Осень бедствий

Как их заработать в этом мире, она пока не представляла. Запищал телефон.

Анна медленно взяла его в руки. С экрана смотрела счастливая детская рожица.

— Алло?

— Мам! Доброе утро!

Гошка чуть картавил. Не до логопеда было Яне.

— Доброе утро, солнышко мое.

Анна почувствовала... нечто.

Память Яны?

Нет.

Просто.... Счастье. Теплое, уютное, свернувшееся клубочком в районе солнечного сплетения.

Ее сын.

Ее мальчик, ее кровиночка...

— Мам, а я сегодня вставал! Вот!

— Да что ты говоришь?!

Анна восхищалась, разговаривала, улыбалась, и понимала, что это — ее мир.

Пусть на год.

Ее сын.

Неужели она не справится?

Да еще как!

И поговорив с Гошкой, она решительно подошла к зеркалу.

М-да.

Растрепанные волосы, белое, словно мел, лицо, усталые глаза... да, вчерашнее происшествие не на пользу пошло.

В дверь постучали.

— Кто там?

— Яночка, открой! Это тетя Катя!

Щелк.

Картинка из памяти.

Седые волосы коротко острижены под каре и обрамляют доброе усталое лицо. Карие глаза улыбаются. Тетя Катя одного роста с Яной, но сейчас чуточку сгорбилась. Худощавая, но ширококостная, из-за чего она кажется чуть толще, чем на самом деле...

— Тетя Катя, доброе утро.

— Яночка, утро доброе. Как у тебя дела? Как самочувствие?

— Кажется, я приболела, — призналась Анна. Смерть же тоже можно считать?

— Неужели вчера под дождь попала?

— А может, просквозило, — Анна опустила глаза. Врать не хотелось, но и правду не скажешь!

— Ох, кошмар! Давай я тебе малинки принесу?

— Да есть у меня, тетя Катя, — Анна чуть улыбнулась.

— Ох, точно! Что ж это я, ты ж меня и угощала!

Анна развела руками. Мол — она.

Действительно, отец снабжал Яну продуктами, так что на еду женщина тратила намного меньше. Варенья, соленья, копченья...

Перепадало и тете Кате.

— Яночка, ты уж осторожнее. Вечно ты идешь домой по темноте, а кругом разные гады...

— Что-то случилось, тетя Катя?

— Да! Ты представляешь, милиция по дворам ходит!

Новомодного 'полиция' тетя Катя в упор не признавала. Или наоборот — старомодного?

— Зачем?

Анна почувствовала, как сильно забилось сердце.

— Говорят, двух человек убили! Совсем, до смерти убили!

— Ой! — натурально испугалась Анна.

— Да, и недалеко тут, вроде! А ты по темноте ходишь! А тут эти наркоманы... Мишка, гад! Развел притон и дружков своих поваживает! И все знают, и никто ничего не делает...

Щелк.

Мишка.

Худое, невыразительное, чем-то похожее на паука-сенокосца существо, с вечно немытыми волосами. Остальное тоже не мылось с рождения.

Наркоман, заодно и приторговывает...

Авторитетное мнение Яны — сволочь.

Живет в соседнем дворе. Там от него тоже все стонут, но участковый его не трогает. Почему?

Не загадка.

Данное чмо (человек, мешающий обществу, человек малообразованный, человек морально опу... отсталый), какую аббревиатуру не примени — все в тему, является двоюродным братом жены участкового. А жена...

Сложно с женой, и ссориться с ней неохота. Проще потерпеть, авось, сам загнется от передоза.

У Анны мелькнула МЫСЛЬ.

Или — у Яны?

Наверное, так могла бы подумать Яна, но Анна эту идею тоже поддерживала. Осталось только подобрать подходящий момент. А дворы-то соседние.

А забор...

Забор хоть и крепкий, но есть лазейки. Они всегда есть, Яна их знала. Анна теперь тоже. Осталось подкинуть хорошему человеку и нож, и шило. А там пусть объясняет полиции, как у него оказались данные артефакты.

Ага, осталось подкинуть.

Самое забавное, что днем это было безопаснее. Если...

— Тетя Катя, спасибо. Я вот думаю, может, мне другую работу поискать?

— Давно бы пора! А то куда ж! Ходишь, как пацанка какая, прости Господи, штаны да майки!

Анна развела руками.

— На другое денег нет.

Тетя Катя оживилась.

— А ты зайди ко мне. Сейчас-то мне уж некуда, но в молодости я пофорсить любила! Глядишь, чего из платьев и подберем? Если не побрезгуешь?

— Тетя Катя, что вы! — возмутилась Анна. — Как вы можете такое говорить?

Слова слетали с губ непринужденно. Видимо, память Яны подсказывала, как поступать.

— Вот и ладненько. Обязательно загляни.

— Хорошо. Сейчас, еще обувь посмотрю...

— Да, уже пора убирать летнюю и доставать осеннюю, — кивнула тетя Катя.

И Анна отправилась в сарай.

На улицу было пока страшновато. А сарай...

Каждому частному дому квартирного типа, положена сараюшная постройка. Иначе это сооружение и не назовешь. Такой длинный сарай, поделенный на отсеки. Одна квартира — один отсек. В клетушке, в которую входишь полупригнувшись, и чихая от залежей вековой пыли и трухи, хранятся самые важные вещи. Колесо от трактора, одна лыжа, куча драной обуви, несколько банок с неизвестно какого века вареньем...

Яна, купив свою клетушку, потратила три дня на разбор завалов, и изрядно обогатила местную помойку. Теперь в клетушке хранились несколько чемоданов.

Одежда летняя — зимой.

Одежда зимняя — летом.

Велосипед, несколько коробок с обувью, присланные отцом лесные дары. Те, что в банках.

Больше Яна там ничего не держала.

Анна к сооружению подходила с чувством глубокого внутреннего отвращения. Даже до ручки (хоть та и была чистой), дотрагиваться было страшно и неприятно. Но — надо.

Яна ходила всегда и везде в одной форме.

Джинсы, майка или свитер, короткая куртка, ботинки типа 'говнодав'. Дешево, удобно, стильно. В своем, неповторимом стиле.

Анна так ходить не могла и не хотела. Денег нет и не будет, значит, надо посмотреть, что есть у Яны. Вдруг что-то да подойдет?

И верно...

Можно было многое сказать о Сереже Цветаеве, но жадным он никогда не был. Чего б мамочкины деньги и не транжирить?

Яна пару раз принимала от него подарки, чтобы порадовать любимого. Хотелось ему увидеть рядом с собой не 'солдатика Джейн', а красивую девушку. А когда отношения закончились...

Яна хотела собрать подарки, да и отнести на помойку, но остановил практицизм. Вещи не виноваты, а денег на новые у нее точно не будет. Даже здоровый ребенок — это расходная статья, которая влегкую пробивает самый мощный бюджет. А уж больной...

Носить как-то не пришлось, но в чемоданах нашлись несколько предметов, которые искренне обрадовали Анну.

Первое — роскошное пальто, длинное, теплое, плотное, даже с капюшоном. Осеннее, темно-серое, из какой-то мягкой ткани. Анна на миг потерлась об него щекой.

Понятно, почему Яна его не носила, для такого пальто очень много всего нужно. А что есть еще?

Нашлись еще несколько вещей, которые Анна сильно одобрила.

Первая — брючный костюм. Жакет без рукавов, блузка и брюки. Конечно, страшновато такое надевать, но это лучше, чем матросские штаны и свитера жуткой вязки.

Вторая — платье. Увы — летнее. До пола, легкое, светло-зеленого цвета, в мелкий цветочек...

Анна решила дополнить его шляпкой и перчатками, и будет замечательно. А больше из одежды ей ничего и не подошло.

Майки?

Джинсы?

С точки зрения великой княжны, надевать такое недопустимо. Нет-нет, она все понимает, но...

Это — одежда для работы в саду. К примеру. Для верховой езды, для охоты... но — не на выход!

С обувью получилось еще хуже. Нашлись только одни приличные ботинки, но на таких каблуках, что без слез не взглянешь. Вся остальная обувь годилась пинать поверженного врага, а эти ботинки были аккуратными, на тонкой подошве, с круглым носочком и каблуком-шпилькой. На таких Анна раньше не ходила, но — что поделать? Выбора нет.

Другой обуви тоже нет. И это все осеннее, на зиму нужно нечто другое.

Нашлись еще одни кожаные плетенные босоножки, симпатичные, из разноцветных ремешков, но — сейчас не сезон. Сейчас сентябрь, до тепла еще дожить надо.

Анна отложила понравившиеся вещи, и выглянула из сараюшки.

Никого.

И из окон ее не видно.

Перчатки — на руки. Тонкие, целлофановые. И — одним движением руки — нож и шило переправляются за забор. Там стоит такая же сараюшная постройка, вот, за нее они и попадают.

Найдут их там?

Не найдут?

Да кто ж знает...

Анна сотворила знак Единого и отправилась к себе.

Да...

Спасибо, Хелла.

Анна сильно подозревала, окажись она здесь просто так, без памяти Яны, ее бы в смирительный дом отвезли. Да и сейчас...

Она ощущала все как-то странно. Словно сквозь легкую вуаль.

Эмоции были, но они не ранили, не заставляли кричать, корчиться от боли... определенно, Хелла постаралась.

И снова — спасибо.

Итак, ей надо устраиваться на работу. Сегодня она еще оглядится и подумает, а завтра — завтра начнет новую жизнь. А еще...

* * *

Остаток дня Анна провела на диване перед телевизором. Смотрела все подряд, от новостей до мультфильмов, и восторгалась.

Сто лет!

Если она правильно поняла мысли Яны, между ними разница в сто лет — и такие изменения! Потрясающе!

Телефоны, компьютеры, телевизоры, машины...

Ей будет сложно. Но... так интересно!

Анна была молодой женщиной, и ее манил притягивал новый мир, дарованный ей милостью Хеллы. Ну как тут не заинтересоваться?!

Ах, реклама...

К концу дня голова у Анны шла кругом. Но в то же время...

Как же счастливы женщины этого мира!

Они не знают корсетов, которые сдавливают все внутренности!

Они не надевают толстые чулки и не мучаются с подвязками. У них есть тоненькие колготочки, которые словно растекаются по ноге. Правда, и рвутся они тоже замечательно, но...

Насколько же это удобнее!

А еще...

Единственное, в чем пока не разобралась Анна — это в странной одежде 'с крылышками'. Интересно, куда ЭТО клеится? А то реклама как-то не осветила этот вопрос...

* * *

Вечером к ней опять поскреблась тетя Катя.

— Яночка, ты ко мне не заглянешь?

— Да, конечно, тетя Катя. А что случилось?

— Да так, ничего...

Квартирка у тети Кати была не больше, чем у Яны. Но сейчас в ней и присесть было не на что, потому как все свободные поверхности (да и сколько их было?) занимала одежда.

Несколько блузок: белая, кремовая, сиреневая, розовая — самые ходовые цвета.

Две юбки.

Три платья.

— Остальное тебе точно не подойдет, а вот это примерь-ка, — кивнула тетя Катя.

Анна чуточку стеснялась, но — почему бы не попробовать? Юбки оказались впору. Обе длинные, до щиколотки, одна серая, вторая черная, примерно одного фасона, расходящиеся широкими клиньями от талии. Анне такой фасон нравился, он был привычен и удобен.

Блузки были чуть великоваты в груди, но это не страшно, можно чуточку ушить. Иголкой и ниткой Анна владела. Правда, чаще вышивала, но и шить доводилось, особенно в последнее время. И штопать тоже...

Последнее время у них практически ничего не было, чулки прохудились, на нижнем белье были прорехи...

Довольно!

Этого — не было!

Анна прикусила губу, приказывая себе не думать ни о чем — и взялась за платье.

Платья были примерно одного фасона, различие было в деталях, а вот принцип один и тот же. Облегающий лиф, тонкая талия, юбка-клеш. Тете Кате когда-то шел такой фасон, он всем к лицу, у кого есть талия. Различались они по цветам — белый, в цветочек, синий и бордо. Одно летнее, одно с рукавами три четверти, одно зимнее, теплое. Летнее — легкое, до колена, с юбкой солнце-клеш, с рукавами 'фонариком' и легкомысленным вырезом 'лодочкой'. Анне оно было к лицу, но выйти так на улицу?

Хотя здесь еще и не так ходят, Анна сама видела в телевизоре... позорище жуткое! Слов нет!

Как можно все — вообще все выставлять наружу? Это не просто неприлично, это еще и некрасиво, и вообще... Тянуться друг к другу должны не тела, а души. Но в этом мире о Книге Веры никто не слышал, равно как и е ее заповедях.

Осеннее платье было также до колена. Рукава три четверти, воротничок под горло, молния на боку, аккуратная, с крохотным замочком, чтобы не выделялся. Поясок белого цвета, белый воротничок — и можно приколоть цветок или какое-нибудь украшение.

Да, сюда бы пошло что-то перламутровое... здесь у нее все равно ни одного украшения. У Яны не было ни колец, ни цепочек, ничего.

Крестик?

Яна его отродясь не носила. Лес же! Зачем его покупать, чтобы тут же посеять?

Зимнее платье было длиной до середины икры. Насыщенный цвет красного вина, даже чуть потемнее, ряд пуговичек спереди, вытачки на лифе, длинные рукава...

— Как тебе к лицу! Бери и носи, если нужно, — кивнула тетя Катя. Она смотрела с одобрением.

— А вы?

— А мне уж поздно такое носить. Но по возрасту, да и желания нет. Хотела отдать, а только кому? А так вот... и тебе хорошо будет, и мне... вот и сумочка есть. И комплект — берет, перчатки и шарф. Мне уж не по возрасту, а тебе, молодой, все к лицу.

Анна прикусила губу.

Спрашивать сколько она должна?

Такие вещи княжна чувствовала спинным мозгом. Если она только попробует...

Она сильно оскорбит эту женщину. Очень сильно.

Тогда...

— Благодарю вас за помощь. Я этого не забуду.

И сказано это было таким тоном...

Тетя Катя, которая собиралась махнуть рукой и сказать нечто веселое, вдруг покачала головой. А потом улыбнулась, хорошо так, по-доброму.

— Все будет в порядке, Яночка.

— Тетя Катя, называйте меня Анной?

— Надумала, значит?

Тетя Катя была в курсе нелюбви Яны к ее имени. Так что...

— Повзрослела, наверное.

— Может, и так. Странная ты сегодня... Анечка.

Анна развела руками, демонстрируя, что да, странная. Но это все еще она. И ответом ей стала улыбка, согревшая сердце великой княжны.

Один близкий человек у нее уже есть — в этом мире. Даже три.

Отец, сын...

Как это замечательно!

Русина, Звенигород. Комитет Освобождения.

— Жом Тигр.

— Жом Пламенный.

— Проходите, друг мой, садитесь.

Жом Тигр послушно прошел и уселся, разглядывая оппонента.

Высокий лоб, гладко выбритое лицо, залысины, умные и яркие карие глаза, тонкие губы, темные жидковатые волосы... вроде бы ничем не примечательный человек. Такого на улице встретишь — пройдешь мимо. Но стоит ему выйти на трибуну...

Народ взрывается воплями одобрения.

Как уж ему это удается?

Неизвестно, но толпу он держит в повиновении, как последнюю шлюху.

Последние дни ему явно дались нелегко. Вот, и под глазами тени, и скулы словно карандашом обвели, и руки подрагивают — нервный тик...

Жом Пламенный резкими движениями разминал сигарету.

Тигр молчал. Большие кошки вообще неразговорчивые. Зато покушать любят. Много.

Оппонент так же разглядывал его, хотя знали они друг друга давно. Но надо же выдержать паузу?

В таких делах проигрывает тот, кто начал. Или...

Молчать Тигр мог часами и сутками, неделями и месяцами, так что Пламенный начал первым.

— Император.

— Мертв, — подхватил нить разговора Тигр.

— Но появился новый император. Откуда?

Тигр пожал плечами.