Гуюк-хан удивлённо поднял брови.
— Он сам к этому стремится. Это даст ему огромный авторитет в случае успеха.
— В случае успеха да, — согласно кивнул головой Елю Чу Цай. — Вот только он не справится, мой Повелитель. Поверь, я знаю, что такое юг. Там не на один год работы.
Гуюк хмыкнул.
— А когда он вернётся на следующий год, — продолжал советник, — его уже никто не будет слушать. Кто не сумел, тот не смог, Хаган.
Гуюк изучающе вскинул глаза на собеседника — не издевается ли?
— Ты можешь считать титул самого Чингис-хана уже практически своим, Повелитель, — на сей раз китаец смотрел без улыбки.
...
Дверь в предбанник была не заперта, и ветер качал её, поскрипывая. Раскат грома прокатился над головой, и тотчас по крыше забарабанили крупные капли. Князь Михаил встал и прикрыл дверь, задвинув засов.
В тёмном углу, который хозяин в шутку уже прозвал "гостевым", сидел человек в монашеском одеянии. Монах и монах, много бродит их по Руси святой... Только глаза выдавали да руки, явно привычные к мечу. Митрополит Пётр Акерович был далеко не келейным отшельником.
— Ух, льёт! — из потайной дверцы, ведущей в щель между баней и забором, появился боярин Фёдор, отряхиваясь, как селезень, вылезший из пруда. — Как из ведра окатило, честное слово!
Новый раскат грома, и буйный плеск воды снаружи — майская гроза разгулялась не на шутку.
— Итак, продолжим, — Михаил облокотился на стол, — Как ясно уже, нет нынче согласия в Орде, и назревает промеж великих ханов свара великая. На стол хагана в Каракоруме прочат ныне Гуюка, злейшего врага Бату-хана. Так что на поддержку из Монголии Бату рассчитывать не приходится.
Михаил Всеволодович отпил из кружки.
— Ведомо также нам, что напугана вся Европа до смерти, и римский папа тоже. И потому идея крестового похода так и носится в воздухе. Идея очень здравая по сути — чем ждать денно и нощно удара вражьего, не лучше ли нанести удар самим? Внезапно и в неудобное для врагов время. Как известно, поганые выступают в походы зимой, когда стада отогнаны на зимние пастбища, и высвобождается много народу. Ежели совершить крестовый поход весной, когда идут стада на пастбища, это будет для степняков чистой гибелью.
— Так! — боярин Фёдор стукнул кружкой по столу. — Так! Не просто рати батыевы разгромить, а извести поганых под корень. Превратить земли меж Днепром и Джаиком в страну черепов! Чтобы не было никакого улуса Джучи!
— Даже ежели не подойдут на помощь Батыю войска из далёкой Монголии, — заговорил молчавший до сих пор Пётр, — сила потребуется немалая.
— Сил хватит! Крестовый поход — не шутка. Полмиллиона войска собрать можно, ежели не больше. Но главное, что не успеет собрать воедино рати свои Бату-хан. Это значит, сорвать перегон стад.
— Это всё так, — снова заговорил Михаил. — Главное, чтобы поняли на западных землях, что иначе никак не уберечься им. Потому как многи надеются отсидеться — не пойдут, мол, монголы повторно к Последнему морю.
Митрополит Пётр помолчал.
— А пойдут, княже?
— Вот для того ты и едешь, Пётр Акерович, — усмехнулся князь. — Нужно убедить папу, что пойдут они непременно.
Митрополит помолчал.
— Всё ясно, Михаил Всеволодович. Пойду я, дел полно.
— Как пожелаешь, Пётр Акерович. Ты извини, что вот так, в бане...
— Да чего извиняешься, княже? В таком деле любое лишнее ухо та же смерть.
Когда дверь за гостем закрылась, Фёдор вздохнул.
— Эх, мне бы с ним поехать... Мудр он, конечно, да ведь одному тяжко — хоть обсудить...
— Нельзя, Фёдор Олексич, никак нельзя. Не приглашали тебя на собор, и всё сразу станет белыми нитами шито. К тому ж, для тебя другое дело имеется. В Литву поедешь. Миндовгу на папские эдикты наплевать — крестовый поход, не крестовый... Потому как язычник он. Надобно, чтобы встал он заодно с теми, кого считает врагами своими заклятыми — немецкими рыцарями. Никому, кроме тебя, не могу доверить я дело сие. Тут я сам ничего не смогу, Фёдор. Ты или никто.
Михаил отставил кружку.
— Ну а я к Ярославу Всеволодовичу в гости наведаюсь.
— Думаешь, есть смысл? — скептически хмыкнул боярин.
— Определённо есть. Надобно убедить его не отсиживаться, ежели крестовый поход начнётся. Не безумный же он, должен понимать, что ждёт Русь, коли утвердятся здесь поганые.
...
Пахло палёным. Вот странно, подумал Даниил — когда последний раз в этом порубе [подвале. Прим. авт.] огнём пытали, а пахнет палёным и всё тут...
На дыбе висел человек, волосатый до невозможности — наверное, только на носу волос нет. В свалявшейся колтуном буйной шевелюре горели мрачным огнём глубоко посаженные глаза.
Дознаватель, сидевший за столом с прилепленным прямо к доскам свечным огарком, встал при виде великого князя.
— Ну что, новое есть или по-прежнему поёт птичка сия?
Князь взял листы, лежавшие на столе, вгляделся в неровные буквы.
— Темно тут у тебя... И пишешь ровно курица лапой... Так, стало быть, неведомо тебе о заговоре?
— Не ведаю ничего... — прохрипел подследственный. — Пошто мучишь зря...
— Ну хорошо, — Даниил поморщился. — Давайте того червя...
Дознаватель кивнул двум подручным палача, сидевшим на колоде в углу, те вскочили и исчезли. Спустя пару минуту в подвал втащили человечка, и в самом деле напоминавшего мучного червя — белое, голое тело, белёсые ресницы... Человечек тихо стонал.
— Знакомец вот твой утверждает, что в деле ты.
— Брешет... — прохрипел подвешенный на дыбе. — Поклёп...
— Да ой, брешет! На дыбе не брешут. И ты правду скажешь, я так полагаю.
Князь бросил на стол допросные листы.
— В общем, так... Когда и кто из бояр моих к Ростиславу ездил, это раз. Кто с Андреем Мстиславичем знается, это два. Ну и кто к Болеславу в Польшу послан, это три. Работай!
Выйдя из поруба, Даниил некоторое время стоял, вдыхая всей грудью свежий воздух. Надо же, до чего мерзкий у них всё-таки запах там...
— Болейко!
— Тут я, княже.
— Значит, так. Гонцов готовить к брату Василию в Холм и к Кондрату в Польшу. Письма я сам сейчас напишу. Распорядись!
— Да, княже!
Глядя в спину удаляющемуся вестовому, князь Даниил усмехнулся. Что ж, нет худа без добра. Давно зреет заговор среди бояр галицких, как глубинный нарыв. Оттого и перенёс стол свой Даниил Романович в новоотстроенный город Холм — там дышать легче. Вот нынче весь гной наружу и выйдет.
Да, а с Андреем Мстиславичем пора кончать, подумал Даниил. И чем скорее, тем лучше.
...
Небо сияло чистой лазурью, и мелкие кудрявые облачка только добавляли прелести этому голубому своду. Трещали кузнечики, где-то высоко в небе пели жаворонки, шелестела листва. Тёплый ласковый ветерок овевал кожу. Худу прикрыл глаза. До чего тут красиво... Никогда не видел раньше он такой красивой земли. Нет, кто спорит, степь тоже бывает хороша в весеннюю пору, пока не сожжёт её беспощадное южное солнце. Но такой красоты, как в Урусии, там нет, как бы не тщились старые степняки доказать обратное...
Худу-хан ехал в Ростов. Никогда раньше не плавал он по Волге на большой урусской ладье. Вообще-то можно было ехать посуху, верхоконным — именно так и предполагал отправиться в путь молодой монгол изначально. Но дядя не счёл нужным отправлять с племянником сильный отряд охраны, ехать же в одиночку или с парой-тройкой верных слуг было опасно. Леса Урусии до сих пор полны разбойников, и кроме того, Худу отчётливо понимал, насколько крепко "любят" монголов простые урусы. Да и в степи отнюдь не тишь и благодать. Зарежут и имени не спросят. Нет, речной путь куда надёжнее!
Поначалу великий хан Берке, выслушав просьбу племянника, удивился — дело ли молодому монголу жить в лесах? Однако, поразмыслив, согласился. В самом деле, если парень слышит зов богов, ему следует следовать своим путём. К тому же совсем не вредно иметь собственного племянника в самом сердце Урусии, городе Ростове. Решено, пусть едет!
Как нарочно, в ту пору в Сарай-Бату прибыли купцы из Ярославля — город понемногу оправлялся и развивал торговлю. О цене договорились быстро, купцам на руку было иметь на борту столь важного пассажира. И спустя три дня, закончив торговые дела, купцы на трёх ладьях отправились в путь, используя попутный южный ветер.
Дорога, однако, оказалась небыстрой. До Девьих гор добрались за три дня, и ещё два ушло на то, чтобы обогнуть их. Но тут ветер сменился на северо-западный, и парус пришлось спустить. Народу на купеческих ладьях было немного — торговля лишних ртов не любит — поэтому идти против течения на вёслах нечего было и пытаться.
Впрочем, нет худа без добра — Худу уже знал эту урусскую поговорку. Купцы расположились на отдых в живописном месте возле Девьих гор. Три дня отдыхали, ловили рыбу на удочку и в специальные ловушки-верши, про которые молодой монгол никогда даже не слышал. Худу улыбнулся, вспомнив свой восторг, когда на крючке его удочки забилась крупная рыбина. А стерляжья уха, сваренная на ершовом бульоне! Большинство монголов до сих пор презирают уху, считая рыбу едой голодранцев, не имеющих своего скота. Зря!
Дорога невольно сближает. Поначалу урусы держались с некоторой опаской, но молодой хан оказался парнишкой любопытным, неспесивым и общительным, и после стоянки возле Девьих гор отношения вполне наладились. А после того, как Худу-хан единолично отразил попытку таможенного чиновника на границе булгарских и урусских земель взять дань с купцов, урусы откровенно зауважали парня.
Но любая дорога когда-нибудь кончается. В Ярославле Худу-хан приобрёл четырёх коней, для себя и своих людей, тепло попрощался с купцами и вот сегодня утром отправился в Ростов.
Дорога вышла наконец из леса, и перед Худу предстал город Ростов, во всём его летнем великолепии. У молодого монгола чаще забилось сердце. Вот это да! До сих пор он видел Ростов только зимой, в чёрно-белых тонах — нахохлившиеся под снежными шапками избы, глубокие сугробы... Летний же Ростов, утопающий в зелени садов и цветущих лип, был совсем иным... Наверное, так выглядит тот самый рай, подумал Худу, про который рассказывал святой Кирилл...
— Нас встречают, Худу-хан! — подал голос один из слуг.
Действительно, от города быстро приближалась небольшая кавалькада, что-то около дюжины всадников. Худу-хан вгляделся: впереди всех скакал на сером жеребце молодой князь Борис.
— Здравствуй, Худу! — Борис осадил коня, подъехав почти вплотную. — Ты всё-таки приехал. Как хорошо!
И вновь ощутил Худу, как затапливает его тепло. Здесь ему рады. Здесь его друзья!
— Как здоровье госпожи Марии? Как поживает старый Савватий? А ваша замечательная кошка, умеющая читать книги на всех языках?
— Благодаря Господу, матушка здорова. И Савватий жив, ничего, — князь внезапно погрустнел. — А Ирины Львовны нету.
— Как так?
— Да так... Старая она была уже. Осенью ещё ушла, как все кошки умирать уходят. Савватий говорит, попрощаться к нему приходила.
— Жалко, — огорчился Худу. — Такой кошки нигде нет больше.
Борис помолчал.
— А вот отче Савватий говорит, другой и не будет. Ибо те, кого мы любим, уходят от нас навсегда.
...
Небо на востоке на глазах серело, и на этом фоне зубцы гор казались совершенно чёрными. Станята поёжился — надо же, лето, а как холодно... Горы, они горы и есть.
Станята встал и принялся ходить, чтобы разогреться. Да, вот она, жизнь... Только держись.
Страж ещё раз огляделся, стоя на вехней площадке сторожевой башни. Крепость, стоявшую на склоне горы, срубили ещё прошлой осенью. До этого отряды прятались в разных глухих местах, то на Волыни, то в Галиции. Однако там нынче чересчур опасно, как объяснил князь Андрей. Здесь, в глубине горной страны, было спокойнее. Сама крепость была невелика — четыре крестовые избы на сотню ратников каждая, огороженные высоким частоколом, с рублеными башнями по углам. На равнине такой крепости цена резана, но крутой склон горы делал её крепким орешком — зимой сюда и добраться-то непросто, не то что приступом взять.
Отряд князя Андрея прятался в горах после очередного набега на монголов. Вообще-то и прошлый год отряд провёл так же — стремительный поход по причерноморским степям, головокружительные скачки... А как они ушли из-под самого носа поганых, когда их уже прижали было к Днепру! Станята тогда уж подумал было — всё, отгуляли... Но князь Андрей Мстиславич всем князьям князь! И везуч, как сам чёрт. Надо же, как удачно те ладьи подвернулись...
Часовой потёр плечи ладонями. Да, народ здесь подобрался отчаянный, смерти не боятся ребята... Однако что-то будет дальше? Год продержались, ещё один... А, ладно! О том пусть болит голова у Андрея Мстиславича. Каша с мясом да пиво с хлебом есть, что ещё ратнику надобно? В нынешние времена никто не может быть уверен, что год проживёт, так уж лучше в дружине у князя пребывать, нежели в хлебопашцах спину гнуть, каждый день смерти и разорения ожидаючи... Ещё поживём!
Стрела-срезень вошла Станяте в горло, разом перебив дыхание. Надо же тревогу поднять, кричать надо, ещё успел подумать он... Свет... Надо же, как мгновенно рассвело...
Железная кошка брякнула о деревянный настил сторожевой площадки, вцепилась в ограждение. Шнур с узлами, привязанный к кошке, натянулся и дрожал — снизу взбирались на башню. Ещё несколько секунд, и на башню ловко взобрался худощавый быстрый человек в тёмной одежде, с мечом в ножнах, притороченных за спиной. Человек перешагнул через бездыханное тело, махнул рукой, обернувшись. На соседней башне ему ответили тем же — очевидно, тамошний страж был убит одновременно. Тогда человек извлёк из-за пазухи кусок белого холста и вывесил его на парапете.
Из тьмы предрассветного леса неслышно выдвигались воины в доспехах, скользили к частоколу молча и страшно, как призраки. Длинные лестницы с негромким стуком упёрлись в частокол — нападавшие изо всех сил старались не выдать себя преждевременно. И вот уже на верх частокола взбираются бойцы — один, два, пять, десять... Двух дюжин лестниц вполне достаточно, чтобы за три минуты наводнить войсками крохотную крепость.
— Тревога! К оружью, братие!
Вопль и частые удары железом о железо разом всполошили весь лагерь — очевидно, кроме стражей на угловых башнях в крепости имелся ещё и внутренний часовой. В ответ предрассветная тишина взорвалась рёвом. Вспыхнул огонь, замелькали тут и там факелы, из подожжённых строений выскакивали наружу заспанные хозяева, кто в кольчуге на голое тело, кто в одних штанах, а кто и без штанов. А через частокол валили и валили новые бойцы, делая положение обороняющихся безнадёжным...
— Где Андрей?
Через захваченные и уже распахнутые настежь ворота в крепость въехал сам князь Даниил, пристально вглядываясь в картину боя.
— Вот он, княже! Насилу взяли, рубится как зверь! Кабы не сеть, ушёл бы!
Даниил усмехнулся, разглядывая пленника.
— Надобно было по двое стражей-то на башнях ставить, Андрей Мстиславич. Да, и дозорных твоих в лесу мы тоже покрошили, ты уж не обессудь.
