Князь скептически хмыкнул.
— Да тут их, полезных-болезных... Мне нужны гарантии. Во всяком случае, вперёд я давать более ничего не намерен.
— Ой, не зарекаться нам, Ярослав Всеволодович! Не мы тут играем, нами играют... Не давать, так проживём тут полгода. Но сей человек злата-серебра вперёд не требует. Он вообще иного просит.
— Хм... — Ярослав удивился. — Чего же этому монголу надобно?
— Да не монгол он. Монах папский, по имени Плано Карпини.
— Хм... — повторно хмыкнул Ярослав. — Надо же, тесен мир... И чего ему надобно?
— Это он сам тебе скажет, княже. Прикажешь позвать? Он тут, неподалече юрту снимает. Сказал, как будет нужда, обращайтесь.
— Само собой, зови! Ежели можно, прямо сейчас пусть приходит.
Боярин поклонился и вышел, Ярослав вдохнул глубоко и тоже закашлялся. Что за народ, дерьмом очаг топят...
Владимирское посольство разместилось на постоялом дворе, построенном каким-то китайцем. Китайца, впрочем, уже не было в живых, какой-то монгол решил заняться гостиничным делом и без труда отнял у китайца его имущество, а заодно и жизнь — законы Ясы давали все преимущества представителям монгольской родовой знати. Ярослав с отвращением глядел на обмазанные глиной стены, местами облупившиеся и скалившие палки внутреннего хлипкого каркаса: похоже, новый хозяин не задумывался о ремонте заведения. Вместо окон помещения имели стену, выходящую во внутренний двор, собранную из бамбуковых решёток и обшитую пропитанной лаком бумагой. Такая стена давало много света, но не позволяла видеть, что делается снаружи. Князя это устройство помещения бесило, ведь злоумышленнику или соглядатаю ничего не стоило подкрасться вплотную, да и слышно было всё, что говорят, как будто стены вообще не было. Приходилось круглосуточно держать на ногах охрану.
Но что бесило князя больше всего, так это использование кизяка вместо дров. Кухня находилась в том же помещении, что и комнаты для гостей, и едкий дым проникал сквозь щелястые перегородки. Разумеется, русские послы готовили еду для себя сами — не хватает ещё отравы! — но нюхать аромат от горящего плохо просушенного кизяка приходилось всем.
Раздвижная дверь отошла в сторону, и на пороге возник человек в дорожном монашеском балахоне с капюшоном.
— Я рад приветствовать тебя, великий князь! — произнёс на латыни вошедший, откидывая с головы капюшон.
— И тебе привет, почтенный Плано Карпини, — также на латыни ответил Ярослав, разглядывая знаменитого папского посла, а заодно и шпиона. — Прошу садиться. Извини, но по-латински я не очень...
— О, не вопрос! — папский посол перешёл на русскую речь. Говорил он с акцентом, но правильно и бегло. — Я слышал, что у тебя возникли затруднения с местными... как бы сказать повежливей... короче, чиновниками?
— Ты очень добрый и вежливый человек, почтенный Карпини, — усмехнулся Ярослав. — раз смог назвать их так.
— О, да-да... У нас в Европе такого алчного мздоимства сыскать трудно. Однако, как я понимаю, ты пригласил меня не за этим. Скажи, как скоро тебе нужно попасть на приём к самому Гуюк-хагану?
— Чем скорее, тем лучше.
— Мммм... Через пять-шесть дней устроит?
— Вполне.
— Ну что же, — вздохнул Карпини, принимая от слуги чашу с питьём. — я полагаю, так и будет. Мммм... отличный напиток... Квас?
— Точно.
— Да, отличный... Но я попрошу о взаимной услуге, князь Ярослав.
— Какой именно? — дипломатично улыбаясь, произнёс князь.
— Сведения, светлый князь, разумеется, мне понадобятся некоторые сведения... Иначе зачем я тут, в этом Харахорине? Золото и серебро тоже понадобятся, конечно — без подмазки эти повозки с места не двинутся... Но золото и серебро, это им, мне же нужны сведения.
...
— Приветствую тебя, великий хан!
Бату-хан разглядывал стоявшего перед ним князя с интересом. Так вот он какой...
— Так вот ты какой, коназ Магаил. Что ж, я рад, что наконец увидел тебя.
Переводчик Немир бормотал быстро и негромко, отчего странным образом казалось, что в голове звучит его голос. Будто бы и нет толмача, а сами собеседники понимают друг друга.
— Я тоже не чаял увидеть тебя, великий хан.
Не приглашает сесть к столу, подумал боярин Фёдор. Значит, разговор будет недолгим. Закон Ясы вообще-то не велит усаживать за свой стол врагов, но кто его нынче соблюдает, тот закон... За столом удобнее всего отравить нежелательного гостя. И то, что Бату не стал усаживать их за стол, означало одно — расправа будет показательной, в назидание другим.
— Почему ты всё время убегаешь от меня, коназ Магаил? То в Польшу, то в Хунгарию...
— Ну почему убегаю? По делам своим ездил я. Да и разве от тебя убежишь?
Бату-хан засмеялся, тоненько и визгливо.
— И потому ты решил явиться с повинной. Так?
Михаил Всеволодович улыбнулся.
— В чём же виноват я перед тобой, великий хан? Ни убийц с кинжалом, ни отравителей с ядом не подсылал...
— Не подсылал, потому как не по силам тебе это дело! — резко возразил Бату. — Почему не открыл ворота Киева, когда Менгу велел тебе?
— Что же это за владыка, что при первом ржании коня противника отворяет ворота, трясясь от страха? Князем я был в ту пору в Киеве, и обязан был оборонять город сей. То же и с Черниговым. Однако давно то было, великий хан. Уже который год без слов плачу я тебе дань со всех земель своих. Кстати, вот и сейчас привёз всё, что полагается.
Бату-хан усмехнулся.
— Дань, это хорошо. Но вот насчёт "давно это было"...
Бату хлопнул в ладоши, и тотчас откуда-то сбоку, из-за занавесей появился человек в богатой русского кроя одежде.
— Бойар Доман, скажи снова.
— Князь Михаил, — начал боярин, с натугой выговаривая слова, — будучи в земле угорской, подговаривал короля Белу против тебя, Повелитель. И Конрада Мазовецкого тоже просил войско послать, дабы не дать тебе Киева и побить рати твои под стенами града сего.
— Ну, что скажешь, Магаил? — Бату-хан с интересом смотрел на князя.
Михаил Всеволодович снова чуть улыбнулся.
— То и скажу, что говорил. Во-первых, Киев держал о ту пору не я, а Даниил Романович, и в самом городе ратных людей моих не было. Оборону держал воевода Дмитр Ейкович, который, к слову, у тебя же сейчас и служит. Но держал он город честно, пока мог. Так могу ли я быть хуже тысяцкого? Готовил я оборону Чернигова, это да...
— Ладно! — перебил Бату. Хлопнул в ладоши вторично, и спустя несколько секунд из-за той же занавеси выступил другой человек, в монашеской рясе.
— Говори! — приказал Бату-хан.
— В прошлом году по приказу князя Михаила Черниговского ездил во фрязинскую землю сподвижник его, митрополит Пётр Акерович, что ныне состоит в посольстве при Михаиле, — начал монах. — Дабы договориться о великом крестовом походе против тебя, Повелитель.
— На это что скажешь, коназ Магаил? — снова с любопытством уставился на князя Бату.
Михаил Всеволодович твёрдо выдержал взгляд Бату-хана.
— Нет, не так всё было. Приглашён был туда владыка Пётр, как лицо духовного звания. А что там обсуждали возможный поход на тебя, так он папе римскому не указчик.
Бату-хан улыбнулся.
— А вот ещё свидетельство одно, Магаил. Только нет сейчас тут этого человека. Ну да ладно, сам тебе передам, что сказал он. Все эти годы снабжал оружием ты врагов моих, сперва волка Мастислаба, а потом и волчонка Андрэ.
— Ну этого точно не было, — твёрдо ответил Михаил. — Поклёп однозначно. Грабежом взяли пару-тройку обозов, было дело. Так разбойники же. Этак можно и нойонов твоих обвинить, что коней тому Андрею поставляли...
— Довольно! Хватит! — рявкнул Бату-хан. — Ты очень долго живёшь, Магаил. Слишком долго. Мои враги столько жить не должны. Взять!
Мгновенно возникшие из тени нукеры скрутили боярина и князя.
— Сейчас ты пройдёшь обряд очищения огнём, поклонишься тени великого Чингис-хана и попросишь у меня прощения. Тогда смерть твоя будет лёгкой.
Князь помолчал.
— Никогда не искал я лёгких путей. Так и так ведь смерть одна, а не две. Не стану я просить прощения за то, что защищал Русь святую от ворогов, и не стану выполнять никаких обрядов поганых. Душу свою осквернять не хочу!
— Бейте этого пса, пока не захрипит, — улыбнулся Бату.
Здоровенный, как русская печь нукер с разворота ударил князя в лицо окольчуженной перчаткой. Второй ударил в живот, и пошла потеха.
— Ещё, ещё! Так ему! — подбадривал Бату.
Упавшего князя били ногами сразу четверо.
— Согласен?
— Нет...
— Бейте ещё!
Когда князь перестал стонать и в самом деле захрипел, Бату сделал знак, и нукеры отступили.
— Боярин Фёдор, назначаю тебя коназом вместо этого пса. Ярлык получишь сегодня же. Но с одним условием: ты сейчас отрубишь бывшему коназу Магаилу его баранью голову.
Боярин Фёдор Олексич, которого всё время экзекуции держали с завёрнутыми назад руками здоровенные стражи, ненавидяще глянул на Бату-хана.
— Я своему отцу и благодетелю голову рубить не намерен. И пёс смердячий с бараньими мозгами тут токмо один — ты!
— Бейте их обоих, покуда шевелятся! — хищно оскалился Бату-хан.
Возникла небольшая свалка — теперь не меньше дюжины стражей избивали русских послов.
— Хватит, довольно! — приказал Бату-хан. — Доман!
— Я здесь, Повелитель!
— Ты клялся в своей безмерной преданности мне. Возьми саблю и отруби им головы.
— С радостью, о величайший!
Поудобнее перехватив протянутую ему саблю, Доман шагнул к упавшим и в два взмаха отсёк головы и боярину, и князю.
— Куда покласть тыквы сии, Повелитель? — предатель держал обе головы горстью за бороды.
— Мне они не нужны, — скривился Бату-хан. — Можешь взять на память. Уберите падаль!
...
— Да будет долог и безоблачен век твой, почтеннейшая ханум!
Толмач князя Ярослава заговорил негромко и быстро, переводя. За время общения с монголами князь Ярослав немало понаторел в цветистых азиатских пожеланиях, и парень старался переводить точно — в таком деле это очень важно.
Старая монголка, одетая в багряные и голубые шелка, разглядывала гостей сквозь полуопущенные веки, и её пергаментное от старости лицо, изборождённое морщинами, не выражало никаких эмоций. Вообще невозможно прочесть что либо в этих узких щелях, заменяющих поганым человеческие глаза, пронеслось в голове у князя Ярослава. Тьфу ты, Господи, когда-нибудь вырвется вслух!
Старуха эта была не кто иная, как мать Повелителя Вселенной Гуюк-хагана. Хитроумный Плано Карпини свёл их вместе, утверждая, что это намного ускорит приём русского посольства самим Гуюком, и посоветовал не скупиться на подарки, способные тронуть душу старой ханум.
— Я рада видеть вас, гости из далёкой страны Урусии, — заговорила старуха, не меняя позы и выражения лица. — Садитесь и отведайте угощения за моим скромным столом.
— Почтём за огромную честь, великая ханум, — поклонился Ярослав. — Однако прежде позволь преподнести тебе наши скромные дары.
По знаку князя четверо витязей из свиты князя внесли здоровенный сундук, раскрыли его, обнажая шелковый блеск драгоценной парчи и искристый перелив собольего меха.
— А вот это, — Ярослав извлёк из сундука хитроумный кальян, сверкающий радужным стеклом и золотой отделкой, — пусть скрасит тебе долгие зимние вечера, почтеннейшая!
Наконец-то в узких щелях что-то блеснуло. Монголка протянула руку и взяла кальян.
— Хорошо, что ты догадался подарить мне такую штуку, коназ Еруслаб. Я буду курить гашиш и вспоминать тебя. Но садитесь уже!
Трое русичей — сам князь, толмач и боярин Фёдор Ярунович — присели к дастархану, "скромно" ломившемуся от различных яств. С немалым удивлением обнаружил среди них Ярослав и чёрную икру, паюсную и зернистую, а также осетровый балык немалых размеров.
— Оказывается, у вас тут тоже водятся осетры, почтеннейшая, — кивнул головой на блюдо с балыком князь, — я полагал, что такие осетры водятся только у нас...
— Эта рыба с реки Джаик, Еруслаб.
— Ого! Далеко отсюда та река... Как же летом удаётся доставлять?..
— Пустяки. Есть специальные люди для этого. Гонцы скачут день и ночь, меняясь каждые полчаса. За три дня рыба и икра доходят от Джаика до Харахорина. Но вообще-то рыбу ты, должно быть, немало ел и у себя дома. Я хотела угостить тебя иным блюдом... Кстати, как дела молодого Бату? — внезапно переменила тему старуха.
Князь Ярослав на мгновение растерялся. Каверзный вопрос, прямо скажем.
— Бату-хан покорил всю Русь мощью своей, и потому все мы данники его по праву... — осторожно начал Ярослав, но тут неожиданно вмешался боярин Фёдор Ярунович.
— Да будет здрав вовеки величайший Бату-хан, и величайший из величайших Гуюк-хан!
— Ну что же, — улыбнулась старая монголка. — Вот вам чаши, налейте себе сладкого вина и выпейте за здоровье их обоих.
Дождавшись, когда гости выпьют, старуха поднесла гостю другую чашу.
— А вот это тибетский чай, коназ Еруслаб. Его пьют в сильные холода, и тогда простуда не войдёт в твоё тело. Разумеется, сейчас тепло, но не ждать же тебе зимы? Вряд ли ты скоро сможешь попробовать этот напиток...
Ярослав Всеволодович принял чашу, выпил и крякнул.
— Интересный напиток...
— А теперь расскажите мне об Урусии, Еруслаб, — откинулась на гору подушек старуха.
Князь начал обстоятельно и степенно рассказывать о порядках на Руси, о городах, о нравах и обычаях. Боярин время от времени вставлял слово, старая ханум переспрашивала то одного, то другого, интересуясь деталями...
— Хорошо, коняз Еруслаб, — внезапно свернула беседу старуха. — Завтра мой сын примет тебя, прямо с утра.
— О, благодарю тебя, великая ханум!
— Хорошо-хорошо... А теперь я устала, извините, мои гости.
Когда русские послы откланялись и покинули покои великой ханум, подошедшая сзади служанка тихо проговорила — так, чтобы слышно было только самой ханум.
— Гуюк не давал согласия на это, госпожа моя. Он может быть недоволен...
— Мой сын может и не распознать угрозы, поскольку имеет храброе и доброе сердце! — сверкнула узкими глазами старая монголка. — Но я мать его, и вижу сердцем. Люди, пользующиеся доверием проклятого Бату могут быть только врагами моего сына, и никем больше. Успокойся, это очень хороший яд. Гуюк вручит ему ярлык, и урус уедет к себе довольный и здоровый. А умереть в дороге может каждый.
...
-... Быстрее нельзя?
Митрополит Пётр Акерович смотрел сурово и прямо. Витязь, однако, твёрдо выдержал его взгляд.
— Никак нельзя, владыка. Коней заморим насмерть.
Взгляд владыки погас.
— Не о конях думать надобно нам... Что привезём в Чернигов, сам сообрази...
Старший охраны помолчал.
— Хуже не будет, чем уже есть, владыка.
На это Пётр Акерович не нашёл, что ответить. Действительно, хуже выглядеть даже покойникам трудно...
Когда здоровенные, как вставшие на задние лапы быки нукеры вытащили из ворот обезображенные тела князя Михаила и боярина Фёдора, митрополиту с громадным трудом удалось удержать витязей, дожидавшихся князя за воротами. Разумеется, ни к чему хорошему это не привело бы. Охрана Бату-хана не та, чтобы десяток воинов, даже очень умелых, смогли пробиться в шатёр.
