Харон ("Путь войны")

И, надо сказать, очень вредной и язвительной легендой.

Расплатившись с таксистом, Поволоцкий ступил на гранитную лестницу, ведущую к окаймленным бронзовыми полосами дверям Института. За спиной присвистнул паровой котел отъезжавшего такси, подтаявший снег превратил широкие темные ступени в мини-каток.

Неизменный вахтер долго проверял документы Поволоцкого, особенно удостоверение Мобилизационного Комитета при Научном Совете. На месте вахтера медик тоже испытывал бы подозрение — название звучало как-то несолидно и даже легкомысленно. Старик в форменной зеленой тужурке с золотыми пуговицами позвонил в Совет, выясняя, не коварный ли вражеский шпиён пытается прокрасться в оплот желудочной хирургии страны? Тщательное следствие не выявило в Поволоцком шпиона, и медик ступил под своды института.

Внутри было сумрачно и пустынно. В медицинских учреждениях старой постройки такое часто бывает — специфическая архитектура и убранство создают атмосферу собора, и люди кажутся незначительными и крохотными на фоне огромных потолков, колонн с широченными основаниями и широченных дубовых лестниц, почти черных от времени. Обычно такие учреждения кипят жизнью даже по ночам, но сейчас длинные коридоры пустовали. В институтской клинике развернули госпиталь, и почти все способные к самым простым медицинским операциям, уходу за ранеными или просто к хозяйственным работам пропадали там. Кроме того, многие из персонала и учеников уже отбыли на фронт. На пути Александру встретились не более десятка человек, в основном замученные студенты, нагруженные разнообразным медицинским скарбом — перевязочными материалами, деталями сложных ортопедических устройств и прочим.

Хотя Поволоцкий никогда здесь не бывал, кабинет Юдина он нашел почти без заминок. Александр рассчитал верно — рабочий график Сергея Сергеевича оказался настолько плотен, что застать его в иной день являлось почти невозможной задачей, но вечер воскресенья был для профессора Юдина временем самообразования и подведения еженедельных итогов. Секретарша директора изучила документы и предписания еще более внимательно, нежели вахтер, и, наконец, с мученическим видом пропустила имперского служащего к священным дверям.

— Добрый вечер, — сказал Поволоцкий, неуверенно переминаясь на пороге.

— Добрый вечер, — приветствовал его немолодой человек в очках и халате, сидящий за широченным столом прямо напротив двери, спиной к окну. Приветствовал нейтральным тоном, граничащим с безразличием и некоторым раздражением. — Проходите, садитесь и ответствуйте.

Медицинская среда очень специфична, врачи имеют дело с жизнью и смертью в их крайних проявлениях, это воспитывает цинизм и резкую категоричность в суждениях. Поэтому врачи редко стесняются в определениях в адрес друг друга. За глаза Юдина повсеместно звали "Обезьяньим царем" или "Богоравным". Это прозвище намертво пристало к нему после студенческой поэмы, написанной к шестидесятилетию Сергея Сергеевича, в числе прочего произведение включало строки:

"Жизнь сохранил ему царь обезьян богоравный,

вынув желудок, и лишнее тут же отрезав".

Далее Царь обезьян отрезал лишнее от кишок, языка, ушей и позвоночника, но прославленный операциями резекции желудка адресат сразу понял, о ком речь. Юдин никогда не лез за словом в карман и немедленно ответил стихотворением, в котором к царю обезьян пришел студент с просьбой помочь в учении, но даже богоравный оказался бессилен в беде с мозгом — нельзя иссечь то, чего не существует в природе.

Юдин был некрасив и отчасти действительно похож на обезьяну — нескладный, сутулый, с сильно скошенным назад лбом, но это первое впечатление немедленно улетучивалось при взгляде на его глаза и руки. Зерцала души великого хирурга светились умом и каким-то потусторонним знанием, спокойной, несуетливой уверенностью. Многие пытались передать это ощущение кистью художника и фотографической пленкой, но магия взора мудреца ускользала от посредников. А руки... Все без исключения живописцы обязательно рисовали руки Юдина — с неестественно длинными, "музыкальными" пальцами, казалось, живущими самостоятельной жизнью. Хирург мог шевелить отдельными фалангами, и на ощупь вязал узлы любой сложности. Эти руки и пальцы вытащили с того света тысячи людей, и не было такой медицинской манипуляции, которая оказалась бы им неподвластна. И сейчас тонкий витой шнурок вился в руках Юдина как живой, словно сам собой, увязываясь в хитроумное ажурное сплетение.

Поволоцкий прекрасно понимал, что будет встречен без энтузиазма и готовился к этому заранее — старый "желудочник" работал, сколько позволяло здоровье и, как говорили медики, "плюс еще полчаса", глупо было бы ожидать искреннего радушия от человека в таком состоянии.

— Меня зовут Александр Поволоцкий, — представился он, присаживаясь на широкий табурет, такой же крепкий, старинный и черный как почти вся мебель в этом почтенном здании. Портфель он поставил рядом и чуть прижал ногой, чтобы не упал. Как обычно, все приходилось делать под контролем зрения, профессор следил за его движениями, чуть прищурив взгляд.

— Контузия? — неожиданно спросил Юдин, отложив шнурок и глядя исподлобья.

— Да, — в некоторой растерянности ответил Александр.

— Понятно... Продолжайте, пожалуйста.

— Батальонный хирург...

— Вот! — внезапно рявкнул Юдин, прервав его на середине фразы. — Вот, чорт побери! — он произносил слово "черт" на старинный манер, через "о".

Сергей Сергеевич с невероятной для его возраста легкостью выскочил из-за стола, взметнув полы медицинского халата, в который был одет.

— Чорт побери! — повторил он с прежним жаром. — Вот вы-то мне и нужны, господин батальонный медик!

Судя по всему, Поволоцкий стал своего рода спусковым крючком, который стронул с места давно копившийся состав профессорских мыслей и удивления. Похожий на огромную цаплю, в белом халате, из-под которого проглядывал серый жилет, Юдин вышагивал по кабинету, потрясая сложенными в щепоть пальцами, и вещал:

— Уже не первую неделю мечтаю увидеть хоть кого-нибудь из медицины передового края! Увидеть и полюбопытствовать — что, собственно, у вас там происходит?! — профессор резко развернулся и склонился к смирно сидящему Поволоцкому, словно намереваясь клюнуть его своим большим носом. — Это немыслимо! Это в полном смысле слова немыслимо! На базе моего института развернут полноценный госпиталь, но что я могу сделать, если ко мне привозят!..

Юдин взмахнул руками, не в силах подобрать соответствующего слова.

— На передовой вообще перестали работать с пациентами? Мне привозят раненых обработанных так, что дворник лучше сделает. Господи, это неописуемо! Они завшивлены, врачи находят время пять раз сменить повязку, но не могут наложить нормальную шину вместо двух хворостин! Они забивают в рану тампоны аршинами, потом принимают флегмону за гангрену и полосуют ногу лампасными разрезами! Перелом головки бедра диагностируют как "острый аппендицит", и с таким диагнозом эвакуируют в тыл! Все батальонные и полковые хирурги дружно разучились работать? Что происходит?

Поволоцкий в некотором замешательстве поскреб бороду пятерней. Он уже привык к тому, что вышестоящие инстанции погребены завалами текущей работы и слабо представляют себе обстановку на фронте. Но то, что даже маститые зубры не понимают общей ситуации, стало для него своего рода откровением.

— Нет, господин профессор, — Александр едва протиснулся со своими словами в бурю, настоящий ураган поднятый Юдиным. — Все гораздо проще.

Поволоцкий добросовестно пересказал то, о чем уже подробно говорил на квартире Терентьева. К финалу короткой и бесхитростной повести о семидесятипроцентном некомплекте хирургов Юдин хватался за голову, и отнюдь не фигурально.

— Господи, помилуй, — потрясенно пробормотал он. — Я знал, что у нас большие потери в медсоставе, понимал, что развертываются новые соединения, а мобилизационные планы не корректировались с тридцатых годов, но чтобы настолько...

— Я слышал о дивизии, в которой вообще нет хирургов, — добавил Поволоцкий. — Пока нет. Ищут.

— Понимаю, понимаю... — проговорил Юдин, по-прежнему нервно расхаживая по кабинету и сплетая длинные пальцы, как щупальца осьминога. — Что же! — решительно заявил он, остановившись в центре комнаты. — Надо решать этот вопрос. Благодарю, коллега, за то, что взяли на себя труд просветить меня. Я проверю ваши сведения и, когда они подтвердятся — а я полагаю, вы были со мной вполне искренни — придется закрывать мой госпиталь и ехать на фронт. Похоже, сейчас любой мой ассистент справится лучше тех несчастных, которые там работают.

— Сергей Сергеевич, — рассудительно вставил Поволоцкий. — Пожалуйста, не спешите. Это... — Александр на мгновение замялся, подбирая слово. — Не очень мудрое решение.

Юдин всем видом изобразил немой вопрос, чуть сутулился, скрестив руки на груди и прислонившись бедром к краю стола.

— Во-первых, весь персонал института и клиники исчезнет в общем некомплекте медработников. Канет, как камень в омуте, — развивал мысль батальонный хирург. — Во-вторых, говоря по-простому, меня медицина может позволить себе потерять, а вас — нет. И наконец, мне-то по возрасту осталось лет пять работы в войсковом районе, дальше здоровье не потянет, и это при условии, что контузия пройдет. А вы — тем более, уж извините за прямоту.

— Мальчишка! — воскликнул Юдин, резко выпрямляясь. — Да что вы...

Он осекся на полуслове, замолчал, нервно поглаживая подбородок пальцами правой руки, опертой локтем на левую.

После очень долгой паузы профессор проследовал за стол и сел, хмурясь и шевеля бровями, в эту минуту он действительно очень сильно напоминал Царя обезьян из китайских постановок. Наконец, Сергей Сергеевич ткнул пальцев в кнопку невидимого селектора и скомандовал, должно быть, секретарю:

— Валентина, извольте нам чаю, будьте любезны, и побольше.

Юдин поправил очки и уставился на Поволоцкого пронзительным взглядом. А затем произнес вполне покойно и рассудительно:

— Раз вы пришли с такими словами, у вас определенно наличествуют идеи насчет того, что можно сделать. Не сочтите за труд, поделитесь.

— Не сочту, — согласился Поволоцкий, расстегивая портфель, чтобы достать бумаги. — Взгляните, вот то, что мне пришло на ум...

Секретарь Валентина тихо, как большая испуганная мышь, проскользнула в кабинет с огромным чайником, привычно поставила его на свободный угол стола. Юдин, не отрываясь от тщательно вычерченной Александром схемы, махнул рукой.

— Угощайтесь, стакан в шкафу, сахара, извините, не употребляю. Валентина, не смею больше вас задерживать, ступайте домой, дальше мы сами.

Поволоцкий смиренно наблюдал, как профессор вчитывается в предложенную схему.

— Я могу пояснить... — предложил он.

— Не извольте беспокоиться, пока все понятно, — вежливо, но решительно отмахнулся Юдин. — Хммм... Организация хирургического конвейера — четыре бригады на двенадцать столов? Авангардно, но, определенно весьма любопытно...

— Санитары готовят раненого, перевязывают его, а хирург только оперирует, не занимаясь вспомогательными работами, — подсказал батальонный медик.

Юдин отложил в сторону лист, снял очки и вновь нахмурился.

— Любопытно, но... — протянул он. — Но одной пулей войну не выигрывают, даже волшебной. Таким манером, как мне видится, можно поднять производительность дивизионных госпиталей. Но это значит, что мне будут присылать в полтора раза больше плохо обработанных раненых. Это хорошо, но это паллиатив, а не решение.

— Совершенно верно! — теперь уже Поволоцкий вскочил со стула и заходил по кабинету, быстро жестикулируя. — В том-то и дело! А должно быть что-то еще, я чувствую, кажется, нащупываю какие-то контуры, но не могу их увидеть. Надо что-то менять в процессе собственно работы с ранеными...

Зазвонил телефон на профессорском столе, Юдин размашисто хлопнул трубкой, обрывая соединение, затем откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Судя по гамме эмоций, отражавшихся на лице медика, его мозг заработал с невероятной скоростью.

— Давайте-ка мыслить вместе, — предложил он, роясь в ящике стола. — Где же оно... А, нашел. Вот, письмо от бывшего ученика, сегодня получил, — Сергей Сергеевич продемонстрировал широкий желтый конверт. — Ныне он начальник госпиталя на Северном фронте, в Польше. Пишет мне, как его засасывают административные вопросы. Сколько у нас еще хирургов работают завхозами... Вот это нужно запретить!

Юдин замолчал и снова задвигал пальцами, как паук-прядильщик, словно притягивал за невидимые ниточки умные мысли. Поволоцкий затаил дыхание, понимая, что своей идеей вызвал настоящую лавину, кристаллизацию мыслей гениального профессора медицины.

— Но и это не решение, а полумера... Квинтэссенция проблемы в том, что у нас нет хирургов, — "Царь обезьян" проговаривал соображения вслух. — Обучить не имеем возможности, нет времени. Что же можно сделать... а ведь можно, если рассмотреть проблему дефицита медиков в соотношении с уровнями оказания помощи.

Произнеся это, Юдин усмехнулся.

— Коллега, — сообщил он. — Мы возьмем хирургов из батальонов.

— Батальонов, — автоматически повторил батальонный хирург Поволоцкий, думая, что ослышался.

— И полков, если уж на то пошло, — дополнил профессор. — Ваш ... конвейер позволит работать специалистам более интенсивно, при сохранении работоспособности. А ликвидация батальонного и полкового звеньев решат общий дефицит, хотя бы частично .

— Я каждый день читаю в "Ведомостях" о героических медработниках, идущих в огонь, выносящих раненых собственными руками . Это, да простится мне крепкое слово, идиотизм, а не героические подвиги. Поле боя хирурга — в палате, над операционным столом, а под вражескими пулями он превращается в санитара с высшим медицинским образованием. Что скажете?..

У Поволоцкого голова шла кругом.

— Есть что-то такое... — признал он, наконец. — Что-то в этом роде... На уровне батальона и полка при новой интенсивности боев то длительное бездействие, то жуткий аврал. Для отдельной части, как мой аэробат, это понятно, но...

Александр вновь крепко задумался, Юдин терпеливо ждал.

— А ведь и в самом деле, — потрясенно произнес Поволоцкий с видом человека, обретшего сокровенное знание. — Если часть сражается не сама по себе, а в составе соединения, то в батальоне нужен не столько свой медик, сколько хорошо обученный фельдшер, который быстро подготовит раненых — бинты, иммобилизация, горячий чай — и отправит в уже нормальный госпиталь. А в полку — не хирург, а врач-организатор!

— И заметьте, коллега, толковый фельдшер готовится за полгода, — усмехнулся Юдин.

С минуту медики обменивались почти блаженными улыбками, оценивая новую задумку со всех сторон, подсчитывая ее выгоды.

— Чорт! — Юдин с размаху припечатал ладонью какую-то бумагу на столе, с такой неожиданной силой, что чайник едва не свалился. Александр вздрогнул от неожиданности.

— И все равно, что-то еще осталось за пределами оценки... — сейчас уже профессор стал как будто зеркальным отражением Поволоцкого. Сергей Сергеевич блуждал во мраке догадок, стараясь "заякорить" смутно забрезжившую мысль.