Конфедерация

В Сатке во время операции выяснилось, что мой аппендикс уже лопнул, и у меня начался перитонит. А это — дней десять госпитализации.

Жиль отправился во Францию один, а я после выписки должен был улететь домой самолётом. Но за день до этого случилось страшное: президент Америки всё-таки отдала приказ об атомном ударе по России.

Сатка от этого удара не пострадала. Мало того, не подверглась даже радиоактивному заражению, хотя, как говорили люди, в пределах ближайших ста километров от неё упали, как минимум, четыре водородных бомбы. Мы это почувствовали только по отключению электричества и небольшому землетрясению, спровоцированному этими взрывами.

Беспорядки в городе начались уже через день после обмена ядерными ударами между странами НАТО и Россией. Городские власти куда-то исчезли, предприятия прекратили работу, а криминал вырвался на улицы. Госпиталь ещё какое-то время оказывал больным помощь, но вскоре прекратил работать и он. А я оказался в чужом городе, в чужой стране один, без средств к существованию, едва передвигающийся после перенесённой полостной операции.

Приютила меня старушка-уборщица, овдовевшая пару лет назад. Я был в шоке, когда она предложила мне делать перевязки, но оказалось, она всю жизнь проработала в этой больнице медсестрой, и лишь в последние годы, когда на смену ей пришли более молодые, поменяла профессию. Больница опустела буквально за несколько дней: в городе шёл повальный грабёж магазинов и складов. Люди, понимая, что никакого снабжения из других регионов и департаментов больше не будет, поскольку практически все пути подверглись радиационному заражению, запасались всем необходимым столь варварским способом. И бежали из госпиталя при первой возможности, чтобы присоединиться к мародёрам.

Помимо этого, в городе шла борьба за власть. Кровавая, с перестрелками, с убийствами всех, кто может оказаться возможным соперником. Я даже подумывал о том, не вступить ли мне в какую-нибудь банду: мои навыки вождения грузовика вряд ли будут востребованы, так как в городе не оказалось достаточного запаса топлива даже для легковых автомобилей. Да и куда ездить? Кругом следы сильного радиоактивного заражения, начинающиеся в каких-то пяти-семи километрах южнее Сатки. Если учесть, что Миасс, где меня так грубо прогнали из местного госпиталя, стал одной из целей ядерного удара, то мне просто невиданно повезло попасть в больницу именно в Сатке. Но мысль заняться ремеслом солдата пришлось оставить: после операции я был не годен для такого рода занятий, а к тому времени, когда немного восстановился, у меня пропало желание связываться с установившейся в городе властью. Эта власть вела себя совершенно по-бандитски, да и, как объяснила тётушка Эльвира, значительную часть их боевиков действительно составляли бывшие уголовники.

А потом началась зима. С такими снегами и морозами, которых никто из местных жителей не помнил. Рассказывали, что в многоквартирных домах, лишившихся не только отопления, но и даже воды, в морозные ночи замерзали насмерть по несколько семей. Люди умирали и от голода: запасов из разграбленных магазинов хватило очень ненадолго. Не спасали даже поставки зерна и муки из пристанционного элеватора, расположенного в соседнем посёлке. Людям просто не за что было купить эти муку и зерно. Они убивали друг друга буквально за кусок хлеба. Говорили и о случаях людоедства. Мы с тётушкой Эльвирой совершенно забыли, что такое мясо, питаясь только её запасами консервированных овощей и картошкой, выращенной ею в своём огороде. Я время от времени чистил снег и колол дрова соседям, и за это они меня кормили обедом. Хоть так, но пытался помочь своей благодетельнице, не только вылечившей меня, но и обеспечившей тёплой одеждой своего умершего мужа.

До нового 2018 года Эльвира не дожила. И виновны в этом не голод и холод. Как-то она пошла к соседям по каким-то делам, а в это время по дороге мчались машины 'городских властей' с охранниками. Эльвира поскользнулась и упала, а они даже не стали останавливаться после того как переехали её тело. После этого о том, чтобы служить городским властям, никакой речи уже не могло идти.

С началом таяния снега ситуация с продуктами ещё более ухудшилась. К элеватору уже невозможно было проехать ни на машине, ни на снегоходе, ни на лошади, запряжённой в сани. Пришёл уже самый настоящий голод, когда некоторые люди могли позволить себе съедать всего по одной картофелине в день. Некоторые женщины готовы были отдаться кому угодно за эту самую картофелину, за еду отдавали на поругание уголовникам у власти собственных дочерей.

Первую смену власти в городе я практически не заметил. Прошёл слух о том, что один из главарей городской банды убил двоих других. Разве что, он объявил набор новых подручных и пообещал, когда сойдёт снег, ограбить соседние деревни, чтобы обеспечить Сатку продуктами. А вот второй переворот была громкой. В буквальном смысле того слова: звук двух мощных взрывов долетел до всех уголков города, хотя ночную перестрелку слышали лишь жители ближайших к центру районов.

Оказалось, что один из прежних городских главарей не погиб, хотя и был тяжело ранен, лишился ноги. Ему помогли вернуться в Сатку бандиты из соседних мест: крупного посёлка при железной дороге Бердяуш и крошечной деревушки Пороги, где обосновались какие-то бывшие военные. Вторых боялись все, называя их головорезами. Из-за того, что они огородили свою базу минными полями и не церемонились с врагами. Даже саткинские бандиты не рисковали нападать на деревни, которые эти люди объявили находящимися под их защитой.

Я думал, что снова ничего не изменится, но ошибся. Этот недобитый главарь очень быстро навёл порядок и организовал раздачу продуктов людям. При нём появился совет из представителей жителей города. Его бандиты теперь не отбирали у простых людей ценности и еду, а занимались организацией общественных работ, за которые платили продуктами.

Кто такие головорезы из Порогов, я вскоре увидел сам. И они поразительно отличались от местных жителей. Крупный мужчина с седеющей бородой, и светловолосая довольно симпатичная женщина, оба без малейших признаков недоедания. Он с новым русским автоматическим карабином, многие части которого изготовлены из пластика, она с пистолетной кобурой на поясе. Их машина, кажется, тоже русский внедорожник, обвешанный самодельными щитами брони, стояла рядом с местным парком развлечений, а сами они бродили вокруг образцов старых советских вооружений. И ничего в них ужасного я не заметил. Обычные мужчина и женщина лет сорока или чуть больше. Оба спокойные, иногда подшучивающие друг над другом, негромко смеющиеся. Уверенные в себе, а не затравленные, измученные, как горожане.

Я так засмотрелся на них, что споткнулся и, чуть не упав, испачкал руки грязью.

— Дерьмо! — непроизвольно выругался я по-французски.

И вдруг... Женщина тоже заговорила со мной на моём родном языке. Знала она его не очень хорошо, но мы всё равно сумели поговорить, хотя она, порой, использовала русские слова, когда не помнила французских. От неё-то я и узнал, что они из Порогов. Мало того, выслушав мою историю, она предложила мне поехать с ними в эту деревню.

О том, что это за место, я слышал и раньше. Там находится одна из старейших в России гидроэлектростанций, среди оборудования которой имелось и произведённое во Франции в самом начале ХХ века. Деревня пришла в упадок, а электростанцию собирались закрывать. И вдруг через пару дней после обмена ядерными ударами между НАТО и Россией, в ней объявились какие-то чужаки, быстро установившие там свои порядки. Всех, кто пытался на них напасть, они жёстко наказывали, но своих не обижали. И, как говорят, жили очень сыто, не в пример Сатке. У них там было даже электричество, о существовании которого мы в городе забыли ещё в августе прошлого года.

Может быть, именно это и послужило причиной того, что я согласился. А может, ещё и вид мужа Анны, той самой женщины, которая заговорила со мной по-французски. Всё-таки я прослужил в Иностранном Легионе, и с первого взгляда умею отличать опытного воина от того, кто лишь недавно взял в руки оружие. Этот был явно опытным, и 'крутую' штурмовую винтовку носил не для форса. О том, что воевать ему пришлось даже здесь, говорили пулевые отметины и на самодельной броне, и на внутренней поверхности салона машины. Да и в разговоре у Анны промелькнуло, что Виктор (русские почему-то в этом имени ставят ударение на первый слог) не так давно был ранен. А солдат с солдатом всегда найдут общий язык.

Он отнёсся к предложению жены забрать меня в Пороги очень скептически, но когда узнал, что я почти выучился в Тунисском университете на инженера-нефтехимика, а потом служил в контрдиверсионном подразделении Легиона, согласился.

Собирался я недолго. Хотел забрать только свои вещи, но Анна настояла на том, чтобы я взял и одежду Эльвиры, и постельные принадлежности.

— У нас очень мало женских вещей. Может быть, кому-нибудь и пригодятся.

Всё это с лёгкостью поместилось в необъятном багажнике русского джипа. А остатки продуктов я подарил соседям-старичкам, которые делились со мной едой за помощь в работе по дому.

Ехать было недалеко, всего километров тридцать, и теперь меня расспрашивал Виктор. Но не то, как я оказался в Сатке, а где и как служил, чему успел выучиться в университете, изучая нефтепереработку.

— Мой отец стоял у истоков нефтеперерабатывающего завода Бизерты, и о ней я знаю почти всё! — похвастался я, вызвав усмешку Виктора.

Только непонятно, зачем он это спрашивал. В тех местах, где мы находимся, нет никаких нефтеперерабатывающих предприятий и даже единичных нефтяных скважин.

Меня приятно удивило то, что он заранее связался по рации с кем-то в Порогах, а когда мы подъехали к шлагбауму, установленному в таком месте, где его невозможно объехать, чтобы пропустить нас, вышел вооружённый часовой. И это не говоря о предупреждении, что дорога заминирована.

— Это правда? — кивнул я на предупреждающую табличку.

— Конечно! А вон могила тех, кто не поверил нашим предупреждениям, — показал он в окно на холмик, увенчанный автомобильным капотом, посечённым осколками.

Посёлок оказался небольшим, хоть и очень длинным, всего одна улица. Нет, две, если учесть несколько домиков, стоящих чуть в стороне, почти на берегу большого пруда, но во всех домах, чего уже нет в Сатке, жили люди. Кое-где в окнах был виден электрический свет, кто-то возился возле дома или в огороде, кто-то шёл по улице.

Виктор высадил нас с Анной возле длинного бревенчатого здания, как оказалось, служившего чем-то вроде общественного места и, одновременно, больницы, а сам проехал к соседнему трёхэтажному, судя по всему, построенному совсем недавно.

Здание лишь с дороги казалось приземистым. Оно стоит на довольно крутом склоне, и чтобы войти в него со стороны пруда, нам пришлось подниматься на целый этаж по широкой лестнице. Пока мы не вошли внутрь, что-либо сказать было невозможно из-за грохота воды, обрушивающейся вниз на недалёкой плотине. А когда за нами закрылась входная дверь, Анна объявила:

— Сейчас тебя осмотрит доктор, а потом уже отправишься к нашему руководству в соседнее здание.

Оказалось, что она тоже врач, но травматолог, а её коллега должен был убедиться в моём общем здоровье.

Что меня поразило, это наличие здесь унитазов! Я никогда в своей жизни с таким удовольствием не восседал на 'белом троне', как это было здесь.

А потом был разговор с теми, кого Анна назвала 'руководством'. Виктор мне показался опытным воином, и двое других были ему под стать. Особенно тот, что с угрюмым, жёстким лицом. Если Виктора и Макса можно назвать волками, то Вадим — откровенный волкодав.

Максим Шерстнёв, 'Провокатор'

Капризные мы стали, привередливые. Это прошлой осенью готовы были взять в свой 'колхоз' любого, лишь бы изъявил желание жить в Порогах или Постройках. А теперь 'харчами перебираем', собеседование с каждым кандидатом проводим, выясняем, чем он нам может быть полезен.

Но Витя Данилов нам действительно очень ценного кадра отыскал. Скиф у нас диверсант, я больше 'контра', чем спец по противодиверсионным мероприятиям, Виктор — штабник, идеолог и аналитик, пусть ему и доводилось заниматься засылкой диверсионных групп. Чисто антидиверсионными делами занимался племянник Кипчака, Костя, но этот француз тоже многому нас может научить. Это первый его плюс.

Второй — его знания в области нефтепереработки. За зиму уровень в цистернах с соляркой и авиационным керосином, которые мы смешивали, чтобы повысить морозостойкость 'еды' дизельных двигателей, заметно понизился. Да и бензина поубавилось. И Витя строит планы постройки нефтеперегонной установки, а Поль в этом будет хорошим подспорьем.

Третий плюс — знание языков. Мы уже нагрузили Поля прослушиванием радиоприёмника, пока он отъедается и залечивает болячки, вылезшие после полуголодной зимы в Сатке. Если сносно владеющих английским среди нас ещё можно отыскать, то французским и арабским на должном уровне не владеет никто. Но Британию, похоже, разбомбили так, что оттуда никто толком и не вещает, а американские радиостанции очень сложно 'поймать'. К тому же, этот вояка Иностранного Легиона и по-английски что-то понимает.

Уже даже появились первые результаты этого 'радиоперехвата'. Интересные результаты.

То, что Штатам прилетела неплохая 'ответка', мы догадывались и раньше. Как и грёбанной Европе. По крайней мере, ни один военно-командный пункт НАТО в Европе и управления американскими армией и флотом на территории самих США не уцелел. Кое-где руководство войск и стран, пересидевшее ядерный апокалипсис в бункерах, до сих пор вопит о помощи по радио. Да только никто не рвётся их спасать из этих мышеловок: дураков лезть туда, где всё светится радиоактивным излучением, почему-то не находится.

Ядерный конфликт между НАТО и Россией подтолкнул и многие другие конфликты. Обнаглев из-за закончившейся поддержки американцами Южной Кореи, северные корейцы с огромными потерями прорвались через 38 параллель и ведут наступление на юг полуострова. А для гарантии товарищ Ким приказал шарахнуть несколькими имеющимися у него в запасниках ракетами с ядерными боеголовками по американским военным базам, расположенных на Корейском полуострове и на Окинаве. Так что с Японией у КНДР теперь тоже состояние войны, хотя островитяне, опасаясь новых 'подарков', никаких действий, кроме охраны своего побережья, не предпринимают.

Донесло радио и информацию о 'продолжающейся осаде Тайбея войсками коммунистического Китая'. Таким способом, похоже, руководство 'Поднебесной' пытается отвлечь население от кошмарного экономического кризиса, возникшего из-за того, что основные потребители их продукции — Штаты и Европа — теперь лежат в руинах. На этой почве они даже помирились с Индией. Туда и в Южную Америку, тоже не пострадавшую от ядерных ударов, теперь направляются корабли с ещё более подешевевшим китайским барахлом.

Не меньше северных корейцев обнаглели арабы, решившие наконец-то раздавить Израиль, лишившийся американской помощи. Но евреи лояльничать не стали, и теперь вместо столиц некоторых арабских государств желающие могут полюбоваться живописными радиоактивными развалинами. Этого и нескольких точечных ударов неядерными боеприпасами оказалось достаточно: 'Всеисламский Джихад' быстро превратился в словесные угрозы Израилю, войну всех против всех за власть в многочисленных арабских государствах и почти безрезультатные попытки сбыть нефть хоть кому-нибудь. Всё это — на фоне разразившегося голода: основные поставщики продуктов в арабские страны теперь лежат в руинах.