Харон ("Путь войны")

— Я понял, — спокойно и ровно промолвил ученый. — Я понимаю, командир, прости.

Крамневский припечатал стол ладонью и открыл рот, собираясь высказать все, что думает, о сухопутных крысах, которые жизнь просидели по кабинетам и решили, что знают о море, но Радюкин опередил его.

— Илион, если ты сейчас пойдешь в разнос, мы все пропадем, — сказал он, неожиданно накрыв ладонью подрагивающие пальцы подводника. — Без здравомыслящего командира — никто не вернется. А мы должны вернуться. Эта чертова пыль... она странная. Тонкая, как ил, и содержит самые разные элементы, я боюсь, что там органика, прожаренная атомным огнем. Неважно, растения, животные или просто земля. Это пыль атомного взрыва.

С минуту Крамневский сидел недвижимо, тяжело и шумно дыша, пока его взгляд не прояснился. Злобный маньяк понемногу уступал место смертельно уставшему и тяжело больному человеку, держащемуся на одной силе воли. Заметив, что командир понемногу успокаивается, Радюкин убрал руку и закончил:

— Действительно не было нужды. Такого рода лекарства — не аспирин, они сами по себе очень токсичны. Это как встречный пал, чтобы сбить пожар — тот же огонь, только разрушений получается меньше. Их нет смысла брать бочками на весь экипаж, потому что нормальное применение требует госпитализации и полного покоя. Снизить рабочую нагрузку на экипаж мы не можем. Что возможно — это йодистый калий, симптоматическая терапия для всех, и льготный режим для трех-четырех наиболее пострадавших. Все.

— Ясно, — отрывисто произнес Крамневский. — Время?

— Мы сделали отдельную симптоматическую карту на каждого члена экипажа и тщательно дозируем лекарства, — вновь вступил в разговор Русов. — Неделю работоспособности гарантировать можно, дальше люди просто начнут падать с ног.

— А со стимуляторами?

— Стимуляторы... — старпом потер подбородок. — Никто не пробовал подхлестывать организм, поврежденный радиацией.

— ... эта чертова пыль... она странная. Тонкая, как ил, и содержит самые разные элементы, как ил... и я боюсь, что это — органика, прожаренная атомным огнем. Неважно, растения, животные или просто земля. Это — пыль атомного взрыва, — проговорил Радюкин, сцепив пальцы в замок, и только побелевшие костяшки выдавали напряжение. — Атомные испытания. Мы должны вернуться и сообщить об этом, даже если придется всплывать и выдавать в эфир открытый текст.

— Мы фоним, — сообщил реактор-инженер. — После этой клятой пыли, слабо, но фоним. Все продули, вымыли дважды все пресной водой, чтобы без коррозии, но фон остался. Надо молиться, чтобы у шакалов наверху так же не было внешних радиометров. Иначе нас вычислят в момент, а форсированного режима реактора мы уже не обеспечим — сорвет всю заклейку. Не уйти ни в глубину, ни на скорости.

Крамневский посмотрел на Трубникова и спросил:

— Что с материалами?

Начальник команды радиоэлектронной разведки "Пионера" всегда имел очень злобный вид, благодаря глубоко посаженным глазам и тяжелому взгляду. Усталость и ненормированная работа не прибавили ему доброжелательности. Ответ последовал незамедлительно.

— Все носители, записи и аналитические материалы ежесуточно пакуются в герметичные капсулы и особые контейнеры. На контейнерах кодовые замки, коды вводятся заново каждые шесть часов. Если пренебречь процедурой, термитные заряды уничтожат записи. Даже если нас потопят и вновь поднимут, это ничего не даст противнику. Хотя... Не думаю, что в этом есть смысл. Но регламент соблюдается неукоснительно.

Крамневский задумался. Ему очень хотелось чаю на травах, такого, каким угощал Радюкина. Но чай закончился, а если бы и остался, Илион пребывал в уверенности, что желудок его не примет, последние несколько часов командира субмарины выворачивало наизнанку при одном виде еды. Организм принимал только воду, и то через раз.

Жаль. Немного терпкого, бодряще-ароматного напитка сейчас было бы так кстати...

— Подготовьте все, — медленно, тяжело заговорил он, взвешивая каждое слово. — И...

Илион посмотрел на своих подчиненных, глаза часто моргали, зрачки темнели в паутине красных прожилок, но взгляд был тверд.

— И перенесите в батискаф. Мы возвращаемся.

— Значит, нулевой вариант, — вздохнул Шафран.

Подводники как по команде встали, расходясь в полном молчании. И это молчаливая готовность почему-то напугала научного консультанта больше всего. В их движениях, емких жестах, чуть опущенных плечах была молчаливая, обреченная готовность.

— Господа, минутку, — воззвал Радюкин. — Это что за "нулевой вариант"? Не будете ли так любезны посвятить меня? — с едким сарказмом вопросил он.

Шафран быстро взглянул на Крамневского, который привалился к переборке, прикрыв воспаленные глаза, и опустился обратно на жесткое сиденье.

— Я втолкую, — сообщил он.

Теперь их осталось трое — командир, ученый и механик.

— В Морском Штабе долго думали, что делать, если нам придется пробиваться с боем, с врагом на винтах, — начал Аркадий. — Но ничего не выдумывалось. Единственная возможность — подкреплению пастись недалеко от зоны перехода, чтобы вовремя встретить и прикрыть "Пионера", но это невозможно. И все-таки один вариант появился.

Шафран достал из кармана затрепанную карту севера Атлантики.

— Вот здесь "глаз тигра", ткнул он пальцем в схему. — Там, где буква "я" у "Ирмингерская котловина". А вот здесь, южнее, на восточном склоне хребта Рейкьянес, в свое время была поставлена станция акустической разведки и наблюдения.

— Кем поставлена? — спросил Радюкин.

— Нами, — исчерпывающе пояснил Аркадий. — Это еще до того, как вступили в действие акустические поля и стационарные береговые антенны. Таким образом, планировалось отслеживать английские и американские подлодки. Всего станций было... — Шафран на секунду замялся. — Больше. Но со временем их закрыли и демонтировали, кроме этой, последней. Тогда как раз начался очередной бум "мокрых металлов", движение и донное строительство в регионе оживилось, и вывозить стало как-то неудобно. Про станцию дружно решили забыть. Она хорошо замаскирована, старого образца и старых материалов, такие объекты даже на консервации дольше десяти лет без присмотра и ремонта не живут — съедает стихия. Время само убрало бы все следы.

— И сколько лет прошло с момента... консервации? — уточнил Радюкин.

— Двенадцать, — невесело ухмыльнулся Шафран.

Ученый быстро и неразборчиво пробормотал что-то на латыни, Аркадий разобрал только "anus mundi".

— Ну да, жопа мира, — что поделать... — отозвался механик. — Но выбора нет. "Пионер" неисправен и оставляет радиоактивный след. Команда на пределе. Возврат будет очень тяжелым. Можно понадеяться на чудо, но это было бы глупостью. Поэтому, когда лодка приблизится к зоне перехода, вы с радиоэлектрониками наденете скафандры и закроетесь в батискафе со всеми своими прослушками и записями. А там... посмотрим.

— А батарей хватит? — только и спросил Радюкин. Сил на то, чтобы удивляться безумному решению или возмущаться тем, что его не поставили в известность о запасном "плане" уже не оставалось. — Батискаф дотянет?

— Как повезет, — ответил Шафран. — Наверное, нет. Зависит от того, где "Пионер" сбросит "пузырь".

— Лодка с "активным" следом, станция, которая наверняка уже проржавела, и батискаф, который до нее не дотянет, — подытожил Радюкин. — Ничего не упустил?

— Ты уж извиняй, — сурово сказал Шафран. — Но здесь все добровольцы. И ты тоже. Знали, на что идем.

— Это понятно... — протянул Радюкин. — Но я думал, киноподвиги будут немного... другими. Ладно, — вымолвил он после короткой паузы. — Пойду готовить записи.

Шаран проводил его взглядом и сам собрался, было, уйти из кают-компании, но его задержал короткий приказ Крамневского:

— Задержись.

— Что за киноподвиги? — спросил Аркадий, неосознанно стараясь оттянуть момент разговора, который — он это чувствовал нутром — обещал быть неприятным.

— Наш ученый коллега в самом начале похода хотел кинографических подвигов. Благополучно вернуться, превозмогая множество испытаний и починяя поломки.

— Что ж, его желание осуществилось, — заметил Аркадий. — Хотя и не так, как ему хотелось бы.

— Ты тоже пойдешь на батискафе, — без предисловия и подготовки приказал Илион.

— Щас, — так же без раздумий ответил Шафран.

— А я приказываю, — нисколько не удивившись, сообщил Илион.

— Да ради бога, что я, против, что ли? — удивился Аркадий. — Приказывай, тебе по должности положено. А мое место здесь. Карать тебе меня все равно нечем, не в нашем положении.

— Старый бородатый дурак... — горько произнес Крамневский, склоняясь над столом, но в его голосе Шафран услышал и толику одобрения. Так, словно командир и не ждал ничего иного. Механик невесело усмехнулся, но уже следующая фраза Илиона согнала улыбку с его лица.

— Аркан... — Илион не называл так товарища уже много лет. — Ты ведь должен понимать, они не смогут расконсервировать станцию самостоятельно. Там же нет нынешней автоматики, да и запоры на главном шлюзе скорее всего уже накрылись, придется ползти через аварийный лаз. Что толку, если удастся дотянуть на батискафе, если не попасть внутрь и не осушить хотя бы шлюз?

— Места мне уже не хватит, — попробовал сопротивляться механик. — Там только на радиоразведку и научного доктора.

— Трубников оставит кого-то из своих, — бесстрастно произнес Крамневский. — Жребий кинут или договорятся. Но ты должен там быть.

— Нет, — прошептал Шафран. Как опытный подводник и военный он понимал правоту командира. Важность миссии требовала холодного расчета. Но все естество спасателя и слуги отечества восставало против безжалостного прагматизма Илиона-Топора.

— Да, — столь же тихо ответил Крамневский, и каждое его слово тяжким камнем падало на душу старого механика. — Дружище, ты же все понимаешь. Если у них есть атомное оружие, хотя бы экспериментальное, то скорее всего есть и система внешнего контроля радиации. Я надеюсь на лучшее, но надо учитывать, что нас легко могут выследить. Тогда остается только прорываться как можно дальше, чтобы успеть сбросить батискаф не слишком далеко от станции. И без тебя им не обойтись.

Тихо, едва заметно, на грани ощутимого вибрировали переборки и шумели механизмы "Пионера". Ровным, приятным глазу светом горел плафон под потолком, освещая изжелта-бледные, болезненные лица двух людей, обсуждавших жизнь и смерть.

— Трусливо, — пробормотал Аркадий, проводя рукой пол лицу, словно украдкой стирая слезу.

— Нет, — сказал мягко, но непреклонно Илион. — Иногда нужно больше смелости, чтобы уйти с живыми, чем остаться с мертвыми. Аркан, на сколько лет ты меня старше? — укорил он Шафрана. — Это ты мне должен объяснять, а не я тебя уговаривать. Если у нас не получится... Ты должен уйти с батискафом. Ты должен доставить всех на станцию и запустить ее.

Глава 24

Обратный путь затягивался. "Пионер" мог вернуться только укрывшись на шумовом фоне конвоя, во время очередного открытия портала, но, как назло, зона перехода бездействовала. Возможно, это было связано с устрашающим штормом, охватившим миллионы квадратных километров Атлантики, вплоть до Азорских островов. Ежедневно Радюкин вписывал в дневник все новые и новые наблюдения. Даже коротких сеансов радиоперехвата, которые теперь велись не дольше двух-трех часов в сутки, хватало, чтобы оценить масштабы климатического бедствия. Все северное полушарие содрогалось под ударами безумствующей стихии. Проливные дожди в пустыне и серии торнадо в Западной Европе, самумы в Канаде и зоны мгновенных температурных перепадов на экваторе — этот мир еще не умер, но уже становилось очевидно, что путь в могилу не окажется чрезмерно длинным.

Тем временем, состояние экипажа медленно, но верно ухудшалось. Радиологическая болезнь не являлась для мира воды чем-то новым и неизведанным, ведь где атомные исследования — там и облучения. Но методики лечения рассчитывались на медицинские стационары, опытный персонал и наличие всех необходимых медикаментов. Облученный экипаж, заключенный в неисправной субмарине при дефиците лекарств, находился на самой грани исчерпания умственных и физических сил. Каждый день больной Крамневский, державшийся только на стимуляторах, ожидал срыва, спорадического бунта или просто тяжелой ошибки кого-нибудь из подчиненных. Но час за часом, день за днем — подводники держались. "Пионер" на самом малом ходу курсировал по периметру "поля антенн", состоящего из тысяч заякоренных буев, ожидая конвоя, которого все не было.

Но на шестой день они дождались.

— Аппаратура исправна? — отрывисто спросил Илион, стягивая наушники. В ушах до сих пор бился жуткий рык, словно весь океан сошел с ума. — Такого быть не может.

— Видно, может, — так же кратко отозвался Светлаков, машинально подергивая ус. — Это какая-то жуть кошмарная, но с нашими антеннами все в порядке. Он такой и есть.

— Сколько ты ему дашь по водоизмещению?

— Не меньше ста тысяч тонн. Определенно, транспортник, не танкер, с какой-то замудреной ходовой и вынесенными дополнительными винтами. По-моему, он вообще обвешан ими по бортам, очень уж странная картина шумов.

— Не меньше ста тысяч тонн? — уточнил Крамневский.

— Никак не меньше, скорее больше.

— Большой, — подытожил Илион, командир с акустиком переглянулись и одновременно невесело усмехнулись. Они уже устали удивляться местным чудесам. Подумаешь, транспорт-исполин, в два с лишним раза больше, чем самый крупный линкор Империи. Там, где на экваторе в считанные часы температура падает до минус сорока и образуются километровые льдины, возможно все. Может, здесь и псоглавцы где-нибудь живут.

— Надо решаться, — неожиданно посоветовал Светлаков, поколебался и закончил. — Я так больше не смогу — даже с таблетками и переливаниями. От слуха почти ничего не осталось. Скоро от меня проку не будет.

— Сколько до него? — спросил Илион.

Акустик стукнул ногтем по индикатору в виде планшета с координатной сеткой.

— Тридцать миль и еще чуть.

— И никого больше?

— Никого. Эскорт эсминцев отвалил, он прет в одиночку, как мамонт. Наверное, его теперь приняли с воздуха.

— Можем успеть, — подумал вслух Крамневский.— Как раз успеем, и на таком шумовом фоне можно делать все, никто ничего не услышит...

Остальное он не стал произносить вслух. Было над чем подумать.

Проблема возвращения для "Пионера" заключалась в том, что никто не мог указать в точности — на какой глубине проходит граница зоны перехода. Поэтому субмарина должна была как можно ближе "прижаться" к надводному кораблю, иначе можно оказаться на незримой линии, разделяющей миры. Что произойдет в таком случае — оставалось загадкой, но вряд ли стоило ожидать хорошего.

Один раз рискованная операция удалась, теперь ее следовало повторить. На малошумной субмарине, с опытным экипажем, укрывшись под достаточно большим судном — проблема являлась технической и решаемой. Однако, до сего момента никто не пытался замаскироваться настолько большим кораблем. Гигант, рвущий океан целой батареей многометровых винтов, расположенных в непонятной конфигурации, должен был создавать чудовищную турбулентность под днищем и вообще вокруг. Управлять подлодкой при таком волнении, да еще буквально "на ощупь" — в этих условиях понятие "риск" обретало новые краски.