— Во-от! — князь Василько повернулся к жене. — Вот то-то и оно, что всем на зависть! Мне князь Георгий нынче прямо заявил — бери виру, как со всех! И ещё предлагает железо у него брать, во Владимире. Ближе, мол, и дешевле.
— У батюшки моего железо-то не в пример лучше, — возразила Мария. — У него же в Чернигове нынче какие мастера работают, что ты! Батюшка сам в Киев ездил, чтобы их сманить к себе, дома за счёт казны им поставил, подъёмные выплатил! А владимирская работа так себе, да и суздальская тоже.
— Вот и я ему то же ответил. Подковы да гвозди у нас самих есть кому ковать, а доспехи, да оружие, у князя Михаила лучше. Да и не токмо оружие — взять хоть топоры, хоть пилы, хоть любой инструмент! Пилы так наши плотники прямо с руками рвут — ровные, зубец к зубцу, не ломаются, не гнутся, не тупятся почти!
— А он?..
— А князь Георгий токмо хмыкает. Гляди, мол, Василько Константинович, ежели тебе тесть за сотни вёрст ближе родного дяди под боком... Он ведь может так-то устроить, Мариша, что купцы наши во Владимире со всех сторон обжаты будут. И не токмо во Владимире — Суздаль тоже, считай, его, и на Волге его Городец все пути держит. И торговый путь на Рязань через Москву идёт да Коломну, тоже земли князя Георгия. Да и Переславль-Залесское княжество он под себя повернуть способен. Как-никак князь Ярослав Всеволодович ему брат родной...
Помолчали.
— И что ты решил, Василько?
— Думать надо, — хмыкнул князь. — Как на двух лавках усидеть. Ты не знаешь?
— Не знаю, Василько, — тихо отвечала Мария. — Ведь не ближний боярин я твой...
— Что значит — не ближний боярин? Ты жена мне, и потому ближе любого боярина.
Мария вздохнула.
— Может, утром что в голову придёт...
— Утром будет утро, — голос князя изменился, и даже в полутьме заметно было, как заблестели его глаза. — Так, стало быть, не знаешь ты, как на двух лавках сразу разместиться?
— Ну? — насторожилась Мария, почувствовав подвох.
— Ну так я тебя научу. Надо всего лишь широко раздвинуть ноги, очень широко. Вот, ложись, я тебе покажу, как примерно...
...Мария лежала на спине, глядя на потолок, где в слабом свете лампады едва угадывался узор настенной росписи. Лежала, вслушиваясь в дыхание мужа, уже уснувшего, насытившись ею. А вот к Марии сон не шёл, ну никак.
Как Василько-то сказал: "ты жена мне, и потому ближе любого боярина..." Хм...
Рядом, за стеной, заплакал маленький Борис Василькович, послышалась возня, сдавленное гульканье — няньки честно исполняли свои обязанности, не дожидаясь, покуда сама княгиня явится на плач. Мария вздохнула — что-то вот сейчас промелькнуло в голове, и пропало... Ага!
— Василько, слышь, Василько! — Мария легонько потрясла мужа за плечо.
— А? Что? — князь обернул к ней лицо, хлопая глазами спросонья. — Ты чего не спишь, Маришка?
— Погоди, Василько. Князь Георгий сильно требует виру-то въездную с купцов черниговских брать?
Василько сел на постели, медленно приходя в себя со сна.
— Ну да. Жёстко потребовал, весьма. Как говорят ромеи: "ультиматум".
— Ну так и бери. И батюшка будет брать с ростовских. А после разочтётесь с ним, и купцам убытки вернёте. Ты ростовским купчинам возместишь, а батюшка черниговским.
— Как?
— А вот это уж сам думай, с боярами своими, — притворно рассердилась Мария. — А то всё на жену свалил...
Князь Василько хмыкнул, почесал в затылке, окончательно просыпаясь.
— А что, это мысль. Слушай, и откуда у меня такая умная жена?
— Опять забыл? Да из Чернигова же, князь мой!
Они сдавленно рассмеялись, не желая будить малыша и нянек, спящих в соседней комнате.
— А насчёт железа прямо и не знаю...
— А насчёт железа потерпит дядюшка, — твёрдо отрезал Василько. — Чересчур широко ноги раздвигать тоже не следует, Мариша. Неудобно будет.
На этот раз они расхохотались в голос, уже не сдерживаясь.
...
-... Ну, вот и ладно!
Князь Михаил Всеволодович не скрывал своего удовлетворения — да что там, настоящей радости. Ещё бы — сосватать наконец дочь, да как удачно — за князя Суздальского Фёдора Ярославича, правую руку великого князя Владимирского Георгия Всеволодовича. Если ещё учесть, что брат его, Александр Ярославич, в Ярославле сидит... Нет, положительно сегодня счастливый день!
Сваты во главе с князем Александром наблюдали за Михаилом с затаённой усмешкой. Ну как же... Ростов Великий князь Михаил давно и уверенно числит в своём сундуке, на том основании, что там сидит его горячо любимый зять. Не без основания считает, кстати, потому как князь тамошний Василько Константинович в благодарность за свою Марию уже, поди, всех куниц в ростовских лесах перевёл, снабжая меховой валютой любимого тестя, чьи военно-политические расходы неуклонно растут. Теперь вот и Суздаль, должно, уж занёс в свою амбарную книгу... Да только тут ещё великий князь Георгий как решит. Вряд ли Георгий Всеволодович согласится безропотно глядеть на растущее влияние в подчинённом стольному Владимиру Суздале своего конкурента, уже снискавшего себе среди князей и бояр по всей Руси устойчивую славу: "на ходу подмётки режет".
— Эй, Лешко! — зычно позвал князь Михаил. В дверях тут же возникла фигура тиуна Лешко. — Княжну Феодулию позовите!
Когда княжна вошла в отцовские покои, сваты и сам Фёдор Ярославич невольно затаили дыхание. Хороша, ох, до чего хороша!
И в самом деле, Феодулия, которой уже шёл двадцать первый год, находилась в самом расцвете своей девичьей красы. Стройная, тоненькая, она была лишена той вызывающе роскошной красоты, которой налилась её сестра Мария после рождения сына. Красота Феодулии была тоньше, одухотворённее — небесная краса, неземная, говорят про таких девушек на Руси. Но всё же возраст давал о себе знать, двадцать лет — не пятнадцать, высокие тугие груди заметно распирали одеяние, и даже сквозь ткань явственно проступали соски.
— Феодулия, вот князь Суздальский Фёдор Ярославич просит твоей руки у меня. Что скажешь?
— Воля твоя, батюшка, — Феодулия не поднимала глаз, и длиннейшие чудные ресницы её чуть трепетали.
— Не понял! — удивился Михаил Всеволодович.
— Да, батюшка, — по-прежнему не поднимая глаз, ответила княжна. — Я согласна.
Князь Михаил помолчал пару секунд.
— Ладно. Всё, свободна!
...
-...В чём дело-то? Или жених не по нраву?
Княгиня Черниговская сидела на лавке, мельком озираясь. В светёлке, где обитала княжна, казалось, ничего не изменилось с тех пор, как уехала из отчего дома Мария. Нет, всё же изменилось — стало всё строже, суше, что ли. Порядок и аккуратность...
— Чего молчишь, Филя? — вновь задала вопрос княгиня.
— Сон я видела, матушка, — ответила Феодулия.
— Какой сон? Опять сон? О чём сон-то?
— Ох, да не пытайте вы все меня! — вскрикнула вдруг Феодулия страдальческим голосом.
Княгиня уже была раздражена. Ну что это такое, в самом деле...
— Ладно, Филя. Ладно... Сон, говоришь... Ну так я тебе скажу, что наяву стало бы с тобой в конце концов, коли б не посватал тебя князь Фёдор Суздальский. Сказать?
— Сама понимаю я, — слабо улыбнулась Феодулия. — Монастырь.
— Ну вот и хорошо, что понимаешь, ты всегда умницей была. Двадцать один год тебе вот-вот стукнет, в твои-то годы у большинства детишки бегают, да и не по одному. Ты думаешь, на века твоя краса? Нет, Филя, — княгиня вздохнула. — Всё в этом мире быстротечно, а уж девичья краса прежде всего...
Княгиня пересела к Феодулии поближе, погладила её по волосам.
— Ничего нет хорошего там, в монастыре-то, токмо судьбы погубленные, заживо похороненные. Уж ты поверь мне, Филя. Княгиней Суздальской всяко быть лучше, да и князь Фёдор, похоже, влюбился в тебя, так что будешь ты счастлива.
— Нет, мама, — Феодулия вновь слабо улыбнулась. — Сон я видела.
— Да что это такое, Филя! — не выдержала княгиня — Типун тебе на язык, честное слово! Заладила — "сон, сон..."!
— Успокойтесь вы с батюшкой, — ответила Феодулия. — Я уже сказала — я согласна... Чего ещё от меня хотите?
— Ладно... — княгиня уже успокаивалась. — Отец отправляет тебя в Суздаль, там и свадьбу сыграете. Так что готовься.
Княгиня Черниговская поднялась, шурша подолом, вышла. Феодулия тоже встала, подошла к окошку, нервно ломая пальцы.
В дверь светёлки постучали — негромко, даже робко.
— Да войди уже, Фёдор Ярославич, — откликнулась княжна.
Князь Суздальский вошёл, мельком удивившись — как угадала, что он это? Неловко переступив порог, поклонился княжне, перекрестился на иконы в углу. Серые глаза тревожно смотрели на девушку, стоящую у окна.
— Батюшка твой дозволил мне с тобой переговорить наедине, Феодулия свет Михайловна. Ты дозволишь ли?
Феодулия обернулась, глядя на жениха в упор своими дивными глазами.
— Ты садись, Фёдор Ярославич. Сядем, поговорим...
Сели на одну лавку, в двух шагах друг от друга. Князь мял шапку в руках.
— Скажи... Не по нраву я тебе?
Феодулия смотрела на него прямо, что было ей не в привычку.
— Не бойся меня, — неожиданно горячо заговорил князь. — Лада моя... Люблю я тебя! Пальцем не трону никогда...
— Да верю я тебе, Фёдор Ярославич. Не тебя я боюсь, поверь.
— Тогда чего же?
— Скажи... А что будет, коли не сбудется со мной счастье твоё?
— Да почему?!
Феодулия вздохнула.
— Сон я видела. Плохой сон, а какой, не скажу. Не сердись, Фёдор Ярославич, не хочу я тебя несчастным делать.
Князь смотрел ей в лицо, и такая мука была написана в его глазах...
— Не по нраву я тебе...
— По нраву, Фёдор Ярославич, — мягко улыбнулась Феодулия.
— А коли так... Не боюсь я ни предвестий злых, ни сатану самого... Одного токмо боюсь — отказного слова твоего. Скажи прямо, сейчас — пойдёшь за меня?
Феодулия улыбнулась, окатив князя чудным сиянием своих глаз.
— А коли не боишься ничего, то пойду.
— Лада моя!
Князь рывком бросился к Феодулии, обнял так, что княжна не могла пошевелиться.
— До свадьбы-то подождёшь, Фёдор Ярославич? — засмеялась Феодулия, даже не пытаясь вырваться.
...
"Здравствуй, сестрица моя возлюбленная. Пишет тебе сестра твоя Мария.
Как я рада за тебя, Филя, ты не представляешь! Я все эти годы молилась за тебя, чтобы дал Господь тебе наконец счастья. Плакала даже, глядя, как уходят годы твои. И вот сбылось наконец!
Князя Фёдора Суздальского мы хорошо знаем, и я, и пуще того князь мой Василько. Умный, молодой ещё, нраву спокойного, не злой. Как я полагаю, влюбился в тебя крепко. Ещё бы! Такой красы, Филя, как твоя, ещё поискать, а уж ума... Нет, не найти больше было бы князю Фёдору другой такой-то девушки, по всей Руси не найти, потому как я уже замужем (смеюсь, конечно).
А об остальном поговорим на свадьбе. Василько мой сам едет, и меня берёт с собою. От нас ведь до Суздаля всего ничего, верхом так два дня, а ежели в возке ехать, коней не уматывая, так три. Так что будем видеться часто, я полагаю.
Счастья тебе, Филя! Обнимаю тебя и люблю.
Твоя сестра Мария.
P.S. Заодно и Бориса Васильковича повидаешь. Бойкий парень растёт. Вчера вот укусил князя Ростовского за нос, и поделом — не подставляйся!
Матушке с батюшкой привет передавай!"
...
— Динь-дон-да-да-динь! Дон-да-да-дон! — выпевали колокола, радуясь, и большой колокол подтверждал:
— Гун-н-н!
Феодулия глядела на суздальцев, заполнивших улицы, приветствующих своего князя и его невесту, не щурясь от яркого солнца. Сегодня свадьба!
Мария смотрела на свою сестру, любуясь — до того хороша была Феодулия, с огромными, широко распахнутыми глазами. Вот только что-то щемило сердце. С чего бы?
Что касается жениха, то князь Фёдор Суздальский смотрел на невесту не отрываясь, так, будто она была мимолётным видением, готовым вот-вот растаять. Почувствовав его взгляд, княжна чуть обернулась, смятенно и в то же время ласково-смущённо улыбнулась ему, чуть прикрыв глаза своими чудными ресницами.
Поезд въехал в ворота, и жених с невестой расстались — теперь уже до венчания.
— Ты к сестре пойдёшь, Мариша? — спросил князь Василько. — Давай, иди. Поддержать надобно Филю-то. Вишь, неспокойна она чего-то.
— И ты тож заметил? — вскинула глаза Мария.
— А может, и показалось мне. Все вы, девки, перед свадьбой неспокойны. Да иди уже! — князь подтолкнул жену.
...
-... Рассказывай, Филя. Чего мечешься?
В бане было жарко, пахло ладаном и какими-то восточными благовониями — невесту готовили к свадьбе со всем тщанием. Мария старательно, но осторожно работала бритвой, убирая у сестры ненужную для невесты поросль: Феодулия попросила её об этом лично, никому больше не доверившись.
Сестра лежала на полке, расслабившись, закинув руки за голову.
— Сон я видела, Мариша.
— Опять сон? Ну и горазда ты сны видеть! О чём сон-то?
Феодулия помолчала.
— Говорят, чтобы сон не сбылся, никому его рассказывать не надобно. Ни единой живой душе.
— Ну и не рассказывай! Подумаешь, сон! Мне вон давеча тоже приснилось, будто я купчиха, в лавке торгую, и обсчитываю самого князя Георгия Владимирского, ни много ни мало!
Сёстры встретились взглядом, рассмеялись.
— Ты можешь, Маришка! Я вот приглядываюсь к тебе — ляжки да груди отросли, а всё та же девчонка. Ты на баранах тайком от мужа не катаешься часом?
— Меня теперь баран-то не выдержит! — рассмеялась Мария. В последний раз провела бритвой, отложила в сторону, плеснула тёплой водой из ковша. — Всё, Филя!
Феодулия села на полке, помолчала.
— Явился ко мне дух чёрный, и из пустоты рёк мне: "Не бывать тебе мужней женой во веки веков" — вдруг сказала она ровным, негромким голосом.
— Ой! — Мария прижала руки ко рту — Ой, Филя!
— Я всю дорогу до Суздаля, Маришка, — продолжала Феодулия, — готовилась. Всё ждала, что случится что-то: разбойники налетят из лесу, дурную стрелу пустят, или кони понесут и мне шею сломят — да мало ли... Токмо Фёдора Ярославича жалко было — за что ему такая обида?
Помолчали.
— А вот не бывать тому, — натужно рассмеялась Феодулия. — Теперь уж я думаю, не сбудется сон сей. Свадьба сегодня, что со мной уже случится?
— Ты вот что... — решительно заговорила Мария. — В рот ничего не бери до самого вечера. Да и до утра потерпишь, не помрёшь! Воду я сама тебе принесу, во фляжке, токмо её и пей. Бережёного Бог бережёт, ты знаешь.
Снова помолчали.
— Ладно, Филя. Пора тебе, вон девушки сенные ждут, наряжать тебя.
Где-то зародился шум, хлопнула дверь, кто-то бежал, сломя голову.
— Беда! Ой, беда!
— Что там такое? — высунулась в дверь Мария.
— Фёдор Ярославич помирает! — истошно завопила какая-то девка.
...
Народу в горнице было — не продохнуть. Галдёж и стенания бились в стены.
— Невеста... Вот она... — поплыл ропот, и Феодулия стремительно прошла через толпу, расступавшуюся перед ней, как вода перед носом ладьи.
Князь Фёдор уже лежал на лавке, дыша тяжело и часто. Феодулия опустилась рядом, прямо на пол, как была, в накинутом наспех платье. Положила руку на лоб, покрытый холодной испариной. Князь открыл глаза, затуманенные болью и подступающим беспамятством.
