И хорошо, что не успел, всплыла откуда-то вторая мысль, холодная и спокойная. Не то разрушили бы её ещё в том году, как оставили горящий город рати черниговские, уходя по стылой воде на ладьях...
Господи, как давно это было! Шесть лет назад... Шесть каких лет!
А вот Василька Константиновича уже семь с половиной годков в живых нету. Михаил икоса, украдкой посмотрел на дочь. Лицо Марии сейчас казалось строгим и одухотворённым безмерно. Как-то ведь живёт она с такой раной, подумал Михаил, привычно-машинально крестясь. Время лечит, говорят... Дай-то Бог, чтобы и Елена выдержала.
-... Поми-и-и-илуй на-а-а-ас! — разносился голос Кирилла.
Борис Василькович стоял рядом с матерью, строго и чинно. Да, пожалуй, это уже князь, а не отрок, думал Михаил, всматриваясь в тонкое, безусое лицо внука. Глаза выдают.
И Глеб, несмотря на свои восемь лет, был сегодня тих и серьёзен. Вообще тихий малый растёт. Наверное, для князя это и плохо, подумал Михаил Всеволодович. Крепким воином должен быть князь, дабы увлекать своим примером ратников... А может, и нет. Кто знает. В тихом омуте черти водятся.
И рядом с князьями стоял новообращённый христианин Пётр, ещё совсем недавно татарский хан Худу. Вот уж воистину, дивны дела твои, Господи...
— Господи помилуй, господи помилуй, господи поми-и-и-илу-у-уй! — взвились голоса певчих.
Вот именно что "господи помилуй", думал князь Михаил. Иначе никак. На этот год остатки некогда богатой казны уйдут на дань ордынцам. А дальше?
Хор звенел ангельскими голосами, и голоса те вымывали сомнение из души Михаила Всеволодовича. Да, он уже знал, что будет, и только суета повседневных дел мешала осознать это.
Ибо сколько может плясать в огне саламандра?
...
Мелкий, нудный дождь сеялся как сквозь сито — то ли впрямь идёт, то ли делает вид... Вот и лето прошло, подумал Савватий. Опять лето прошло. Ещё одно прошло...
"... В лето 6753 бысть на Руси спокойно..."
Савватий задумался, занеся над бумагой перо. Спокойно? Это с чем сравнивать...
Да, не было в это лето разорительных нашествий на Русь. И даже свары меж князьями приутихли вроде как. Но долго ли продлится эта тишина?
Бату-хан осел в низовьях Волги, устроив там своё логово. Логово сытого льва, сожравшего корову. Пока лев переваривает добычу, но что будет, когда проголодается?
Некому нынче защитить Русь. Нет силы той, что была восемь лет назад, перед Батыевым нашествием. Разбиты, полегли в чистом поле и на стенах градов обречённых русские рати. Нет силы... Нет силы, нет правды.
Вот и великий князь Даниил Романович прогнулся перед Батыем. Ярлык от него получил... Уже как-то само собой стало принято, что без ярлыка вроде и не законный тот князь... Дань платит, а всё одно незаконный.
Угрозы Руси зрели со всех сторон. Набирал силу литовский князь Миндовг, остро поглядывая на разрозненные русские княжества. Восстанавливал силы и немецкий Орден, жестоко потрёпанный, но так и не добитый князем Александром Ярославичем. Ещё пара-тройка лет, и пойдёт прахом победа на Чудском озере.
Но все эти угрозы меркнут перед давящей мощью Орды. Самый страшный враг — враг победивший.
Кстати, не так уж тихо-мирно везде было этим летом на Руси. Как это тихо, а битва на Сане?
Савватий обмакнул перо в чернильницу и продолжил.
" И бысть о ту пору сражение немалое на Сане-реке, под градом Ярославлем, что стоит в земле Волынской. Бились крепко поляки, и литовцы, и угры, и русичи. И побил князь Даниил Романович князя Ростислава михайловича, и в бегство обратил. А воеводу угорского Филю, по прозвищу Прегордый, пленил и тут же казнил, за речи дерзкие и хулу. Так же казнил и бояр изменников..."
Савватий снова задумался. Да, сильно укрепил свои позиции князь Даниил. Железной рукой подавил измену, Ростиславу Михайловичу и королю Беле преподал урок — долго не забудут. Разбойного князя Андрея Мстиславича поймал и в цепях в Орду увёз, чем в изрядной степени и снискал, очевидно, себе ярлык у Бату-хана. Андрей, правда, помер там вскорости по прибытию при неясных обстоятельствах, ну да это дело другое.
А вот князь Михаил Всеволодович ярлыка не имеет. И не спешит заводить. Кстати, как же это он забыл, не записал! Ведь сейчас гостит у госпожи нашей Марии Михайловны великий князь Михаил...
Савватий перевернул страницу, окунул перо в чернила... Вздохнул тяжело. Разумеется, нет никакого труда в том, чтобы самому переворачивать страницы. Но не стоит лукавить перед самим собой. Ему очень не хватает старой, толстой, пушистой белой кошки.
...
Дождь, моросивший вчера весь день, к утру перестал, но небо не очистилось. Серые, мглистые тучи низко висели над землёй, и всё кругом казалось серым, беспросветным.
Грязь чавкала под копытами коней, разлетаясь брызгами. Надо же, как быстро развезло дорогу, подумала Мария. Верно в народе говорят: "осенью ложка воды — бочка грязи".
— Ну ладно, Мариша, дальше мы сами, — князь Михаил сидел на коне, кутаясь в кожаный провощёный плащ с капюшоном. — Давай прощаться.
Мария взялась провожать отца за стены города. Борис тоже сунулся было, но Мария отчего-то резко возразила, и дед промолчал, не вступился за внука. Отчего-то казалось Марии, что не договорили они с отцом о чём-то очень важном, даром что просидели при свечах долгую сентябрьскую ночь. Однако разговор не пошёл. Так и проехали всю дорогу молча, бок о бок. Охрана тоже молчала, не решаясь разговорами тревожить князя и княгиню.
— Не хотел я до последнего говорить тебе... — заговорил князь. — Пригрела под боком ты татарского царевича Худу... Опасно, Мариша. Не так опасно змею за пазухой держать.
— Принял он крещение, веру нашу, — возразила Мария. — Не Худу он, Пётр.
— Давно ли Петром стал? — скривился Михаил Всеволодович.
Мария помолчала.
— А я так мыслю, всегда он Петром был. Токмо казался Худу-ханом.
Михаил вздохнул.
— Ну, тебе видней, Маришка. Большая небось девочка-то уже. Ладно... Давай прощаться уже, не то так до Чернигова и доедешь.
— Передавай там привет Елене Романовне, — улыбнулась Мария. — Всё повидать хочу братьев своих, что вы с ней наделали, и никак не вырвусь вот... Дела и дела...
— Да, дела... — Михаил посмотрел на серое небо. — А я вот сумел-таки. Чему несказанно рад. Прощай, Мариша.
Князь Михаил притянул к себе дочь одной рукой и поцеловал куда-то в глаз — уж так получилось, неудобно с коня...
Дождь, словно вспомнив о своих обязанностях, тихо зашуршал в ветвях придорожных деревьев.
— Ну вот... — огорчилась Мария. — Дождь опять пошёл. Может, вернётесь? Промокнешь сам и люди твои...
Князь усмехнулся.
— Ты как маленькая, честное слово. Ежели каждый дождик заставит государя планы свои менять, такого правителя токмо гусей пасти поставить.
Михаил тронул коня и двинулся по лесной дороге, в разъезженных колеях которой блестела вода.
— До свидания, тато!
Мария смотрела, как уезжает в дождь отец, и сердце её отчего-то сжималось.
...
Резкий морозный ветер щипал щёки и нос. Да, подумал Елю Чу Цай, морщась. Неудачное место выбрал для столицы Чингис-хан. В ноябре уже морозы. Проклятый город... То ли дело Нанкин! В это время там ещё дозревают на ветках мандарины, и тёплое ласковое солнце греет... Нет, как угодно, столицу из Харахорина надо убирать. Быть этому городу пусту.
Однако старею, усмехнулся про себя китайский советник. Отвлекаюсь на ненужные в данный момент мысли. Перенос столицы, это потом. Сейчас же нужно решить главную проблему.
Портьеры золотистого шёлка раздвинулись, и показалась раскормленная рожа нукера.
— Господин, китайские купцы ушли. Повелитель ждёт тебя.
Елю Чу Цай встал и направился к портьерам, закрывавшим вход в приёмный зал Повелителя. Кстати, это по его совету вход и выход для посетителей были разделены. Более того, приёмные, где ожидали аудиенции просители, тоже были разделены. Целых четыре приёмные — полезней, если посетители не будут видеть друг друга.
В покоях Гуюк-хана было холодно, несмотря на бронзовые жаровни, наполненные углями. Стена, выполненная на китайский манер из бамбука и провощёной бумаги, хорошо пропускала дневной свет, но ещё охотнее выпускала наружу тепло.
Гуюк сидел, закутавшись в ватный халат, и грел руки над жаровней.
— Что нового, Елю Чу Цай?
— Добрые новости, Повелитель, — китаец сел напротив, тоже протянул руки к жаровне. — Менгу-хан надёжно завяз на юге, как мы и предвидели.
— Насколько надёжно?
— Во всяком случае, до весны ему не управиться, — усмехнулся китайский советник. — Он теряет людей и авторитет.
— Это хорошо. Как думаешь, уже следует собирать Великий курултай?
— Рано, рано! Это даст повод Менгу распускать слухи, что ты завидуешь ему и стремишься помешать завоевать юг. Нужно ещё выждать, чтобы беспомощность Менгу стала очевидна последнему пастуху...
Сильный порыв ветра выгнул бумажную стену-окно. Гуюк-хан покосился на неё.
— На тот год велю сломать этот дворец. Ничего вы не смыслите, китайцы, в устроении жилищ... То ли дело юрта.
— Зато солнечный свет наполняет твои покои, а не жидкое пламя светильников, — улыбнулся Елю Чу Цай.
— Ха! В хорошую летнюю погоду можно обойтись вообще без крыши над головой. Зато зимой, что может быть лучше войлока на стенах?
— Хорошо, хорошо! — засмеялся китайский советник,примиряюще подняв руки. — Сломаешь этот дворец и построишь новый, из белого войлока. Кто помешает Хагану делать всё, что угодно?
Гуюк-хан встряхнул кистями рук.
— Значит, ещё подождать, говоришь... Хорошо. Мы подождём.
...
Снег за окном падал крупными хлопьями, медленно и торжественно. На землю спускались зимние сумерки. Рождество... Надо же, уже Рождество...
— Надо же, вот уже и Рождество, — эхом повторила мысли сестры Евфросинья. — Дожили.
Мария оторвалась от окна, взглянула на сестру. Что-то случилось после отъезда отца в душе Марии. Редко видимся, редко... А время идёт, и неизвестно, сколько раз ещё удастся свидеться.
И вот нашла-таки время, приехала на Рождество.
— Спасибо тебе, Мариша, — тихо проговорила Евфросинья, мерцая глазами в медленно сгущающейся полутьме.
— Да за что спасибо?
— Ну как же... Княгиня Ростовская, дел полно...
— Дела не волки, — улыбнулась Мария. — Ты их не тронь, и они тебя не тронут.
— А Бориску с Глебкой пошто не привезла?
— Да ай! — отмахнулась княгиня. — Малы ещё, по обителям женским шастать. Скучно им тут, разговоры разговаривать. Да и не хочу черниц твоих смущать.
Сёстры переглянулись и прыснули.
— Это да. В таком-то возрасте, как Борис Василькович, отроки для иных сестёр самое искушение. Увидят в бане, так как бы сами не кинулись. Трудно молодым смирять плоть свою.
Мария помолчала.
— Прости, Филя, но всё же спрошу я. Давно вертится вопрос сей, да всё никак не решаюсь... А тебе самой не трудно? Нестарая ты...
— Мне легче, — улыбнулась настоятельница. — Не знала мужской ласки я. А так неизвестно, что было бы...
Снова помолчали.
— И не хочется узнать?
— Ох, Маришка, не доставай! — неожиданно резко ответила Евфросинья. Мария тут же скользнула к сестре, покаянно прижалась, стала гладить.
— Ну прости, прости, Филя... Не хотела обидеть тебя...
— Да ладно... — погладила княгиню по руке настоятельница. — Тебе, должно, трудней с этим делом, да?
Вместо ответа Мария только крепче прижалась к сестре. Они молчали и молчали. Век бы так молчать...
— Знаешь, Филя... Вот была у нас кошка, белая такая, красивая... Василько её Ириной Львовной повеличал в шутку...
— Помню, — улыбнулась Евфросинья.
— Ну вот... Прошлый год, уже осенью, пришла она к летописцу нашему Савватию — за хозяина его почитала — смотрела долго так, потом мяукнула, лизнула в нос его и ушла... Больше мы её не видели.
— Старые кошки всегда из дому уходят, как помирать им срок подойдёт, — уже без улыбки подтвердила настоятельница.
— Ну вот... Прощаться она приходила, стало быть. А Савватий и не понял. Так и тато по гостям нынче...
— Типун тебе на язык, Маришка!
Евфросинья внезапно осеклась, взявшись ладонью за левую грудь.
— Что, что с тобой, Филя?! — переполошилась Мария, глядя на побледневшее лицо сестры.
— Ничего... Всё уже, всё прошло... — Евфросинья помолчала. — Знаешь, Мариша, ведь я тоже сон видела про батюшку нашего, да не рассказывала никому, дабы не сбылся он.
Они снова замолчали. Зимние сумерки за окном угасали, и разливался по комнате мрак. Мрак кромешный...
В дверь негромко, осторожно постучали.
— Матушка, — раздался голос молодой монашки-послушницы. — Ко всенощной собираться не изволишь ли?
— Да, Фовра, сейчас! — откликнулась настоятельница. — Да огня принеси, темно уже!
...
* * *
* * *
— Оааааа!...
Грозно рокотали бубны, обтянутые воловьей кожей. Жарко пылал священный огонь, отражаясь в полированной стали доспехов охранных нукеров. Пели, пели шаманы, провозглашая то, что и так всем давно было ясно.
Гуюк-хан стоял на белом священном войлоке, и ноздри его раздувались. Вот и свершилось. Свершилось то, чего он достоин. То, чего он так долго ждал.
— Слушайте все, и не говорите, что не слышали! Отныне величайший из величайших Гуюк наш хаган! И повелитель всего живого на земле, от края до края! Славьте Повелителя Вселенной!
— Слава! Слава!
Обряд продолжался, и Гуюк терпеливо сносил его. Но мысли хагана были далеко. Обряды, это для шаманов. Их дело колотить в бубны, дело Повелителя Вселенной думать.
Итак, он хаган. Однако сесть на необъезженного жеребца и удержаться на нём не одно и то же. Что мы имеем?
Проблема первая — Менгу. На далёком китайском юге он потерпел неудачу и вынужден покуда смириться. Однако это не значит, что он смирился навсегда. Ну что же, мёртвые змеи не кусаются, и следует подумать над тем, как скоро Менгу покинет мир сей. Гуюк не любил китайскую отраву, но, похоже, другой способ сейчас неприемлем. Причём смерть должна быть максимально естественной — ну заболел, почах и умер... Все мы смертны, и причём здесь Гуюк?
Проблема номер два — Бату. Причём эта проблема хотя и отдалённее, но не менее опасна. Китаец прав — он перешёл все границы, выдавая ярлыки.
Гуюк едва сдержал злую ухмылку — здесь и сейчас она выглядела бы неприличной. Ладно, Бату. Это как раз та тетива, которая тебя удавит. До тех пор, пока трон Харахорина пустовал, тебе это сходило с рук. Но теперь первый же выданный тобой ярлык будет изменой. Гуюк-хаган объявит тебя вне закона и будет полностью прав, и титул "ака рода Борджигин" не станет тебе защитой. Вероятно, хан Берке с удовольствием согласится занять твоё место.
И наконец, проблема номер три — Елю Чу Цай. Злейший и заклятейший друг Гуюка. Да, он поставил на Гуюка, и до поры он очень полезен. Однако жизнь — не шахматы и не го. Хаган Гуюк не фишка. И вообще, столь ловкие люди не должны жить долго.
Гуюк снова едва сдержал ухмылку. Самое приятное в этом деле то, что тут можно действовать прямо. Хаган хлопнет в ладоши и прикажет явившимся на зов нукерам удавить премудрого китайца. И всё.
