— Хорошо, Андрей Мстиславич, — Михаил вздохнул. — Однако без подмоги Даниила тебе не сдюжить. Пример отца твоего тому подтверждение.
Князь Андрей жёстко усмехнулся.
— Даниил Романович мне поможет. Отцу отказал, а мне не откажет. Есть у меня кое-что на него.
— Ну-ну... — Михаил смотрел теперь хмуро. — Опасный способ это, Андрей. Не тот человек Даниил Романыч, что на крючке долго сидит.
— Что делать... — снова без улыбки ответил молодой человек. — Сейчас все средства хороши, дабы изгнать поганых с земли нашей.
— Хорошо. Токмо ко мне ты больше без совсем уже крайней нужды дороги не ищи. Есть у боярина моего Фёдора Олексича человек для сих дел, скажи, где тебя искать, он подойдёт. Он же игрушку сию тебе передаст обратно, пароль прежний. Вся связь через того человека пойдёт.
— Я понял, Михаил Всеволодович. В поклонах не рассыпаюсь, потому как долг есмь это каждого русского человека — бороться за Русь. Скажу лишь: храни тебя Христос. Я же в тебе изначально ни разу не усомнился.
— Ступай уже, Андрей Мстиславич.
— Прощай, княже.
...
Солнце, целый день калившее землю неистовым белым светом, наконец-то утратило свой жар и сейчас садилось за горизонт распухшим багровым диском. Старый Сыбудай смотрел на огненый диск, уходящий в воды Последнего моря. Никогда ему не последовать за ним...
-... Поверь, мой Сыбудай, как это ни огорчительно для тебя звучит, но о походе на запад в настоящее время не может быть и речи. Проклятый змей, засевший в Харахорине, уже посадил бы на трон Повелителей Вселенной Гуюка, моего злейшего врага. Нехорошо так говорить, но смерть Джагатая произошла вовремя. Иначе страшно подумать, чем могли окончиться козни китайца. Война, война без конца, война всех против всех, как это было до Чингис-хана.
— Да, Джагатай умер очень вовремя, — усмехнулся старик. — Очень правильно умер, хотя и нехорошо.
— В смысле? — прищурился Бату-хан. — Что ты хочешь этим сказать?
— Я уже сказал то, что хотел — Джагатай умер как раз тогда, когда это стало нужно Бату-хану. Всё прочее меня не касается. Я не баба, чтобы строить домыслы, не имея фактов, тем более в таких делах.
Бату-хан подавил раздражение. Слишком много понимает старик, о себе и вообще. Не пора ли расставить фигуры на доске по своим местам?
— Я не хотел бы с тобой ссориться, мой Сыбудай.Однако это не значит, что я боюсь этой ссоры.
Сыбудай остро взглянул на молодого монгола, но глаза Бату оставались непроницаемы.
— Пора тебе определиться, Сыбудай-багатур. Либо ты делаешь то, что нужно МНЕ, либо продолжаешь тосковать о Последнем море, как стареющая вдова об утраченной в далёкой юности девственности, и тогда извини. Жизнь штука жестокая. Я должен быть уверен в тебе до конца.
Старый монгол хмыкнул.
— Однако... Ведь ты здорово боишься, Бату. Удачно умереть может не только Джагатай, но и Бату?
И снова молодой монгол встретил острый взгляд старого полководца непроницаемым взором — так опытный воин ловит удар меча на свой щит.
— Ты прав, Сыбудай. Я боюсь. Но настоящий Повелитель не идёт на поводу у своего страха, а продолжает делать то, что нужно.
Вот теперь старик смотрел на Бату-хана с удовольствием.
— Ты стал совсем взрослым, мой Бату. Именно так и действует Повелитель Вселенной. И хотя ты вроде как не имеешь теперь права называться этим титулом, поскольку больше не джихангир, но я скажу тебе — ты и есть настоящий Повелитель.
— Значит, я могу твёрдо на тебя рассчитывать, мой Сыбудай? — улыбнулся Бату.
— Можешь, и притом твёрдо.
Бату-хан улыбнулся шире.
— Тогда скажи мне, что ты думаешь о моём новом замысле?
Сыбудай ухмыльнулся.
— Строго говоря, выдавать ярлыки владыкам всех уровней может только сам Повелитель в Каракоруме. Но трон пока пуст, и должен же кто-то выдавать ярлыки?
— Гуюк будет в бешенстве.
— Ну и что? Послушай, Бату — а чем он в настоящее время может тебе возразить?
Бату-хан рассмеялся, тоненько и визгливо, и старый монгол заперхал смехом в ответ.
— Я рад, что ты со мной, мой верный Сыбудай. Ты снял тяжкий камень с моей души. И если ты проживёшь подольше, кто знает — может быть, мы с тобой ещё увидим Последнее море!
...
Кони шли ровно, мягко топоча копытами по густой короткой траве, устилавшей дорогу. А в прошлый раз дорога-то до земли была выбита, подумал вдруг князь Михаил. Да, быстро. Впрочем, чего удивляться — все дороги тут ведут в Киев, а кому и зачем туда сейчас ехать?
Не зря, ой не зря жизнь свою положил князь Мстислав Святославич, светлая ему память. Вывел Бату-хан гарнизоны свои из городов русских, и из Киева вывел. Впрочем, заселять Киев народ покуда не спешит, очень уж свежа память. Да и жутко обитать следи мёртвых развалин. Рязань вон, по слухам, пятый год не может ожить, и князь Ингварь Рязанский по сию пору живёт в другом городе, Переяславле Рязанском...
— Тато, глянь, поля-то все непаханы стоят, — обратился к отцу молчавший доселе Ростислав, едущий чуть поодаль. Князь покосился на сына: стало быть, об одном и том же думаем...
— Да может, эти-то поля давно непаханы.
— Нет, тато, вон то поле мужик пахал, когда мы позапрошлый год проезжали так-то.
— Неужто запомнил? Мало ли мест мы проехали...
— Да точно говорю! Он ещё стоял тут склонившись.
Князь Михаил уже и сам вспомнил — действительно, был такой мужик, точно тут и стоял... Странная штука память. Казалось бы, сколько повидали за это время, а вот надо же, всплыл мужик какой-то...
— А это что за селение, кто знает? — показал рукой на группу убогих строений Ростислав. Михаил поморщился — мальчишка ещё всё-таки Ростиша, любопытства праздного не в меру. Что ему эта весь? Однако, крепко досталось ей, вон до сих пор повсюду одни куртины иван-чая да бурьяна вместо хат...
— Это Семидолы, кажись, — подал голос кметь из дружины княжеской. — Дядьки моего двоюродного было именье.
— А сейчас?
— А сейчас ни дядьки, ни именья.
Михаилу вдруг будто кольнуло в сердце. Всплыло в памяти лицо того разбойника:
"Я тать... и ты... тоже... Ты... Михаил... князь... узнал я... тебя... Князь должен защитить... людей своих... а ты... грабил только... А как татары... так и нет тебя... Тать ты... а не князь... и кончишь так же... Никита я... из Семидол..."
— Да что зря-то болтать! — неожиданно зло вырвалось у Михаила. — А ну, прибавить ходу! Плетёмся еле-еле!
...
Гудели пчёлы над отцветающей липой, уже почти не дающей нектар. Мария проследила за одной — пчела упорно посещала один цветок за другим, нетепрпеливо толкалась головой, возмущённо жужжа и не понимая, отчего это столь щедрые цветы вдруг стали столь сухими и пустыми... Память — великое дело. Память хранит образы счастливых дней, не понимая, что возврата назад не бывает.
— Тихо тут у вас... хорошо... — Мария вдохнула воздух, ещё хранивший медовый липовый запах. Евфросинья чуть улыбнулась.
— Тихо или хорошо?
— Сейчас тихо — это уже хорошо, — Мария оглядела двор, невероятно чистый и прибранный.
— Ну тогда лучше всего нынче на кладбище, — на этот раз сестра не улыбалась. — Вот там по-настоящему тихо.
Глаза Евфросиньи налились тоской.
— Не знаешь ты, Маришка, что под сим благолепием кроется. Не знаешь всей цены тиши этой. Как до сей поры рыдают сёстры ночами, воют жутко, мужей своих и детей погибших вспоминая... Приходится вставать и утолять печали их, словом или присутствием просто... Не всем помогает молитва, и труден путь смирения...
— Знаю, Филя, как не знаю, — Мария тоже не улыбалась. — Сама порой ночами не сплю.
Настоятельница погладила сестру по руке.
— У тебя сыны вон какие, ради них живёшь ты, и тем боль свою утоляешь. А также ради народа ростовского.
Мария вдруг уткнулась сестре в плечо.
— Ох, Филя... Тяжко...
Евфросинья гладила и гладила Марию по спине.
— Бедная моя...
Мария вдруг рассмеялась сквозь слёзы.
— Типун тебе на язык, Филя! Покаместь ещё не очень. Вот как повадятся татары каждую зиму за данью, тогда да. Тогда точно в лаптях княгиня Ростовская ходить будет.
— Беспременно повадятся, Маришка, — "успокоила" сестру Евфросинья. — Так что выделю я тебе, пожалуй, пару лаптей из монастырского запаса, ну а там сама учись плести.
Мария изумлённо смотрела на сестру.
— Ай да мать-утешительница! Вот утешила!
И женщины разом рассмеялись.
— Филя, Филь... Ты чего, и вправду колдовской силой татар в воротах остановила, или болтают?
— А, ты вон про что... — Евфросинья смела со стола налетевший с лип мусор. — Не знаю я сама, как действо сие происходит, Мариша. С некоторых пор замечаю за собой — ежели не хочу, чтобы лихой человек в обитель вошёл, так он и не войдёт. Не может, и всё тут.
Мария помолчала.
— Это что же, ты и меня так остановить можешь? Покажи!
На лице Евфросиньи отразилось весёлое изумление.
— Ты разве лихой человек? Да всей твоей лихости токмо на баранов верховых и хватило!
Сёстры разом рассмеялись.
— Нет, Маришка, — вновь посерьёзнела Евфросинья. — Тебя я не смогу остановить, даже ежели ты меня ножом тупым пилить станешь. Люблю тебя потому что.
Помолчали.
— Что слышно от тато?
— Елена Романовна опять непраздная ходит, — улыбнулась Мария.
— Чего-то разошёлся батюшка наш, ты не находишь? — в глазах Евфросиньи всплыли озорные огоньки. — А может, так и надо...
— Трудно ему, Филя. Дань на Чернигов наложили тяжелейшую. Батый на него зол весьма.
Евфросинья вновь смела со стола сухой липовый цвет.
— Помнишь, как мы книжку с Фёдором Олексичем читали, про саламандр, в огне живущих? Так же нынче и батюшка наш. В огне пляшет, как та саламандра.
...
— Добро пожаловать в землю нашу, гости дорогие!
Король Бела Арпад поражал великолепием, особенно на фоне дорожных одеяний русичей. Да и кортеж встречающих был на сей раз весьма внушителен.
— Здрав будь, славный король Бела! — по-венгерски ответил князь Михаил: отчего не сделать приятное хозяину?
— Ждём вас давно и с нетерпением! Как прошли через перевалы?
— Спасибо, легко. Лето...
Завязался лёгкий непринуждённый разговор. Князь и король говорили по-венгерски, Ростислав воспитанно молчал или отвечал на вопросы, обращённые к нему. А впереди уже расстилалась панорама трёх городов. Как и два года назад, всё утопало в зелени.
— Я гляжу, не так пострадала земля угорская от нашествия монголов, как иные. Проезжали мы немало сёл и городков... Вся южная Русь в руинах лежит, равно и Польша.
Король Бела грустно усмехнулся.
— Это зелень издали скрывает следы разрушений, причинённых монголами. Под сенью деревьев кроется страшная нищета, Михаил. Большинство жителей Обуды и Пешта живут в ямах, вырытых в земле, и не имеют пока возможности восстановить порушенные дома свои. Это те, кто жив остался. А живы остались меньше половины.
Бела Арпад помолчал.
— Ещё одно нашествие, и земля наша навеки придёт в запустение. Мне и сейчас снятся порой страшные сны, как будто не осталось на земле ни одного мадьяра, и только в Пусте пасутся табуны монгольских коней...
— Я понимаю тебя, король, — медленно кивнул Михаил, — я сам думаю о том же.
Ворота Буды, окованные свежими полосами железа, медленно разошлись, пропуская кортеж.
— Я вынужден извиниться за неприглядный вид моего замка, дорогие гости. Стройка в разгаре, и пока что удалось восстановить только оно крыло. Но часовня готова!
— И это главное! — улыбнулся Михаил, и они разом рассмеялись.
— А вот и мои женщины!
Королева и принцессы разом присели, встречая гостей на пороге. Принцесса Анна переглянулась с отцом, и Бела еле заметно кивнул.
— О, Ростислав, как прошло путешествие? — девушка легко и непринуждённо взяла Ростислава под руку. — Как поживают ваши огромные медведи? — принцесса говорила по-русски бегло, с очаровательным акцентом.
— Ха! Медведи? — на сей раз Ростислав отнюдь не стеснялся. — Мы теперь их бережём, медведей-то, они у нас теперь за главных кормильцев.
— О! Как это? — весело округлила глаза Анна.
— Да очень просто! Ловим, значит, медведя так — вбивается в дерево железный лом, обмазывают его мёдом... А на дереве кузнец сидит, ждёт. Медведь набредает на ловушку, ну и начинает, само собой, мёд облизывать с лома-то. Лижет, лижет, обсасывает, всё дальше и дальше... А как конец того лома из медведя позади покажется, тут-то кузнец быстро с дерева слазит и конец лома загибает, чтобы медведь не утёк...
— Ах-ха-ха! — захохотала принцесса. — Смешно... А дальше?
— А что дальше? Дальше отрезают ему лапу и отпускают. А как лапа отрастёт, снова ловят на лом. Так и медведи целы, и мяса вдоволь!
— Ой, не могу! — веселилась Анна. — А какую лапу ему отрезают, переднюю или заднюю?
— Переднюю нельзя, что ты! Медведь без передней лапы с голоду помрёт. Медведи же всю зиму лапу сосут и тем питаются...
Принцесса весело смеялась, цепко удерживая пальчиками руку жениха. Два года и так потеряны, хватит!
...
— Давай, давай, тяни! Ух, едрить твою...
Князь Даниил из окна пристроя наблюдал, как разгорячённые, потные мужики с криками и руганью поднимают здоровенную балку, сработанную из неохватного ствола сосны. Конечно, для божьего храма лучше бы дуб, да где его сейчас найти, таких размеров...
Даниил усмехнулся. Не стоит врать самому себе. Нашли бы, коли захотели. Просто засело где-то глубоко внутри — нет смысла особо стараться, всё равно долго не простоит... Да, ещё десять лет назад непременно возвели бы церковь из дуба, а на нижние венцы так ещё бы не простой, а морёный дуб-то пустили, чтобы стояла та церковь века... А так, сосна горит ничуть не хуже дуба...
Князь вздохнул. А ведь он сам не так давно собирался возвести храм, на зависть киевской Софии. Не судьба... О каменном строительстве сейчас не может быть и речи. Едва начали подниматься Волынь и Галиция от разорения, как явились послы от Батыги за данью. И отныне каждую зиму будут являться, можно не сомневаться. Так что деревянное зодчество и то вскоре тяжело придётся...
— Княже, там тебя человек какой-то спрашивает, — отвлёк князя от размышлений подошедший витязь охраны.
— Что за человек? С каким делом?
— Не говорит. Тебе, мол, лично с глазу на глаз, не иначе.
Даниил хмыкнул.
— Ну ведите, куда деваться. Лишь бы не полоумный, как в тот раз.
— Да вроде не похож на безумного.
— Ну да, и тот был не похож на первый-то взгляд!
Действительно, нашествие оставило ещё и такой след: немало народу, потеряв семьи, родных и близких, сошли с ума, это кто не помер с тоски, конечно. Вообще-то юродивыми и раньше богата была Русь, но теперь их количество резко выросло.
— Здрав будь, великий князь! — поздоровался проситель, подойдя ближе и откидывая капюшон. Даниил Романович поскучнел, едва взглянув.
— Ты иди, — кивнул он телохранителю, — сами мы...
Проводив витязя взглядом, Даниил спросил.
— С чем пожаловал, Андрей Мстиславич?
— Рад, что узнал ты меня, Даниил Романович. Так проще будет договориться.
