

— А в том, что это именно бандюки, говорит то, как они действовали, например, в тех же самых Нижних Серга́х: быстро, нагло, жёстко. Никто и пикнуть не успел, как всех противящихся им раскатали из КПВТ бронетранспортёров.

— Откуда они их взяли? С вояками, что ли, спелись?

— Нет, Максим. С вояками, которые тут же после начала войны рассредоточились по запасным позициям, у них что-то вроде вооружённого нейтралитета. Ну, после попытки сунуться в танковый полк в Верхней Пышме, чтобы 'разжиться' танками и вообще оружием. Воякам, видите ли, команды не дали наводить порядок на российской территории, а самим это сделать им не позволяет российское законодательство. В самом Ёбурге и без того полно воинских частей, которые они могли 'пошерстить'. Например, артиллерийское училище, где каждому курсанту, как ты знаешь, приписан личный автомат. Училище, скорее всего, тоже из города вывели по сигналу полной боеготовности, но даже оружия, 'изъятого' у тех, кто остался караулить территорию, нам бы хватило, чтобы вооружить каждого в Порогах. А 'поставить на ход' какой-нибудь 'бэтр', застрявший в ремзоне, больших проблем нет.

— Но почему они сунулись именно на запад, а не в какую другую сторону?

Виктор смачно отхлебнул из большой кружки и посмотрел на меня как... на странного.

— На юг далеко не сунешься, там радиация от месягутовского взрыва и 'подарков', доставшихся Челябинской области. Да и нет там серьёзного сельхозпроизводства в самой Свердловской области. На севере Нижний Тагил и 'хвост' от бомбардировки Перми. На востоке немало воинских частей, с которыми свердловским бандюкам пока ни к чему конфликтовать. А на западе можно легко пробиться в глухой сельскохозяйственный угол Башкирии, где никто не окажет серьёзного сопротивления. И Ёбург будет с хлебом и мясом.

— А мы без хлеба и мяса.

— А мы без хлеба и мяса, — кивнул Кипчак.

— Ладно, давай это всё обдумаем по дороге, а потом ещё и обговорим на 'большом совете' у Скифа. Машину-то вести сможешь?

— Макс, бляха! Если я даже чуть-чуть недоспал, то не полторы сотни 'кэмэ', а всю тысячу смогу проехать! — обиженно фыркнул Виктор.

Домой ехали почти без опаски: дорогу мы 'расчистили', с веселовскими о беспрепятственном проезде договорились, после поворота на Куваши и вовсе начинается 'своя' территория. Посигналили мужикам, достраивающим форт на выезде на трассу, и попёрли на перевалы.

'Засада' веселовских пацанов пустовала, на Уреньге тоже ни души. Только когда я попытался предупредить по радио машины о том, что сделаем короткую остановку у блок-поста на повороте к Кувашам, не отозвался 'колун'. Но он без проблем полз сразу за нами, и, значит, с машиной было всё нормально.

— Ты чего рацию отключил? — напустился я на Пуресина после того, как мы перетолковали с охранниками блок-поста.

— Да не выключал я её! — фыркнул тот в ответ. — Андрюха заскучал и решил покрутить настройки, чтобы развлечься. А ты, наверное, именно в это время и вызывал нас.

— Извини, Макс. Ну, не думал я, что ты на безопасной территорией будешь с нами связываться, — развёл руками Киселёв. — Кстати, ребята говорили, что возле Южного сохранилось оборудование шиномонтажки. Будем забирать? Место у Володи в кузове есть, а у моей машинёшки уже колёса 'бить' начали, надо бы отбалансировать. И не только у неё.

— Оборудование, конечно, заберём, — вклинился в разговор Данилов-старший. — Но безопасной любая территория перестала быть ещё в августе прошлого года. Запомни это, Андрей.

— Запомню, — опустил глаза тот. — Больше не повторится.

— Ну, тогда поехали к этой шиномонтажке.

Оборудование действительно оказалось в идеальной сохранности. Даже инструмент не стырили. Так что, после часа возни с демонтажем, сбором мелкого хлама и загрузкой в кузов 'колуна', переехали к обезлюдевшим корпусам психиатрического диспансера: Киселёв напомнил, что там осталась масса старых матрасов, набитых ватой, крайне необходимой для нашего производства пороха. А в машинах есть свободное место.

— Смотри-ка, как старается загладить п*здюлину, полученную за баловство с рацией, — ухмыльнулся Данилов, когда мы снова тронулись в путь.

Но уехать удалось недалеко: минут через десять ожила рация.

— Провокатор Киселю. Макс, живот прихватило, сил нет терпеть. Давай остановимся.

Андрей мелкими шажками утопал в придорожные кусты и застрял там. Люди, не успевшие до этого попи́сать, уже давно сделали своё дело и расселись по машинам. И вдруг из кустов, где 'заседал' Киселёв, загрохотала автоматная очередь.

Реакция людей оказалось правильной: те, кто сидел со стороны, противоположной источнику стрельбы, мигом оказались снаружи. Прикрываясь машинами, они изготовились к обороне.

— Мужики, не стреляйте! Это я случайно зацепил спусковой крючок!

Случайно-то случайно, а оба ската камазовских задних колёс уже полуспущены.

— Твою мать! — вызверился водитель машины, загруженной десятью тоннами соли, когда увидел это. — Руки бы тебе, бл*дь, оторвать! Это же мне теперь час, как минимум, е*аться, чтобы переставить колёса и поменять пробитые камеры!

— Ну, извини! Хочешь, я тебе помогу?

Лицо Киселёва выражало полное раскаяние.

— Конечно, поможешь! Бери баллоник и откручивай гайки, пока я домкраты достаю.

Вместо часа возились полтора часа. В основном, из-за того, что Андрей никак не мог правильно установить стопорное кольцо, крепящее шину на ободе. Наконец, последняя гайка была закручена, а домкрат убран в ящик для инструментов.

Виктор удивлённо посмотрел на меня, когда я объявил по радио:

— Все Провокатору. Поворачиваем на Бердяуш.

Но я подал ему знак молчать.

— Потом объясню.

И опять вылез Киселёв.

— Как через Бердяуш? Там же придётся переезжать вброд Большую Сатку, а в ней радиация.

— Только грузовикам. 'Уазики' и через мостик проскочат.

— А если груз намочим? Это же радиация!

— Кисель, ты понял приказ? За безопасность конвоя отвечаем мы с Кипчаком. Исполнять! — отрезал я. — Командовать будешь, когда окажешься на месте одного из нас.

— Витя, посмотри в зеркало: 'колун' поворачивает или нет? Через эти грёбанные смотровые щели мне с моим ростом ни хрена не видно, — попросил я.

— Что-то происходит? — ожил на заднем сиденье Картаж.

— Пока нет, — успокоил его я, получив подтверждения Данилова о том, что все машины свернули на перекрёстке у Берёзового Моста. — Но автомат держи наготове.

— Сейчас или позже? — сообразил Виктор, в чём дело.

— Когда Урал вернётся из Сатки. Всё-таки без подтверждения такое закручивать не стоит, чтобы в очередной раз не ошибиться. Сколько раз мы с тобой уже лажались, делая скоропалительные выводы? Не забудь остановиться возле офиса.

Вадим Скуфеев, 'Скиф'

В чём мы полностью совпадаем с Витей Даниловым в вопросах стиля управления, так это в том, что нельзя орать на подчинённых. От этого будет только хуже: человек воспринимает крик как агрессию в свой адрес и, в лучшем случае, замыкается. А в худшем — начинает воспринимать тебя как личного врага и гадить тебе по мелкому. Нет, не ссыт в сапоги, как кое-кто мог понять, а просто подставляет тебя на мелочах. Поэтому я очень удивился, когда он по приезду из Атляна спустил собаку на Андрея Киселёва, того самого водителя грузовичка 'Красное и белое', присоединившегося к нам одним из первых.

— Ты тоже сдай автомат, — приказал он ему. — И хер ты его получишь назад, пока не сдашь экзамен на безопасное владение оружием. Ты представляешь, Вадим, этот расп*здяй, пока срал, умудрился нажать на спусковой крючок и расстрелять колёса 'Камазу'! Хорошо, никто из людей не пострадал. Убил бы долбо*ба! А ты, Димка, будешь принимать груз, проследи, чтобы этот засранец не только не отлынивал, разгружая 'зилок', но и перетаскал положенные на его долю две тонны соли. Если его опять срать пробьёт — пусть срёт, но потом — снова таскать! Займись, пока мы новости из Атляна обсуждаем. Закончу рассказывать — приду проверять, как он работает.

На удивление, Андрюха даже не возражал, изображая полное раскаяние и готовность подчиниться.

Зато за него лениво вступился водитель 'Камаза':

— Да чего ты к парню прицепился? Ну, сплоховал. Сам же говоришь, что никто не пострадал. Сам напортачил, сам и исправил.

— А ты бы помолчал, — огрызнулся Виктор. — Почему у тебя в наборе инструментов не оказалось кувалды? Чем бы вы орудовали, меняя колёса, если бы машины Пуресина с нами не было?

— Какая муха тебя в жопу укусила? — встрял в разговор Рощин. — Чего взбеленился вдруг? Всё же нормально.

— А если бы ты, дядюшка, поменьше языком трёкал, у меня в Атляне кое-какие проблемы не возникли бы.

Уже у меня в кабинете он совершенно спокойно попросил:

— Дай команду на КПП пропустить в караулку Андрея Томилина, чтобы он мог позвонить в твой кабинет.

— Что стряслось?

— Это пусть Макс докладывает. Он у нас 'контра', да и дошёл до всего куда раньше меня.

— Ясненько, — нахмурился я, выслушав Шерстнёва. — Как думаете, успеет Урал подъехать, пока вы свою спецоперацию по вздрючиванию Андрюхи крутите?

— А мы её чуть-чуть затянем, — засмеялся Кипчак. — Я же обещал проверить, как Киселёв отрабатывает провинность. Заодно и мыслями соберусь, чтобы складно рассказать про нефтяные дела и свои беседы с Музыкиным.

Телефонный звонок с КПП прервал рассказ Макса о поездке в Веселовку.

— Давай ему трубку, а я передам свою Провокатору, — разрешил я.

— Понял. Спасибо, Андрей... Сочтёмся! Пятьдесят килограммов соли в качестве подарка тебя устроит?.. Нет, не сейчас. Сейчас нам немного не до того. Да и не желательно тебе сегодня 'рисоваться' в посёлке. Завтра сами забросим. Привезём на базар и твою долю сразу выгрузим.

— Не многовато — полцентнера ценного стратегическо сырья просто так отдавать?

— Человек, между прочим, жизнью рисковал, — аргументировал свою щедрость Шерстнёв. — Ну, что? Зови!

— Кипчак Скифу. Ты там Киселя ещё не совсем загноил? Далеко он от тебя?

— Да что ему от моих слов будет? — фыркнул Виктор. — Вот он, рядом на камешке сидит, отдыхает, блин.

— Тогда заканчивай воспитательный процесс и веди его ко мне. Ему задание на завтра есть.

— Присаживайся, — кивнул я Андрею на свободный стул. — И рассказывай.

— А чего рассказывать-то? Сам не знаю, как получилось. И вину свою не скрываю.

— Что, говоришь, рассказывать? Ну, например, как так получилось, что пока ты шёл в кусты, у тебя автомат на предохранителе стоял, а как тебе из них выходить, он уже был снят с предохранителя, — пристально уставился на него Максим, сидящий рядом с водилой.

— Ну, не знаю... Наверное, зацепил случайно...

— Поведай, как получилось, что у тебя при этом патрон оказался в патроннике?

— Не знаю. Наверное, машинально затвор передёрнул, когда магазин вставил перед выездом...

— Хорошие отмазки! — усмехнулся Провокатор. — Непроверяемые. Тогда расскажи нам, как с тобой собирался расплатиться Демьян за то, что ты его навёл на наш груз?

— Какой Демьян? — забегали глазки Киселёва.

— Бывший подручный Гуси, которого не грохнули только потому, что он не оказал никакого сопротивления людям Малкова и объявил о том, что отходит от дел. В миру — Дмитрий Халезин.

— Нне знаю такого...

— Странно... А люди говорят, что он до войны в саткинском 'Красном и белом' работал завскладом. И видели тебя вместе с ним, когда ты в Сатку с нашими товарами приезжал. Это не с ним ты в скверике возле Дворца культуры беседовал, когда мы с Кипчаком к Челябе заглядывали?

После этих слов лицо Киселёва поменялось. Я поймал его взгляд, брошенный на окошко.

— Не убежишь, — покачал я головой. Если ноги об асфальт не сломаешь, то тебя дежурящий там Бербер подстрелит.

— Я правильно понимаю, что Демьяна ты предупредил о том, что мы возвращаемся, когда 'от скуки баловался рацией'? И после этого начал тянуть время, чтобы его люди успели собраться и устроить засаду.

— Да какую ещё засаду?!

Он уже понял, что отмазаться не сумеет, но ещё на что-то надеется.

— Обыкновенную. В выемке на перевале через хребет Сулея. Там, где за зиму столько снега накопилось, что он всё ещё тает, а проезд возможен только цепочкой, по одной машине. Мимо которой, как рассудил Демьян, мы никак не сможем проехать. И людей разместил так, чтобы наши машины расстреляли сверху, потому что хорошо знает: на крышах 'уазов' и 'зилка' брони нет, — спокойно, даже чуть лениво, объяснил Макс.

— Да что ты меня на пушку берёшь? — дёрнулся было предатель, но Витя кхекнул у него за спиной, давая понять, что следит за ситуацией. — Придумал про какую-то засаду...

— Не придумал. Полчаса назад она ещё была на месте. Сейчас вряд ли, потому что туда уже выдвинулись две группы, одна из Сатки, а другая из Бердяуша. Ты, кстати, не подумал, что 'колун', в котором ты ехал, тоже собирались расстрелять, чтобы не мешался?

И тут Андрей побледнел и сразу как-то поник.

— Не понимаю только, ради чего ты начал сливать информацию о нас Демьяну, — нахмурился я.

— А мне надо было молиться на тех, кто меня ограбил? — зло посмотрел на меня Киселёв.

— Можно с этого места поподробнее? Поделись страшной тайной, кто же тебя ограбил?

— Ты уже забыл, как у меня перед носом пальцами вертел? 'Либо добровольно всё отдавай и уё*ывай, либо пристрелим и всё равно заберём'.

Ах, ты ж сучок драный! Не шкуру свою ты спасал, драпая с парковки у Берёзового Моста, 'богатство', загруженное в кузов грузовичка 'Красное и белое', пытался хапнуть! И рассказывать, что ему, идиоту, жизнь спасли, перехватив его по пути в лапы атлянским бандючкам, бесполезно. Он уже вдолбил себе в голову, что с содержимым будки своего 'Исудзу' мог бы стать кумом королю, сватом министру.

— Знал бы, что ты окажешься такой гнидой, действительно там, на границе Европы и Азии, пристрелил бы... Хотя, ещё не поздно.

— Ну, так пристрели! — зло посмотрел на меня Киселёв. — Только вам, сукам, тоже скоро не поздоровится.

Я потянулся к кобуре.

— Подожди, Вадим. Не торопись. Он нам ещё нужен живым. Пусть посидит пару дней в подвале гостиницы, подумает, вспомнит. И расскажет не только про то, когда, кому и про что стучал, но и от кого и когда нам не поздоровится.

— Ничего больше не расскажу, — нагло глянул на Макса говнюк. — Всё равно же грохнете.

— Не факт, — покачал головой Шерстнёв. — Всё зависит от того, насколько охотно ты будешь 'петь'. Мы в Донецке и настоящих головорезов в качестве обменного фонда использовали. А уж мелкого стукачка выменять на что-нибудь полезное нам — сам бог велел!

— Слишком уже ты сегодня щедрый, — ещё больше нахмурился я. — То ценные ресурсы разбазариваешь, то жизнь ублюдкам даришь... Даю тебе три дня срока. Если он не разговорится, то лично вышвырну его в Ай, чтобы у него перед смертью волосы вылезли, зубы выпали, а его вонючая шкура покрылась язвами.

— Разговорится, — улыбнулся Максим и поднялся. — Вставай!

От мощного удара Киселёв, решительно вскочивший на ноги, впечатался спиной в стену.

— Ну, не стрелять же в него, если он начнёт упираться по пути в подвал, — поморщился Провокатор, потирая ушибленный кулак, и развёл руками. — А так у него будет очень сильно болеть голова, и ему станет не до сопротивления.

Виктор Данилов, 'Кипчак'

— Здравствуй, Раиль! Здравствуй, дорогой!

Сунгатулин даже смутился от того, насколько прочувствованно я тряс его руку.

— Ты так рад, будто мы не четыре дня не виделись, а несколько лет...

— Знаешь, по нынешним временам четыре дня — это целая вечность, за которую всё может случиться. Как доехали?

— Да чего там ехать-то? Каких-то сто километров.

— Мы тоже прошлой осенью так думали, а вернулись без одного человека и с четверыми 'трёхсотыми'. Включая меня, — потёр я грудь, в которую прилетели пули из ППС. — Я же рассказывал, как мы тогда с боями прорывались к вам.

— Нет, у нас всё было тихо.

— Ну, да. Если не считать позавчерашнего боя на блок-посту у поворота на Куваши... И неизвестно, чем закончилась бы ваша поездка, если бы там не задержались ребята из предыдущей смены: движок у их машины забарахлил, когда они немного отъехали. Трое погибших, четверо раненых...

Ночью медведёвские решили не соваться, помня про 'подарки' на дороге. И кто его знает, не наставлены ли подобные 'сюрпризы' ещё где-нибудь перед перекрёстком? Кому хочется получить сноп свинцового гороха, если не заметить в темноте тонкую проволочку растяжки? Осознавали и то, что бой может затянуться, и тогда подоспеет следующая смена, если напасть уже посветлу. Поэтому дождались смены, выждали время, пока, по их расчётам, сменившиеся бойцы доберутся до Сатки и разбредутся по домам. Не учли только того, что посёлок Южный — какое-то проклятое место: засорившийся карбюратор, с которым больше часа бился водитель ушатанной 'Газельки', позволил ребятам, сменившимся с блок-поста, атаковать полтора десятка нападающих. Причём, в самый критический момент, когда был ранен последний защитник мини-гарнизона.

В Медведёвке после ликвидации Бражковского шла борьба за власть, и один из претендентов решил наиграть себе козыри, вернув контроль над стратегически важным для этого анклава перекрёстком. Неважно, что после такого, как мы и предупреждали, последовала бы карательная акция, планы проведения которой мы уже разработали. О ней мы упоминали и кувашинским 'ходокам', и 'типа-нейтральным крестьянам', пытавшимся договориться с дежурящими на перекрёстке, но в её подробности были посвящены очень немногие. И ударили бы там, где нас не ждут. И ещё ударим, если пяти дней на размышление, данных нами лидерам медведёвской группировки, окажется мало для того, чтобы одуматься.

— Мясом тоже будете сегодня загружаться?

— Не-е-е. Помнишь капитана Гавриленко? Он сейчас в Сатке с местным руководством разговаривает. Сколько проговорят, никто не знает. А завтра с утра он намылился и в Бакал скататься. А я — в Бердяуш. Вот вернёмся, тогда и можно будет закидать машину тушами и рвануть домой.

— Я понял. Сергей, пропускай колонну. И позвони Скифу, чтобы вызвал Рощина для разгрузки соли и распорядился подготовить ребятам места́ в гостинице.

— Красиво живёте! — засмеялся Раиль. — У вас даже гостиница для приезжих имеется.

— А она здесь несколько лет существует. Правда, теперь совмещает сразу несколько функций. Здание большое, люди у нас предпочитают жить в домах, вот несколько номеров в ней и пустует. И ещё, — пристально посмотрел я на гостя. — Оружие всем придётся сдать. У нас правило такое: все 'чужие' могут находиться в Порогах и Постройках только без оружия.. Будете выезжать — получите назад.

— Ну, сдать, так сдать, — вздохнул Сунгатулин, снимая автоматный ремень с плеча.

Про Леру — ни слова. Да и откуда ему знать, что у нас было в ту ночь? А ей, медсестре недавно основанного поселкового медпункта — что капитан Сунгатулин едет к нам в Пороги. Да и мы с моей случайной любовницей всё решили ещё там, в крошечной комнатке, где много лет прожил атлянский 'чудик', школьный завхоз: обоим было хорошо, но никакого продолжения наших отношений не последует.

Аню, правда, не обманешь. Выслушав мой совершенно невинный рассказ о том, что Иванова теперь живёт в Атляне и к нам, в Пороги, не собирается, как бы её ни звали, она тяжело посмотрела на меня.

— Чтобы это было в первый и последний раз. Учти, Данилов, если ещё раз 'сходишь налево', я так забл*дую, что тебе мало не покажется.

И всё! Больше — никаких разговоров на эту тему, никакого проявления интереса к судьбе Леры. Словно вычеркнула её из своей жизни. Даже Любаше, которая знала Светку, дочь Валерии, не рассказала о том, что её детская подружка спаслась.

В отличие от Раиля, капитан Гавриленко, приехавший из Сатки часа через четыре, проявил больше гонора и никак не хотел сдавать оружие. Пока ему не объяснили, что в противном случае он и его люди будут ночевать в лесу. Но это вовсе не помешало обоим капитанам плодотворно (в том числе и под хорошую водку из старых запасов) пообщаться с нашим 'штабом'.

С Томилиным мы связались по радио ещё с вечера, поэтому он ждал нас с Раилем (Гавриленко и сопровождающие его бойцы утром укатили в Бакал) у себя в 'офисе'. Заодно друг моего старшего брата ознакомился с конъюнктурой бердяушского базара, по-прежнему работающего в бывшем зале ожидания вокзала.

— Есть чем обменяться, — удовлетворённо кивнул Сунгатулин после получаса хождения от продавца к продавцу.

Его очень удивили саткинские медяки, уже начавшие хождение и здесь, и он не пожалел автоматного патрона, чтобы разжиться образцами местной валюты. Слышать про них он слышал, а вот 'вживую' увидел впервые.

— Мы-то старыми деньгами пока пользуемся, — покачал он головой. — А золотые монеты тоже ходят?

— Пока они редкость, — пояснил я. — Золото на них ещё надо привести к 375-й пробе, его не так много, как хотелось бы. Так что и они в приемлемом количестве появятся, но со временем.

Для меня Бердяуш и его рынок не в новинку, я обращал внимание на происходящие изменения. Например, на работы по сооружению печек по периметру 'торгового зала'. Вряд ли они смогут зимой довести температуру в огромном помещении до комнатной, но если в нём в морозы будет небольшой 'плюс' или даже очень лёгкий 'минус', то и это прекрасно!

Ещё одним явлением, привлёкшим и моё внимание, и внимание Раиля, стал тепловоз, протащивший с востока на запад небольшой состав вагонов.

— Вы что, железнодорожное сообщение возобновили? — округлил он глаза.

'Мы'... Хотя, конечно, можно и так сказать, если учесть 'интеграционные процессы', происходящие в Саткинском районе.

— Не совсем. Но есть такое желание. Пока растаскиваем застрявшие на перегонах составы, освобождаем железнодорожные пути.

А что? Думаете, за прошедшее после Катастрофы время из вагонов выгребли абсолютно всё? Грабили только то, что может пригодиться в домашнем хозяйстве. В первую очередь — продукты длительного хранения, товары народного потребления, некоторую технику и материалы. Вот Урал и организовал на подъездных путях местного карьера своеобразный 'отстойник' вагонов и склады неразграбленных грузов. Со временем всё в дело пойдёт: и металлопрокат, и промоборудование, в котором есть электродвигатели и метизы, и 'химия'. Да, чёрт возьми, даже окна и обшивка пассажирских вагонов сгодятся в условиях, когда никаких поставок ничего, кроме самых примитивных самоделок, не предвидится ещё много-много лет!

А про желание возобновить железнодорожное сообщение я не соврал. По крайней мере, если пустить небольшую 'летучку' между Сулеёй, Бердяушем, Саткой и Бакалом, это очень даже облегчит жизнь людям. Запусти её до прошлой зимы, не было бы жуткого голода в райцентре и Бакале: какие-никакие запасы зерна на элеваторе в Сулее оставались, и они могли бы спасти множество жизней. Особенно — в пик распутицы, когда до элеватора невозможно было добраться даже на лошади с санями.

Он и теперь не пустует. Башкиры из расположенных неподалёку деревень наконец-то 'прочухали', что оставшееся с прошлого урожая зерно ни сожрать, ни в задницу себе засунуть им не удастся, и теперь возят его в Сулею. Кто на грузовиках, кто на телегах. В том числе — и с 'промежуточного' элеватора в зловредных Лаклах. За медяки, штампуемые на саткинском ремонтно-механическом заводе.

Вот в чём бывшему областному депутату не откажешь, так это в чуйке на деньги. Старые (господи, ведь ещё даже года не прошло!) российские бумажки мгновенно обесценились, и он сообразил, что нужны новые средства расчёта. Обеспеченные самым надёжным во все времена металлом — золотом. Поэтому и задумал чеканку золотой монеты. А разменную медь — приравнять к этим 'червонцам' в определённой пропорции: 1/200, 1/100, 1/50 от 'одного грамма чистого золота'. В зависимости от веса медяка. И, как ни удивительно, люди восприняли это платёжное средство, хотя, конечно, никакого реального грамма чистого золота за вываленные на стол 200 медячков им бы никто в Сатке не выдал. Просто за неимением золотого запаса для обеспечения медной монеты. Но стоимость любого платёжного средства, из чего бы оно ни было изготовлено — хоть из пластика, хоть из ракушек каури, хоть из каменных колёс, как это имелось в истории денег — является, прежде всего, продуктом неформального согласия пользующихся им людей.

Гавриленко и Сунгатулин ещё при расставании возле Романовки условились о времени сбора 'атлянской делегации' на перекрёстке у Берёзового Моста, и я, простившись с Раилем и ребятами, подъехавшими из Порогов на грузовике, гружённом мясом, вернулся в кабинет Томилина. Дипломатия с жителями отдалённого от нас посёлка закончилась, нужно было решить более близкие нам задачи.

Прощание было грустным из-за того, что в Атлян уезжала и Светлана, которую мы подобрали в дачах возле Урал-Дачи на второй день после ядерного удара. Когда она объявила мне о своём решении, а я пришёл с ним к Скуфееву, Вадим встал на дыбы.

— Мало нам Киселёва, который все наши секреты сливал, так ещё и её куда-то на сторону отпустить?

— Её можно отпустить.

— Это почему?

— Да потому, дурак ты слепошарый, что она тебя любила всё это время. И до сих пор любит, хотя ты с Сашкой живёт. И ничего, что могло бы навредить тебе, не сделает. Не держи человека! Не мучай бабу! Может, они хоть там сможет тебе замену найти.

В общем, орали друг на друга минут пятнадцать, но, в конце концов, Скиф махнул рукой:

— Пусть едет. Только прощаться с ней я не пойду.

— И не надо. Санька узнает — она тебя за это просто порвёт. Она-то более зрячая, чем ты, видела, как Света к тебе относится.

— А ты не лезь в мои семейные отношения!

Ну, хоть в этом вопросе он на мне отыгрался.

— Хоть без перестрелки обошлось? — кивнул я Томилину на тарахтящий мимо здания бердяушского вокзала маневровый тепловоз, снова возвращающийся с востока.

— А какой идиот дёрнется против десятка бойцов с пулемётом, которые прикрывают действия железнодорожников? Ребята по радио передали, что местные, конечно, поорали, даже ружьями помахали и погрозились позвать шоблу медведёвских, чтобы наказать 'грабителей'. Но факт есть факт: все составы, застрявшие на перегонах вплоть до самой станции Баритная, теперь в нашем 'отстойнике'.

— Значит, завтра начинаем?

— Угу, — кивнул Андрей. — Малков уже в курсе. Его 'спецы' прибудут к условленному сроку. Вы тоже подтягивайтесь к этому времени.

Костя Данилов, 'Кот'

Вот и пришла моя очередь лечь под скальпель Анны Михайловны Щукиной...

Я какое-то время пытался её называть тётей Аней, пока она не рассердилась:

— Что ты заладил: 'тётя, тётя'? Зови меня просто Аней.

И вот с тех пор на людях величаю её Анной Михайловной, а в неформальной, так сказать, обстановке — как она и настаивала, Аней.

То, что готовится какое-то 'дело', стало понятно после отъезда атлянских: забе́гал Скуфеев, требуя от людей тщательно обслужить вверенное им оружие, надолго заперся в гостинице на совещание 'штаб' посёлка, а наши 'химики', подчинённые Алле, сделали несколько рейсов в хранилище взрывчатки. Так бывает, когда они льют заряды для 'магнезиток'. Значит, предвидится расход этих самодельных гранат, и наших 'боеприпасников' озаботили пополнением их запаса.

— Куда едем стрелять? — попытался я 'допросить' крёстного.

Но лёлька, пристально глянув на меня, только отмахнулся.

— Когда поедем, узнаешь.

Сам бы прибил этого Андрюху Киселёва, всё ещё сидящего в подвале гостиницы! Сука, ему доверяли многие секреты, а он всё сливал в Сатку, Сулею, Межевой. И бог знает, куда ещё. Причём, как он сам признался, не только секреты, касающиеся обороны посёлка, но и сведения личного характера: кто кем кому приходится, у кого какие друзья и враги, мужья-жёны-дети. Кто с кем дружит, а кто, наоборот, не любит друг друга и даже враждует. Случись что, и меня теперь легко могут достать, надавив на Ольку и Ленку. Вторая, конечно, со мной даже разговаривать не хочет, но ребёнка-то, от которого я не собираюсь отказываться, от меня родит.

Так что теперь наши 'отцы-командиры' стали шуганные, лишнего слова не скажут.

Всё объявили только перед самым выездом, когда нас среди ночи (предварительно позволив выспаться) собрали у гостиницы. Десять человек, включая Скифа, Шерстнёва и крёстного. Всех основных 'боевиков', за исключением всё ещё лечащегося Медведя. Проверили оружие и снаряжение, включая бронежилеты, выдали боезапас. Как я догадывался, дали по три 'магнезитки' на человека. И повезли в Бердяуш тремя машинами: два 'уаза' и тюменский автобус. Как объяснил Вадим, обратно, возможно, придётся добираться другой дорогой, и эти машины очень пригодятся.

А в Бердяуше я охренел, увидев на путях перед зданием вокзала... самый настоящий бронепоезд! Нет, не такой, как в кино про революцию показывают, но принцип тот же: обвешанные железными листами вагоны и тепловоз, узкие щели для стрельбы из личного оружия. И даже круглые пулемётные башенки на крышах двух вагонов. И две пустые платформы, спереди и сзади.

— А пустые платформы-то зачем? — удивился я.

— Чтобы сам бронепоезд не пострадал, если кто-то заминирует пути, — пояснил мой дядя.

Ну, не знаю, кто будет минировать рельсы! Это у нас с саткинскими, бакальскими и бердяушскими взрывчатки — как грязи. Особенно после того, как к содержимому склада взрывчатых веществ 'Магнезита' под наш контроль перешли ещё и запасы бакальского базового склада взрывчатки.

Но серьёзно выглядит этот бронепоезд, серьёзно! Как выяснилось, собирали его на саткинском РМЗ: территория там огромная, подъездных путей валом, часть из них так укрыты окружающими цехами, что не найдёшь такую громадину, даже если захочешь. А внутри — явно переделанные старые плацкартные пассажирские вагоны, где даже часть полок оставили, не говоря уже о титанах и печках. А это хорошо. Если воевать зимой, то не холодно будет. В купе проводников телефон для связи с локомотивом и вторым вагоном.

Два вагона, по сорок рыл в каждом. В одном все саткинские, а в нашем — 'солянка сборная': мы, бакальские, люди Томлина. Плюс бронированный же вагон ремонтно-путевой бригады. Очень даже нехилая толпа собралась на 'дело'!

В третьем часу ночи тронулись на восток. Через полчаса бронепоезд встал, и из нашего вагона выскочила группа бердяушских, а Скиф скомандовал, чтобы мы были готовы вступить в бой.

— Если путевую бригаду обстреляют, то выгружаемся и прочёсываем всю станцию.

Но обошлось. Стре́лки на станции никто не повредил, пути оказались незаблокированными, и состав пополз дальше. Не торопясь.

Размеренный перестук стыков, плавное покачивание утяжелённого стальными плитами плацкартного вагона... Кое-кто даже устроился подремать, сидя на разложенной 'боковушке'. И тут Макс негромко пропел:

— Наш паровоз вперёд летит, колёса гнутые.

А нам всё похеру — мы е*анутые.

За взрывом хохота он не сразу услышал негромкое хихиканье Сашки, а когда обернулся к ней, даже покраснел.

— Извини, Саша, совсем про тебя забыл.

— Да ладно! — отмахнулась Варгашова, продолжая хихикать. — Откуда это?

— Да я после госпиталя много читал. Вот и наткнулся на сайте 'Окопка' на книжку Андрея Загорцева 'Особая офицерская группа'.

И понеслось! Полный набор анекдотов на околожелезнодорожную тему, начиная с 'классики' о том, что за квадрат стучит в паровозных колёсах. В общем, когда наше 'вундерваффе' на рассвете остановилось сразу же за станцией, перекрыв железнодорожный переезд, в вагоне не было ни одного дремлюющего.

— На выход! — скомандовал порожским Вадим. — Наша задача вместе с группой из Бакала — взять под контроль здание школы. Ребята из Бердяуша захватывают станционные постройки. Саткинские — завод стройматериалов. Огонь в сторону, где они работают, не открывать. Да и вообще обращайте внимание на повязки на руках.

Ага! Мы ещё на вокзале в Бердяуше намотали в районе бицепсов по несколько витков красной изоленты в качестве опознавательных знаков. Как объяснил Скуфеев, опыт боёв в Донбассе, где у воюющих сторон первое время ни форма, ни оружие, ни морды лица не отличались.

Школу мы заняли без проблем. Тупо взломали закрытые на замок входные двери и прошерстили все помещения. Причём, почти без взломов, отыскав в тумбочке ключи от классов и служебных помещений. Похоже, в ней и располагался местный 'штаб': директорский кабинет и соседняя комната в последнее время явно поменяли своё назначение.

Судя по докладам с завода стройматериалов, у саткинских тоже всё обошлось без сучка и задоринки. А вот со стороны станции несколько выстрелов прозвучало.

— Кот, Пенка! На чердак! — скомандовал после стрельбы Вадим.

Вид оттуда хреновый, всего несколько окошек, выходящих в разные стороны, но зато можно скрытно вести огонь. Если, конечно, цель окажется в узком секторе стрельбы из какого-нибудь окна. Да и невозможно быстро сменить этот сектор, если 'нарисуется' угроза откуда-нибудь с другой стороны. О чём я и доложил по радио Скифу.

— Ничего, я буду корректировать, когда потребуется, — успокоил он. — А пока разойдитесь в разные стороны, к окошкам, выходящим на север и на юг, и докладывайте, если кто-нибудь вооружённый ломанётся в нашу сторону.

Выстрелы, прозвучавшие на станции, похоже, так и не разбудили посёлок. То ли спят тут крепко, то ли уже привыкли к тому, что кто-то может стрелять в любое время суток. В общем, минут через пятнадцать голос Вадима снова послышался в динамике рации:

— Урал Скифу. Слушай, рвани-ка пару 'магнезиток', чтобы разбудить это сонное царство. Сколько ждать можно, пока они раздуплятся?

— Сделаю, — коротко ответил Томилин, оставшийся контролировать станцию.

В самодельных гранатах немного больше взрывчатки, чем даже в РГД-5, и рванули они громко. Не исключаю, что в каком-нибудь из домиков, примыкающих к станции, стёкла вылетели. Теперь нормально! Мне в чердачное окошко, выходящее на север, было видно, как во дворах окрестных домиков появились первые сонные аборигены.

— Наблюдаю машину, движущуюся к переезду с юга, — доложила Варгашова через пять минут.

— Я тоже, но с севера, — сообщил я. — И ещё какие-то люди идут в нашу сторону пешком.

— Далеко? — уточнил у меня Скуфеев.

— Машина — метров четыреста. Люди — по разному.

— Попробуй остановить машину предупредительной очередью. Не подействует — бей на поражение.

Триста метров для РПК — 'детское' расстояние. А фонтанчики земли, выбитые пулями впереди машины, довольно веский повод, чтобы нажать на тормоза.

Выскочили из неё двое и тут же покатились по земле. Надо же! Учёные!

Один, перекатившись, шарахнул в мою сторону очередью из, кажется, АКМС. Но стрелял из неудобного положения, не разложив приклада, и пули только продырявили жестяную крышу школы. Зато я не промахнулся. Второй, вооружённый, судя по всему, гладкоствольной 'Сайгой', подобру-поздорову, уполз под чей-то забор.

Ещё пара пулемётных очередей где-то за спиной. Похоже, бьют из вращающихся башенок бронепоезда.

Ну, вот и достигли цели, которой добивался Скиф, разворошили осиное гнездо...

Пару раз за спиной негромко хлопнул СКС, звук выстрела которого ослабил самодельный глушитель.

— Двое, — сообщила Сашка. — Пытались вести огонь по бронепоезду.

Идиоты! Как будто четырёхсантиметровые стальные плиты можно пробить из автомата.

Вялая перестрелка у нас и на станции продолжалась минут сорок. Пока я перебегал от одного чердачного окошка к другому, обратил внимание на то, что бронепоезд пару раз переползал с места на место. Видимо, пытаясь обеспечить наиболее удачный сектор обстрела башенным пулемётам. А потом медведёвские ломанулись в атаку на школу. Предварительно открыв шквальный огонь по чердачным окошкам. Нам с Санькой даже пришлось залечь в пылищу, чтобы не зацепило.

— А ну, вниз! — рявкнул нам по рации Вадим. — Хватит пулям подставляться.

Не успели мы спуститься, как загрохотали автоматными очередями школьные классы. Я и Варгашова сильно не высовывались, били из глубины классов. Буквально пять минут боя, и сквозь кусты буйно расцветающей черёмухи стало видно, как атакующие отползают назад, укрываясь за домами и заборами.

Следом послышались выстрелы левее нас, в районе завода стройматериалов. Причём, не два десятка стволов, как из школы, а намного больше. После этого наступило затишье.

— Тебя зацепило, что ли? — увидев меня, спросила набивающая магазин 'Симонова' Сашка.

Ну, да. Одна из пуль, влетевших в школьное окно, выбила из косяка россыпь кирпичной крошки, которая сыпанула мне по правой руке. В горячке боя я и не обратил внимания на это, а после слов Варгашовой почувствовал, как саднит плечо.

— Давай перевяжу.

— Да брось ты! На такую фигню обращать внимание...

— Давай, я сказала! Кровь же сочится.

Пока она мотала бинт, зашипела рация.

— Скиф, к нам парламентёр.

Я вытянул голову, чтобы увидеть пространство, некогда бывшее школьным стадионом. Действительно, по протоптанной сотнями ног дорожке шагал какой-то мужик с белой тряпкой на палке.

— Не стреляйте, я поговорить!

— Домой вернёмся — покажешься Ане, — скомандовала наша снайперша. — Кажется, в ранке крошки засели, могут загноиться.

И ведь как в воду глядела! К тому времени, когда мы добрались до Порогов, повязка уже начала давить, а в районе ранки появилась дёргающая боль. Пришлось идти сдаваться Анне Михайловне.

Максим Шерстнёв, 'Провокатор'

— А, старый знакомый, — хмыкну Витя Данилов, пропуская парламентёра в школьное здание. — 'Договориться о торговле', говоришь, приходил к нам в Пороги? А сейчас о чём договариваться пришёл?

— Так это вы к нам сунулись? А мы-то гадали: кто же такую одороблу пригнал? — кивнул медведёвский в сторону станции, где на холостом ходу почухивал дизель маневрового тепловоза. — Постой. Так у вас же в Порогах нет никакой железной дороги!

— Зато есть в Сатке, Бакале, Бердяуше и Сулее. Вы, бл*дь, довыё*ывались! — фыркнул я. — Вам, сукам, говорили, чтобы вы не совались грабить соседей и проезжающих? И не раз говорили. Вы послушались? Ни хера не послушались. Вот и получите! Ещё с десяток ваших засранцев перестреляем, а потом пойдём деревню зачищать.

— А силёнок-то хватит? — усмехнулся знакомец Данилова. — Медведёвка — это вам не Пороги.

— Так и на этой, как ты выразился, одоробле, приехали не только порожские. Слишком много чести — только ради нас сооружать целый бронепоезд и гнать его сюда. Я же сказал — вы всех достали. Особенно последним налётом на блок-пост на трассе. Вам давали время на то, чтобы вы разобрались со своими внутренними проблемами и прибыли на переговоры о том, как дальше жить? Давали. Вы забили х*й на это? Забили. Вас предупредили, что зачистим вашу сраную Медведёвку, если не выполните наши требования? Предупреждали. Так что не обижайтесь!

— Кстати, знаешь, как правильно производить зачистку? — усмехнулся Витя и постучал пальцами по 'магнезитке'. — Сначала в помещение входит граната, а уж потом — ты сам. А гранатами мы запаслись на каждый из ваших домов. И похеру, виноватые в том доме живут или невинные. Аллах на том свете сам разберётся. Но каждого, кто окажет сопротивление, непременно отправим на встречу с ним.

Я ещё по боям в Донецком аэропорту помню, как слова об Аллахе действуют на противника. Был у меня знакомый, который рассказал такой прикол: во время одной из атак на аэропорт укропы открыли бешеный миномётный обстрел. Чтобы укрыться от осколков, он соскочил в ближайшую траншею. Спрыгнул — а там три 'гробика' (вот такое неприятное слово получается, если прочитать слово 'киборг' задом наперёд!), уже стволы на него наставляют.

— А я — грязный, оборванный, с чёрной от солнца мордой и недельной щетиной, — рассказывал он. — Что делать? Вот от неожиданности и заорал во всю глотку 'Аллах акбар'. Даже сам не знаю, почему именно это заорал. Через секунду эти, млять, 'херои АТО' драпали под миномётным огнём, куда глаза глядят. Если уцелели, небось, рассказывали своим о том, что на нашей стороне 'кадыровские головорезы' воюют.

Вот и после слов Кипчака (Витя обычно подобным ходокам представлялся позывным, а не по фамилии, имени, отчеству) про Аллаха наш гость как-то странно на него посмотрел.

— Ладно, рассказывай, зачем пришёл, — прервал я запугивание.

— Да, в общем-то, разобраться в том, кто вы такие и чего вам надо.

— Разобрался? Ну, так и топай назад. Расскажешь своим, что у них полчаса времени на то, чтобы сложить оружие и прийти сюда всем четверым главарям ваших основных группировок.

Я назвал имена и клички людей, которых мы ждём на переговоры.

— Усцелёмов не придёт, — предупредил парламентёр. — Грохнули вы его. Теперь я за него.

— Вот и отлично.

— И Колю Рыжего мы предупредить не сумеем: он с той стороны 'железки' живёт.

— Кто-нибудь из его банды у вас тут найдётся?

— Ну, найдётся.

Надо же! Даже никак не отреагировал на слово 'банда'.

— Вот и расскажет потом Рыжему, о чём вы с нами договоритесь. Всё, топай, не тяни кота за яйца. Время пошло. Через полчаса, если не явитесь, начинаем обработку из гранатомётов кустов и огородов, в которых вы зашхерились, а потом вместе с саткинскими, засевшими на заводе стройматериалов, выдвигаемся на зачистку, — похлопал я ладонью по подствольнику, в котором уже был вставлен 'Подкидыш'.

Лузин (Виктор всё-таки вспомнил фамилию переговорщика) вернулся минут через двадцать.

— Мужики, мало получаса. Дайте ещё час. Нас же те, кто живёт по ту сторону железной дороги, не поймут. И пропустите человека мимо вас, чтобы он мог с людьми переговорить. А вы нам предъяву кинете, что не все оружие сложили.

Данилов пристально поглядел на парламентёра и достал рацию.

— Кот, ты не помнишь, какая-нибудь машина по дороге на Кусу не выезжала из Медведёвки?

— А как же! Выезжала.

— Быстро на чердак! И если увидишь тачки, едущие по той дороге, гаси их, не дожидаясь, пока они в посёлок въедут.

— Там же почти полтора километра, а у моей 'машинки' прицельная дальность — всего верста.

— По херу! Зато убойная сила — больше трёх километров. Тебя учить, что ли, надо, как это делается? Патронов не жалей, но машины до посёлка не должны дойти. Бегом! Возьми пару человек на подноску патронов.

— Да вы чё, мужики? Какие машины? — забегали глазки Лузина. — Ну, хотите — я сейчас сам потороплю людей?

— Стоять! — прижал я его к стенке.

Он что-то ещё бормотал, пытался доказывать, но мы с Даниловым усадили его на пол школьного фойе.

— Сколько, по твоему, они могли собрать в Кусе? — задал я вопрос Виктору.

— Сомневаюсь, что много. Вот так, впопыхах, больше двух десятков трудно поднять. Куса и до войны-то была маленьким городком, а после зимы, бегства людей и в условиях радиации, думаю, очень сильно уменьшилась по населению.

— Есть. Пять или шесть машин спускаются с перевала, — сообщил Костян. — Точнее не могу сказать: деревья мешают.

— Все Скифу, — тут же захрипела рация голосом Вадима. — Приготовиться к бою. Огонь из подствольников после того, как Кот даст первую очередь. Цель — пехота противника, укрывающаяся в двухстах метрах севернее школы. Тихону — приготовиться к атаке после моего сигнала.

Тимка Малков остался в Сатке, и бойцами из города командовал его заместитель.

— Принято, Скиф, — подтвердил он.

Под крышей загрохотала длинная очередь РПК-74, а спустя пару секунд послышали хлопки 'Костров' и 'Обувок'.

Костян действительно не жалел патронов, и к моменту, когда у него должен был закончиться первый магазин, радостно сообщил.

— Есть! Одна машина слетела с дороги.

Гранатные залпы стали полной неожиданностью для медведёвских, и первые ответные выстрелы послышались только почти через минуту, когда Кот доложил о второй подбитой машине и остановившихся остальных.

— Тихон — вперёд. Пороги, Бакал: прекратить обстрел и спуститься на первый этаж. Выходим из школы по моей команде. Кот, добивай тех, кто на дороге.

Мы с Витей передали Лузина двум бакальским парням, вооружённым 'Сайгами' (ну, хреновато в Бакале с приличным оружием), а сами, выскочив из школы через окна, рванули в сторону вяло отстреливающихся 'защитников Медведёвки'. Часть их даже удалось взять живьём. Потери? Убиты двое саткинских, ранено шесть человек. У наших, к счастью, лишь пара пустяковых царапин, с которыми даже стыдно к медикам обращаться.

Костя прекратил огонь, но до тех пор, пока не затихла стрельба, молчал. И лишь после того, как Вадим известил Томилина о том, что сопротивление севернее железнодорожного полотна подавлено, 'взял слово':

— Три машины подбиты, одна из них горит. Остальным удалось уйти назад. Сколько поражено живой силы, сказать не могу: далеко.

Позже, когда мы воспользовались машинами местных, оказалось, трое убитых и четверо раненых. Добавим к этому двенадцать убитых и двадцать семь раненых в самом посёлке. Включая 'мирняк', случайно угодивший под огонь. Ну, и восемь пленных, если не считать Лузина.

Часть трофейного оружия, включая ПКМ, 'ехавший' из Кусы, после проверки на наведённую радиацию, Вадим распорядился бросить в костёр, который развели перед входом в школу. Чтобы после того, когда они обгорят в огне, ни у кого не возникло желания воспользоваться им снова. А после этого велел Лузину, несколько охреневшему от численности бойцов, которых они пытались атаковать, организовать сход жителей на бывшем школьном стадионе.

Площадка метров тридцать на сорок вместила человек четыреста. Пожалуй, только десятую часть тех, кто теперь живёт в Медведёвке. Но тридцатипятилетний переговорщик старался вовсю, чтобы организовать сход. Ещё бы! Его мать, женщина в возрасте от пятидесяти пяти до шестидесяти, уже сидела в одном из бронированных вагонов.

— Вас собрали здесь, чтобы предупредить: шутки кончились, — напряг голосину Данилов. — Мы передавали требования главарям местных вооружённых группировок прекратить грабежи на трассе и нападения на соседние населённые пункты, но они наплевали на это. И нам пришлось совместными усилиями доказывать, что мы не шутим. Возможно, те люди, которых мы предупреждали, не доводили до вас наших слов. Поэтому слушайте и не говорите, что не слышали: как сказал в фильме 'Ликвидация' Давид Гоцман, бандитизму — ша! Или живите и работайте как нормальные люди, торгуйте с соседями, или вам придётся расплачиваться за него кровью. В буквальном смысле того слова: десять человек из вашего посёлка мы забираем в качестве заложников. Хоть один грабёж на трассе, хоть одно нападение на соседей, и они будут убиты. А мы заберём следующие десять человек, и на их месте может оказаться любой из вас, ваши родные, близкие, друзья, знакомые.

— Мало вам тех, кого вы сегодня убили и покалечили, так вы ещё крови хотите? — истерично взвизгнула женщина лет сорока, стоящая, кажется, во втором ряду собравшихся.

— А вы, гражданочка, не хотите посчитать, сколько убили и покалечили ваши односельчане на трассе, в Сатке, Бакале, Берёзовом Мосту, Малом Бердяуше? Вот он, — ткнул Вадим пальцем в сторону Кипчака. — В начале зимы получил две пули в грудь от ваших и чудом остался жить. А один из наших людей тогда погиб. Или хотите сказать, что на блок-пост на выезде на трассу несколько дней назад напали не ваши? Пять человек из Сатки погибли, двое останутся калеками. А сколько машин людей, которых убили ваши односельчане на трассе, стоят в ваших дворах? Может, пройтись и проверить документы на них? Так что засуньте язык себе в жопу, гражданочка, и заткнитесь!

— Как ты смеешь разговаривать с моей мамой! — рванулся вперёд парень, в руку которого цеплялась скандалистка. — Да я...

— Что? Морду мне набьёшь? — засмеялся Скиф. — Пошёл вон, сучёнок!

Зачем он провоцировал пацана лет девятнадцати, я понял, когда Вадим легко ушёл от замаха маминого защитника и подтолкнул его в сторону оцепления.

— Десятым будет, — кивнул он парням.

— Мишенька! Отпустите моего сына! Куда вы его тащите!

— В поезд, — нахмурился Вадим. — Чтобы очень активная гражданочка пуще всех отговаривала своих односельчан от бандитизма. Если, конечно, ещё хочет увидеть своего Мишеньку живым.

Когда крики и вопли о 'беспределе' и 'пришлых убийцах' утихли, Скуфеев кивнул Виктору.

— Мы пробовали договориться с вашими людьми, чтобы все дела с нами вёл кто-то один из ваших, но они не смогли решить даже этого. Поэтому отныне вами будет командовать он, — показал Данилов на Лузина.

— Кто? Юрка Лузин? — возмущённо загудели уже мужики. — Да кто он такой, чтобы командовать нами?

— По крайней мере, единственный, у кого нашлись яйца, чтобы прийти к нам на переговоры и попытаться защитить вас же, — снова влез Скиф. — И если решитесь снова бандитствовать, то не забывайте, что этим вы обрекаете на смерть не только тех восьмерых, кого мы взяли в плен невредимыми, сына вон той гражданочки, но и мать Лузина. Насколько я успел заметить, довольно достойную женщину.

— А если это не наши будут, а кувашинские, тундушские или даже кусинские?

— Значит, у вас будут сутки на то, чтобы привезти в Сатку их головы. Ты слышал, Юрий? — повернул Вадим голову к Лузину, и тот кивнул.

Похоже, мужик только теперь начал понимать, во что он влип.

— Да, и ещё одно. Ради того, чтобы вы могли нормально передвигаться, мы снимаем минирование на дороге к трассе. Но не блок-пост, где каждого едущего со стороны Медведёвки будут досматривать.

Грузились в бронепоезд неспешно, контролируя поведение небольших групп людей, которые всё никак не расходились по домам, продолжая о чём-то дискутировать.

— Похоже, вовремя мы успели, — задумчиво поглядев на небо, затягивающееся облаками, покачал головой Виктор.

— Ты о чём? — не понял я.

— Помнишь советскую песенку? Я не поверила в примету давнюю — цветёт черёмуха к похолоданию. А если учесть, что после атомной войны климат взбесился, то как бы вообще снег не пошёл.

— Что? ОПЯТЬ???!!!

Данилов только пожал плечами.

— Да, в общем-то, ничего особенного для этих мест. Я хоть тогда и пацаном был, но хорошо помню, как 15 мая восемьдесят второго за сутки с полметра снега в Миассе выпало...

Бл*дь, куда я попал?

Поль Картаж, 'Бербер'

Слово 'заложники' я прекрасно понял, и от него меня покорбило. Хотя в Мали мне доводилось сталкиваться с таким явлением. И освобождать своих братьев по оружию и европейцев, содержащихся местными группировками в качестве 'живого щита', и слышать о том, что та сторона, на которой мы воевали, практикует такое же, чтобы усмирить некоторых противников. В прессе об этом молчали, но такое было.

— Вы действительно убьёте пленных и женщину с мальчишкой? — улучив момент, спросил я Виктора, когда нас никто не слышал.

— Пленных — может быть, если местные не успокоятся. А женщину и парня... Поль, мы же не подонки какие-то! Ты же видел: мы даже никого не грабили, когда захватили посёлок. Хотя могли бы.

— Это мы. А другие?

— Мы ещё заранее, когда планировали операцию, решили, что заложники будут содержаться в Порогах. У нас и запасы продуктов есть, и убежать от нас сложнее. Да и рабочие руки очень нужны.

— То есть, они будут не просто сидеть в тюрьме, а ещё и работать? Как на каторге?

— Конечно! А ты предлагаешь просто так их кормить? Ты же знаешь, сколько мы запланировали построить этим летом. Вот и пусть ломают камень на осыпи за плотиной и возят его в места, где нужно закладывать фундаменты. А женщина будет готовить им еду, стирать, зашивать одежду. Если Медведёвка за месяц утихнет, перестанет создавать проблемы, то отпустим их всех домой.

Очень прагматичный подход, но мне не нравится сама идея захвата заложников. Нецивилизованно это. Хотя... Я продолжаю слушать радио, и то, что сейчас происходит во Франции, тоже совсем не влезает в рамки представлений о цивилизованности. Пожалуй, то, что делают русские, среди которых я живу, даже более гуманно, чем карательные операции против целых городков, проводимые французской полицией и военными.

Для перевозки заложников их Бердяуша в Пороги использовали автобус, куда посадили троих охранников, включая меня. Значит, действительно взятие заложников планивалось заранее. Руки всех их, кроме женщины, были связаны пластиковыми строительными стяжками, теперь уже во всём мире используемыми в качестве заменителя наручников, и никаких попыток убежать не было.

Ещё при высадке из бронепоезда я обратил внимание на то, как быстро похолодало, а вместо высоких весенних облаков небо затягивают низкие тёмные тучи, грозящие пролиться дождём. Добавьте к этому ещё пронизывающий холодный ветер, дующий от устья реки Большая Сатка.

Нас встретил Дмитрий Рощин, остававшийся, как выражаются русские, 'на хозяйстве'. Ему меньше шестидесяти лет, но выглядит он значительно старше своего возраста. Как говорит Данилов, из-за того, что его дядя любит выпить. Дмитрий любит пошутить, но если нужно заниматься каким-нибудь делом, относится к нему с полной серьёзностью и при этом бывает абсолютно трезв. Зато когда у него выпадает свободное время, его редко можно встретить без запаха алкоголя.

— Вадимка, тут у меня клиент сидит, нервничает, — бросился он к нашему командиру. — Хочет срочно четыре бочки солярки, готов заплатить за неё золотом.

— А чего это ему так посрочнело? — удивился Скуфеев.

— А ты на небо смотрел? Вот-вот снег пойдёт, и тогда ни он из Порогов не выберется, ни мы эту солярку не доставим. А им в Малоязе надо сев заканчивать.

— Ещё и везти? А нам кто заплатит за топливо, которое мы потратим?

— Он и хочет заплатить. И надо действительно быстро это делать, иначе либо он у нас застрянет, либо мы в этом Малоязе. Снег будет. И, как мне кажется, много снега выпадет.

Как снег? Ведь уже почти лето, деревья распустились, цветёт всё вокруг. Разве такое возможно?

Виктор, выйдя из кабинета Скуфеева, где шли переговоры, велел мне одеться теплее и снова забрать оружие из оружейной комнаты и быстрым шагом пошёл в здание, где располагается местный госпиталь. А его дядя отправился к железнодорожным цистернам, в которых хранится наше топливо.

На то, чтобы заполнить бочки и погрузить их в багажник российского полноприводного минивэна, ради чего в машине пришлось снять задний ряд сидений, потребовалось около часа. За это время ещё сильнее похолодало, тучи ещё больше сгустились, из них уже стали падать дождевые капли. Владелец минивэна, Сергей, тоже тревожно посматривал на небо.

— Если в Малоязе надолго не задержимся, то назад прорвёмся, даже не подключая полного привода, — сообщил он.

Все, кто прожил в этой местности много лет, говорят о сильном снегопаде, который вот-вот начнётся. Неужели всё так серьёзно?

Бессонная ночь сказывалась. Особенно после того, как Серж включил отопитель. Русские машины, хотя и собраны как попало, рассчитаны на местные суровые зимы. А после загрузки восьмисот килограммов груза его минивэн стал не скакать на дорожных неровностях, а мягко раскачиваться. И меня, и Виктора, и Виталия, участвовавшего в операции против бандитов из Медведёвки, стало клонить в сон от тёплого воздуха включённой Сергеем печки. Да и мелкий дождичек, сыпавшийся на лобовое стекло, тому способствовал.

— Поль, не спи, — неожиданно окликнул меня Данилов, когда мы въехали в очередную деревню. — Ты здесь ещё не бывал, и тебе будет на что посмотреть.

Сергей, ничего не говоря, только засмеялся, но и я, и Виталий, бывший сотрудник офиса военного комиссара, открыли глаза.

Старая советская машина покупателя топлива, ехавшая впереди, немного оторвалась от нас, но сбросила скорость вслед за минивэном. И на одном из поворотов я увидел огромные скалы каньона, в котором текла неширокая, но полноводная река. Светло-серые, с рыжими пятнами лишайников, и очень высокими соснами, растущими на самом обрыве.

— Что это за река? Что за место?

— Ай, — снова засмеявшись, ответил Серж. — Река Ай, в которую впадает наша Большая Сатка. Посёлок Межевой. Можно сказать, самое начало этого каньона. Я ещё в прошлом году здесь водил группы туристов, сплавлявшихся на катамаранах. А теперь из-за чёртовой радиации не рискнул бы...

Он вздохнул, продолжая ехать небыстро, чтобы мы успели полюбоваться скалами, переместившимися с правого берега реки на левый после бетонного моста через реку.

— Ну, всё, — объявил он после того, как мы полезли в довольно крутой подъём. — Можете спать дальше.

Но поспать не удалось. Вскоре мы остановились на блок-посту при въезде в довольно крупную деревню, где Виктору, сидевшему рядом с водителем, пришлось выйти наружу, чтобы объяснить охранникам, куда мы едем.

— Это когда-то была 'столица' большого башкирского племени Айле, 'лунные люди', — объяснил он, когда мы тронулись. — К Луне они, конечно, никакого отношения не имеют, просто обитали по течению реки Ай, название которой переводится на русский язык ка Луна.

— Странно, — удивился я. — Почему?

— Не имею представления. Так что, Поль, ты можешь гордиться тем, что проезжал по мосту над Луной, — засмеялся Данилов.

Правда, когда он говорил эти слова, повернувшись к нам с Виталием, его лицо выглядело озабоченным. Возможно, из-за того, что среди капелек дождя, падавших на лобовое стекло машины, стали возникать и снежинки.

Мы уже привыкли и к теплу в машине, и к её мерному покачиванию, и теперь просто сонно смотрели в окошки на широкие поля, среди которых бежала асфальтированная дорога. Почти все они были распаханы, хотя часть из них уже зеленела свежими всходами. Русские хорошо приспособились к своему климату, и часть посевов делают ещё с осени. На удивление, зерно и даже всходы прекрасно переживают морозы под обильными снегами, и весной начинают быстро расти. Во Франции такое невозможно, потому что снег выпадает ненадолго, а иногда и не каждый год.

— Лаклы, — с какой-то непонятной интонацией произнёс Серж, когда впереди показалась следующая деревня, примостившаяся у подножия гор.

Лишь чуть позже стало заметно, что она находится за рекой. Как оказалось, это тот же самый Ай, но несколько ниже по течению.

— Да ладно тебе, — улыбнулся Сергею Виктор. — Угомонились они уже. После того, как мы особо борзых отстреляли, а остальные почувствовали, что значит остаться без топлива. Как шёлковые теперь. Поль, тебе здесь тоже есть на что посмотреть.

И опять он оказался прав. После деревни дорога стала подниматься вверх по ущелью вдоль небольшой речки. Даже по более узкому ущелью, зажатому крутыми склонами, чем у нас в Порогах. В одном месте, на противоположной стороне речушки, видимо, бил родник, воду из которого местные жители вывели по стальной трубе прямо в реку. Видимо, чтобы удобнее было наполнять бутыли и бочки. Но подобраться к этой трубе, не замочив ноги, было невозможно: для этого нужно зайти в быстро текущий поток.

И снова несколько километров дороги, идущей среди полей, лишь со временем перемежающихся берёзовыми рощицами. Дороги, обочины которой уже присыпало снегом, полностью сменившим дождь. Видимо, земля и асфальт ещё были тёплыми, и снег на них таял, а на траве, растущей по краям дороги, задерживался.

За весь путь нам не попалось ни одной машины, кроме бешено пронёсшегося навстречу вооружённого джипа, чем-то напоминающего итальянскую бронемашину Ивеко LMV, от которого и покупателю, и Сергею, даже пришлось прижиматься к обочине.

— А это ещё кто? — удивился Виктор.

— Похоже, 'Тигр', — оживился Виталий.

— Да я вижу, что 'Тигр'. Я спрашиваю, что за вояки на нём тут ездят, и куда их несёт в такую погоду?

Эта встреча очень насторожила обоих бывших военных, и пока они перебрасывались фразами с возможными версиями, мы выехали на высокий мост над ещё одной полноводной рекой.

— Это тоже Ай? — спросил я у тревожно замолчавшего Виктора.

— Нет, это уже Юрюзань. Ещё более заражённая, чем Ай, река. Мало того, что она попала в эпицентр ядерного взрыва, так им американцы ещё и накрыли российское сборочное производство ядерных зарядов. Ты по трассе ездил, должен помнить очень крутой затяжной спуск к городу Юрюзань. А через горку от него располагался ещё один городок, с очень приметной водонапорной башней в форме члена: цилиндр со сверкающим шаром наверху. Вот в этом городе и был завод по сборке ядерных зарядов.

Никогда бы не подумал, что я проезжал мимо таких 'туристических достопримечательностей'! Если бы я до Катастрофы рассказал своим французским друзьям, запуганным 'русской ядерной угрозой', что проезжал мимо этого завода, они бы после этого бросились проверять, сколько рентген я излучаю!

— Ну, всё. Добрались, — облегчённо выдохнул Сергей, когда после моста и выезда на дорогу с более хорошим покрытием мы въехали в очередную большую деревню. — С прибытием на родину башкирского национального героя Салавата Юлаева!

Виталий Ярулин, 'Петрович'

Пролетевший на огромной скорости 'Тигр' действительно озаботил и меня, и Кипчака. Я успел рассмотреть, что бронемашина вооружена модулем в составе 'Корда' и 'Печенега'. Для наших условий, наряду с бронированием, это просто вундер-ваффе, от которого нет никакой защиты! Может, только саткинский бронепоезд уцелеет после очереди из 12,7-мм пулемёта, но ему просто нечем пробить броню 'Тигра', хотя и относящегося к легко бронированным машинам. И летела эта бронемашина именно в ту сторону, откуда мы приехали.

В Малоязе её тоже видели, и она тоже произвела там переполох. Всё-таки это вам не даниловские самоделки, не несущие никакого вооружения, а полноценная бронетехника заводского производства с двумя мощными пулемётами. Кто на ней ехал, зачем ехал, куда торопился, оставалось лишь гадать.

Снегопад, тем временем, только усиливался. И как мы ни торопили деревенских с разгрузкой топлива, вместе с поиском пустых бочек и переливкой в них солярки простейшим шлангом (соснул шланг, если при этом не нахлебался вонючей жидкости, зажал отверстие в резиновой трубке, после чего вставил конец 'насоса' в порожнюю ёмкость, и жди) процесс затянулся часа на полтора. Ещё час ушёл на угощение нас 'благодарными покупателями'.

Температура воздуха к тому времени 'ушла в минус', а тонким снежным покрывалом покрылась уже и асфальтированная дорога. Серёга нервничал, но Виктор настоял на том, чтобы мы покушали: во-первых, отказать восточным людям в желании угостить приезжего — значит, обидеть их. А во-вторых, мы очень нуждаемся друг в друге. Они в нашем топливе, мы в их хлебе и овощах. Вот заодно и поговорили о перспективах сотрудничества. А ещё — поделились новостью о том, что теперь свободен проезд по трассе до самого Атляна. И об 'открытии' для торговли 'Медведёвского кластера'.

Снег всё шёл и шёл.

— Даже осенью не было такого сильного снегопада, — удивился наш француз, обратив внимание на плотную стену снега, из-за которой едва проглядывали дома на противоположной стороне улицы.

— Радует только то, что он ненадолго, — успокоил я его. — Дня три, и всё, что выпадет сегодня, снова растает. Такое здесь время от времени случается.

— Аккуратнее, Серёга, — предупредил Данилов нашего водителя. — Лучше сразу включи полный привод: снег мокрый, может понести на счёт 'раз'.

— Главное — чтобы эти бешеные дебилы на 'Тигре' снова навстречу не попались. Вылетят — даже на обочину от них не успеешь уйти.

Короленко и действительно ехал не торопясь, километров сорок в час. И старался держаться ближе к правой стороне дороги, хотя на ней не было ни следочка: таких дураков, как мы, решивших ехать в снегопад, ещё поискать надо.

Деревня Насибаш едва угадывалась сквозь пелену снегопада. Да что там говорить про деревню, если, порой, у меня перед глазами сливались в единое белое пространство дорога и поля, мимо которых мы ехали.

— А это что такое? — начал сбрасывать газ Короленко, когда мы подъехали к перекрёстку нашей дороги и той, что соединяет деревушки, стоящие по левому берегу Ая со станцией Мурсалимкино.

Широченная 'задница' джипа, стоящего на левой обочине. Из-под снежной корки кровавыми пятнами рдеют только горящие задние габаритные огни. И вьётся лёгкий парок от выхлопной трубы. Да это же тот самый бешеный 'Тигр', попавшийся нам навстречу! Только... наверху, возле боевого модуля, у него добавился какой-то заснеженный бугор.

— Серёга, не глуши машину, — скомандовал Витя. — Виталик, Поль! Пошли, разведаем.

Сдвижная дверь 'Баргузина' открылась, и мы с Бербером выпали под поток снега, влекомого несильным, но чувствительным ветром. Поля́, ветер нечему задержать.

Первое, что бросилось в глаза, это дыры в бронекорпусе 'Тигра'. Хорошие такие, солидные.

— Скорее всего, КПВТ, — кивнул я на них Кипчаку, и тот согласно кивнул.

— Есть тут кто живой? — крикнул Виктор и постучал по броне. — Помощь нужна?

Только ветер посвистывает в пулевых отверстиях.

Аккуратно обошли машину сзади. На другой стороне — такие же отверстия в корпусе, но загнутые не наружу, а внутрь. Заснеженный бугор на крыше оказался человеком, повисшим на люке. Судя по отметинам на коробке с пулемётной лентой, 'сняли' его уже из ручной 'стрелковки'.

Рядом, на обочине дороги, идущей от Лагерево, ещё три снежных бугорка характерной формы. Похоже, десант 'Тигра'.

Витя потянул ручку водительской двери. На руле висит водитель. Пулю КПВТ, пробившую бронекорпус в районе передней стойки, его самого и пассажирское сиденье, не задержала и вторая бронированная стенка. После попадания из этого пулемёта люди не выживают. Если только пуля, весом 64 грамма, не попала в мизинчик. Руки-ноги ею отрывает на счёт 'раз', а на выходе из тела человека она оставляет дыры, диаметром в пару десятков сантиметров. Не мудрено, что всё водительское сиденье, весь пол машины залит кровищей по самое 'не балуй'.

— Кто же это их так? — удивился Поль.

— Вот сейчас и проверим, — озабоченно проворчал Кипчак. — Движемся в направлении, откуда прилетели эти 'гостинцы'. Только аккуратно, чтобы самим на них не нарваться.

Разнёсший 'Тигра' БТР-80 мы нашли метрах в трёхстах на дороге в сторону Лагерево. В броне его корпуса и башенке — тоже отверстия от пуль крупнокалиберного пулемёта. Но уже явно от 'Корда', установленного на бронемашине. Башенка повёрнута стволом назад.

Рядом с 'бэтром' тоже несколько характерных 'сугробчиков'.

— Люди! Не стреляйте! Мы вам можем помочь!

И снова тишина, только, кажется, один из 'сугробов' шевельнулся.

— Витя, кажется, этот ещё живой.

Действительно, молодой парень лет двадцати ещё дышит, но надолго ли? В камуфляже на груди пара пулевых отверстий. Кажется, от автомата-'пятёрки'. Рядом с ним ещё один человек, в руках которого зажат бинт, но этот уже остывший. Мёртвый пытался перевязать себе плечо, да не успел.

Только сейчас обратил внимание, что правая дверь десантного отделения БТР открыта. Внутрь боевой машины уже нанесло снега.

— Им движок сзади расстреляли, — крикнул Данилов, обойдя 'бэтр' по кругу. — Тоже КПВТ.

Значит, надо искать ещё одну машину, участвовавшую в этом странном бою.

Нашлась. Тоже метрах в трёхстах от первого бронетранспортёра. Скатилась с дороги и заглохла. Десантная дверь распахнута, а рядом с ней четыре мёртвых тела. Кучно их положили и, судя по повреждениям, всё из того же КПВТ. Внутри БТР ещё два трупа — водителя и башенного стрелка. И тоже море кровищи.

— Это не военные, — резюмировал я. — Военная пиксельная 'зелёнка' только на четверых. Остальные в 'гражданском', 'охотничьем' камуфляже.

Виктор, пошарившись по карманам убитых, нашёл какие-то документы.

— Ёбург, — изрёк он, полистав их. — Похоже, какая-то их внутренняя разборка. Один 'бэтр' гнался за другим, а 'Тигр' попытался перехватить беглецов. Потому и летел, как бешеный.

— Что делать будем?

Витя достал из кармана рацию.

— Серёга, подъезжай к нам. Только подбери по дороге Поля и раненого, возле которого он стоит.

— Что там? — прошипела в ответ 'ходи-болтайка'.

— Да всё нормально. Как говорится, мёртвые не кусаются. Хотя их тут немало.

На мой повторный вопрос он ответил не сразу.

— Что делать, говоришь? Не бросать же эти сокровища здесь. Забирать всё надо. И оружие, и технику. Прямо сейчас забирать.

— А что делать с тем БТР, у которого двигатель кончили?

— Сейчас проверю, на ходу ли второй. Если на ходу, то на 'галстуке' потащим в Пороги. Если нет, то придётся пару 'Уралов' гнать. Но оружие, боеприпасы, снаряжение нужно прямо сейчас забирать, чтобы деревенские не растащили.

Мотор БТР-80 заурчал минут через пять, когда Короленко и Поль уже подъехали к нам. Видимо, Виктору потребовалось время, чтобы переместить тело убитого водителя.

— Мужики, складывайте 'жмуров' в этот 'бэтр', — скомандовал он, высунувшись из водительского люка бронетранспортёра. — Тут их и отмародёрите. Только постарайтесь под снегом оружие и боеприпасы не пропустить. Стволы, патроны и пригодные к использованию шмотки — к Серёге в 'Соболёк'. А тебе, Серый, вопрос: есть ещё какая-нибудь дорога к Сулее в объезд Айлино и Межевого?

Короленко кивнул.

— Через Мурсалимкино. Но всё равно краешек Межевого придётся захватить. Только она намного хуже и дальше километров на пятнадцать.

— Да по херу! Главное — не засветить ворованную технику.

— Совсем не засветить всё равно не получится. В Терменево придётся прямо через посёлок ехать...

— Потянет! — кивнул Кипчак. — А к Аю где-нибудь будем подъезжать?

— Ну, совсем на берег нигде. А что надо-то?

— От покойников избавиться.

— Тогда — в Межевом, на мостике через ручей, который вытекает из пещеры.

Восемьдесят километров до Порогов тащились долго, часа три. И не только из-за снега, в котором под конец пути уже начал зарываться 'Баргузин'. БТР, на жёсткой сцепке-'галстуке' которого, тащилась вторая, подбитая машина, оказался заправлен какой-то дрянью, и его двигатель явно недобирал мощности. Я, единственный из всей нашей компании, кому раньше доводилось водить бронетранспортёры, издёргался, опасаясь, как бы машина и вовсе где-нибудь не встала. Плюс остановка для избавления от раздетых тел погибших, которые просто сбрасывали с моста в поток, уносящий их в Ай. Теперь, даже если труп прибьёт к берегу, только конченный идиот решится выловить его из радиоактивной реки. Кстати, единственного выжившего в бойне пришлось отправить вслед за товарищами и врагами: он умер по дороге.

Зато какой шок испытали в Порогах те, кто нас встречал (уже в темноте), когда из БТР-80 и 'Тигра' выползли я и Данилов, с ног до головы увозюканные кровищей. К счастью, чужой а не собственной.

Аня Щукина, 'Ангел'

Если бы Витя, когда вернулся из поездки, не предупредил меня, что он на самом деле цел и невредим, меня бы, пожалуй, хватил удар. За время работы в травматологии мне, конечно, много крови пришлось увидеть, но раны родных людей всегда воспринимаются очень болезненно. А он был весь перепачкан в крови.

Что за загадочный бой произошёл в тех местах, куда они ездили, никто не знает, все только строят догадки.

— Мы надеялись довезти живым хотя бы последнего, чтобы расспросить, когда оклемается, но и он по дороге умер, — сожалел муж.

Самая правдоподобная версия, с которой согласились все в 'штабе' (никаких подробностей прочим, помня историю с Андреем Киселёвым, не сообщали), это стычка либо двух банд из Екатеринбурга, либо двух группировок внутри большой и сильной банды. Но тоже екатеринбургской: почти во всех паспортах, найденных при убитых, значилась прописка именно 'столицы Урала' либо её пригородов. Витя ещё упоминал про какие-то документы, указывающие на то, что эти люди оттуда, но подробностей, конечно, не рассказывал.

— А их не будут искать? — обеспокоилась я. — Ну, этих людей.

— А кто его знает. До конца снегопада — вряд ли. Что ты найдёшь, если всё снегом заметено?

Что правда, то правда. За сутки насыпало сантиметров семьдесят, после чего резко начало теплеть. И снова поперёк Порогов потекли ручейки. Радость для Любашки, строящей с соседскими девчонками запруды, и забота для меня: промокшие вещи надо сушить и отстирывать. А ещё — следить, чтобы дочь не простудилась.

Радует только то, что оба боевых происшествия, случившиеся в один день — в Медведёвке и где-то на дороге в Малояз — не принесли мне много работы. Радует не потому, что не хочу работать, а из-за того, что люди почти не пострадали. Ну, прочистила и обеззаразила я ранки в плече у Кости Данилова, ну, пару мелких царапин другим ребятам смазала йодом. И всё.

Другие заботы, более радостные, на подходе. Например, совсем скоро рожать Лене Корниловой, с которой племянник Виктора жил первое время. Не сложилось у них: во время той поездки, из которой Витю привезли с двумя пулями в груди Костян 'гульнул' с Олей Байсуриной, и Лена ему этого не простила. Но, положа руку на сердце, и не очень-то они друг другу подходили. По крайней мере, с Олькой они — более гармоничная пара. Оба — довольно простые, хотя и далеко не глупые, 'рукастые' и... более приспособленные к условиям, в которых мы оказались, что ли.

Хотя у меня в специализации и травматология, но здесь приходится заниматься всем, связанным с оперативным вмешательством. Так что, подозреваю, и роды придётся мне принимать. А рожать этим летом бабы будут часто: новых пар возникло много, люди детей хотят. Да и с контрацепцией у нас — полный швах. Я сама дёргаюсь каждый раз, высчитывая дни, чтобы не забеременеть.

Я дёргаюсь, а кому-то это было бы за счастье. Вон, Маринка, которую все считают бл*дью, как-то, когда мы вдвоём остались, разрыдалась у меня на груди. В студенчестве 'залетела' от парня, а он не захотел ребёнка, вынудил её пойти на аборт. Мало того, ещё и наговорил ей всяких гадостей: и в постели они никакая, и страшненькая, и с головой не дружит. Её и понесло. Вначале просто хотела доказать тому, что всё не так, как он говорил, а потом поняла, что не может забеременеть. И готова спать с кем угодно, лишь бы у неё ребёнок появился.

— Может, тебе просто остановиться и найти кого-то одного, с кем тебе будет хорошо жить? Сколько угодно случаев, когда у женщины были такие же проблемы, а через несколько лет жизни в семье они вдруг беременели и рожали. И не одного ребёнка.

— Не знаю, Анечка, — всхлипывала она. — Я уже столько передумала!

Бедная девочка!

Ах, да. Ещё одна обязанность у меня появилась. Следить за состоянием здоровья заложников, взятых в Медведёвке. Они будут работать на тяжёлых физических работах, пока их не решат отпустить домой, а я должна ежедневно проверять, не получили ли они на этих работах каких-либо травм. Но для начал осмотрела их и проверила, нет ли у них более серьёзных повреждений, чем 'помятости', полученные при захвате в плен. Чем удивила этих людей, ожидавших, что они попали в какой-то концлагерь.

А после медосмотра всех — в баню. Мужиков, разумеется. Единственная женщина, Вера Сергеевна, пошла туда на следующий день, вместе с нашей компанией, сформировавшейся как-то сама собой: Юля Короленко, 'хозяйка' турбазы и, соответственно, само́й бани, я, Саша Варгашова, 'любимка' Шерстнёва Лариса и 'боеприпасница' Алла, которая после своего плена у уголовников пока так и не нашла себе пары.

Вера, мать нынешнего 'главы' Медведёвки, уже сообразила, что мы тут не звери, и отнеслась к своему нынешнему положению довольно спокойно. Единственное, о чём она беспокоится, это вероятность того, что её сыну 'свернут башку' (цитата) сами поселковские. И тогда в Медведёвке всё вернётся на круги своя.

— Как я уже устала от этой крови! — призналась она.

А кто же от неё не устал? Как будто мне доставляет удовольствие ковыряться скальпелем и пинцетом в телах молодых мужиков, доставая из них пули и осколки.

Попарились, поболтали 'за жизнь'. Вера Сергеевна, опасающаяся за своё давление, без сопровождения отправилась в 'камеру' (всех заложников сразу предупредили, что окрестности посёлка нашпигованы минами, да и куда бежать по таким снегам?), а мы 'продолжили заседание женсовета'.

Под огромным секретом Сашка поведала, что, скорее всего, послужило причиной странного боя, последствия которого сейчас разгребают мужики в 'ремонтной зоне'. В бронетранспортёре, у которого расстреляли двигатель, нашли 'заначку' с целой россыпью разнокалиберных золотых слитков общим весом около трёх килограммов. Похоже, их последние владельцы решили сбежать с чьим-то 'золотым запасом', а другим подельникам это не понравилось.

— Так что, девочки, — улыбнулась они нам с Юлей. — Ваши мужья в буквальном смысле того слова привезли нам просто золотую добычу. Я уж не говорю про саму технику, от которой Вадим просто в восторге, и оружия, доставшегося нам.

Саша, после того, как стала 'штатным снайпером посёлка', об оружии может говорить часами. Но меня её новость о 'золотом кладе' ещё больше обеспокоила: как бы мы не поплатились за то, что присвоили технику и золото. Если оно раньше принадлежало кому-то из свердловских 'серьёзных людей', то его непременно будут искать. И выйдут на нас и, в первую очередь, на Витю.

Виктор Данилов, 'Кипчак'

— Хорошая заначка! — без какой-либо улыбки кивнул Скиф и покачал ладонью с лежащим на ней полукилограммовым слитком. — Не самая большая груда золота, которую мне доводилось видеть, но тоже нормально. А что с двигателем?

— Сам должен понимать: после пуль от КПВТ он ремонту уже не подлежит. Повезло только, что камазовских двигунов у нас — как грязи. Снимай с любой машины и вставляй вместо разбитого. У второго ушатанный топливный насос высокого давления, но и это не проблема: либо отремонтировать, либо заменить на годный. Дырки в броне заварим, кое-какие разбитые приборы поменяем, и три единицы бронетехники в течение недели будут на ходу. По крайней мере, Димка с Серёгой Короленко так обещали. Главное — чтобы снег поскорее сошёл.

— А как, по-твоему, он долго ещё будет лежать?

Скуфеев в наших краях новичок, и всех климатических особенностей 'зоны рискованного земледелия', к которой относится Южный Урал, не знает.

— Думаю, дня через три ты и следа от него не отыщешь. Но ехать за 'подснежниками' надо уже послезавтра. Лучше с утра, пока там деревенские не появились

Всё-таки мы собирали покойников и оброненное ими оружие в сильный снегопад, могли и не заметить что-нибудь под снегом. А принцип мы избрали твёрдый: ни один 'случайный' ствол не должен попасть к нашим соседям.

'Улов' у нас получился и без того весьма впечатляющий. Даже чисто по оружию, не говоря уже о 'броне': два КПВТ (калибр 14,5 мм), 'Корд' (калибр 12,7 мм), пара ПКТ, два 'Печенега' (калибр 7,62 мм). Шестнадцать 'Калашниковых' разных моделей, от АКМС до 'навороченного' 'сто пятого' с подствольником и оптическим прицелом. Но самая распространённая версия — АК-74М, та, что 'в пластике' и со складывающимся вбок прикладом. Судя по тому, что 'ксюха' всего одна, 'брали' их, в основном, у вояк. Пистолеты — ПМ, ПММ, один 'Стечкин' и 'сладкая парочка' ярыгинского 'Грача' и сердюковской 'Гюрзы'. И патроны, патроны, патроны. В основном — в десантном отделении 'беглеца'.

Похоже, побег был далеко не спонтанным. Помимо ящиков с патронами разных калибров (пара из них, правда, оказалась прострелена пулями из 'Корда'), очень неплохой запас гранат. И не только ручных, но и для 'подствольников'. А ещё — по шесть выстрелов к двум упакованным РПГ-7. Причём, противотанковых — всего четыре, зато целых шесть термобарических и пара осколочных. Почему их не использовали, тоже понятно: из-за скоротечности боя просто не успели распаковать и зарядить.

Раций уцелело, к нашему великому сожалению, только две. Ту, что стояла в догоняющем БТР-80, прошила насквозь пуля из КПВТ. Зато можно записать в плюс одиннадцать четырёхсотмегагерцовых 'ходи-болтаек'. И бронежилеты! Отсутствие которых и стало причиной того, что я почти всю зиму провалялся в постели. Не считая прочих мелких полезностей, вроде наколенников-налокотников, тактических очков и перчаток. Теперь любую нашу тактическую группу, выезжающую на задание, можно 'обрядить' в броники, а некоторых даже в кевларовые шлемы как армейского, так и 'ментовского' образцов. Ну, с учётом того, что эта группа будет не больше двух десятков рыл.

— Давай, выезжай, — одобрил Вадим. — А как вернёшься, будем разбираться, что себе оставим, что продадим.

Ага! Наша 'оружейка' просто ломится от запасов. Часть мы уже продали в Бердяуш и Сатку (в основном — дробовики и сильно 'поюзанный' нарезняк), но и того, что осталось, нам с лихвой. Если, конечно, не задаваться целью вооружить каждого жителя Порогов.

А золото пустим на монету и расплатимся им за материалы и оборудование, необходимые для нефтепергонных установок, проекты которых уже набросал Поль Картаж. Да-да! Не одной установки, а целых двух. Одна — обычный 'перегонный куб', а вторая, мини-крекинговая. Она позволит получать из мазута, являющегося побочным продуктом первой, не только бензин, керосин и солярку, но и минеральное масло. Дерьмовенькое, типа старого советского автола, но в наших условиях и оно — огромное счастье. Вкладываться надо в то, что принесёт деньги, а если учесть нынешнее полное отсутствие запасов жидкого топлива в окрестностях, рынок сбыта нам обеспечен.

Семитонного 'Тигра' отремонтировали быстрее всего. Да и повреждений у него оказался минимум: только дырки в корпусе (даже бронестёкла уцелели), развороченное тяжёлой пулей водительское сиденье, дыры в сиденьях десанта и повреждённый держатель коробок с пулемётной лентой. В движке ЯМЗ, стоящем в машине, проверили рабочие жидкости и остались довольны: масло меняли довольно недавно, а в систему охлаждения был залит 'Тосол'. Пробоины заварили электросваркой, зачистили шлифмашинкой и покрасили, добавив новые пятна камуфляжа к уже имеющимся. Правда, пришлось повозиться с вертлюгом 'Корд', механизм поворота которого подзаедал из-за попадания автоматной пули со стальным сердечником. Ничего, ребята разобрали, поправили, и скоро 'крупняк' снова встанет на место. А в этой поездке и без него обойдёмся.

Раз уж пошла такая пьянка, жена Макса Лариса сделала трафарет, по которому на капот, боковые стенки и заднюю дверь нанесли белую надпись 'Пороги'. Предварительно зачистив тактический номер машины с бортов (военный номерной знак 'ушёл' задолго до того, как бронемашина попала к нам). Это мы тоже предварительно 'обсосали' на штабе. Авторитет мы себе уже заработали неплохой, о нас хорошо знают везде в окрестностях, так что такой опознавательный знак для наших машин станет профилактикой от излишней навязчивости всевозможных постов на въезде в населённые пункты.

Нужно сказать, столь 'громкое оповещение о месте прописки' подействовало. По крайней мере, ни в Межевом, ни в Айлино, ни в Лаклах при нашем появлении никто 'на уши не вставал'. Суетиться, конечно, начинали, когда неизвестная машина с пулемётом на крыше появлялась на горизонте, но после прочтения трафаретной надписи суета обычно спадала.

Не зря мы поехали на место боя. Снег там уже практически сошёл под ярким, почти летним солнцем и из-под него вылезли пропущенные нами 'подснежники'. Пара отстрелянных автоматных магазинов, один полный, оброненная РГД-5 и целых два 'калаша'.

— Глянь-ка! — ткнул пальцем в сторону придорожных кустов Виталик Ярулин.

Ещё один 'подснежник', но двуногий. Похоже, улепётывал с места боя, но схлопотал очередь в спину. То ли от своих, то ли от нападавших. В общем, так и остался лежать на выходе из лесопосадки, оберегающей дорогу от снежных заносов. Лицо и руки уже частично обглоданы мелкой живностью. Виталик и обратил внимание на место, где он лежит, после того, как оттуда взлетели несколько ворон.

Мужику лет тридцать пять, на частично объеденных пальцах следы татуированных 'перстней', на груди — купола и львиная морда. На плече — женский профиль и надпись 'ИРА'. Нет, не имя любимой девушки, а объявление: 'Иду резать актив'. Значит, очень непростым волчарой был на зоне, принимал участие в 'наказании' непокорных (львиная морда).

Там же, за лесопосадкой его и закопали в неглубокую яму.

Мародёрка тоже дала хороший результат. 'Калашом' он себя не утруждал. Вместо него под трупом лежал 'навороченный' пистолет-пулемёт ПП-19 с кучей планок Пикатинни, дополнительной ручкой, сдвоенными магазинами и коллиматорным прицелом. Кстати, даже не снятый с предохранителя. В поясной кобуре — американский никелированный 'Двойной орёл', тоже под парабеллумовский патрон, а в наплечной — укороченный 'Вальтер ПП-99'. Неглупым был товарищ Селищев (так написано в паспорте), понимал, что унификация патронов — великое дело. Но и не лишённый понтов, если судить по набору стволов. И жадный: увесистый, килограмма полтора, мешочек с золотым песком оттягивал потайной кармашек куртки.

Происхождение его золотишка стало понятно из скомканной размокшей записки, найденной в кармане брюк: 'Селя, сука, я тебе яйца оторву за рыжьё, которое ты хапнул в Берёзовском и не сдал с него долю. Е*ать я хотел эти сраные тридцать граммов песка, мне, бл*дь, важен сам принцип: четверть золота отдай. Два дня срока тебе, крыса ё... (неразборчиво из-за порванного мокрого сгиба) ...нется молиться, чтобы тебя не оставили гнить на цепи. Жека'. Мдя... Высокие у них там, в Ёбурге, отношения между мэром и подручными.

Значит, в Берёзовском по-прежнему добывают золото. Самое старое из найденных в России золотых месторождений, его даже раньше миасских россыпей открыли, а всё ещё не исчерпали!

— Медведь, там, возле места где 'бэтр' стоял, валялась коробки из-под пулемётной ленты. Такая, с оторванной крышкой.

— Ну, — кивнул двоюродный брат.

— Воткни в могилку какой-нибудь колышек — лучше осиновый — а на него надень эту коробку. Только на коробке выцарапаешь ножом: Селищев Василий Антонович, 'Селя', 1983 — 2018.

— Думаешь, будут искать? — спросил Макс, которого я взял в эту поездку.

— Жека — парень принципиальный, — усмехнулся я. — Так что, скорее всего, будут.

В Малояз не заезжали. Хватит, погостили там в прошлый раз, покушали, обо всём, о чём надо, договорились. У нас и без заезда туда дел навалом.

На развилке дорог, расходящихся под очень острым углом, пришлось остановиться: блок-пост.

Это не нам и даже не бердяушским на голову свалилось счастье, когда на Транссибе остановилось движение. Это жителям Кропачёво, узловой станции, где стыкуются Южно-Уральская и Куйбышевская железные дороги, оно свалилось! Можете себе представить: почти сорок железнодорожных путей, и на большей их части 'зависли' составы, у которых должны были смениться локомотивные бригады. Почти все — грузовые. Если мы были счастливы, как слоны, хапнув четыре цистерны топлива и полвагона муки́, то здесь всего этого добра скопилось десятками вагонов. Плюс база Госрезерва, где хранятся средства для гражданской обороны. Плюс крупная база нефтепродуктов.

На эту 'пещеру Аладдина', конечно, быстро наложили лапу соседи из Усть-Катава и Сима, сумевшие как-то договориться между собой, но запасов хватило на то, чтобы безбедно прожить зиму и станционному посёлку, и обоим городкам, и даже Миньяру, и без того не очень-то бедствовавшему, в отличие от ещё более западной Аши. А блок-посты на трёх въездах в посёлок поставили после пары попыток 'раскулачить' кропачёвцев, предпринятых соседями из глухого северо-восточного 'угла' Башкирии. Серьёзные блокпосты, с мощными укреплениями, собранными из фундаментных блоков, и заграждениями на дорогах, позволяющими ехать только медленно и 'змейкой'.

— Здорово, 'Пороги', — вышел к остановившемуся 'Тигру' боец в камуфляже. — Далеко путь держите?

От нас взял слово Шерстнёв.

— В Усть-Катав. Насколько мне известно, именно там ваше местное начальство обретается. А потом, может, и в Сим проскочим.

— С чем пожаловали-то?

— Разговоры разговаривать, — улыбнулся 'на все тридцать два' Провокатор. — Не воевать же...

— А что? Может, попробуете? — засмеялся лейтенант и кивнул в сторону зарытой в землю и прикрытой маскировочной сетью БМП-3, которую я заметил только после этого.

— Нет уж, не сегодня. И, надеюсь, не в ближайшие годы, — покачал головой Максим.

Да уж. Кучеряво тут у людей с оружием. Оно и понятно: последние месяцы перед ядерной войной всё новейшее оружие гнали на запад, где назревал сухопутный конфликт с мелкими прибалтийскими шавками и стоя́щим за ними НАТО. Пусть даже в руки местных попало всего три единицы этой техники, выпускавшейся в Кургане. Имея их, не страшны и наезды со стороны Ёбурга: бронирование выдерживает огонь крупнокалиберного пулемёта, 100-мм пушка спарена с 30-миллиметровой, которая сама по себе прошивает броню и БТР, и БМП.

— И это правильно! Ладно, открывайте двери, досматривать ваш 'Тигр' будем, прежде чем предстанете пред светлыми очами нашего начальства.

Переписали имена, оружие.

— Судя по вашим запасам 'стволов', вы действительно на войну собрались, — покачал головой лейтенант. — Куда вам столько?

— Времена нынче неспокойные, в места едем незнакомые, вот и решились подстраховаться. А то я в прошлом августе тут прокатился, так чуть без головы не остался...

— С тех пор много воды из Катава и Бердяша в Юрюзани утекло, — хмыкнул дежурный. — Порядок навели, так что теперь от Усть-Катава до Аши можно ездить без опаски. После Сима — не по трассе, конечно... А в ваших краях как? Не шалят?

— Тоже порядок навели. От Сатки до поворота на Миасс 'соловьёв-разбойников' перевели.

— 'Соловьёв-разбойников'? — засмеялся лейтенант. — Хорошо сказано. Ладно, шутники, пойду я с начальством по телефону покалякаю. Пусть оно решает, что с вами и вашим арсеналом делать.

Максим Шерстнёв, 'Провокатор'

Парень вернулся из крытого плитами блок-поста минут через десять.

— Вот что, порожские.

Держится он спокойно, уверенно, чувствует за собой силу. И ресурсы. Даже по нему видно, что зимой не голенища от кирзовых сапог жрал, как некоторые люди в Сатке, а вполне прилично питался.

— Начальство решило, что многовато вы с собой оружия везёте. Пару автоматов и пистолеты можете оставить, а 'лишнее' автоматическое оружие придётся сдать на временное хранение. Под опись, разумеется.

И на том спасибо, мил человек.

По Витальке было видно, что волнуется, пока мы ехали по объездной мимо посёлка. То ли он сам, то ли его родители отсюда. В общем, родные ему места, но нас туда пока не пустили: стерегут местные свой Клондайк.

А вот я ни хрена не помню их, хоть в августе и проезжал здесь. Правда, был бухой в усмерть. Хотя где-то здесь и сумел разоружить лоховатых пацанов, позарившихся на мою машину. Помню только указатель на Кропачёво, но было это перед въездом в посёлок или на повороте с трассы — не имею ни малейшего представления.

Ага! 'Па́рная' заправка возле перекрёстка и что-то вроде стояночного комплекса чуть дальше неё. Что-то подобное припоминаю. Но Витя поворачивает в противоположную от него сторону. Надо же! В наших краях встретить машину на трассе — огромная редкость, а здесь они иногда ездят. Значит, не так уж и хреново у них с бензином и соляркой, как везде. Только надолго ли? Без действующих нефтеперерабатывающих заводов всё равно со временем запасы иссякнут.

— Вить, а что это за заборы в поле стоят? — ткнул я пальцем в правое окошко.

— Снегозадержание, — коротко ответил он. — Чтобы зимой трассу не переметало.

Очередной плавный спуск, и в отдалении слева показались панельные дома. Это и есть, что ли, Усть-Катав? По опыту Сатки подозреваю, что не сладко пришлось их обитателям в морозы.

На перекрёстке за дорожным указателем — тоже блок-пост. И снова вопросы: чего вам, граждане, надо. Дальше путь — или налево, или направо. Вперёд не получится: поперёк трассы насыпан земляной вал.

— А там что? — кивнул я в его сторону.

— После землетрясения мост через Катав рухнул. Вот и закрыли дорогу, чтобы кто-нибудь сдуру не влетел.

— Так сильно тряхнуло?

— Пара подъездов там сложилось, — махнул боец в сторону нового микрорайона. — А уж сколько жилья трещинами пошло... У нас-то ладно, а в Орловке вообще жителей не осталось.

— Погибли, что ли? — поразился я.

— Трещины в земле пошли, дома покосились, печи пообваливались. Как второй раз тряхнуло, так оттуда и последние люди сбежали.

Бляха, не одна напасть, так другая! Не радиоактивное заражение, так землетрясение. Хотя, как я по карте видел, через город протекает речка Юрюзань. Как говорит Данилов, ещё более радиоактивная, чем Ай.

Небольшой уютный городок, преимущественно состоящий из частной застройки. Как положено здесь, на Урале (со слов местных, разумеется), с большим прудом, возле плотины которого стоит старый завод. Лишь в самом центре несколько пятиэтажек, над которыми возвышается гора, очень уж напоминающая донецкие терриконы. Только, судя по скальным выходам на её склонах, она не рукотворная, а созданная самой природой.

Похоже, плотине в пик половодья пришлось очень несладко. Да и сейчас, после мощного весеннего снегопада, в бетонном жёлобе спрямлённого русла реки бушует мощный поток, который, насколько я понимаю, в ближайшие дни станет ещё мощнее.

Витя неторопливо проехал узкими улочками к стоящему напротив парка трёхэтажному зданию, отделанному местами потрескавшимися белыми плитами. Похоже, тоже последствия землетрясения, если учесть, что между панелями расположенной чуть дальше него пятиэтажки видна солидная такая трещина. Пожалуй, в ладонь шириной.

Но что меня буквально убило — это МЕНТ, прогуливающийся возле крылечка административного здания, той самой уютной бело-коричневой трёхэтажки. Самый натуральный, в форме, с погонами, с 'ксюхой' на плече. Он попытался было махнуть Виктору, чтобы тот не подъезжал ко входу, но, прочитав трафаретную надпись на капоте 'Тигра', сменил гнев на милость, указал место, где нам можно припарковаться. Значит, прямая связь между Кропачёво и Усть-Катавом имеется. Телефонная или по радио — уже не важно.

Он же и сообщил нам, что нужно оставить автоматы и пистолеты в машине, чтобы нас пропустили в здание. Мы с Кипчаком демонстративно передали пистолеты Петровичу, чем заслужили удовлетворённый кивок полицейского.

— Из-за руля не вылезай, — негромко буркнул Виктор двоюродному брату.

На мой вопросительный взгляд Данилов пожал плечами.

— Мало ли...

Что сказать о местном 'бело-коричневом доме'? Мэрия — она и в России, и на 'ридной Неньке Украине' есть мэрия. Отличие от прежних времён только в наличии в фойе двух шкафоподобных парней с тупыми мордами и хорошо заметными под дешёвенькими костюмчиками наплечными кобурами. Назвать таких охранниками — оскорбить до глубины единственной на двоих мозговой извилины. Они не охранники, они 'секьюрити'. Ну, да ладно: на безголосье и жопа соловей, а в Усть-Катаве и 'быки' — 'секьюрити'.

До кабинета Погодина, местного 'головы' проводили. Мимо ослепительной черноглазой метиски, в глубоченное декольте которой стрельнул взглядом 'секьюрити'. Глянул и быстренько отвернулся. Ну, да. Оценить хозяйскую собственность можешь, но рот разевать — ни-ни!

Примерно таким я хозяина кабинета и представлял: плотно сбитый мужик лет пятидесяти пяти с короткой седоватой стрижкой, жёстким лицом и старыми шрамами на костяшках пальцев. Типапредприниматель, 'родом' из 1990-х, который когда-то понял, что если устроить на трассе охраняемую стоянку, то водилы сами деньги будут отдавать, без какого-либо на то принуждения и связанных с этим рисков.

Но в кабинете он не один, а вместе с полковником, в петлицах которого общевойсковые эмблемы. Пожалуй, это именно тот, про которого говорят, что он застрял в поезде на момент отключения электроэнергии по пути к новому месту службы. Когда начался бардак, организовал оборону станции от желающих пограбить пассажиров и военное имущество. Ну, а потом и вообще пресёк бесконтрольное растаскивание содержимого вагонов, застрявших на узловой станции. Ему, по большому счёту, Кропачёво, Усть-Катав и Сим и обязаны порядком на своей территории. Даже внешне заметно, что тоже волевой мужик.

— Ну, здорово, порожские, — улыбка едва коснулась тонких губ местного 'князя'. — Наслышаны, наслышаны, что вы крепко уселись в своей глухомани. Что привезли?

— Пока ничего, пока только познакомиться приехали, поговорить, новостями обменяться.

Виктор, похоже, тоже пока оценивает наших визави, поэтому внешне совершенно спокоен и даже расслаблен.

— Ну и правильно. А то мы — люди простые, не очень-то доверяем тем, кто с порога вываливает кучу ништяков. Значит, ему нужно чего-то такого, от чего у нас будет большой 'головняк', — удовлетворённо кивнул 'усть-катав-баши'. — Как говорится, бойтесь данайцев, приносящих яйца.

Шуточка древняя, но заржал он над ней так, будто она ему только что на ум пришла. Наигранно заржал: глаза так и остались колючими, а взгляд испытующим. Не прост мужик. А кто сказал, что человек, подмявший под себя три городка и очень ценный ресурс в виде битком забитой станции, должен быть простаком и рубахой-парнем?

Дальше всё пошло по принципу 'слово за слово, членом по столу'.

— Торговать? — удивился Погодин, — Вы нас можете чем-то заинтересовать? Или прикупить что-то хотите? Только чем расплачиваться будете? Если саткинским золотишком, то мы, хе-хе, не против. Но не их сраными медяками.

— С золотом и у нас самих... не очень. А вот какой-нибудь бартер замутить, это можно. К примеру, на продукты.

— Какие, к херам, продукты? Да ты представляешь, сколько мы их хапнули в Кропачёво из вагонов?

Во время пространного монолога с подробным перечислением позиций 'хабара', доставшегося из железнодорожных составов, Данилов явно заскучал. В его руках появилась кнопочная авторучка, и он, по примеру анекдотного Вовочки, начал экспериментировать: получатся ли дети, если гонять туда-сюда стержень внутри ручки. Явно бесполезный эксперимент: конструкторы не дураки — чтобы избежать нежелательного эффекта, они не поленились внутрь ручки вставить спиральку.

— Хорошие запасы! — оценил он сказанное. — Только имеют дурную привычку заканчиваться. А в горной тайге, насколько мне известно, хлеб выращивать... сложно.

— А у вас в Порогах, значит, сплошные равнины и поля? — засмеялся Погодин. — Или вы булки прямо на соснах выращиваете?

— Нет, конечно. Но, в отличие от вас, у нас относительно неплохие отношения с соседними башкирскими деревнями, где выращивают и зерно, и скот.

— Это точно, — кивнул полковник. — После того, как их 'джигиты' пару раз пытались 'раскулачить' наши кропачёвские запасы, за что получили по зубам, они к нам ничего возить не хотят.

— Зато мы можем с вами работать как посредники: брать у них и возить к вам.

— Нам посредники не нужны! — нахмурился князёк. — Если нам что-то будет нужно, мы и сами возьмём. Без всякой оплаты.

— Это как? Ограбите их, что ли?

Витя пристально посмотрел на Погодина.

— Тогда должен предупредить: мы уже проплатили часть будущего урожая, и будем вынуждены помочь этим деревням, если вы начнёте их грабить.

— Не понял. Ты что, бл*дь, угрожаешь? Андреич, ты слышишь? — обратился усть-катавский 'голова' к полковнику. — Этот сраный клоп вздумал нам грозиться!

На этот раз он уже не скрывал своего раздражения. И пока рассказывал, как раздавит и Пороги, и Бердяуш, о наших неплохих отношениях с которым он был хорошо осведомлён, и Сатку, Данилову надоело играться с авторучкой. Теперь он крутил в руках вынутую из кармашка бронежилета рацию. Пожалуй, только то, что ему нужно чем-то занять руки, выдавало, насколько он напряжён.

— Я не исключаю варианта, что будет именно так, как вы, Сергей Иванович, сказали. Но попрошу подумать ещё об одном. По нашим сведениям, мэр Екатеринбурга, опираясь на остатки 'уралмашевских' и 'центровых', уже подмял под себя не только весь запад Свердловской области, но и Большеустьикинский район Башкирии. И на этом не собирается останавливаться. По крайней мере, его разведка уже появлялась и в окрестностях Месягутова, и в Кигах, и в Малоязе. Ему тоже нужно кормить людей на подконтрольныъ территориях, и как бы не случилось так, что он постарается обезопасить свою ресурсную базу от враждебных соседей. Например, от вас.

Виктор протестующе поднял руку, чтобы остановить пытающегося перебить его Погодина.

— Нас такой вариант тоже не устаивает, мы бы куда охотнее договорились с вами о совместной защите этого 'угла' Башкирии от притязаний Ёбурга. Но раз вы, Сергей Иванович, не оставляете нам выбора, значит, нам придётся помогать Жеке.

— Кому? Жеке? Этому говнюку, который сидел по позорной статье?

Лицо Погодина побагровело, и мы за время его монолога узнали много нового из биографии екатеринбургского мэра. Но это было всего лишь прелюдией к окончанию наших переговоров.

— В общем так, Михаил Андреевич, — наконец, повернулся он к полковнику. — Этих двоих говнюков и тех, кто остался в их машине, пустить в расход. Прямо за гаражами администрации. А саму тачку я беру себе.

— Ты бы не горячился, Сергей. Они всё-таки что-то вроде послов, которых не принято трогать. Кроме того, надо понимать, что за такое их товарищи начнут нам мстить.

— Выполняй, я сказал! — рявкнул Погодин и, сунув руку под столешницу огромного стола, что-то нажал. — И чтобы через неделю от этих сраных Порогов одни головёшки остались!

Вадим Скуфеев, 'Скиф'

Война — грязное дело. В буквальном смысле этого слова. И не только из-за того, что зачастую приходится ползать в этой самой грязи, чупахтаться в лужах и неделями не мыться. Организм человека так устроен, что в случае ранения он может и обоссаться, и обосраться, а тебе, если ты окажешься рядом, зачастую приходится в этой смеси крови, мочи и дерьма копаться, чтобы оказать ему помощь.

Ну, а уж если кого-то угораздило погибнуть внутри техники, то там ещё 'веселее'. Ведь смотря что случилось. Самое 'чистое', это когда боевая машина сгорела. Там нужно только угольки собрать. Того, что когда-то было человеческим телом. Хуже — когда внутрь попадает снаряд, серьёзный осколок или крупнокалиберная пуля. Тогда по стенкам надо соскабливать всю ту же смесь крови, мочи и дерьма. А иногда и мозгов. И собирать мелкие фрагменты тканей, норовящие закатиться в какую-нибудь труднодоступную щель. И отмывать внутренности машины (будь то 'броня' или небронированное транспортное средство), если есть возможность использовать её и дальше.

'Каторжане', которым мы поручили заниматься этим 'удовольствием', справились со своей работой вполне пристойно. Кое-кто, конечно, проблевался, но что делать? Мы вам, ребята, лёгкой жизни не обещали. Собрали, почистили, отмыли. Свою блевотину — тоже. Так что один из двух БТР-80 уже вполне можно использовать. В чём я лично убедился, придя в 'ремзону'. Даже полудохлый топливный насос высокого давления поменяли на годный. Но это уже не они, а наши ремонтники.

Там же столкнулся с французом, который доставал Серёгу Короленко. Поля интересует, когда Король возьмётся за сварку первой нефтеперегонной установки, эскизами которой Бербер трясёт перед носом Сергея.

— Нужное и важное дело, — поддержал я Картажа. — Так что, Серый, с заменой движка 'бэтра' и без тебя справятся. А ты начинай варить то, что Поль просит.

После того, как Макс 'расколол' Киселёва, Короленко выпал из числа подозреваемых в сливе информации о нас. И, соответственно, изменилось отношение к нему. Да он, наверное, и сам это почувствовал. Хотя бы по тому, как его снова стали привлекать к делам, о которых до этого даже не ставили в известность.

Переговорил и со смотрителем электростанции. После грёбанного снегопада снова начал резко расти уровень воды в пруду. А значит, опять придётся откладывать ремонт аварийного водосброса. Вон он, торчит дырами от вывалившихся каменных блоков. Мы только 'отключили' его, чтобы заняться восстановительными работами, как снова придётся подавать на него часть стока. Иначе остальные водосбросы могут не справиться с пиковой нагрузкой.

— А с остальными механизмами как дела? — поинтересовался я.

— С остальными отлично! Турбины регулярно смазываю, автомат поддержания рабочей частоты вращения, хоть и древний, но работает, как часы. Фундамент под новый генератор уже почти отстоялся, через неделю можно будет снимать старый и ставить новый. Муфту для подключения к нему обеих турбин ребята изготовили. День на снятие старого агрегата и установку нового, подключение его к новому трансформатору. Ещё день на испытания, и следующую зиму можно будет хоть всё отопление Порогов на электричество переводить! Главное — чтобы проводка в домах выдержала такую нагрузку.

Это точно! В кое-каких домишках, от греха подальше, её недурно было бы поменять.

В машинном зале шумно, и шипения рации я не услышал. Да и всё равно ничего в нём не разобрал бы: здание ГЭС находится под самой плотиной, радиоволны сюда практически 'не заглядывают'. Поэтому влетевший внутрь Короленко шальными глазами стал полнейшей неожиданностью.

— Наверх, скорее! Тебя все по радио ищут!

— Что случилось?

— Не знаю. Но что-то очень срочное.

Уже на верхних ступеньках длинной металлической лестницы 'ходи-болтайка' ожила.

— Скиф Базе. Скиф Базе.

— Да слышу я! Что стряслось?

— Из Усть-Катава вернулись Петрович с Медведем. Кипчак и Провокатор, находившиеся в местной администрации, передали им экстренный сигнал немедленно уходить. Не просто уходить, а 'рвать когти'.

Опаньки! Это значит — ситуация вышла из-под контроля настолько, что единственный шанс уцелеть для остальных, это уносить ноги. Без оглядки. Главное — добраться до своих и сообщить о месте и обстоятельствах возможной гибели передавших сигнал.

Не успел я придумать, что ответить, как вдалеке показался несущийся на всех парах 'Тигр'.

— Принято! — буркнул я в микрофон и помчался навстречу машине.

В течение нескольких минут ребята успели передать кодом несколько последовательных сигналов. Сначала это было 'Внимание'. Потом 'Полная готовность', а затем — 'Отход'. Причём, не просто 'бросайте нас и убирайтесь', а с дополнением, 'немедленно, очень быстро, как только можете быстро'. Комбинация такого дополнения нехитрая: последовательность двух коротких нажатий на тангенту. Чем больше таких серий, тем срочнее выполнение приказа. По словам Ярулина, кто-то успел передать штук пять таких серий.

— Хорошо, хоть золото с собой не забрали.

— Какое золото? — удивился я.

— Вот это, — протянул мне увесистый мешочек Виталик, передал записку Жеки, найденную в кармане у Сели, а потом добавил рассказ о 'сборе подснежников'.

Похоже, у нас теперь не только 'замес' с усть-катавскими предстоит, но и разборки с 'уралмашевскими'.

Виталий Ярулин, 'Петрович'

О том, что я выведал в ходе болтовни с ментом, несущим службу возле входа в горадминистрацию, я рассказал уже в кабинете Скуфеева. Мужик разговорился, когда я сообщил ему, что сам родился в Кропачёво, и мы с ним нашли общих знакомых.

Меня интересовали, конечно, вовсе не подробности собачьей ментовской службы, но ещё в молодости я усвоил слова психологов: хочешь узнать больше — наберись терпения и выслушай жалующегося. Тому, кто сочувственно слушает его излияния, он расскажет даже то, чем не хотел делиться.

Главным для нас на сегодня оказалась информация о том, что три БМП-3 установлены на блок-постах со стороны наиболее опасных, как считают в Усть-Катаве, направлений. На северо-восточной окраине Кропачёво, где мы проезжали, на перекрёстке, где сходятся дороги из Тюбеляса и деревни Минка (потому я и вывел Сашку Рощина с лесных стёжек на нормальную дорогу немного севернее Минки), и уже за железнодорожными путями на северной окраине Ерала. В общем, с тех сторон, откуда могут прийти желающие покуситься на их богатства.

Полицейскими 'городской голова' откровенно помыкает. Ну, не любит он правоохранителей ещё с тех времён, когда 'щипал' проезжих на трассе. Даже несмотря на то, что впоследствии стал с многими из районного милицейского начальства 'Вась-Вась'. И прокурорских с судейскими не любит.

А вот с залётным полковником, сумевшим сколотить вполне боеспособную роту (пусть даже по принципу 'я тебя слепила из того, что было'), занимающуюся охраной от происков соседей городов, станций, базы Росрезерва и дорог, сумел найти общий язык. Именно на почве необходимости навести порядок на подвластных территориях. Но в последнее время и 'военных' не особо жалует, считая их дармоедами, ни за что жрущими хлеб. А потому просто 'раскидал' роту по разным населённым пунктам: взвод в Кропачёво и по два отделения в Усть-Катаве, Симе и Миньяре.

Чтобы хоть выдавать людям продовольственные пайки не за 'просто так', организовал достройку котельной в Усть-Катаве и заготовку древесного угля для неё и котельных в других городах, другие общественные работы. Конкурентов, хотя бы намекнувших о претензиях на какую бы то ни было власть, давит беспощадно, но простых людей старается не трогать. Зато прощает грешки тем, кто пытается хоть как-то оживить хотя бы примитивное производство и вообще занять население делом.

В общем, много чего он мне наговорил за тот час, пока по рации не пришёл первый сигнал от ребят. И когда они приказали нам уматывать во все лопатки, я приветливо помахал в окошко рукой своему новому знакомцу.

Медведь, пару раз бывавший в городе, знал, как проехать к вокзалу, а уж дальше по лесным дорожкам вёл его я. Места знакомые с детских времён, да и из Миасса я сюда наведывался по грибы-ягоды, так что выбрались за Минку почти без плутания.

Что случилось там, в здании Горадминистрации, мы не знаем. На связь с нами в течение тех пяти минут, пока мы крутились по Первомайке, никто не выходил, а потом мы уже нырнули за горку, и обмен сообщений при помощи 'ходи-болтаек' стал невозможен.

— Поедешь со мной в Бердяуш, — выслушав нас с Сашкой Рощиным и потемнев лицом, распорядился Скуфеев.

— Выручать ребят будем?

— Если ещё живы. А если уже нет, то я, бл*дь, лично кишки выпущу из тех, кто их кончил! Весь этот х*ев Усть-Катав вверх наизнанку выверну, но отомщу!

Неплохо было бы. Да только соваться в лоб на 100-мм и даже 30-мм пушки — это чистой воды самоубийство.

К тому времени, когда мы на Тойоте Вадима добрались до бердяушского вокзала, Томилин не только собрал несколько человек, которых он рекомендовал бы для участия в операции, но и обеспечил Скифу телефонную связь с кабинетом Занина в Сатке.

— Эх, были бы железнодорожные пути свободны, можно было бы прямо до Усть-Катава на бронепоезде докатиться, — сокрушался Андрей.

— Не мели ерунду, — резко оборвал его Вадим. — Прямо там, на подъездах к городу, нас бы и сожгли в этом поезде. И вообще: хватит мечтать, давай думать, как дело сделаем. Челябе уже готовый план предоставим, когда он со своими людьми доберётся до Сулеи. Может, он что-то добавит или поправит, но выезжать нужно уже с готовым планом.

Из Порогов выехали в восемь вечера на бронетранспортёре и 'Тигре', на который снова водрузили 'Корд'.

— Где взял? — был первый вопрос Малкова, когда наша команда вывалилась из бронетехники возле джипа с его людьми.

— Где взял, там больше нету, — довольно ухмыльнулся Скуфеев. — Шёл, нашёл, едва ушёл. Догнали — ещё дали. Точнее, могут ещё дать, если догонят. В общем, хлопцы из Екатеринбурга друг дружку чуть-чуть постреляли, и нам наследство оставили.

— Хорошее наследство, — оценил Тимофей. — Но, зараза, опасное!

— Сам знаю. Да только не выбрасывать же. О, а вон и Андрюха едет.

Минку обошли теми же лесными стёжками, по которым я ехал с Сашкой. Но после трассы нефтепровода не стали ломиться прямо в город, а свернули на восток, к перекрёстку дорог, возле которого, по информации от 'моего' полицейского, находится блок-пост с БМП. Не доезжая до него, высадили десант: Вадим, его жена Саша, Поль Картаж, Челяба и ещё трое ребят из Бердяуша и Сатки.

На таком расстоянии рации брали прекрасно, даже несмотря на неровности ландшафта, и спустя полчаса нам стало известно, что их передовой дозор визуально обнаружил блок-пост. Но прошло ещё полчаса, прежде чем Скуфеев уже прямым текстом объявил:

— Чисто. Можете подъезжать.

'Тигр' и БТР доползли до места по трассе нефтепровода минут за десять.

Хорошо ребята устроились, со знанием дела! Капонир для 'брони' вырыли на пригорке за молодыми сосёнками, скрывающими его от проезжающих. Фундаментные блоки с узкими бойницами, перекрытые плитами, сложены в виде небольшого домика на обочине, противоположной от врытой в землю БМП. Из крыши этой 'избушки' торчит жестяная печная плита. Вход в здание блок-поста прикрыт г-образной кладкой из шлакоблоков, в которой тоже проделаны бойницы. Сразу за ним — столик с лавочками, откровенно не новые, видимо, оставшиеся с довоенных времён. На столе — пластмассовые 'многоразовые' тарелки с остатками еды, чашки-ложки, куски хлеба. Всё это освещается китайским светодиодным фонарём, подвешенным к гвоздю, вбитому в шест.

— Расслабились пацаны, даже часового не выставили, — презрительно скривился Скуфеев, закатавший на лоб балаклаву.

Расслабились-то расслабились, а Саша Варгашова перематывает одному из бердяушских ребят порез на плече.

— Тимка, тащи кого-нибудь одного, допрашивать будем, — приказал Вадим.

Парень оказался старше призывного возраста лет на пять. Это только подтвердило рассказ мента о том, что свою роту полковник Крылов набирал не только из случайно застрявших в городе и на станции солдатиков, но и из местных 'дембелей'. Покосившись на 'Тигра' с написанным белой краской 'портом приписки', он грустно протянул:

— А-а-а! Пороги... Я так и знал, что это из-за вас в городе такой переполох.

— Ну, так и рассказывай, что за переполох.

К концу допроса всех пленных (кое-кто оказался немного помят, но взяли их без стрельбы) один из людей Челябы разобрался с механизмами управления вооружением БМП, и, выслушав его доклад, Скиф дал команду двигаться дальше. Мы с Рощиным на 'Тигре' впереди, за нами трофейная БМП, а замыкающим — 'бэтр'. Пленных просто прицепили пластиковыми стяжками к петлям фундаментных блоков, используемых для подъёма краном.

— За ночь с голода не подохнут, а если обоссутся и обосрутся, то ничего страшного, — махнул рукой Скуфеев. — Пусть радуются, что живы.

Ехать по разбитому асфальту всё равно было удобнее и быстрее, чем тащиться по лесным дорожкам, а огромные колёса бронемашины и бронетранспортёра, не говоря уже о гусеницах бээмпэшки, без проблем проглатывали мелкие ямки, как будто специально выдолбленные в покрытии, чтобы развалить легковушки местных жителей.

Перед въездом на окраину города Вадим приказал выключить фары, и Сашка, надвинувший на глаза ноктовизор, сбавил скорость. Остальным машинам колонны было велено ориентироваться по габаритным огням и стоп-сигнала впереди идущих.

После поворота улицы в сторону вокзала сделали остановку. И для того, чтобы осмотреться, и чтобы пересадить меня в боевую машину пехоты, которая теперь пойдёт первой. А 'Тигр' стал замыкающим.

Темнота. Почти полная темнота. Лишь кое-где в окошках домов едва теплятся огоньки то ли свечей, то ли фонариков. И тишина, прерываемая лишь гавканьем дворовых собак.

— Включайте, на хрен, фары, — плюнул на предосторожности Скиф. — Нам теперь скорость нужна, а не скрытность.

Без задержек спустились к железной дороге, повернули к путепроводу под железнодорожными путями, потом вернулись к Новому мосту. Свернули направо на Комсомольской, а следом, возле гостиницы вагоностроительного завода, налево, и через несколько секунд оказались у здания Горадминистрации, где мы и расстались с Виктором и Максимом. А дальше уже началась наша работа.

БМП контролирует перекрёсток улиц Ленина и Центральной, 'Тигр' — Центральную в сторону Юрюзани и сквер у Дворца культуры, а БТР — окна здания Горадминистрации, в фойе которого горит свет (а где-то в прилегающих к зданию гаражах бормочет электрогенератор).

Скиф за какие-то несколько секунд примотал толовые шашки к решётке окошка, выходящего на крыльцо административного здания, размотал провод и воткнул его конец в гнёзда подрывной машинки. Не успела осесть пыль от взрыва, как мы через выбитое окно, лишившееся решётки, ворвались в фойе.

В закутке дежурного ползал на четвереньках и поскуливал какой-то запылённый человек.

— Где люди, которых сегодня здесь захватили? — рывком поднял его на ноги Скуфеев.

— Что? — не въехал ночной сторож. — Какие люди?

— Два человека, приехавшие на переговоры с Погодиным.

— Я не видел их... Я заступил на дежурство только вечером. Говорят, тут была какая-то стрельба. С трупом и ранеными. А потом кого-то куда-то увезли.

— Куда?

— Не знаю...

— Кто знает?

— Погодин, наверное. Или Крылов...

Пока Вадим обыскивал всё ещё пребывающего в полупрострации дежурного, пока обрывал телефонный провод и разбивал о стенку сам аппарат, снаружи рявкнула короткая очередь 30-мм пушки.

— Что там у тебя, Урал? — нажал на тангенту рации Скиф.

— Какой-то 'уазик' со стороны завода летел. Отлетался...

— Адрес Погодина! — потребовал Скуфеев у охранника.

— Нне знаю.

— Я знаю, — махнул я рукой, показывая, что бесполезно допытываться у не вполне вменяемого человека.

— Тогда веди.

Гузель Логачёва

День не задался с самого утра. Сначала сломала ноготь, и мне пришлось его стачивать и заново клеить. Потом, когда садилась в машину, чтобы ехать на работу, порвала колготки, и Серёжа, которого я и так задержала из-за ногтя, наорал на меня. Колготки по нынешним временам — просто драгоценность. Не из-за того, что стоят дорого, а потому что их теперь днём с огнём не отыщешь. Если бы не Сергей, я бы уже давно бегала в джинсах или сверкала голыми ляжками. Но и тех пятидесяти пар, которые он вручил мне ещё в прошлом сентябре со словами 'моя секретарша должна выглядеть образцово', даже на три года не хватит. Пришлось бежать в дом, чтобы схватить замену, а переодеваться уже в туалете Горадминистрации.

Потом в расстроенных чувствах я запорола страницу документа, и мне пришлось снова перепечатывать её. Все компьютеры и вообще электронные приборы в городе перестали работать после ядерного взрыва в Трёхгорном, и принтер, который теперь стоит у меня в приёмной, пришлось везти из Сима. Вместе с ноутбуком, конечно. И все теперь трясутся над ресурсом аппарата и запасом тонера в его картридже: новые-то больше не купить. И снова Сергей на меня наорал.

Кажется, он немного успокоился и даже чуть повеселел, когда ему сообщили, что к нему в гости едут какие-то посланцы из Саткинского района. Даже не стал снова ворчать, когда я ему принесла перепечатанные бумаги.

Вообще он хороший. Может быть, он и жизнь мне спас.

После окончания техникума я устроилась продавщицей на торжище у моста через Катав. Там он меня и увидел, когда приехал за деньгами к хозяйке 'точки', на которой я торговала.

— Новенькая, что ли? — оценивающе глянул он на меня.

Глянул — как будто раздел.

— Во сколько они сменяется? — спросил он хозяйку, а дождавшись ответа, уже повернул голову ко мне. — К этому времени за тобой и приедут.

Я, конечно, перепугалась: я же не маленькая, знаю, зачем взрослые мужики женщин к себе вечером возят.

— Дура! — фыркнула на меня хозяйка. — Да для тебя же это единственный шанс в люди выбиться! Если бы Гоша меня позвал, я бы бегом побежала. И мужу бы потом ещё вломила, если бы начал возбухать.

Ей хорошо так говорить в тридцать восемь лет после двух с лишним десятков мужиков (хвасталась она как-то похождениями своей молодости) и шестнадцати лет семейной жизни. А я... Нет, не девочка, конечно. Было у меня с мальчишками несколько раз, пока я в техникуме училась и квартиру с подружкой снимала. Но... всё равно страшно. Погодин-то уже не молодой, и баб, как я слышала, после развода меняет постоянно.

Боялась я жутко. Тем более, помня его репутацию бывшего дорожного рэкетира. Но получилось всё вполне себе нормально: вёл себя уважительно, стол устроил такой, что я такого и не видела, а к напиткам, которыми он угощал, я в 'Красном и белом' даже подойти боялась. И когда до этого самого дошло, то тоже меня не обидел. Я-то думала, что он совсем старый, ничего толком и не сможет, а всё было так долго и так приятно... Не то что у техникумовских пацанов: чик-чик, и кончил.

А наутро Серёжа мне объявил:

— У меня в офисе работать будешь. Живи пока, где хочешь, только сними такую квартиру, чтобы мне, если что, не стыдно было в неё прийти. Вот деньги.

Прямо такой принц на белом коне. Нет, это в средние века девчонки, вроде меня, мечтали, чтобы их принц прискакал на коне. Мой оказался на белом 'Ленд-Крузере', но это даже лучше. И дом у него после родительской избёнки — ничуть не хуже замка, в которых, как я читала, вечно было холодно и сыро. Единственное — пришлось бежать к гинекологу, чтобы вставить спиральку: презервативов он не переносит, но прямо заявил, что если я только заикнусь о беременности от него, вышвырнет, как паршивую собачонку, и ничего я не докажу.

Та квартира, что я сняла, обрушилась после землетрясения, спровоцированным атомным взрывом. А мне повезло, что я ту ночь провела у Сергея и ещё не ушла домой. Так и осталась у него жить. А потом, когда он стал главным в городе, перебралась из его офиса в приёмную Горадминистрации.

Дом родителей в Вязовой тоже не сильно пострадал от взрывной волны, которая дошла и до станции. И хотя отец очень плохо отнёсся к тому, что я связалась с Погодиным, 'бандитом Гошей', как он его называл, но когда я помогла им с мамой отремонтировать дом и переслала продуктов, вроде, чуть притих.

Каким бы ласковым Сергей ни был со мной в постели, но по работе и домашним делам, возложенным на меня, требовал очень жёстко. Руки не распускал, но, если что не так, орал во всю глотку и не стеснялся в выражениях. Да он со всеми такой, так что тут обижаться нечего. Доказать ему что-нибудь, конечно, можно, но только не напрямую, а исподволь, обходным манёвром. Но чтобы он, даже поменяв мнение, признал, что был неправ — никогда!

Гости из Саткинского района оказались очень интересными мужиками: не молодые, но высокие, статные. Одетые в военную форму без погон, которая сидит на них так, будто они всю жизнь в ней проходили. Тот, что в очёчках и с седой бородкой, высокий, а его спутник — и вовсе чуть ли не под два метра.

Через двойную дверь кабинета Серёжи не слышно, о чём они говорили. Долго говорили. Я даже выкроила время, чтобы в туалет сбегать. Но не успела из него выйти, как по коридору забухали ботинки погожинских телохранителей, а потом началась стрельба. Я так испугалась! Следом промчались и люди полковника Крылова, а я всё боялась выйти, пока суета в коридоре не закончилась, а Сергей не начал орать, разыскивая меня.

В его кабинете пятна крови, обломки мебели, дырки от пуль. Капли крови на полу в коридоре. Просто ужас какой-то! У самого Серёжи — ссадина и огромный синяк на скуле. Правую кисть руки время от времени левой ладонью перехватывает...

Он тоже скоро куда-то уехал, и до конца дня так в Горадминистрации и не появился. Только уже после шести прислал за мной машину. Водитель хотел у меня узнать, что у нас произошло, а я и сама толком не знаю...

Сергей вернулся домой часов в одиннадцать вечера. Злой, как чёрт. Я после ужина, во время которого он либо молчал, либо односложно мне что-нибудь рявкал, хотела приласкать его, чтобы успокоить, а он меня оттолкнул и достал из бара литровую бутылку виски.

Я никогда не видела, чтобы он так быстро напивался. Просто глотал один стакан и следом наливал следующий. Без закуски. Несколько злых матерных фраз в адрес гостей из Порогов, Крылова и его вояк, своих охранников и даже меня. Минут двадцать, и в бутылке осталось граммов четыреста.

Я очень обиделась, когда Сергей обматерил меня за то, что я пряталась на унитазе, и даже попыталась оправдаться, а он...

— Заткнись, дура! — заорал он и так врезал мне ладонью по щеке, что я упала.

И ушёл спать. Без меня. Оставив меня плакать одну. И ведь уснул, гад, сразу уснул! Я, когда шла в ванную умываться, слышала его храп.

Не знаю, сколько времени я плакала. А потом взяла огромный фужер, вылила в него остатки виски, и выпила всё залпом. Только лучше от этого не стало. Стало ещё хуже. Я же для него — никто. Подстилка, как меня за глаза в городе называют. Чуть потеряю свежесть, и он меня сменит на какую-нибудь другую девчушку, которых в Усть-Катаве и Симе полным-полно. Голодных, готовых ради того, чтобы жить припеваючи, на всё, что угодно. Если даже охранники Погожина каждую неделю новую малолетку себе находят, то уж к нему сразу же очередь выстроится, только он свистнет. А меня вышвырнет на помойку или пустит по своим охранникам. Некоторые из них давно на меня глазеют, как голодная собака на кусок мяса. Не лезут только потому, что Сергея боятся.

Плохо ещё стало и от выпитого. Чтобы не заблевать столовую, где я так и сидела после ухода Сергея, вышла на крыльцо. Постояла, снова поплакала. А потом почему-то быстро побежала к воротам, распахнула калитку и бросилась прочь, на тёмную улицу, в сторону дороги, ведущей к трассе.

— Гузелька! Стой! — заорал мне вслед кто-то из охранников, и я услышала у себя за спиной его торопливые шаги.

Упала, вскочила, не обращая внимания на боль в коленках и локтях, побежала дальше.

Охранник Чуня поймал меня за руку.

— Куда, сучка! Я тебе сказал — стой!

— Пусти! Пусти, гад! — заорала я и принялась колотить его кулаком по руке, которой он держал меня.

— Ты чё, бл*дь, ох*ела? — зарычал он и сжал меня своими ручищами так, что мне стало больно.

— Пусти!.. Помогите! — заорала я, даже спьяну понимая, что никто мне не поможет.

Кто же захочет связываться с охранниками самого Погожина, пытающимися угомонить погожинскую подстилку?

— Эй, герой! Отпусти-ка девушку, — послышался где-то рядом грубый мужской голос.

— Пошёл вон, козёл! — рявкнул в ответ Чуня. — Не лезь не в своё дело, и живым останешься.

— Невежливы вы, молодой человек, — совсем не изменился тон говорившего. — А хамов — тем более, обижающих женщин — я привык наказывать.

Чуня выпустил меня из своих ручищ, но продолжал крепко сжимать руку чуть ниже локтя. В свете почти полной луны, склонившейся к закату, сверкнула сталь пистолета.

После рывка охранника я почувствовала, что падаю. Немного в стороне грохнулась в грязь и его туша. А кто-то такой же крупный, как и сам Чуня, тут же оседлал его сверху. Звук удара, и мой мучитель затих.

— Ты как? — начал поднимать меня на ноги другой человек. — В порядке?

Его голос был сильным акцентом. Я это поняла даже сквозь звон в ушах, стоящий после выпитого.

— Она пьяная. Очень пьяная! — негромко произнёс он, поддерживая меня рукой под грудью.

— Чуня, ты долго ещё будешь возиться? Бросай эту дуру, на х*й! Протрезвеет — сама приползёт.

А это уже голос второго охранника, Карася. Вон он, стоит в проёме калитки, освещаемый горящей над крылечком лампочкой.

— Пенка! — негромко произнёс кто-то, и после негромкого щелчка Карась рухнул на землю.

— Сколько ещё человек в доме Погодина?

Мне показалось, что человек, только что слезший с неподвижно лежащего Чуни, возвышается надо мной, как гора.

— Ты слышишь меня?

— Слышу, — пьяно пролепетала я. — Я считала...

— Удалось посчитать? — прозвучал смешок в голосе человека-горы.

Я кивнула, но потом до меня дошло, что в темноте он этого не видит.

— Карась, который у калитки валяется, домработница с мужем в гостевом домике, сам Серёжа и я... То есть, я здесь, а он там. Спит. Пьяный, — всхлипнула я. — Он меня ударил...

— Ясно. Поль, ты уж помоги девушке. Остальные — вперёд, за мной. Челяба, Петрович, на вас гостевой домик. Просто контролируйте, если оттуда не возникнет угрозы.

В темноте началось какое-то шевеление, замелькали какие-то тени, но я уже ничего не понимала. Просто висела на шее у человека, который пытался удержать меня на подгибающихся ногах, что-то рассказывала ему. Кажется, жаловалась на свою несчастную судьбу. Потом мимо нас проехал огромный джип с выключенными фарами и остановился возле ворот Погодинского дома. Я каким-то образом оказалась рядом с ним.

— Поль, отведи девушку в дом и уложи где-нибудь.

Это опять голос человека-горы.

Поль. Какое красивое имя. Да и сам он должен быть красивым. Мужчина с таким красивым именем не может быть некрасивым. Высокий, сильный. Это я поняла, пока висела на его руках. И вдруг я почувствовала, как его хочу.

— Не надо меня в дом. Лучше возьми меня с собой. Кем захочешь: хоть женой, хоть любовницей. Я и на то, и на другое согласна... Только мне нужно вещи собрать.

— Вадим, что делять? — растерялся Поль. — Она не хочет в дом, она с нами хочет. И опасно будет оставлять её здесь.

— Не с нами, а с тобой, — прогромыхал голос человека-горы. — Только, думаешь, тащить её в Кропачёво под пули будет менее опасно, чем оставить здесь? Ещё неизвестно, что там нас ждёт: ребят увезли туда, как сказал Погодин.

Он кивнул в сторону Сергея, которого двое проволокли к багажнику огромного джипа и бросили его туда.

— Ненавижу! — прошипела я, наконец-то поняв своё отношение к 'принцу на белом Ленд-Крузере'.

За всё ненавижу. Даже за то, что вынуждена была жить с ним под одной крышей и ложиться в его постель. За подарки, больше похожие на подачки, за шепотки у себя за спиной, за презрительные взгляды людей в мою сторону.

— У тебя есть чем поджечь дом? — трезвея, спросила я Поля.

Саша Варгашова, 'Пенка'

— Просто переться напролом в Кропачёво глупо, — объявил Вадим на небольшом совещании в холле дома усть-катавского 'головы'. — Мы здорово нашумели возле Горадминистрации, и не упейся в зюзьку Погодин, он бы уже удрал под крылышко вояк. Но это не значит, что полковнику Крылову не сообщили о взрыве и стрельбе в центре города. И я бы на его месте уже организовал засаду на подступах к посёлку. Какой у него арсенал, кроме ещё двух БМП, я не знаю, но для нас и одной замаскированной 'коробочки' достаточно. Предлагаю не ломиться по шоссе, а попытаться зайти с какой-нибудь другой стороны. Виталий, есть такая возможность?

— А почему нет-то? — пожал плечами Ярулин. — Через посёлки Радио и Яхъя выйдем к перекрёстку с таким же блок-постом, как и возле Минки. А уже после этого рванём прямо к станции. Вряд ли Крылов захочет затевать бой на ней: это гарантия того, что пострадает какая-нибудь цистерна с топливом, и тогда вообще половина вагонов сгорит.

— А как будем брать блок-пост? — задал вопрос Томилин. — Если Крылову известно про взрыв и стрельбу в Усть-Катаве, то такого раз... долбайства, как в Минке, на нём уже не будет.

— Подползём, осмотримся, а там уже и решим, — успокоил Вадим.

Дальше ехали уже четырьмя машинами: Картаж всё-таки настоял на том, чтобы взять с собой пьяную девицу, и 'оседлал' Погодинский 'Крузак'.

Девица, несмотря на то, что была перепачканной в грязи и зарёванной, с расплывшимся макияжем, оказалась симпатичной. Понимаю Поля: точёная фигурка, стройные ножки, высокая грудь размера, наверное, второго... Он усадил её на заднее сиденье (вперёд сел раненый парень из Сатки), и она тут же вырубилась.

Просёлками, так и не выехав на трассу, Ярулин вёл нас долго, пока мы не проехали мимо поворота на какой-то карьер (судя по указателю). После этого выключили фары и тащились ещё минут десять. А потом — ноги в руки, автоматы, гранатомёт, снайперскую винтовку, на плечи, и вперёд. В темноте (луна вот-вот скроется за горизонтом) по грязное дороге.

В один момент Виталик остановился, осмотрелся и жестом приказал нам свернуть с дороги в сторону кустов, темнеющих слева от неё. Скоро закончились и кусты, зато стали заметны силуэты опор линии электропередач. Вдоль них мы потихоньку и побрели. А потом и поползли.

На блок-посту ни огонёчка. Только в прибор ночного видения и мой ночной прицел видно, что двигатель бронированной машины, замаскированной в кустах возле перекрёстка, ещё не совсем остыл.

— Ездили, что ли, куда-то? — шёпотом спросила я мужа.

— Скорее, аккумуляторы подзаряжали, — ответил он.

Но блок-пост не пустует. Время от времени с его стороны на грани восприятия ухом доносятся голоса.

— Тимоха, сможешь положить термобарическую гранату в окошко блок-поста? — переполз Вадим к Малкову.

— С такого расстояния — нет. Метров с пятидесяти, наверное, смогу. Да только меня тогда из БМП на раз накроют.

— За БМП не беспокойся. Из него я экипаж 'вронючкой' выкурю.

Очень крепко въелись в речь Скуфеева все эти украинские обороты: 'за' вместо 'про' и 'по', 'до' вместо 'к'. Буквально час назад было: 'Я за ребятами очень беспокоюсь'. Он привык, а мне слух режет.

В общем, договорились: как только экипаж БМП начинает выскакивать наружу из-за действия самодельной шашки с раздражающим слизистые оболочки дымом (Алла, наш химик, постаралась!), я отстреливаю его, а Челяба лепит из гранатомёта в бетонную коробку, сложенную из фундаментных блоков. В 'ночники' хорошо видно, что люк в башне боевой машины открыт, в него Вадим и будет бросать 'вонючку'.

Луна уже окончательно скрылась за горизонт, скоро светать начнёт, так что неплохо бы и поторопиться. Да только нельзя: поторопишься — нашумишь, выдашь себя.

Вадим уже возле самой БМП...

И тут на выходе из блок-поста вспыхнул фонарик. Кто-то, подсвечивая себе путь, идёт к 'броне'. Я даже обмерла, когда луч фонарика скользнул по траве всего в полуметре от моего мужа.

Человек постучал чем-то металлическим по бронекорпусу.

— Не спите?

В открытом люке показалась голова, а потом 'обитатель' БМП и вовсе уселся, свесив внутрь машины только ноги.

— Не спим. Новенькое что-то передали?

Тишина стоит такая, что мне за пятьдесят метров каждое слово слышно.

— Да не особо. Просто ещё раз требуют, чтобы мы проверили бдительность наблюдателей. Нормально всё у вас?

— Нормально. А на втором посту как?

— Тоже тишина. Из Усть-Катава сообщили, что там что-то взрывалось, кто-то стрелял.

— Ну, ты это ещё в прошлый раз говорил.

— Ну, да. А ещё в доме Погодина кто-то побывал. Одного охранника грохнули, а второму мозги так стрясли, что он ни хрена сказать не может. А сам дом пустой. Кто это был — хрен его знает. Кто-то про какую-то бронетехнику рассказывает, чуть ли не про танки. Ребята говорят, 'полкан' злой, как чёрт, на Погодина. Матерится, орёт на всех. И ещё раз предупредил, что если эти порожские сунутся, то огня по ним не открывать. Если сами палить не начнут. Но и то — только для острастки. И любыми способами добиться, чтобы они согласились на переговоры с ним.

— А чего он их так боится?

— А ты не слышал, что это за люди? Отмороженные на все бошки. Все окрестности своей деревни заминировали, взрывают каждого, кто к ним сунется. Саткинского 'князька' Гусю — и то взорвали. Прямо со зданием, где он сидел. А представь, во что они превратят наши запасы, если пару составов на станции заминируют! Так что, как я понял, 'полкан' собирается с ним договориться, а не воевать.

— Ну, раз 'полкан' хочет договориться, то мы тоже не против.

Человек, вышедший из блок-поста, аж подскочил от неожиданности, когда всего в трёх метрах от него поднялся на ноги Скуфеев. Домой вернёмся — убью, собаку, чтобы больше такое не вытворял. А если бы по нему с перепугу или сдуру стрелять начали?

Виктор Данилов, 'Кипчак'

Вряд ли Погодин изначально задумывал нас грохнуть. Это можно было бы сделать намного раньше, пока мы всей толпой крутились возле 'Тигра' или шли к его кабинету. Похоже, его всё-таки взбесило то, что я посмел возражать против его планов 'бомбануть' башкирские деревни и обещание помочь их защищать.

Обнадёжило то, что полковник даже не дёрнулся на крик 'князя'. И не только тогда. Погодин нажал на кнопку вызова своих горилл, а следом у него в руках оказался пистолет. И не какой-нибудь, а АПБ со скрученным глушителем.

Не знаю как, но Макс уже через мгновение вышиб его из рук городского 'головы', а сам он валялся в углу кабинета, получив удар ногой в скулу. Так что, когда в кабинет ворвались 'секьюрити', Провокатор был уже вооружён. Но перед этим полковник Крылов совершенно спокойно объявил Погодину.

— Их машина тебе тоже не достанется. Они успели передать по рации кодированный сигнал, — кивнул он в мою сторону. — Так что, скорее всего, те, кто остался в машине, уже рвут из города ноги.

Бах, бах! Это по Максиму открыл огонь первый из ворвавшихся в кабинет охранников.

Пистолет Стечкина — прекрасная 'машинка'. Но очень своеобразная. Чтобы из него метко стрелять, нужно регулярно тренироваться. Стрелять именно из него. Много стрелять. Максу, похоже, это приходилось делать, и после его выстрела охранник осел. Второй успел зацепить Шерстнёва, но тоже рухнул, а Максим зажав свободной рукой бок, по которому скользнула пуля, перевёл ствол на полковника. Пока я подбирал упавшие пистолеты охранников. Его бронежилет наверняка выдержал, но бронеплита шарахнула ему по рёбрам неслабо. Да и рукав намок от крови: видимо, рикошетом всё-таки зацепило...

— И всё-таки, мужики, вам лучше сдаться. Сейчас примчатся ещё и мои люди, а у них уже автоматы, а не эти пукалки.

— Чтобы нас пустили в расход за гаражами? — фыркнул я.

— Не стрелять! — рявкнул Крылов, услышав приблизившиеся шаги в приёмной. — Приказываю не стрелять.

— Тварь! — ощетинился сидящий на полу и ощупывающий щёку Погодин. — Я тебя, суку, прикажу вместе с ними кончить!

— Заткнись! — рыкнул на него полковник и повернул голову в нашу сторону. — Сдадите оружие мне — я гарантирую, что вы выйдете отсюда живыми.

— И нас проводят к гаражам? Не устраивает.

— Вас живыми вывезут из города и поместят в безопасном месте. Большего я здесь сказать не могу.

Он повернул голову в сторону перекосившегося от злости 'князя'.

— А ты, Сергей Иванович, повёл себя как полный идиот. И радуйся, что я пытаюсь исправить то, что ты тут натворил, а не искри глазищами.

— Ты, сука, мне ещё заплатишь...

— Я тебе уже сказал, Сергей: заткнись. Так что? Сдаёте мне оружие и едете со мной или остаётесь здесь и героически гибнете, господа луганский разведчик и донецкий контрразведчик? Только взвесьте ещё и те факты, что один из вас уже ранен, а второй ещё не совсем восстановился после тяжёлого ранения. Только быстро думайте, быстро!

Значит, у него тоже разведка работает, раз знает о нас эти подробности.

Мы с Максом переглянулись.

— Сдаём. Но не здесь, а в том самом 'надёжном месте'.

— Предлагаю компромиссный вариант: при посадке в машину. Если согласны, то пошли.

— Прикроешь сзади, — приказал Крылов одному из бойцов с АКМ. — А вы подгоните обе наших машины прямо к крыльцу.

— Мент же будет...

— На хер его пошли. Не поймёт — отбери автомат.

— Как ты? — успел я спросить Макса, пока мы следом за полковником спускались на первый этаж.

— Херня. Царапина, хоть и болезненная. После 'монки' было хуже...

Верю! Хорошо помню историю подрыва группы Провокатора на МОН-50, описанную им в Фейсбуке. Тогда каждому из них досталось по несколько роликов, а сегодня его всего лишь зацепило отрикошетившей пулей 'макаровского' патрона. Но рукав на правом трицепсе всё равно уже намок от крови, капли её остаются на полу по пути нашего отхода.

Крылов не забыл моего обещания сдать 'стечкины' при посадке в 'Патриоты', и прыгнул на переднее сиденье передовой машины последним. А от мента, пытающегося жаловаться на самоуправство военных, просто отмахнулся.

— Завтра вернём твой автомат! Нам он сейчас нужнее.

Хоть мы с Шерстнёвым и оказались в разных машинах, не сомневаюсь, что и его удивило то, куда мы едем: до подвесного Брянского моста, а от него не налево, как следовало бы ехать на Кропачёво, а направо. Именно туда повернул водитель-охранник, повинуясь приказам полковника.

— Теперь ещё раз направо. И остановись возле вон тех машин. Дай сюда ключи. И выгружайтесь оба.

Ошалевший водитель 'десятки' недоумённо проводил глазами свою машину, вертя в руках ключи от 'Патриота'. Думаю, его сотоварищ по приключению, тоже принудительно 'махнувшийся' гнилой 'буханкой' на куда более новое авто крыловской охраны, надолго запомнит этот день.

— Завтра в Кропачёво заберёте свои 'ласточки', — пообещал им полковник.

Предосторожность оказалась не лишней. На повороте к новым микрорайонам с многоэтажками у дороги тусовалось человек семь, вооружённых автоматами.

— Так и знал, что этот сучёнок поднимет на наш перехват своих корешков-бандитов! — проворчал полковник с заднего сиденья 'жучки' и скомандовал. — Поворачивай к карьеру. На трассу не суйся.

Логично. Это ПОКА Погодину неизвестно, что мы поменяли машины, и его люди не обращают внимание на всё, кроме хорошо известных им автомобилей 'начальника обороны района'. А если это выплывет, то могут устроить и перехват на М5, и раздолбанной 'буханке' от погони точно не уйти. И сколько минут у нас в запасе — одному богу известно.

Какими дорожками мы выехали к тому самому блок-посту, где мы сдали часть оружия, Виталик Ярулин, наверное, понял бы. А вот я в этих местах катался только по общеизвестным маршрутам.

Крылов, конечно, своим необычным появлением удивил ребят на посту, но обставил это как внеочередную проверку боеготовности и бдительности. И спустя минут пятнадцать после того, как мы тронулись от блокпоста, нам уже открывали ворота базы Госрезерва. Тех самых 'закромов Родины', о которых мы в юности часто слышали, но никогда их не видели.

Ждёте описания складов, забитых штабелями со всякими 'вкусностями'? Напрасно ждёте. Никаких экскурсий со словами 'а вот здесь у нас лежит...' нам никто не устраивал. Просто отвели в подвальное помещение административного здания, закрыли за нами дверь, пообещав, что принесут пару матрасов, еду и ведро под парашу. Тюрьма? Не тюрьма? Но по-всякому — лучше, чем обещанная Погодиным прогулка за гаражи.

Максим Шерстнёв, 'Провокатор'

А за индивидуальную аптечку ?4 Крылову отдельное спасибо!

Плечо мне перемотали ещё в 'буханке', но ведь, сука, болит оно. Не шуточно болит. Так что содержимое бесцветного пенала из оранжевой коробочки индаптечки мне сейчас — именно то, что доктор прописал. Кеторольчик, родимый! Сколько тебя было скушано за год войны по большим и мелким поводам!

Боль отпустила, теперь можно с Кипчаком и нашу ситуацию 'прокачать'. И первый вопрос — успели ли уйти Петрович с Медведем.

— Скорее всего, да. Виталик эти места знает, как пять своих пальцев. А 'Тигр' прорвётся даже там, где УАЗ спасует.

— Значит, будем считать, что Скифу уже известно, что мы в Усть-Катаве вляпались в какие-то неприятности, — подытожил я слова Виктора. — А он, насколько я знаю его характер, соберёт небольшую шайку боевиков и отправится нас вызволять. Как думаешь, куда?

— Туда, где нас видели в последний раз. Не думаю, что он рванёт напролом. Скорее, утром зашлёт людей в город, чтобы выяснить, что произошло с нами, и определиться с противостоящими ему силами. И тогда в Усть-Катаве начнётся представление...

— Если до того времени Погодин не устроит представление здесь, в Кропачёво... Мне показалось, что он — мстительный мужик, и, как минимум, будет выкручивать руки Крылову, чтобы тот нас отдал ему.

— Зато полковник — не тупой 'брателло' из 90-х, умеет просчитывать ситуацию на пару шагов вперёд. Как минимум — на пару. Думаю, он сейчас 'ставит на уши' все подконтрольные ему силы на случай наезда как со стороны Погодина, так и с нашей стороны. И что-то мне подсказывает, что он не хочет ссориться с нами.

Что-то ему подсказывает... Да хотя бы то, что он нам жизнь спас и здесь спрятал. Чего могло бы быть проще, если полковник только не хочет с нами цепляться, как дать нам какое-нибудь еле ползающее автокорыто, вернуть сданное нами на блокпосту оружие и отпустить нас на все четыре стороны? Нет, он ещё какие-то планы строит по поводу нас с Даниловым.

— Скорее всего, так и есть, — подумав, согласился со мной Виктор. — Давай-ка освежим в памяти информацию о расстановке сил в этом 'углу' области. Как я понимаю, Крылов контролирует именно стратегические запасы. За счёт того, что 'под ним ходят' вояки. Вояки — в широком смысле этого слова. Не только те, кого он собрал в свою роту, но и охрана вот этой базы Госрезерва, а также несколько человек железнодорожной охраны, застрявших тут при сопровождении грузов. Но он — не местный, в отличие от Погодина, который тут знает каждую собаку.

— За Гошей стоят разнокалиберные бандючки и менты. Слабо организованная и не очень хорошо вооружённая публика. Хотя и достаточно многочисленная. Подвёл их под себя Погодин довольно спокойно, почти без отстрела особо борзых. В значительной степени — за счёт фигуры Крылова, стоящего за ним. Сам полковник в эти разборки не вмешивался, но существование дуэта Крылов-Погодин всячески подчёркивал.

— Обрати внимание ещё на одну деталь, Макс: в те времена, когда мы могли шариться по окрестностям на снегоходах, здесь дороги между городами и посёлками чистила военная дорожная техника.

— Где он её взял?

— А ты думаешь, что склады гражданской обороны — это только ящики с противогазами и комплектами химзащиты? — засмеялся Данилов. — Думаю, моя Аня полжизни бы отдала за право беспрепятственно пользоваться всей медициной, которая тут хранится. А Димка Рощин завязал бы с 'синькой' ради того, чтобы оборудовать свою рембазу здешними заначками... Нет, вру. Пообещал бы завязать, но не бросил бы.

Это точно! Я даже не знаю, что может заставить Димона исполнить такое обещание.

— Теперь смотри, — продолжил Витя. — Сомневаюсь, что автором идеи рассредоточить вояк по разным городам был именно Крылов. Ни Симу, ни Миньяру никто не угрожает. Не полуголодная же Аша, в которой после зимы вряд ли уцелела хотя бы половина населения. И не Катав-Ивановск, который настолько плотно накрыло радиоактивными осадками, что я предпочёл бы сразу застрелиться, чем там жить. Но часть вояк в Симе и Миньяре держат, хотя было бы логичнее сформировать мощную маневренную группу именно здесь, в Кропачёво, и она могла бы оперативно реагировать на любые попытки посягательства на территорию, подконтрольную Усть-Катаву.

— Я тоже об этом думал. Считаешь, что Погодин таким способом пытается ослабить костяк сил Крылова?

— А у тебя есть другие объяснения такого положения дел? Ослабить, перевербовать тех, кто отправлен в отдалённые городки, запугать или наоборот — подкупить часть людей. И мы с тобой — для него шанс получить союзников за пределами территории, контролируемой Погодиным. А может быть — он, ничем не рискуя, решил нашими руками избавиться от Гоши. Я имею в виду не конкретно нас с тобой, а тех, кто придёт нас освобождать. Приманка мы с тобой, Максим. Просто приманка.

Парень, который принёс нам тормозки с едой, перевязывал меня в 'уазике'. Знакомый, можно сказать.

— Ну, и заварилась из-за вас каша, — покачал он головой, глядя, как мы жрём.

— А никто никого и не заставлял грозиться нам расстрелом, — внешне равнодушно пожал плечами Данилов.

— Это кто грозился вас грохнуть? Гоша, что ли? Мудак! Ему бы, бляха, только грохнуть кого-нибудь, кто поперёк него слово вякнул. Не простит Погодин нашему 'полкану' того, что он за вас вступился. Ох, не простит. Они уже второй час по поводу вас тёрки трут. ТАКОЙ ор стоит! Если бы вы не тут 'загорали', а в штабе на станции, его давно бы уже штурмом взяли, а вас в распыл пустили.

— Кто штурмом взял бы? Гоша со своими телохранителями? Так я, если мог заметить, двоих успел ранить. Не сотню же он нукеров содерщит!

— Если бы вы не тут 'загорали', а в штабе на станции, его давно бы уже штурмом взяли, а вас в распыл пустили.

— Кто штурмом взял бы? Гоша со своими телохранителями? Так я, если мог заметить, двоих успел ранить. Не сотню же он нукеров содерщит!

— Не двоих, а одного, — поправил меня боец. — Второй ещё там, в кабинете Погодина, ласты склеил. Гоша ещё и поэтому злобствует. А штаб взять — дело нехитрое для тридцати вооружённых бандючков, которых он из Усть-Катава и Сима стянул сюда. Пусть попробуют сюда сунуться!

— Не понял. У вас тут что? До сих пор на дорогах бандитствуют? Мы у себя ещё по весне в этом вопросе порядок навели.

— Да нет, конечно, не бандитствуют. Это всевозможные стояночные и кафешные сторожа, охранники и торговцы услугами шлюх. Но так уж тут повелось, что это всё члены каких-то группировок, восходящих к бандам начала 90-х. Как и сам Гоша, который начинал свою 'предпринимательскую деятельность' с грабежей 'дальнобойщиков'.

Мы с Витей даже успели поспать на матрасах, которые притащили нам 'в тюрьму'. Но потом подняли и под охраной привели к Крылову, вид которого был такой, будто он разгрузил вагон кирпича.

— Ситуация следующая, — начал он, когда мы уселись на указанные нам стулья. — Мне передали из Усть-Катава, что там был большой переполох. Кто-то взорвал вход в здание Горадминистрации, а потом расстрелял полицейскую машину, ехавшую проверить, что произошло. Говорят про целую колонну бронетехники, проехавшую по городу. Потом была какая-то заварушка возле дома Погодина. Сейчас там пусто, если не считать одного мёртвого охранника и одного с серьёзно стрясёнными мозгами. Кто нападал, охранник не видел. Что-то лепечет про пьяную любовницу Погодина и напавших на него из темноты. Сам мэр и его машина исчезли. Как и колонна бронетехники. Вопрос к вам: с какой стороны ваши порожские могут теперь попытаться напасть на Кропачёво?

— А порожские-то тут причём? — скорчил удивлённую физиономию Виктор.

— Заканчивай прикидываться дурачком, майор. Я приказа трогать Погодина не давал. Бронетехники ни у кого, кроме меня и вас, в здешней округе не водится. Мало того, вся она, за исключением одной единицы, находится здесь, в окрестностях Кропачёво. И уж кому-кому, а мне и вовсе ни к чему взрывать двери или окна Горадминистрации. А знать, какой путь на Кропачёво выберут ваши люди, мне нужно для того, чтобы предотвратить конфликт с тяжёлыми последствиями для обеих сторон.

Ох, как обнадёжили слова полковника!

— Не знаю, с какой стороны они могут пойти. Думаю, что с той, откуда их меньше всего ждут.

— Значит, майор, не хочешь предотвратить кровопролитие... Жаль...

— Не надо на Виктора наезжать, — вступился я за товарища. — Если людей ведёт Скиф — а я в этом более чем уверен — то сложно предугадать, что он предпримет. Он диверсант опытный, ползал и в Приднестровье, и в Южной Осетии, и на Донбассе, и в Сирии. И ещё много где ползал. И умеет принимать нешаблонные решения. Я уже говорил, что проще было нас отпустить, и тогда бы не пришлось голову ломать, с какой стороны Скиф нанесёт удар.

Судя по часам на стене, скоро светать начнёт. И если ребята действительно уже начали операцию по нашему освобождению, то всё может закрутиться с минуты на минуту. Самое удобное время для этого: темнота начала отступать, те, кто ждёт нападения, стали успокаиваться из-за того, что пережили ночь...

Напряжённую задумчивость Крылова прервал зуммер полевого телефона.

— Да, слушаю... Кто, ты сказал?.. А вы куда, бл*дь, смотрели?.. А чего хочет?.. Ну, давай этого Скифа.

Вадим Скуфеев, 'Скиф'

— Да на хрен мне твой Погодин не нужен! Хочешь — пристрели его сам, хочешь — отвези к нему домой и опохмели, а хочешь — оставь себе на память. Но бээмпэшку вернёшь! Лучше всего — туда, откуда взял.

Даже в трубку полевого телефона, никогда не бывшего образцом качественной передачи звука, слышно раздражение полковника. И как он успел про БМП узнать? Впрочем, раз знает про шухер, устроенный нами в Усть-Катаве, вполне может знать и про то, что эта 'броняшка' двигалась в составе нашей колонны.

— То, что взято с боя, то свято.

— Не п*зди! Хочешь вернуть своих мужиков — верни 'броню'. Это моё последнее слово.

— Ладно, — нехотя согласился я. — Вези ребят.

На удивление, Данилов и Шерстнёв вышли из машины вооружёнными. Нет, не автоматами, которые были при них на момент отъезда из Порогов, а 'Стечкиными'. Тремя. Двумя обычными и одним АПБ без глушителя. Как потом выяснилось, трофейными, взятыми у Погодина и его охранников. Макс, правда, с угадываемой под камуфляжем повязкой на правом плече и следами крови на одежде. Но бодрый. В отличие от Крылова, едва стоящего на ногах от усталости.

— А по поводу Погодина я тебе посоветую вот что: пусть он просто исчезнет, — негромко произнёс полковник, когда мы с ним отошли в сторону. — Тогда и мне легче будет найти общий язык с его дружками, и вы подтвердите свою славу отморозков, с которыми лучше не связываться.

— Чтобы потом нашим людям стреляли в спину, когда они в этих местах появятся?

— Думаешь, тут много людей, которые захотят отомстить за Гошу? А если и найдутся такие, то вспомнят про то, как он пытался устроить неприятности вашим людям, и что из этого вышло. Отморозки, которых сам полковник Крылов боится! — захохотал он. — Вынужден был уступить им после того, как они два блок-поста с бронетехникой без всякой стрельбы зачистили и чуть Кропачёво штурмом не взяли.

А что? Красивая байка!

— А по поводу торговли — либо сам приезжай через недельку, когда я порядок в округе наведу, либо майора присылай, — кивнул он в сторону Данилова. — Насколько мне известно, именно он у вас специализируется на отношениях с соседями. Продукты мы у вас будем перекупать, пока отношения с деревенскими не наладим. Да и запасы базы Росрезерва надо реализовывать, пока у некоторой продукции срок годности не закончился. Не сидеть же на них до тех пор, пока всё не сгнило.

БМП мы всё-таки оставили возле поворота на Кропачёво, чтобы никак не связывать крыловскую технику с нашей 'бронёй', помеченной трафаретами 'Пороги'.

Несмотря на все эти приключения, царапину Шерстнёва и лёгкое ножевое ранение парня из Сатки, я остался доволен. Разжились неплохим оружием (Крылов ни слова не говорил про необходимость вернуть 'стрелковку', отнятую на блок-посту у Минки, а я постеснялся напомнить ему о ней). Часть трофеев, конечно, пришлось отдать в Сатку и Бердяуш, но добытое Максом и Виктором делёжке не подлежит. Это первое.

Второе — прошло ещё одно слаживание объединённой боевой группы 'быстрого реагирования'. В Медведёвке мы всё-таки работали по разным объектам, а в этом раз отработали именно взаимодействие и связь внутри группы.

В-третьих, наладили контакты с ещё одним регионом нашего 'пятака', уцелевшего от ядерных ударов и серьёзного заражения. Не исключено даже, что в будущем — новых союзников. Очень ценных союзников, учитывая и организованность кропачёвских, и наличие у них очень серьёзной для наших мест бронетехники, и содержимое базы хранения средств гражданской обороны. По крайней мере, если удастся сторговаться с Крыловым, то мы обеспечим себя не только медикаментами, мединструментами и средствами индивидуальной защиты, но и строительно-ремонтной техникой. Но уже сегодня можно говорить о беспрепятственном проезде от Аши (то, что этот город 'ляжет' под Усть-Катав, не вызывает никакого сомнения, вопрос только в сроках этого события) до Атляна.

В-четвёртых, нам, похоже, удалось предотвратить развитие конфликта между Усть-Катавом и башкирскими деревнями. А значит, вывести из-под удара будущий урожай хлеба, часть которого мы уже оплатили селянам поставками топлива.

А усть-катавский князёк действительно куда-то бесследно исчез. Его любовница, обнаруженная нами спящей на заднем сиденье белого Погодинского 'Ленд-Крузера' на одной из просёлочных дорог в окрестностях города, ничего не могла сказать, куда он подевался. Даже после того как протрезвела.

Гузель Логачёва

Я проснулась из-за того, что кто-то тряс моё плечо. Проснулась и застонала от боли. Болела голова, болели колени, болели локти. Казалось, что вообще всё тело болит.

— Проснись, мы уже приехали домой.

Голос знакомый. И мягкий, приятный акцент иностранца.

С трудом раскрыла глаза и увидела склонившегося надо мной улыбающегося молодого симпатичного мужчину.

— Что, Поль? Не хочет тебя видеть твоя спящая красавица?

Тоже знакомый голос...

Поль??? И сразу в памяти всплыли образы. Нет, не воспоминания, а именно образы: ночь, темнота, непросохшая от растаявшего весеннего снега улица, сильные мужские руки, аккуратно придерживающие меня за талию. Человек-гора, негромко раздающий кому-то приказы...

Я резко села на заднем сиденье такой знакомой мне Тойоты Сергея, и голова заболела ещё сильнее, а в глазах потемнело.

— Смотри-ка, проснулась!

Почему я назвала его человеком-горой? Он всего-то сантиметров на пять выше Поля. Ну, да, массивнее. И намного старше.

— Выгружайся, красавица. Доехали. Или ты тут, прямо в машине, жить собралась?

Вот кто действительно человек-гора, это прошедший рядом с машиной мужчина, лицо которого мне тоже знакомо. Приёмная, гости из Порогов, входящие в кабинет Погодина. А потом была стрельба, капли крови на полу и ярость Сергея из-за того, что Гомона убили.

Я осмотрелась по сторонам. Узкое ущелье с прудом, трёхэтажное здание недавней постройки, стоящее на крутом склоне, и мощный монотонный рёв падающей воды. Неужели и правда Пороги?

Человек-гора осмотрел меня с ног до головы, когда я выбралась наружу. Не упала только потому, что меня опять придерживал Поль. Покачал головой и произнёс:

— Отмыть бы тебя, девушка... Санечка, подбери ей что-нибудь из своих запасов, — обратился он к высокой, сантиметров на пять выше меня, сильной женщине в камуфляже и с винтовкой на плече. А ты, Поль, веди свой 'трофей' прямиком в душ.

В фойе здания, куда повёл меня Поль, я увидела своё отражение в зеркале. Какой ужас! Бриджи на коленях разодраны, рукава кофточки, надетой поверх футболки с надписью 'Love' из страз, тоже. Розовенькие пушистые комнатные тапочки уляпаны грязью так, что невозможно понять, какого они цвета. Да и вообще — в грязи всё, будто я специально купалась в какой-то луже. Включая лицо... К тому времени, когда открыл двери в гостиничный номер второго этажа, в коридоре появилась и Саша, та самая рослая женщина. Недоверчиво поглядев на меня, она протянула Полю какой-то свёрток.

— Тут халат, полотенце, и нижнее бельё, чтобы могла выйти из душа. Потом принесу какие-нибудь другие вещи.

Окончательно пришла в себя я только к вечеру.

— Я теперь твой трофей и должна спать с тобой? — спросила я Поля.

— Только если ты не против этого. Про трофей Вадим сказал в шутку. Просто ты так просила забрать тебя с собой... И ещё много чего мне обещала...

— Я пьяная была.

— Я знаю. Но ты мне действительно нравишься. Ты очень красивая. И такая... как это по-русски? Беззащитная.

Он мне тоже понравился. И на трезвую голову тоже. А поскольку днём я выспалась, то проговорили мы с Полем допоздна. И ломаться я не стала: легла с ним. Тем более, он сказал, что Погодин 'бесследно исчез, и никто его больше не найдёт'. Монашкой мне, что ли, жить после этого? Да и опасно по нынешним временам молодой красивой женщине оставаться одной.

Конечно, это не про Пороги. Меня поразило, насколько жизнь здесь отличается от жизни в Усть-Катаве или даже в Вязовой, где остались мои родители. Крошечная деревушка, какой посёлок был ещё год назад, теперь заполнена людьми. И самое непривычное — все при деле. Мужчины, женщины, дети — все заняты чем-то полезным. Кто-то огородами, кто-то строительством новых домов и хозяйственных помещений, кто-то ремонтом техники и плотины ГЭС, кто-то заготовкой строительного леса. Поль, как я поняла, занимается постройкой установки для получения автомобильного топлива из нефти. Совершенно не представляю, откуда для неё будут брать нефть, но он обещает, что бензином и дизтопливом Пороги смогут обеспечивать все окрестности.

Он, кстати, даже не совсем француз: в его предках есть ещё и русские, и арабы. Как и у меня не всё просто с национальной принадлежностью: папа русский, мама башкирка из племени Шайтан-Кудей с примесью чувашских кровей.

Я не понимаю, почему Сергей решил поссориться с Порогами. У них есть чему поучиться. Мы в Усть-Катаве бездарно прожирали ресурсы, а они смотрят в будущее. Уже сейчас создали что-то вроде союза с соседями, направленного на совместную оборону от посягательств со стороны чужаков и помогают друг другу в делах, связанных с производством. В посёлке только и говорят о беспрепятственном проезде по дорогам в пределах территории, не пострадавшей от радиоактивного загрязнения. И не только по автомобильным дорогам. Говорят, на днях закончили ремонт железнодорожного полотна возле Сулеи, повреждённого землетрясением. Теперь пути освобождают от составов, застрявших на перегонах к западу от этой станции. При этом уже есть свободное сообщение от Бердяуша до Сатки и Бакала, а также до Медведёвки.

Дело продвигается непросто, жители деревень, расположенных вдоль железной дороги, бывает, сильно возражают против того, что у них забирают ресурсы, всё ещё хранящиеся в вагонах. Но с ними разговаривают, торгуются, помогают выгрузить то, что те считают 'своим' и ценным. Как я поняла из разговоров, в планах обеспечить железнодорожное сообщение по всей линии, вплоть до Аши, за которой начинаются радиоактивные пустоши. Это на запад. А на восток — практически до Миасса. Да-да! Даже через уничтоженный Златоуст, в котором железная дорога оказалась, по большей части, на значительном удалении от эпицентра взрыва. А если получится найти общий язык с руководством Екатеринбурга, то и до него. По ветке, соединяющей Бердяуш с магистралью Пермь — Екатеринбург.

Насколько это важно, я прекрасно понимаю: всё-таки выросла в семье железнодорожника. Как говорит отец, если нефть — это кровь экономики, то железные дороги — её нервы. Пусть не на электрической тяге, пусть с локомотивами-тепловозами. Да даже, если на то пошло, и паровозы можно возродить. Но если оживёт железнодорожное сообщение, то и заводы начнут понемногу оживать, не говоря уже о торговле.

Пусть нет возможности использовать каменный уголь для работы металлургических заводов. Но ведь до этого двести лет они работали на древесном угле. Почему в Порогах работает гидроэлектростанция, в Сатке собираются на плотине поставить самодельные гидротурбины в дополнение к электростанции, работающей на мазуте, а в Усть-Катаве никто даже и не подумал сделать что-нибудь подобное? Да, вода в Катаве несёт много радиации из верховий. Но ведь и в Большой Сатке и Малой Сатке те же самые проблемы, и люди не боятся использовать энергию воды для получения электричества. Может, теперь, когда Погодина 'ушли', ситуация изменится к лучшему?

Почему я так отрешённо рассуждаю о своём бывшем любовнике и покровителе? Да просто он уже в прошлом. Всё, закончилась моя красивая жизнь с 'первым человеком западной части Горнозаводской зоны Челябинской области'. Нет больше того 'первого человека'. И хорошо, что всё закончилось так, а не куда более плачевно для меня. Надо превращаться в прежнюю девчонку из простой семьи железнодорожника со станции Вязовая. Хорошо, что всего за год не успела отвыкнуть от той, прежней жизни.

Леонид Липи́цкий, 'Липа'

А пробитый осколками капот 'жучки' с надписью о похороненных тут членах банды действительно впечатляет! По крайней мере, пацаны, из машины сопровождения, вначале оравшие про то, что надо снести к херам собачьим этот сраный шлагбаум, примолкли. Может, они просто ничего не слышали о славе, которая идёт об обитателях этой деревни, а может, не восприняли слышанное всерьёз.

Шлагбаум, конечно, и в самом деле выглядит несерьёзно: просто жердина с болтающимися на ней жестянками, испещрёнными предупреждающими надписями. А вот частокол по обе стороны от него, теряющийся в лесных зарослях, одолеть весьма непросто: вкопанные под наклоном заострённые колья, поверх них натянута ещё и пара проводов на изоляторах. То ли ток по ним пущен, то ли сигнализация устроена. Электричества у здешних навалом — целая гидроэлектростанция в посёлке — так что вполне могли ток пустить. Да и сигнализацию забабахать тоже могли. Сделали же они видеосвязь с караульным помещением, расположенным, как я понял, несколько в стороне от шлагбаума.

Что парней из моей охраны взбесило? Да запрет на проезд к деревне. Они, понимаешь ли, привыкли к тому, что в Екатеринбурге им никто не смеет слова против сказать, а тут какой-то хрен по громкой связи объявляет: 'Ждите, я доложу'. А когда они попытались залупнуться, мол, щас всё здесь снесём, а самому 'вахтёру' задницу надерём, тот только усмехнулся: 'Ну, попробуй. Только перед этим глянь на могилку сзади и справа от себя'.

Могилка несвежая, явно зиму простояла. И 'надгробие' уже начало ржаветь по краям пробоин. Всё вполне соответствует словам жителей соседних деревень, которых мы опрашивали в поисках пропавших людей, уехавших в погоню за сбежавшим Селей и сблатованными им пацанами. В последний раз пару промчавшихся друг за другом бронетранспортёров они видели километрах в шестидесяти отсюда. И пронёсшийся 'Тигр' в Малоязе видели. А потом все три единицы бронетехники — как сквозь землю провалились. Зато в Порогах появились и 'Тигр', и БТР. А возле дороги неподалёку от Насибаша, как подсказали деревенские, неизвестно как объявилась могилка Сели. Я приказал раскопать её. Действительно Селя. И харя его, подпорченная червями, и партаки его. Вот только золота, закрысенного этим уродом, при нём не оказалось. Да и вообще с его тушки кто-то почти все шмотки снял.

— Селю найдёшь живым или мёртвым, — напутствовал меня Жека, отправляя в дорогу. — Хотя живой он мне на хрен не нужен. Постарайся, чтобы он сдох не сразу, а немного помучился. Но золото, которое он закрысил, ты должен вернуть. Если его кто-то раньше тебя успел грохнуть, пусть оставит себе всё, что при этом надыбал. Кроме 'рыжья'. Чтобы все знали: я крысятничество в золотых делах не прощаю никому, и ни одна крыса спокойно спать не сможет: её всё равно найдём и грохнем.

Жека, если что себе вбил в голову, будет на этом стоять до конца. Я его знаю лет двадцать, ещё с тех пор, когда он стал наведываться в мою комиссионку в поисках антиквариата и старых икон. Колечки там всякие, серёжки, браслетики. Чем старее, тем лучше. Ну и, конечно же, чтобы из благородных металлов были.

Что это за фрукт, я ещё раньше знал, так что не особо и торговался с ним, чтобы не конфликтовать с 'уралмашевскими'. А после упоминания вскользь о требовании 'крыши' увеличить выплаты, он только усмехнулся и пообещал уладить вопрос. В обмен на то, что о любой интересной вещице я сначала буду сообщать ему, а потом уже кому-то ещё. И уладил.

Но не 'старьём' единым. Как-то принесли мне самоделку, явно отлитую недавно из самородного золота. Жека просто взвился, когда услышал про это, и потребовал свести меня с продавцом. Который после того разговора тащил мне уже не 'самопал', а песок. Из Берёзовского, как я понял. И необработанные камушки из Мурзинки.

Этого 'старателя' ФСБ вскоре накрыла. Пытались наехать и на меня как на скупщика, но Жека к тому времени уже ногой открывал двери в любые кабинеты, и меня оставили в покое. А когда пришёл Большой П*здец, и Жека в условиях полного безвластия и бардака стал формировать собственную власть, вспомнил он обо мне, назначив 'куратором' всех вопросов, связанных с формированием золотого запаса 'Уральской Республики'. Территория которой вплоть до нынешней весны ограничивалась только границами городской черты и Верхней Пышмой. Да и то с натяжкой, поскольку вояки из Пышмы его власть не признавали.

Не признавали, но считались с ним: оружия и техники у его 'гвардии' было немеряно, и затевать полноценную войну в городе никто не хотел. Откуда оружие и техника? Что-то отжали в военных частях, расположенных в Екатеринбурге, и у ментов. Что-то купили за то самое золото, которое Жека начал прибирать к рукам с первых же дней своего 'царствования'. А что? Продажных тварей и среди вояк хватает.

Парня с автоматом на груди, топающего по дороге, мы заметили сразу, как только он появился из-за поворота.

— Кто Липицкий, который идёт на переговоры со Скифом? — спросил он, подойдя к нам. — Оружие оставьте здесь: у нас для чужих проход на территорию посёлка только без оружия.

— Заткнись! — рявкнул я на Джигу, попытавшегося гнуть пальцы перед подошедшим.

По материнской линии Джига имеет какие-то кавказские корни, очень любит себя называть настоящим джигитом, хотя трусоват и туповат, что-то из себя стоит лишь когда рядом те, кто его поддержит.

Мне, бляха, нужно переговорить с людьми, а не ссориться с порога. Какие бы мы крутые ни были, а здесь мы на чужой территории. Пока на чужой. И я ещё хочу вернуться в Екатеринбург, а не оказаться зарытым рядом с вот этим самодельным шлагбаумом. Пусть даже потом все эти сраные Пороги с землёй сравняют, а всё их население перестреляют, но не раньше того времени, когда я приеду домой.

— Отключай, — скомандовал в рацию парень, когда мы отошли от шлагбаума метров на пятьдесят.

— Готово, — послышался через пару секунд ответ. — Не затягивайте, у вас минута.

И правда, что ли, у них тут управляемые мины?

— Не торопитесь, — заметив, что я ускорил шаг, усмехнулся сопровождающий. — Успеем. Если, конечно, совсем не останавливаться. Ещё споткнётесь...

Ага! Итальянские туфли, немецкий костюм из дорогой ткани, английский шёлковый галстук... Самое то одеяние, в котором по этой грязи шлёпать, вот он и прикалывается. А что делать? Ноблесс ведь действительно, сука, оближ. Приходится соответствовать статусу помощника 'главы Уральской Республики'.

Караульное помещение действительно находится недалеко от шлагбаума. Похоже, какая-то бывшая деревенская баня, переделанная под насущные нужды. По крайней мере, банный запах от неё чувствуется. А рядом прирублена избушка попросторнее, уже из свежего леса. И возле неё стоит неновый 'Крузак'. Не 'Мерин-GL', на котором приехал я, но тоже неплохая машинка.

— Вадим, — протянул руку мужичина, стоящий возле крылечка. — Чем обязан?

— Вопрос непростой, — оценивающе оглядел его я. — Может, внутрь пройдём?

Старший из приданной мне охраны, Акелла, пересказал мне информацию о том, кто есть ху в Порогах, когда стало ясно, где искать информацию о Се́ле. Скиф, он же Вадим Скуфеев, каким-то образом был связан со спецназом ГРУ. Боевик, диверсант, участник многих локальных конфликтов, включая украинский и сирийский. Да и вообще у них тут подобралась целая компания участников боевых действий, которая и подмяла под себя не только обитателей деревни, но и несколько окрестных деревушек. Вот и объяснение тому, что здесь столько внимания придают безопасности: пусть я и не служил, но понимаю, что узенькие окошки в бывшей бане сделаны не из экономии на стёклах, а ради того, чтобы можно было отстреливаться от идущих на прорыв в Пороги.

— Откуда у тебя такие подробности? — поинтересовался я у Акеллы.

— Работал с нами один из подручных саткинского бандюка Гуси. А у него был человечек в Порогах, который сливал ему информацию. Этого подручного по весне грохнули новые хозяева города, а его человечек исчез.

— Сбежал, что ли?

— Нет, просто исчез. Никто не знает, куда он делся. Просто в тот день, когда в Сатке взяли Демьяна, его человечек в Пороги заехал и больше оттуда не выезжал. Хотя раньше намного чаще других по окрестностям ездил. И что с ним, никто из порожских не рассказывает.

Да уж! Если Жеку многие называют волчарой за тяжёлый взгляд и резкие повадки, то рядом с этим типом он так, волчонок. Очень рослый, но не худощавый, как 'глава республики', а плотно сбитый. Бывают такие люди, в которых просто чувствуется мощь. Взгляд не просто тяжёлый, а какой-то гнетущий. Одет не в 'демократичные' джинсы, кроссовки и футболку, а в камуфляж и берцы. Коротко стрижен и гладко выбрит, в отличие от Жеки, которого редко можно увидеть без трёх-пятидневной щетины. И также уверен в себе. Пожалуй, даже более уверен, чем мой шеф, поскольку говорит спокойно, без надрыва, как тот в последнее время.

Выслушивая мои тезисы о Селе, откинулся на спинку стула и время от времени кивает.

— Было такое дело. Наши ребята наткнулись на них, когда возвращались с задания. Хорошо они там друг по другу постреляли все три единицы бронетехники с дырами, один из БТР расстрелян из 'крупняка' так, что до сих пор восстанавливаем. Живым нашли только одного человека, но и он помер, пока его везли сюда. Так и не приходя в сознание. Ещё один или двое замёрзли прямо там: как раз последний снегопад шёл, а они раненые на земле лежали. А этого самого Селищева нашли уже после того, как снег сошёл.

Скиф выложил передо мной стопку документов. Некоторые в крови, некоторые подмоченные. В общем-то, все, кто и с Селей сбежал, и за Селей гнался.

— Вот фотографии, которые мы сделали, когда ребята эту технику сюда приволокли. Можешь забрать себе для отчёта.

У них даже цветной принтер сохранился? А на фотки, конечно, жутковато смотреть: кругом кровища, дыры в броне, пробитое крупнокалиберными пулями оборудование...

— А золото?

— Нашли и золото в карманах у Селищева. Сколько, говоришь, он его закрысил?

— Граммов сто двадцать по нашим сведениям.

Скиф достал из кармашка электронные весы, хорошо знакомые мне по скупке украшений у населения, включил их и отсыпал на их площадку часть содержимого увесистого мешочка.

— Упаковывай. Надеюсь, Жеке без разницы, с какого месторождения вот это золото. Сто тридцать два грамма — нормально?

Пока я пересыпал песчинки в такой же мешочек, как у Скуфеева, он пристально смотрел на меня, но молчал.

— Теперь вопрос по технике, которую мы восстановили и продолжаем восстанавливать из металлолома. Это компенсация за неё, — швырнул Скиф на стол передо мной мешочек, из которого отсыпа́л золото. — Всего там было двести пятьдесят граммов.

Двести пятьдесят минус сто тридцать два, получится сто восемнадцать. Если учесть, что проба самородного золота практически никогда не бывает меньше 720, то это, как минимум, 85 граммов чистого золота...

— Вообще-то Жека говорил мне, что он не претендует на прочие трофеи, доставшиеся тому, кто прибил Селю...

Скиф перехватил мой взгляд на мешочек.

— Значит, это компенсация тому, кто скажет Жеке, что техника была настолько убитой, что нет смысла её возвращать. Если Жека вдруг передумает, — усмехнулся он и подвинул золото ещё ближе ко мне. — И ещё одно предложение. В качестве ещё одной компенсации — за то, что вам пришлось тратить горючку и тащиться сюда — не заберёшь с собой одного говнюка? Он раньше вам на нас стучал, пока мы его за жопу не взяли. Убивать его как-то западло: всё-таки пацан не чужой, много и хорошего сделал. А содержать на подвале до тех времён, когда он сам сдохнет, несколько накладно. Сильно он нам уже не навредит, а вам может быть полезен. Бо, как говорили наши давние предки, велми сребролюбив, хоть мать родную за бабки продаст. Может, ещё и на какую свою заначку, сделанную до того, как его прищучили, вас наведёт.

Не тот ли это человек, о котором мне Акелла сегодня говорил? Посоветоваться бы с начальником охраны, но не получится, надо самому решать. Впрочем, чего там думать? Если окажется совершенно бесполезным, то просто вышвырнут его на улицу к тем, кто пережил эту зиму.

— Петрович Скифу, — услышав моё согласие, вызвал кого-то по рации местный 'голова'.

Пока мы говорили 'за жизнь', снова ожила рация хозяина деревни.

— Скиф Провокатору.

— На связи.

— Мы выдвигаемся.

— Принято. Передавай привет полковнику Крылову.

— Передадим.

Значит, они и с кропачёвскими вояками нашли общий язык. А это уже хуже, если Жека действительно собирается подминать под себя западный угол Челябинской области: у полковника, говорят, серьёзная бронетехника есть.

Под окнами газанула, трогаясь с места, раздолбанная 'Нива'. 'Куцежопая бл*довозка', как называл такие отец моего одноклассника.

У Акеллы даже глаза загорелись, когда он услышал, кого нам решил подарить Скуфеев.

Ждали бледного, потухшего и заросшего волосами человека около часа. С него срезали пластиковые наручники, всучили узелок со шмотьём и вытолкнули за шлагбаум.

— Вали к тем, кому стучал, — недобро глянул на него Скиф. — Но учти: если попадёшься кому-то из наших на глаза, то на том же месте и сдохнешь.

Пленника посадили в 'Гелик' охраны, а Джига уселся в мой 'Мерс'. Сука, никого другого, кроме него, Акелла не мог послать?

Хоть выезжали от Порогов мы и около пяти вечера, до Екатеринбурга успеем засветло. Так что с заданием Жеки я справился всего за два дня. И с заданием справился, и золотишка подзаработал... Мелочь, но приятно!

— Ты, Леонид Сергеевич, даже не представляешь себе, какую бомбу под себя подложил этот самый Скуфеев, отдав нам Киселёва! — с довольной улыбкой подлетел ко мне Акелла, когда мы вышли из машин оросить весеннюю травку. — Он же все окрестности Порогов пешком и на лыжах облазил, каждый куст знает. И люто ненавидит их начальство. Дело дойдёт до того, чтобы здесь порядок наводить, он нас выведет так, что никто не перехватит до того, как мы в посёлке окажемся.

Да пофигу! Я свой хабар на этом деле заработал, и меня больше ничего не интересует.

Что хорошего сделали саткинские — это навели порядок в окрестностях. Так что до самого Большеустьикинского мы проехали без проблем. Там уже — практически наша территория. Пусть местные и смотрят нам вслед с недовольством, но они прекрасно знают, что с Екатеринбургом лучше не связываться. А Красноуфимский район — и вовсе 'родной' после того, как бывшие 'уралмашевские' тут поработали, зачищая местную шелупонь.

Движения по дороге — почти никакого. Редко-редко проедет встречная машина или мы кого-нибудь догоним. С бензином у людей полная задница, ездят только по крайней необходимости. А поскольку льют в бензобак всякую дрянь, то часто гробят технику, как вон тот парень, роющийся в багажнике какой-то бурой 'четвёрки' с поднятым капотом. Похоже, из Красноуфимска куда-то ехал, но так и не добрался даже до 'кольца', где дорога расходится на Арти и на Башкирию.

— Них*я себе! — выдохнул 'штатный' водитель 'Мерса', выделенного мне Жекой 'для представительности', и так нажал на газ, что меня вжало в спинку сиденья.

Я уже открыл рот, чтобы рявкнуть на него, что он разобьёт меня на этой сраной дороге, как сзади рвануло. Сильно рвануло! Повернув голову назад, увидел, как по дороге кувыркается окутанный пламенем 'Гелик' моей охраны.

— Бл*дь! Тот козёл, что возле 'четвёрки' был, из гранатомёта х*йнул! Я в зеркало видел! — проорал водитель, разогнавшись, наверное, километров до ста шестидесяти.

В Красноуфимске пришлось задержаться до утра. Тамошние ребята съездили к месту происшествия, но никакого 'жигулёнка' так и не нашли. А в 'Гелендвагене' никто не уцелел, все сгорели. Неужто какие-то 'партизаны' здесь завелись? Одно могу сказать: не на меня это покушение было. Хотели бы грохнуть меня, могли бы просто расстрелять мой Мерседес из автомата, когда взорвали 'Гелик'. Легко могли бы, как объяснили мне потом. А так — ни одного выстрела по моей машине. Значит, действовал какой-то террорист-одиночка, шмальнувший из гранатомёта и сразу же сбежавший.

Виктор Данилов, 'Кипчак'

О том, что какие-то люди из Ёбурга ищут свою технику, исчезнувшую в наших краях, нам стало известно ещё накануне их приезда в Пороги. В деревенских условиях скорость стукая зачастую превышает скорость звука. Особенно — если заранее прикормить тех, кто будет стучать. Знали, поэтому хорошенько проработали разные варианты своих действий при появлении екатеринбуржцев у нашего КПП. Вплоть до кодовых словесных сигналов, указывающих на то, по какому плану действовать. Например, вызов по рации именно Виталика Ярулина для 'депортации' Киселёва говорил о том, что их человек 'клюнул' на предложенную взятку, фраза 'с вещами на выход', употреблённая в разговоре с ним, была сигналом нашей группе на выезд из Порогов. А 'привет полковнику' предназначался вовсе не Крылову. Хотя и к Крылову мы с Максом и Полем в тот день попали. Но уже после заезда в Мечетлино, куда помчались в первую очередь.

Обещанный Скуфеевым час форы, если сопоставлять скорость движения 'Нивы' и 'четвёрки' с мерседесовской, это очень немного. Так что перебрасывали из багажника в багажник гранатомёт и инструктировали бывшего жителя Михайловского Завода, у которого при захвате населённого пункта погибли жена с детьми, очень оперативно. Десять минут, и мы рванули обратно на юг, а наш террорист-доброволец — на север.

Про добровольца я не вру. Он сам явился к нам в Пороги и предложил свои услуги в случае конфликта с Екатеринбургом. От него мы и узнали о том, что свердловчане ищут свою технику. А ещё он узнал пару тех, кто участвовал в захвате Михайловского Завода, так что долго уговаривать его не нужно было.

— Огнестрел есть, чтобы отбиться, если промахнёшься? — поинтересовался Макс.

— Не промахнусь. А для этих уродов у меня кое-какой сюрприз припасён, — вынул он из кармана Ф1. — Ну, и обрез имеется.

— Тогда — ни пуха, ни пера.

— К чёрту!

Проезд 'кортежа', возвращающегося в Ёбург, мы проконтролировали с парковки у источника Кургазак, где действительно набирали воду в болтающиеся в багажнике 'Нивы' баллоны.

— Успеет? — с тревогой спросил Шерстнёв, с трудом устраивающийся на переднем сиденье машины.

— Должен успеть. Но даже если не успеет к выбранному месту, сделает своё дело в другом, — успокоил его я. — Ради мести он и сам под колёса с 'фенькой' в руках бросится. Я с ним разговаривал намного больше твоего. Мужик поведен на том, чтобы ёбуржских гасить при каждой возможности.

Крылов сделал выводы из нашего захвата блок-поста возле Минки и чудом не свершившегося уничтожения второго. На обочинах дороги появились трафареты 'Мины', а подступы к нему с тыла и флангов оказались затянуты колючей проволокой. Не знаю, так ли уж он использовал настоящие мины или ограничился растяжками, но, как мог, обезопасил блок-пост от нападения с тыла и флангов.

— А чего так поздно? — поинтересовался он, пожимая нам руки. — Хотя, конечно, для неформального разговора, вполне приемлемое время.

— Вот именно, — ухмыльнулся Максим, выставляя на стол литровую бутылку коньяка из запасов, когда-то извлечённых из машинки фирмы 'Красное и белое'. — Сначала пообщаемся неформально, а утром и к формальностям перейдём.

Ну, да. А заодно, если всё прошло, как надо, то и помянем душу новопреставившегося раба божиего Андрея. Идиота, бляха, которому призрак утраченного 'богатства' глаза заслонил.

Секретарша Крылова, русоволосая и голубоглазая женщина лет тридцати, 'организовала стол', на котором роль традиционной для таких случаев колбасной нарезки играли ломтики домашней буженины, а 'сырной тарелки' — свежеотваренная картошка. Ну и, разумеется, не обошлось без солений и грибочков, для чего Валентине пришлось сбегать в свою избу, расположенную неподалёку. В сопровождении Поля, в котором проснулись инстинкты французского галантного кавалера. 'У нас с Валюшей чисто служебные отношения', — успокоил меня полковник, когда я поинтересовался, не встанет ли Картаж своим кобелированием поперёк дороги Крылову.

Какое неформальное общение? И мы с Максом, и Крылов, в зрелом возрасте успели пожить при СССР, поэтому под коньячок пошли и разговоры 'на производственные темы'.

— Идея возобновления железнодорожного сообщения мне нравится, — одобрил задумку Малкова полковник. — Со своей стороны даже берусь освободить пути от Аши до Вязовой. Может, даже чуть дальше на восток. И восстановление системы железнодорожной связи полностью поддерживаю. Так что действуйте. Наших спецов я в Бердяуш пришлю, чтобы они все нюансы согласовали. Только как себя в этом вопросе поведут башкиры?

— Договариваемся, — вздохнул я. — Мы, вон, в Лаклах в своё время тоже неплохо поцеплялись, с обоюдными жертвами. А теперь с их элеватора хлеб возим. И осенью, когда урожай соберут, будем возить. Им ведь тоже без нас не обойтись. А железная дорога — это ещё и заработок для людей, не говоря уже о возможности поехать куда-нибудь торговать.

К концу 'добитой' бутылки коньяка мы были 'как стёклышки', а вот Поля развезло. То ли по природе был слаб к крепким напиткам, то ли аукалась голодная саткинская зима, но он начал клевать носом.

— Валюша, ты, кажется, детей к родителям сегодня отправила, — хитро глянул Крылов на секретаршу, которой явно приглянулся француз, и достал из тумбочки новую бутылку, но уже нашего, традиционного русского напитка. — Не пустишь моего гостя на ночлег? А то он, как мне кажется, уже немного устал от разговоров на неродном для него языке.

— Если он не возражает, то почему бы и нет? — зарделась женщина.

— Поль, — толкнул я локтём Бербера. — Будь настоящим кавалером, проводи женщину домой.

Чем же ещё пронять француза, как не предложением услужить женщине?

После ухода Картажа и Валентины мы просидели ещё часа три, пока полковник не объявил:

— Всё, баста! Иначе завтра будем думать, как от головной боли избавиться, а не о деле. Извольте, господа, спуститься в подвал, уже знакомый вам по предыдущему посещению Кропачёво, а я домой отъеду.

Подвал, так подвал. Не такое уж ужасное место для ночлега.

Наутро, перед тем, как полковник открыл нам свои закрома, меня отвёл в сторонку Бербер, выглядевший весьма невыспавшимся. Его, видите ли, очень беспокоили возможные сплетни о том, что он ночевал у Валентины.

— Я просто боюсь, что этими разговорами скомпрометируют женщину, — расстроенно заявил мне Поль.

Да не этого ты, парень, боишься, а того, что твоя Гузелька тебе глаза выцарапает. Девка она боевая, судя по тому, что могла даже Погодина в своих лапках держать. Вполне может устроить тебе головомойку за 'левак'.

— Будут болтать, просто спрашивай болтунов, держали ли они при этом свечку, — посоветовал я.

— Ваш русский язык такой сложный, — озадачился Картаж. — Вы называете свечами и те, которые используются для освещения, и церковные, и суппозитории, и даже стоящие в цилиндре автомобиля.

— Первые, — пришлось мне уточнить, но буйная фантазия тут же нарисовала мне, как кто-то держит в заднице трахающегося Поля суппозиторий или, ещё лучше, автомобильную свечу с подключённым высоковольтным проводом.

— Почему ты смеёшься? — обиделся он.

Пришлось, задыхаясь от хохота, объяснять. Но с чувством юмора у Бербера оказалось всё в порядке, и когда он просмеялся, последовал комментарий:

— Вы, русские, считаете нас, французов, поголовно сексуальными маньяками. Иногда, и вправду, для этого возникают основания. Но такое даже для нас — безумное извращение!

Головы у нас троих действительно побаливали. В отличие от Бербера, который выпил намного меньше нашего. И Валентины, выглядящей умиротворённой и довольной. Знать, неплохо Поль 'отработал' её заботу и предоставленный ночлег.

— А теперь рассказывайте, зачем вам столько антирадиационных препаратом и прочих заявленных средств и материалов? — ознакомившись с помеченными нами пунктами в перечне хранящихся на базе сокровищ, задал вопрос Крылов.

— Вот это, это и это, — ткнул я карандашом в список. — Катализаторы и материалы для установки крекинга нефтепродуктов, которую мы собираем под руководством Поля.

— Вы нефтяную скважину где-то пробурили? — усмехнулся полковник.

— Можно и так сказать, — ушёл я от прямого ответа. — Главное — эта самая нефть у нас есть, и её много, хватит на несколько лет работы установки. А значит, топливом будем обеспечены не только мы, но и вы тоже. Даже когда ваши запасы его иссякнут. А противорадиационные препараты... Ты в курсе, что в марте над тем куском Башкирии, с которым вы враждуете, кто-то сбил американский бомбардировщик? И не абы какой, а Б-52.

— Первый раз слышу! — удивился Крылов.

— А нам даже его обломки привозили. И документы погибшего экипажа. Как мы прикидываем, это могло сделать ПВО Межгорья. Слышал про такой закрытый город неподалёку от Белорецка?

По сопению 'полкана' стало ясно, что не слышал. Не удивительно: в наших местах он человек случайный, и даже не все местные про эти сооружения в недрах горы Ямантау слыхали. Значит, расскажем.

— Проехать туда можно двумя дорогами. Во-первых, обойдя Уфу севернее, западнее и южнее. Но мы не знаем, есть ли там зоны заражения от ударов, нанесённых западнее Волги. Во-вторых, через окрестности Миасса, Учалы и Белорецк. Но там точно придётся ехать по радиоактивному следу взрыва в Трёхгорном. Причём, по 'густому' следу.

— Ну, ради такого дела я не пожалею даже машины химразведки и дезактивации, не то что средств индивидуальной защиты, — побарабанив пальцами по столешнице, кивнул Крылов. — Только, может, сначала попытаться установить с ними радиосвязь?

— А как ты это себе представляешь без мощной радиостанции, без знания частот и позывных? — возразил я.

— Ну, скажем, радиостанции не проблема. А вот с позывными и частотами ты прав: не будут они с кем попало вступать в радиообмен по открытым каналам. В общем, мужики, поступим так: я пока дам команду на расконсервацию техники и подбор нужных вам средств и материалов, а как всё будет готово, пришлю к вам посыльного. Но то, о чём мы вчера договорились, остаётся в силе.

Значит, очень не зря мы в Кропачёво съездили.

Вадим Скуфеев, 'Скиф'

Организацию 'учредительной конференции Горно-Заводской Конфедерации' взял на себя Витя Данилов. Точнее, не столько саму организацию, сколько переговоры о необходимости объединения в неё. Две недели ушло у него на то, чтобы объехать весь наш незаражённый кусок территории от Аши до Атляна. И если в Бердяуше, Сатке, Айлино, Межевом, Кропачёво, Усть-Катаве, Медведёвке, Атляне никаких возражений против объединения или хотя бы координации действий не возникло, то башкиры и ашинцы нервов ему попортили немало.

В Аше всё никак не могли простить обид, нанесённых им Погодиным, а в Малоязе, Верхних Кигах, Месягутовском районе он наткнулся на гонор, подстёгиваемый поднявшими голову националистами. Нет, они были не против торговать с нами, но 'снова пойти под русских' отказывались наотрез. Аргумент — 'мы отдельный народ, и хотим жить по своим правилам'. Что там им пел в уши Кипчак, на каких тонких душевных струнах играл, но уболтал-таки приехать в начале июля в Сатку.

Своя песня была у кусинских. Их 'обидели' уже мы, наведя порядок в Медведёвке и окрестностях. А ещё — взяв заложников из посёлка, что не позволило больше кусинцам наведываться на М5 для грабежей проезжающих. Их просто теперь не пропускали через Медведёвку для этого занятия. Правда, к тому времени, когда Виктор добрался до Кусы, заложников мы уже распустили по домам: Лузин, опасаясь за судьбу матери, совместно с родственниками заложников действительно навёл порядок на подконтрольной ему территории.

В общем, в назначенный день в зале Дворца культуры Сатки всё же собрались по три представителя 'независимых территорий' — один по административной части, второй — по военной, а третий — по торговой. И даже из Большеустьикинского, которое вроде бы подмял под себя Екатеринбург, приехали люди, хотя и нелегально.

Данилов, уже знакомый почти со всеми (по крайней мере, с 'первыми лицами'), и открывал собрание. Но не агитацию вёл, а предложил всем познакомиться друг с другом. А когда закончилось представление людей, уже принялся описывать ситуацию, в которой мы все оказались. В глобальном, так сказать, масштабе. Мы-то это, стараниями Поля Картажа, регулярно слушающего радио, уже знали, а для многих такая 'политинформация' оказалась не лишней.

— По моим оценочным прикидкам, до этого времени дожило от половины до трети населения России. Особо туго пришлось жителям крупных городов. Они, если не погибли во время ядерных бомбардировок и от последствий радиоактивного заражения, то массово вымирали от голода и холода. Мы с вами оказались, можно сказать, у Христа за пазухой. Может, как жителям Сатки и Аши, такие слова и покажутся кощунственными, но, в сравнении с Екатеринбургом, где, как говорят, уцелело не больше двухсот тысяч человек, это так и есть.

Победивших в этой войне нет. По нашим сведениям, досталось и Америке, и союзной ей Европе. Китаю тоже неплохо прилетело после того, как он сбил часть ракет, предназначавшихся нашему Дальнему Востоку. И если учитывать плотность его населения в прибрежных районах, для китайцев это стало не меньшей катастрофой, чем для нас. Ещё хуже стало, когда они лишились возможности сбыта своей продукции. Европа в руинах не только после российского ответного удара, но и после массовых бунтов иммигрантов, лишившихся государственной поддержки. В Штатах уничтожены практически все промышленные центры, а огромные территории заражены радиацией не меньше нашего. Арабы воюют не только с доживающим последние дни Израилем, но и между собой. Везде голод, сумасшедшая безработица, разгул бандитизма и промышленная деградация. Весь мир, если говорить не об оружии, а о состоянии производства и технологий, впал в начало ХХ века, если не в конец XIX. За исключением, пожалуй, только Южной Америки, не подвергшейся ядерным ударам, и Австралии. Но и там из-за экономического коллапса, всё плохо.

На территории России единого правительства и государства больше не существует. Все территории, оказавшиеся незаражёнными, выживают сами по себе. Кое-где, как в том же Екатеринбурге или Кирове, сохранилась или возникла заново какая-никакая власть, но, если судить по обмену информацией от радиолюбителей, в большинстве мест её подмяли под себя либо откровенные бандиты, либо полукриминальные группировки. Иногда — в масштабах приличного куска области или района, иногда — буквально в границе одного-двух сёл или городка.

Очень много где идёт война либо всех со всеми, либо между этими 'удельными княжествами'. Процесс, в общем-то, закономерный и уже пройденный нами здесь. Только мы с вами, в отличие от многих, понимаем, что лучше договориться мирно, чем продолжать лить кровь. Для чего я и потратил столько времени, чтобы собрать вас всех вместе.

— А армия куда подевалась? — выкрикнул с места представитель, кажется, Веселовки, небольшой деревни, оказавшейся после гибели Златоуста в таёжном тупике. — Почему она порядок не наведёт?

— С армией, как я понимаю, тоже не всё так просто, — нахмурился Виктор. — Во-первых, её управлению досталось одним из первых. Во-вторых, её основная часть была рассредоточена по окраинам страны, которые оказались отрезанными от нас. Да и те формирования, которые уцелели, состояли не из роботов, а из обычных людей. Со своими слабостями и недостатками, со своим правилом повиноваться приказам вышестоящего начальства. А где взять это начальство, если оно либо погибло, либо отрезано сотнями километров радиоактивных пустошей, либо самоустранилось? Там, где нашлись инициативные люди в погонах, как это случилось в Атляне и Кропачёво, там они порядок и навели.

— Про себя-то забыл? — подал голос с места полицейский подполковник, кажется, из Атляна.

— Я отставник, майор чужой армии, — махнул на него рукой Данилов. — Так вот, расскажите мне, кого должна поддерживать армия? Мэра Екатеринбурга, который уморил голодом девять десятых населения города и опирается на бандитские группировки? Или главу деревни Веселовка? Насколько мне известно, военные, дислоцированные на востоке Свердловской области, поддерживают сохранившуюся там законную власть и не пускают в те края объединившихся 'уралмашевских' и 'центровых'. Потому они и полезли не туда, а на запад области и прилегающие районы Башкирии. Но, как я понимаю, на что-то большее в понимании воинского долга у их начальства пока не хватает. У нас есть сведения и о других подразделениях, сохранивших верность присяге. И буквально через несколько дней я лично отправляюсь в дорогу, чтобы установить с ними контакт. А вот то, от лица кого я буду с их командирами разговаривать — от неформального объединения Сатки, Бакала, Бердяуша и Порогов или ещё от нескольких районов и городов — зависит только от вас.

А ведь молодец, зараза! Нашёл то больное место, на котором можно сыграть — на желании порядка, который олицетворяет армия!

И документ, составленный прямо здесь, в зале Дворца культуры, все подписали. Что-то вроде декларации о сотрудничестве в области обороны от внешней агрессии, свободном перемещении по подконтрольным территориям, поддержании безопасности на торговых путях, и постепенном переходе на единую валюту.

Теперь можно подумать и о том, с чем Данилову ехать в это самое неведомое мне Межгорье.