Но если бы какой-нибудь смельчак вознёсся к низким грозовым тучам, которые с завидным постоянством обрушивали на Везерхард потоки воды, он увидел бы, что в городе, очертаниями своими похожем на громадный цветок, существуют четыре почти самостоятельные части, разделённые двумя речными потоками: могучим Везером, катившим свои мутные воды через всё королевство, и быстрой Ривьеры, чей исток находился в Северных горах, у самой границы Алленора и Хеллинора.

Посреди пересечения рек находился небольшой остров, носивший название Хард. Именно он был сердцем Везерхарда; на его земле некогда возвели свой замок правители Алленора — в те времена лишь владетели крошечного графства, окружённого куда более могущественными соседями.

Место оказалось выбрано очень удачно. Речные воды сами по себе были серьёзным препятствием для вражеских армий, а три ряда толстых стен и вовсе сделали крепость неприступной. Лишь один раз Хард пал — да и то благодаря изменнику, чьё имя — Бодуэн Предатель — с тех пор стало запретным: никогда больше алленорцы не называли так своих детей.

Прошло немало веков, прежде чем графы Алленора стали королями, и ещё столько же, пока Везерхард превратился в крупный город, достойный того, чтобы считаться столицей. Тогда-то Хард и сделался постоянным обиталищем монархов.

С тех пор крепость подрастеряла свой устрашающий вид. Началось всё два века назад, когда король Адальберт Златокудрый (прозвище своё он получил за неимением иных достоинств) решил возвести новую башню — не такую мощную, зато красивую и изящную, и в последующие несколько десятков лет правители Алленора каждое утро просыпались под грохот, скрежет, слушали ругань строителей и сами временами отпускали крепкое словцо, а подойдя к окну, могли наблюдать за картиной таких страшных разрушений, словно ночью врагам удалось-таки захватить неприступную твердыню. В конце концов от прежней крепости осталась лишь одна башня, которая поглядывала на юных соседок чёрными провалами крошечных окон, словно строгая мать на своих дочерей.

Пока монархи увлекались строительством, подданные их также не сидели сложа руки: на берегах рек стремительно выросли три квартала — Ремесленников, Знати и Жрецов, — соединённые с островом пятью мостами. Впрочем, названия эти никого не должны вводить в заблуждение: разумеется, в любой части Везерхарда жили представители всех слоёв общества — от простолюдинов до священнослужителей.

Самым маленьким был квартал Жрецов. Чтобы попасть в Хард, жителям его нужно было пересечь Везер по мосту Благочестия. Как несложно догадаться, именно тут находился храм Авира. В отличие от королевской крепости, он не раз бывал разрушен, однако вскоре вновь восставал из руин — и сияние его огромных куполов, словно солнце, слепило глаза горожан.

У врат храма Авира брала своё начало улица Смирения — самая большая в квартале Жрецов, — застроенная высокими домами, среди которых внимание везерхардцев больше всего привлекал трёхэтажный дворец. Когда-то его возвёл знаменитый зодчий Фабиан Эррихардский для старшего сына Адальберта Златокудрого, теперь же в нём жил Верховный жрец. Говоря откровенно, многие знатные сеньоры буквально задыхались от зависти — каждый из них хотел бы поселиться в таком великолепном доме. Но страх перед самым могущественным священнослужителем был слишком велик, чтобы кто-нибудь отважился заявить вслух о своих притязаниях.

Другим своим концом улица Смирения упиралась в Университет, где отпрыски знатных родов могли познать премудрости жреческого дела. Впрочем, пройти обучение могли и дети каких-нибудь богачей — разумеется, заплатив при этом кругленькую сумму. О потраченных деньгах никто не жалел: что может быть лучше тёпленького местечка, сулившего в будущем немалые выгоды и привилегии? Любые родители мечтают о таком будущем для любимого чада! Конечно, чаще всего выпускники становятся жрецами низшей, четвёртой ступени и помогают более высокопоставленным священнослужителям в одном из городских храмов. Но если проявить смекалку... О, тогда нет ничего невозможного! Конечно, о сане Верховного жреца мечтать не приходится, но вот занять первую ступень и помогать ему в вопросах веры — на такое счастье втайне надеется каждый!

По правде говоря, студенты не слишком сильно преклонялись перед Семью богами. Если же кому-нибудь из них хотелось показать преподавателям своё благочестие, юноша этот непременно отправлялся в небольшой, но весьма изящный храм бога любви Аламора. Солнечные лучи, нежно струясь сквозь окна из разноцветного стекла, дарили свой свет прекрасным статуям, выполненным самыми искусными скульпторами королевства, и фрескам, при взгляде на которые благочестивые горожане заливались краской, а ученики Университета начинали хихикать и отпускать непристойные шутки.

Чтобы попасть в храм Аламора из квартала Знати, достаточно было перейти Ривьеру по мосту Доблести. У читателей такое название, наверное, вызовет недоумение, однако любой ребёнок, встреченный им на улицах Везерхарда, охотно пояснил бы, что в забытые Семью богами времена около рядом с местом, где начинается мост и где сейчас возвышается статуя рыцаря с мечом в руке, когда-то произошла схватка, в которой несколько алленорских воинов сумели остановить вражеский отряд, незаметно подкравшийся к городу. Смельчаки погибли, зато столица была спасена.

Потомки отважных рыцарей прошлого любили собираться у статуи, но лишь ради того, чтобы посплетничать и покрасоваться перед дамами. В народе это место окрестили площадью Сватовства, и название оказалось таким удачным, что сам король иногда произносил его в беседах с придворными.

Рядом с площадью Сватовства брали своё начало три крупнейшие улицы квартала Знати: первая пролегала вдоль берега Везера, вторая — Ривьеры, третья же делила этот своеобразный угол пополам. Следует заметить, что аристократам принадлежала лишь треть домов; в остальных обитали зажиточные везерхардцы и простолюдины.

Посреди квартала раскинулось два больших полукруга: площади Цветов и Искупления.

Первая была одним из красивейших мест столицы. В центре её возвышалась статуя, посвящённая событию, о котором наши читатели уже слышали: Алимьер изгоняет демона тьмы Эсмерея, а земля вокруг стремительно пробуждается ото сна. И нужно сказать, что при виде сотен цветов у ног бога солнца — живых, а не каменных! — многие горожане не могли сдержать слёз счастья и умиления.

Много слёз лилось и на площади Искупления — там казнили знатных сеньоров, повинных в каком-либо преступлении. Полагаю, несложно догадаться: в обычные дни люди обходили это зловещее место стороной.

Что же до квартала Ремесленников, самыми примечательными его зданиями были Дворец правосудия и тюрьма Мизерхард, а площадью — городской рынок. Названия мостов говорили о не слишком богатом воображении тех, кто их придумал: Новый и Старый вели в Хард, Кожевенный — в квартал Знати. На четвёртом, самом ветхом, приютились лавки мясников, поэтому горожанам не пришлось ломать голову над тем, как его именовать...

В первый день лета зеваки, что в превеликом множестве разгуливали по набережной между Новым и Кожевенным мостами, могли увидеть весьма красочную процессию.

Возглавлял её Фердинанд. Восседая на чёрном жеребце, молодой человек с непринуждённым видом гарцевал впереди экипажа, в котором, казалось мог бы уместиться целый отряд — таким тот был большим. Махину сопровождали шестеро слуг — по трое справа и слева — в кафтанах с гербом графа Минстерского.

— И как бедные лошади тащат эту громадину? — ухмылялись прохожие.

Со стороны могло показаться, что вопросом этим задаётся и молодой кучер, чей вид был растерянным — или, если уж говорить откровенно, попросту глупым. Впрочем, как нам кажется, юношу следует простить за такое поведение: он очутился в Везерхарде впервые в жизни и потому разглядывал всё, что попадалось ему на глаза, с не меньшим интересом, чем зеваки — процессию.

За экипажем следовали десятка полтора солдат, которых Герлуин прихватил с собой из Нойсхельма. Счастливые вояки хотели показать себя во всей красе и блеснуть статью перед "заносчивыми столичными индюками", как они окрестили между собой везерхардцев. Потуги их встречались ухмылками и смешками.

Замыкали процессию Жосс и Энгерранд. Слуга болтал без умолку. Энгерранд слушал его со скучающим видом, завал изредка какой-нибудь вопрос, однако на самом деле едва сдерживал любопытство.

Когда путешественники очутились у Нового моста, Энгерранд впервые выразил удивление.

— Ничего себе! — присвистнул он. — Никогда не видел, чтобы на мосту строили дома. Он не обвалится?

— Не знаю. Никогда не слышал, чтобы случилось такое несчастье. Думаю, горожане достаточно умны, чтобы рисковать своими жизнями...

— Если не обвалится — значит, унесёт все дома наводнением, — перебил Жосса приятель.

Тот обиженно засопел, но найти достойного возражения не сумел.

Когда отряд промчался мимо королевской крепости, Энгерранд одобрительно кивнул:

— С такими укреплениями король Хильдеберт может быть спокоен. Даже если народ взбунтуется, он сможет прожить в своём замке до глубокой старости.

Весь последующий путь сопровождался замечаниями Энгерранда, от которых настроение Жосса портилось всё сильнее. Слуга, однако, мужественно сносил насмешки друга, и когда вдалеке показался дом Фердинанда, носивший гордое звание "отель Рево", словно принадлежал не простому барону, а графу или герцогу, смог наконец спокойно вздохнуть.

"Отель" мало чем отличался от дома госпожи Элоизы — два этажа, потрёпанные временем стены...

— Нужно отправить кого-нибудь в Лотхард, — сказал Фердинанд, — к госпоже Элоизе.

— И привезти сюда... — добавил Жосс.

— ...если, конечно, после нашего бегства не случилось ничего страшного, — пробормотал Энгерранд. — Хотя, полагаю, она в любом случае проклинает нас: страшно представить, какой погром учинили стражники. Как бы от дома не остались одни руины.

Переговариваясь подобным образом, молодые люди вошли в дом. Тотчас их окружили обрадованные слуги: всего-то полдюжины — не слишком внушительное число.

Дин мальчуган попытался помочь Энгерранду снять плащ. Молодой человек, улыбнувшись, отстранил слугу, но тот всё продолжал вертеться рядом, приоткрывая иногда рот, словно порываясь что-нибудь сказать.

Наконец мальчик справился с робостью и тихо спросил:

— Скажите, господин, это ведь о вас ходят слухи по всему королевству?

— Право, не знаю! — рассмеялся молодой человек.

Слуга замялся.

— Ну... вы ведь победили градоначальника Лотхарда?

— Пожалуй, "победил" — слишком громкое слово... Просто вывел на чистую воду.

— Значит, вы никого не боитесь?

— Отчего ты так решил?

— Это же был такой важный господин!

— Боюсь разочаровать тебя, но страх я испытываю очень часто, иначе давно уже получил бы удар кинжала в спину или взошёл на эшафот.

Мальчишка побледнел так, словно собственными глазами наблюдал казнь молодого человека.

Окрик Фердинанда заставил его вздрогнуть.

— Эй, Герберт, хватит мучить гостя!

— Простите господин. Я лишь задал пару вопросов...

— А потом эта "парочка" превратится в сотню? — Рево насмешливо фыркнул. — Принеси-ка лучше бутылку вина из кладовой!

Через несколько минут Фердинанд и Энгерранд уже садились за стол. Жосс наотрез отказался делить с ними трапезу, сказав, что пришла пора забыть о вольной жизни и вновь превратиться в скромного слугу. Уговоры друзей ни к чему не привели.

Однако стоило молодым людям сделать по первому глотку вина, как в комнату вбежал один из слуг.

— Господин! — задыхаясь, проговорил он. — К вам пожаловал сам сеньор Годерик.

— Кто?! — вскочил на ноги Фердинанд. — Вот проклятье!

Жосс склонился к уху Энгерранда и прошептал:

— Это герцог Греундский. Родич короля.

— Он так страшен?

Ответить слуга не успел — в дверях появился молодой человек на год — два младше Энгерранда. Лицо герцога было некрасивым — светлые жидкие волос, бесцветные глаза, тонкие бледные губы, в уголках которых залегла презрительная складка, — да и могучим телосложением он не отличался. Зато осанкой обладал поистине королевской и одежду носил из дорогой ткани, усыпанную самоцветами и расшитую серебром.

Скользнув взглядом по Энгерранду, а Жосса и вовсе не удостоив вниманием, Годерик воскликнул:

— Какое счастье, что ты вернулся, Фердинанд! Без тебя в Везерхарде стало так грустно, словно посреди лета внезапно наступила зима!

"О боги! — мысленно ужаснулся Энгерранд. — Можно подумать, будто он обращается к своей возлюбленной!"

Фердинанда, похоже, восторженные речи герцога ничуть не смутили: улыбнувшись, он сделал гостю знак, приглашая того за стол.

Последующие полчаса превратились для Энгерранда в настоящий кошмар: герцог взахлёб пересказывал все события, случившиеся в столице за последнее время. Голос его, пронзительный и резкий, раздражал молодого человека, заставляя иногда досадливо морщиться.

"Ты словно очутился опять на рынке в Лотхарде... Знал бы заранее, что Фердинанд якшается с такими болтунами, выставил бы его за дверь и спокойно жил с госпожой Элоизой в её уютном домике. Кстати, тогда не случилось бы ссоры на Празднике весны. Ты притворялся бы, что дружишь с господином Маджинардом, закрывал глаза на мелкие проступки и злоупотребления, которые он непременно совершал бы, став новым градоначальником..."

Из этих раздумий Энгерранда вырвал голос герцога:

— Кто это сидит у тебя за столом, Фердинанд?

— Мой друг.

— Друг? — хмыкнул Годерик.

— Да. К слову, это человек из Лотхарда, о котором говорил сам король.

— Неужели?!

Герцог пристально посмотрел на Энгерранда. Тот напустил на себя бесстрастный вид, словно каждый день встречался со столь знатными особами.

Облизнув губы, Годерик спросил:

— Как вас зовут?

— Метр Энгерранд.

— Метр Энгерранд... — задумчиво протянул герцог. — И зачем вы приехали в столицу?

— Чтобы погостить у друзей.

— Правда? И что же, вскоре вы вновь вернётесь в вонючую дыру под названием Лотхард?

— Полагаю, да.

— И нет ничего, что задержало бы вас здесь? Скажем, надежды на возможную благосклонность короля...

— Я не гонюсь за почестями.

— А за богатством?

— Деньги мне ни к чему.

— Что ж, — кивнул Годерик, — это разумно. Каждый человек должен довольствоваться тем, что даровали ему боги, и не пытаться переписать свою книгу жизни. Верно?

— Так говорят жрецы, — ответил Энгерранд, — а я не настолько отважен, чтобы спорить с ними.

— Прекрасно! — беззвучно рассмеялся Годерик. — Как вы не похожи на мечтателей и глупцов, которые идут против воли короля и Верховного жреца!

— Неужели такие встречаются?

— О, да! Не проходит и месяца, чтобы земля на площади Искупления не обагрилась кровью очередного безумца.

Герцог бросил на Энгерранда многозначительный взгляд.

— Что-то мне не нравится такая беседа, — заметил Фердинанд. — Эшафоты, кровь... Хорошенькая тема для разговора!

— Твой друг должен знать, как скор на расправу государь, — возразил Годерик. — Впрочем, мне придётся вас покинуть — нужно встретиться с несколькими важными сановниками, поэтому знай, Фердинанд: если я и примчался сюда, то лишь из-за чувства дружбы, которое нас связывает.