Мих лениво натянул тетиву и прицелился.
— Осторожней, — зашептал возница, — Горицвета нашего не задень ненароком.
Тренькнула тетива, и одна из гиен затихла. Из-под неё выбрался драный пёс и прыгнул на телегу.
— Ну молодец! — одобрительно проскрипел рыжебородый. — В самое яблочко, а то плохо Цветику нашему приходилось.
"Откуда с нами собака?" — машинально подумал я. — "Не было ведь..."
Вот будет хохма, если с нами едет оборотень.
Возница спрыгнул с телеги и присоединился к находящимся впереди мужикам, которые принялись оттаскивать трупы и отволакивать дерево с дороги.
— Мих, — поинтересовался я, — ты ж меч, зачем из лука стрелял?
— Ты хочешь, чтоб я руки об это марал? — поинтересовался тот, сунул в рот очередную травинку и лёг, заложив руки за голову. Через полминуты он поинтересовался:
— Может, мне пойти ещё дерево на дороге порубить?
— Между прочим, было бы неплохо, — встряла Роксана, вытаскивая топорик, — неизвестно ещё, что там впереди, чем быстрее тронемся, тем лучше. Витёк, давай, не симулируй, бери топор, пошли поможем!
Быстро тронуться не пришлось — крестьяне сволакивли трупы в кучу и принялись жечь прямо посреди дороги, видимо рядом не нашлось ни одной поляны. Вонь стояла неописуемая, но отходить далеко от костра я боялся. По мере своих сил мы с Роксаной рубили для него сучья, потом слабая женщина тащила их к огню. Я же тихо радовался тому, что меня ещё ни разу не стошнило — привыкаю потихоньку.
Гореть оборотни не желали: чадили и дымили. Меня опять начало мутить.
— Их нельзя так оставить, — ответила Роксана на мой безмолвный вопрос, — во-первых, родственники они селянам, а, во-вторых, тело запросто может ночью встать и тебя покусать. Упырь называется. Увы, погребальный костёр здесь — печальная необходимость. Надеяться на падальщиков можно далеко не всегда...
Откуда-то пришёл Мих с эльфийкой — он тащил косулю, а она — двух зайцев и перепёлку... Впрочем, я не зоолог, поэтому перепёлка могла оказаться и рябчиком, а косуля — оленем. Единственное, в чём я был уверен — это были не глухарь, не павлин и не лось. Этих я видел в детстве на картинках.
Переговорив с мужиками, Мих отправился разводить четвёртый костёр — явно с целью поужинать этой самой дичью. В таком смраде они собирались есть!
Под чад костров они с Усладой свежевали тушки, а я аккуратно отползал в сторону от дыма. Между тем начало резко темнеть. Поднялся ветер, пригибая к земле верхушки деревьев. Внизу он не чувствовался, а наверху шумело и завывало. Не надо жить в деревне, чтобы понять, что вот-вот пойдёт дождь.
С его первыми каплями наш отряд перебазировался в глубь леса под прикрытие деревьев. Крестьяне спешно принялись обдирать лапник с близлежащих елей — боялись, наверно, что костры затухнут. Услада соорудила вертел и принялась жарить косулю — совсем как шаурму, срезая верхний слой по мере готовности на широкий лист и протягивая эти куски соседям. Радостар, наш возница и остальные с видимым аппетитом их поглощали, посыпая солью. Роксана поднялась и пошла за своей порцией. Эльфийка покосилась на Миха и мрачно настрогала Роксане мяса. Весь её вид говорил, что с куда большим удовольствием она бы настругала саму Роксану. Роксана присела у костра, тыкая в мясо кинжалом и посматривая на меня.
— Эх, красавица, — обратилась к ней одна из женщин, уловив этот взгляд, — молода ты ещё, жизни не знаешь... Кто ж так за мужиком ухаживает? Не видишь разве — мужчина солидный, хозяин, не вертихвост какой, перед ним не задом вертеть надо, ему забота нужна! Хату убрать, рубаху постирать, поесть приготовить, и только потом тёплый бочок подставить...
Бабка была абсолютно права — моя супруга именно по такой схеме и действовала. Это теперь (и в немалой степени благодаря протекциям тестя) благосостояние позволяет нам нанять домработницу, которая и приготовит, и постирает, и погладит, и уберёт, разве только бочок не подставит, потму как ей шестьдесят два. Кто б её пустил в дом, будь она помоложе! Кто б меня туда обратно пустил.
Роксана, вняв поучениям тётки, поднялась с места и понесла мне свой ужин. Просить ещё кусок у эльфийки, откровенно оскалившейся ей в лицо, она не стала.
Да они все оборотни, раз способны есть такое! Мясо пахло хвоей и копотью и разорвать его могли бы только волчьи клыки, моим зубам это точно не под силу. Я взял кинжал и попытался отпилить кусочек размером с ириску. Минут через пять мне это удалось. Я кинул ириску в рот и принялся сосать, как леденец. Жевать я не рискнул — сломаю зуб, стоматолога здесь тоже не найду. Роксана сидела напротив и томно ловила каждое движение моих челюстей. Пока я возился с этой импровизированной ириской, мужики прикончили косулю и принялись за зайчатину. Я с трудом сглотнул, и протянул оставшееся мясо Роксане. Авось, сочтёт это за заботу. Она действительно взяла его с благодарной улыбкой и в момент заглотила. Вот и чудненько. А впредь постараюсь держаться от её забот подальше.
Дождь усилился, листва от него уже не защищала. Мужики составили телеги треугольником, насколько позволяли деревья, загнали внутрь лошадей, а в проёмах зажгли костры. Ветер то накрывал нас чадом от погребальных костров, то приносил свежий воздух. Першило в горле и слезились глаза. Кошмарные призраки насморка и гайморита снова встали передо мной в полный рост. Первую смену дежурили три мужика с головной телеги. Когда мы вчетвером улеглись спать, возница прикрыл всех шкурами от дождя. Шкуры облезли и воняли, но влагу пока не пропускали. Роксана нежно прижалась к моей спине и тут же засопела. Я бы предпочёл лечь между Михом и возницей, но перелезть через меч не рискнул. Интересно, знают ли они здесь древний обычай о мече в постели между мужчиной и женщиной, подумал я. И согласен ли Мих выступать в этом качестве? И ещё я подумал о том, что буду делать, если они с Роксаной меня бросят. Попрошусь к Груше в батраки за ночлег и похлёбку из потрохов? С этими безотрадными мыслями я заснул.
Четверг, утро
Утро встретило меня серой промозглой сыростью и чадом. Трава размокла, сено на телеге было влажным.Я вдруг осознал, что заснул только потому, что рядом с Михом чувствовал себя в безопасности. Стараясь не потревожить Роксану, я спрыгнул с телеги и увяз в чавкающей грязи и конском навозе. На последней телеге сидели трое караульных и прихлёбывали из фляжек. Смотреть на некурящих мужиков было непривычно. Надо бы отойти, но ноги отказывались мне повиноваться. Проклиная себя за трусость, я взял в руку топор и направился в лес, надеясь, что чад костров разгонит окрестных монстров. Я намеренно постарался пройти мимо караульных — не дадут же они загрызть героя, идущего на мокрое дело. Больше, чем на семь шагов я от лагеря удаляться не рискнул, но всё равно на обратном пути уловил шевеление в кустах. Ноги сами сделали прыжок в сторону, и правая по голень провалилась в мерзкую зелёную жижу. Кусты продолжали шевелиться, я в панике рванулся, оставив яме в качестве отступного кроссовку, и за две секунды долетел до лагеря в одном носке. Удивительно, но необутую ногу я не пропорол и не порезал, только носок изгадил.
Роксана встетила меня томной улыбкой, которая при виде моей обуви стала откровенно мерзкой. Пери попыталась согнать её с лица, изобразив сочувствие, но это ей плохо удалось. Миха и возницы на телеге уже не было.
Хорошо, что в вещмешке есть сапоги, подумал я. Может, кроссовки и лучшая обувь для турпохода — но точно только до первого болота. Сапоги-то были, и великолепные, вот только надеть их придётся на босу ногу — не поганить же новую обувь носком из навозной жижи!
Пока я тоскливо вертел сапоги в руках, подошёл Мих.
— Мих, — я чувствовал себя идиотом, — у тебя лишней пары носок нет? А то я как-то о них не подумал...
Меч искренне удивился.
— Ты чего? Там две пары портянок, я ж тебе сам их клал.
Портянок? Если б я ещё знал, как они выглядят... Стоп, вот эти полотенца и есть портянки? А я ими вытираться собирался.
Под истерический хохот не могущей себя сдержать Роксаны я вынес получасовой урок по наворачиванию портянок. Мих умудрялся намотать их обе секунды за две, не больше. С совершенно серьёзной миной он раз тридцать демонстрировал мне этот процесс в ускоренном и замедленном темпе, честно предупредив, что в случае складок я натру себе ноги. С соседней телеги на нас с изумлением взирали крестьяне. Когда я, наконец, надел сапоги, все, кто не был занят спектаклем со мной в главной роли, успели поесть и запрячь лошадей.
Трупы оборотней ещё полностью не прогорели, но в своём нынешнем виде вряд ли могли встать и кусаться. Мужики подбросили в костры лапника, ничуть не опасаясь лесного пожара, и тронулись в путь.
Было сыро и пасмурно, отбитые бока болели, но шагать по раскисшей дороге в свеженамотанных портянках и новых сапогах я несколько опасался, поэтому сел на влажную солому, рискуя вымокнуть. Надо бы прояснить обстановку и начать как-то приспосабливаться к такой жизни.
— Долго ещё? — спросил я, чтобы как-то начать разговор.
— Да не, — ответил возница, — к обеду доедем, ежели опять кто не выскочит. Оно без старшого ну никак — вишь, что творят, а? Так-то эти выродки тихие, да и мало их осталось, Драгоцвет-то наш мужик мощный, всех в кулаке держал, не баловал никто... Как уж мы без него будем...
Я сунул в рот травинку и занялся сосредоточенным пережёвыванием. Дурной пример заразителен.
Глава шестая. Мокрое дело
В которой выясняется, что у слов могут быть разные значения.
Виктор
Четверг, день
Как выяснилось, каждая семья в Верхних Волчках помимо дома в дерене имела ещё землянку в лесу. У одной из таких землянок мы остановились, и наши провожатые сразу ринулись в чащу, разыскивать родственников и знакомых. Из-за четырёхметрового забора, окружавшего деревню, доносились рёв, рычание, звуки падающих предметов и треск брёвен. Там кто-то бесновался, изредка кидаясь на стены, от чего забор содрогался. По мне, так эти брёвна могли спасовать только против танка.
— Надо бы оценить обстановку, — задумчиво протянул Мих, оглядывась.
Рекогносцировку мы проводили с ближайшего дерева, благо уж чего-чего, а тут мне позориться не пришлось. Деревню опоясывала пограничная полоса — безлесный участок вдоль всего забора метров пяти шириной — а за ним уже начинались вековые деревья, причём сучья у них со стороны деревни были обрублены на половину ствола. Впрочем, забраться можно было спокойно. Похоже, отсюда наблюдали за деревней не первый раз.
Верхние Волчки стояли в лесу, и до ближайшего поля, по словам мужиков, надо было ехать дальше на северо-запад ещё километров пять по извилистой дороге. С высоты вековой сосны я насчитал три улицы, по семь домов в каждой. Дома, как мне показалось, низенькие, но очень широкие, сады небольшие, хозяйственных построек немного. Эх, бинокль бы сюда!
Староста выскочил из-за дома, сжимая в руке топор. Сверху не особо понятно, но ростом он не уступал медведю, телосложением тоже. Почти стандартные здесь для мужчин косы болтались ниже колен, белая борода прикрывала мощную грудь. Староста посмотрел вверх и издал утробное рычание. Звук ударил меня по ушам м покатился дальше в лес. Мужик, между тем, подбежал к забору и попытался на него запрыгнуть — до края он не дотянулся на полметра. Кажется, я понял, зачем здесь такой забор. И зачем землянки. Но тогда, выходит, подобные приступы у жителей (или только у старост?) этой деревни достаточно часты? Похоже, мы дошли-таки до того сумасшедшего дома, о котором я думал при первой встрече с Михом. И санитаром в нём буду я.
Впрочем, оставалась ещё версия, что мужик просто допился до белой горячки. Но это ничего не меняло. Все равно сумасшедший.
Дяденька внизу бесновался по полной программе: рычал, визжал, пытался сорвать ставни с окон. Частенько ему это удавалось. Тогда он с остервенением крушил ставни топором на мелкие щепки. Раза два жахнул по окнам, першибая переплёты рам.
— Мих, — спросил я, — а стрелой его отсюда никак?
Мих задумался, внимательно изучая разыгрывавшуюся внизу картину. Или план местности.
— Можно, — наконец отозвался он. — Но тогда бы нас звать не стали. У них по части обрядности всё очень строго — никаких отступлений от традиций. Причём сами они с выполнением своих же обрядов не справляются. Впрочем, спрошу. Стрел, правда, на него штук тридцать уйдет, даже если с серебряными наконечниками, и даже если в глаз с первого раза попасть.
Мы ещё минут десять полюбовались разыгрывающимся внизу погромом, наконец Мих с чувством сплюнул и спрыгнул на траву.
— Крайне тяжёлый случай, — с видом профессионального психиатра сообщил он собравшемуся внизу народу. — Может его просто... того? — он выразительно провёл рукой по горлу. — Вам это встанет всего в пару монет и три десятка серебряных наконечников, да и нам безопаснее. А если мечом — так вообще бесплатно.
Вот это мне крайне не понравилось. Если Мих готов уложить старосту забесплатно, то как бы нам не нагореть по-крупному с этой работёнкой. Не понравилось это не только мне. Собравшийся вокруг нас народ дружно опустил глаза.
— Что ж мы, без понятия что ли, не видим разве? — произнесла мрачная женщина лет шестидесяти, закутанная в тёмную шаль. Была она крепкая, статная,властная, и впечатления старухи не производила. Глаза тёмные, глубокие. Незаурядная тётка. И ростом едва ли не с нас с Михом. Волосы уложены венком вокруг головы, как и у большинства женщин. А мужики здесь либо с косами, либо лохматые. — Да только ведь сам знаешь — у нас обычаи строгие. Не годится от них отступать, пока хоть малейший шанс есть все обряды провести. Ты попытайся, а? А мы еще дюжину монет накинем. А уж коли совсем никак не получится, вот тогда... делай, как знаешь.
— Да уж, родимый, — запричитала стоящая рядом с ней маленькая рыжая бабка, по виду так точно местная ведьма, — на том только и держимся, что традиции дедов блюдём. Как не блюсти-то, мир на том стоит, как же уж можно нарушать-то... только тем и живы. Никак нам без обрядов наших не прожить, рассеемся, сгинем из леса этого! Вон Нижние Волчки сгинули, быльём поросли, а всё отчего? А? Как женить ить забыли, как дитё родить здоровенькое забыли, как убить правильно забыли, как похоронить строго по обычаю забыли, и нету их теперь! Пустырь один! Вы уж постарайтесь,а?
Все дружно склонили головы, соглашаясь с её словами.
Леший бы их побрал с их дурацкими языческими обрядами!
— Ладно, — махнул Мих рукой, — давайте только уточним детали. Давно это с ним?
— Да пятый день, так что двое суток у вас ещё, есть, а уж там, коли замочить строго по обрядам-то нашим не выйдет, вот уж тогда... — высокая женщина сдержанно всхлипнула. — Ничего другого, кроме стрелы или кинжала, и не останется. Припасены они у нас, не волнуйся.
— А с чего это началось? — решил внести я свою лепту, надеясь, что не ляпнул ничего идиотского.Впрочем, какая теперь старосте разница.
— Да как обычно, — скривилась рыжая. — Седина в бороду, пёс в ребро, мужики-то они все кобели, куда от этого денешься! И так эта напасть нас уж почитай тридцать лет как миновала, а раньше-то чуть не каждые пять лет страдали.
