Харон ("Путь войны")

Аккуратно сложив прошение, Зимников вернул документ

— Выходит, и ты в действующую?

— И я в действующую, — эхом повторил Поволоцкий. — Через неделю.

— Значит... до встречи?

— Увидимся, господин подполковник, — хирург подмигнул. — А если не сладится... После победы, в пятницу, в шесть вечера, у Московского Аэродесантного офицерского училища. И Таланова не забудь, не поверю, что он сам по себе будет, без тебя.

— И правильно. А больше ничего не скажу. Сам увидишь, или после войны расскажем.

— Значит... до встречи. Так или иначе.

— До встречи. После победы.

* * *

— ... Таким образом, хотя мы не можем в точности описать механику процесса, но благодаря данным, полученным Радюкиным, можно примерно представить суть происходящего.

Профессор Черновский откашлялся и выпил глоток воды из стакана. Стекло глухо звякнуло о стекло — совещание "Бюро 13" происходило все в той же петроградской резиденции, уже знакомой Терентьеву. Вокруг "насекомого" стола, переливающегося отраженным светом, разместились император и Мобилизационный Комитет, за исключением медицинского консультанта. Не было ни одного военного и промышленника, только Константин и рабочая группа Комитета. И общее настроение очень сильно отличалось от памятного Ивану по первой встрече в этом кабинете...

— Доктор Радюкин считал, что основная причина вражеской экспансии — экономические проблемы нашего врага, невозможность остановить долго и тщательно раскручиваемый маховик тотального милитаризма, — продолжил Черновский. — Непредвзятое изучение его материалов наводит на мысль, что это некоторое упрощение очень сложного и многопланового явления. Экономика, безусловно, имеет большое значение, но ею одной мотивация явно не исчерпывалась. Здесь однозначно оказали весомое влияние массовая психология врага, базирующаяся на духовно-мистическом восприятии мира. Для них развитие есть борьба огня со льдом, единоборство сил вырождения и евгенического очищения. Нельзя сбрасывать со счетов и культ силы и молодости, отказа от любых вредных привычек вроде курения или алкоголя. Во многом благодаря этому, несмотря на непрерывную войну, "евгенисты" представляют собой демографически очень молодое общество. Причем общество, у которого направленное вовне насилие возведено в абсолют, как универсальный метод решения любых проблем.

Профессор снова сделал паузу, восстанавливая дыхание. За окнами кабинета простиралась беспроглядная ночная тьма, но для работников "Бюро" понятия "день" и "ночь" уже утратили прежнее значение. Последние дни Черновский очень мало спал и очень много работал, оценивая и систематизируя бесценные сведения, доставленные с "точки Икс". Говорить было трудно, облекать мысли в четкие, строго сформулированные положения — еще сложнее.

— Мне сложно принять все это, — произнес Константин без всяких эмоций. — Я могу принять к сведению, оценить логически, но не могу проникнуться. Это какое-то... античеловечество.

— В моем мире вполне приличной нации хватило десяти лет, даже меньше, чтобы оскотиниться, — вступил в разговор Иван. — Здесь мы имеем дело с результатом многолетней эволюции. Если это можно назвать эволюцией. Лет тридцать, как минимум, скорее даже больше, даже с поправкой на их размытую и неточную хронологию...

— Продолжу, — сообщил Черновский. — Итак, судя по всему, перенос войны в иной мир был диковатым, но вполне логичным решением для такого... необычного общества, переживавшего сразу несколько разноплановых кризисов. По сути, война с нами позволила уже заведенному колесу крутиться дальше без сбоев. При этом отсутствовало главное ограничение и риск любой войны — возможность проиграть. Даже если бы они потерпели полное поражение, мы все равно не смогли бы пройти за ними. Очень выгодное предприятие — максимум выигрыша при минимальном риске. Однако они заигрались в бога.

Профессор привстал и расстелил на гладкой стеклянной поверхности крупномасштабную карту полушария, с Атлантическим океаном и побережьями четырех континентов — Америк, Евразии и Африки. Карта была полностью покрыта сделанными от руки пометками — трехцветными стрелочками, сливавшимися в густую пунктирную сеть.

— Это карта океанских течений, сделанная Радюкиным и штурманом Межерицким. Как видим, она полностью "сломана", по сути, если не брать вот эту "восьмерку", имеет место хаотическое перемещение огромных масс воды при проявлении невероятных температурных скачков, опреснении и иных аномалиях. Очевидно, что это последствия использования их адской машины или "дифазера", как они его называют. Мы не знаем и вряд ли узнаем, представляли ли наши враги побочный эффект своих ... экспериментов. Скорее всего, нет. Но факт остается фактом — Мировой Океан взбесился, а как производное — сломалась и пошла вразнос вся климатическая система в планетарном масштабе. И процесс определенно далек от завершения, скорее это лишь начало. С одной стороны, это великолепно. Ломка климата, бури и все прочее — удар по сельскому хозяйству и по экономике в целом. Удар страшный, разрушительный. Если процесс действительно пролонгирован, значит, очень скоро им станет не до нас. Нельзя вести необременительную, победоносную войну, когда в тылу свирепствуют голод и разруха. Однако... быть может, в этом и заключается главная опасность для нас.

Черновский вздохнул, вновь откашлялся и посмотрел прямо в глаза Константину.

— Ваше Величество, — четко и твердо произнес ученый. — Что говорит разведка относительно вражеских перемещений? Как обстоят дела с работой портала в Атлантике? Что показывают гравиметрические станции?

Константин помолчал, хмуря брови.

— Двадцать... Нет... — монарх посмотрел на механорганизатор. — Двадцать два часа назад противник вновь открыл переход. Мы думали, это плановый перенос на спаде активности, но машина... этот "дифазер"... судя по гравиметрическим замерам, он работает на пике возможностей, и без перерыва. Гидроакустические полосы, и те, что еще остались у нас, и американские, фиксируют десятки кораблей. Данные уточняются. Мы атаковали вражеские коммуникации с помощью новых бомбардировщиков и... потеряли их все. Через пять часов должно начаться чрезвычайное совещание армейского руководства, будем решать, что происходит, и как поступить далее.

— Я так и думал... — Черновский обхватил руками гудящую от усталости и недосыпа голову. — Радюкин так и думал, и этого боялся. Он отметил, что во вражеском эфире слишком много новостных и развлекательных передач проникнутых мистическими мотивами, общая тональность, профессор откинул голову назад и прищурился, вспоминая цитату. — "Мир посылает новые испытания, но сами боги дают нам возможность преодолеть их и сделать еще шаг на пути к совершенству".

В кабинете повисло молчание, тяжелое, мрачное, страшное. И первым его нарушил Терентьев.

— Военная экспедиция за трофеями превращается в завоевательный поход?

Черновский вновь потер виски и только после этого ответил:

— Скорее всего. Для нас естественным действием было бы прекращение войны и борьба с последствиями. Для них... Если уже нельзя ничего исправить, то следует наплевать на последствия, разогнать "дифазер" на полную мощность и начать полноценную экспансию, бросив свой деградирующий мир и весь расово-неполноценный балласт.

— Новая война... — произнес Константин.

— Нет, — жестко сказал Терентьев. — Раньше была забава. Настоящая война только начинается, и в ней будет только один победитель.

— Бог мой... — прошептал Константин. — Мы только решили, что самое страшное позади... Что же нам делать...

— Ваше Величество, — с необычной жесткостью проговорил Иван. — Прекратите играть в утомленного жизнью царя.

Константин взглянул не него с недоуменным видом, словно сомневаясь — не стал ли он жертвой слухового обмана. Профессор Черновский побагровел, как будто не в силах выдохнуть.

— Вам не послышалось. Хватит изображать утомленного тяготами войны царя, — повторил Иван, глядя прямо в глаза монарха.

— Не забывайся! — рыкнул вышедший из ступора Константин, поднимаясь над столом. В это мгновение он был похож на страшного, рассвирепевшего льва — большой, с длинной гривой волос, подернутых сединой. У всех, кто видел эту сцену, на мгновение остановилось дыхание.

— Я себя помню! — рявкнул Иван, так же вставая. Мужчины возвышались друг против друга, склонившись по разные стороны стола, уперев кулаки в блестящее стекло. — А вот вы, ваше величество, — теперь титулование прозвучало с отчетливо малой буквы. — Так до сих пор и не поняли, что у вас впереди!

— Это война! — Терентьев бросал слово за словом в лицо растерявшегося императора, с бешеной страстью и убежденностью, так, словно опять оказался в промерзших окопах севернее Сталинграда, вновь готовый идти в самоубийственную атаку. — Такой у вас не было никогда, товарищ монарх! И враг не даст вам отдыха, возможности отойти и перевести дух! Я говорил, но вы не вняли! Я объяснял, но вы были глухи, все вы!

Иван со злостью грохнул кулаком в столешницу.

— Мы там, в СССР, потеряли весь запад страны, пятьдесят миллионов населения, оставшегося на оккупированных территориях, сотни заводов, но продолжили сражаться! Мы голодали, замерзали, поднимали заводы в голой мерзлой степи, без стен и крыш! Нас били, но мы поднимались и не жалели себя — ах, какие ужасные у нас враги, ах, как тяжело дается нам мобилизация, ах, нам нечего есть и подумайте только — поднялись цены на деликатесы! Поэтому и только поэтому через четыре года мы с боем вошли в Берлин и воткнули красный флаг во вражью жопу!

Терентьев, покрасневший как рак, впечатал в стекло два кулака, словно забивая слова, как молотком.

— Да, все мы смертельно устанем, и скорее всего сдохнем! Потому что у нас не будет возможности отдыхать, отсыпаться и лечиться! И такую жизнь мы все будем вести год за годом, потому что мы, черт побери, слабее! Понимаете? Слабее!!! Если они решились на полное вторжение, против нас встанут миллионы — миллионы! — безумцев, которые умеют сражаться, которые живут смертью и разрушением, и которым нечего терять! И у них почти наверняка будет атомное оружие. Их нельзя напугать, нельзя просить или умолять, их можно только убить, всех без исключения! И раз за разом они будут нас бить, а нам придется снова и снова подниматься, и учиться в проигранных боях, и снова падать, потому что нельзя за раз научиться тому, что они постигали десятилетиями!

Иван резко осекся, словно из него внезапно выпустили весь воздух и, обессиленный, осел на стул, безвольно уронив руки на стол.

— Я видел одну войну, видел и пережил, — почти прошептал он. — Она отняла у меня все, но я вынес. Делал, что мог, для победы, и дожил до нее. Что ж, вынесу и другую, если теперь здесь мой дом... Но не с тряпкой во главе страны! — почти заорал он, в третий раз ударив по столу. — Ты же император, черт побери!

Неприятный хруст разнесся по кабинету, длинная извилистая трещина, толщиной не шире волоса, прозмеилась от руки Терентьева прямо к Константину, словно указуя на него черным зигзагом.

В тишине было слышно, как едва заметно выдохнул Чернышевский.

— Страшный путь, — неожиданно произнес Константин.

— Это путь войны, — сказал Терентьев.

Монарх помолчал.

— Все, что только что было сказано здесь, останется в этом кабинете, — неожиданно произнес он. — Тот, кто промолвит хоть полслова, пусть даже через много лет, поплатится за это жизнью. Это понятно?

Константин буквально пронзил Терентьева холодным взглядом, и попаданец кивнул, чувствуя, как на лбу выступили бисеринки пота.

— Хорошо. Скоро начнется встреча с армейской верхушкой, — голос императора вновь был спокоен, а взгляд бесстрастен. — Я расширяю его до большого совещания военно-экономического руководства страны. "Бюро" так же должно на нем присутствовать. Сейчас я желаю выслушать, что вы порекомендуете. Кратко, в двух словах.

— У нас есть целый пакет предложений, — проговорил Черновский. — Главным образом по тотальной мобилизации и милитаризации экономики. По бронетехнике и иным вопросам. К сожалению, у нас было очень мало ресурсов для полноценной работы, но, насколько мне известно, аналогичной работой больше никто в таком ключе не занимался. Через четверть часа я смогу представить вам материалы.

— Несите, — кивнул Константин, и Чернышевский быстрым шагом покинул кабинет.

— Отдельно надо будет обсудить такое дело, как транспортные войска, — вставил Иван. — Я думал о них недавно и кое-что подсчитал. Мы не сможем состязаться с противником в тактическом мастерстве, придется противопоставлять только численный перевес, поэтому жизненно важно переигрывать врагов в этой, как ее по-вашему... логистике. У вас не так развита железнодорожная сеть, но в разы лучше с автодорогами и много машин. Достаточно быстро можно организовать примерно четыреста тысяч человек и мобилизовать отдельно для армии тысяч восемьдесят-сто тяжелых машин, годных для перевозки живой силы, техники и амуниции. Транспортные автоколонны с централизованным подчинением позволят перебрасывать войска и снаряжение гораздо быстрее, чем сейчас.

— Что-то еще? — спросил Константин, кивнув.

— Да... — Терентьев замялся.

— Говорите.

— Я не генерал, но... военную историю учил достаточно старательно. И я думаю, нам надо быть готовыми к немедленному наступлению.

— Господин Терентьев, — медленно и тяжело ответил Константин. — На границе и неподалеку от нее расположены в общей сложности два с половиной миллиона человек при соответствующем числе бронетехники, артиллерии и иных средств. Они готовились наступать на европейскую группировку врага. Если догадки верны, и противник приступил к наращиванию собственных сил, по сути, вы предлагаете просто принести в жертву наши армии.

— Ваше Величество, если догадки верны, то в скором времени противник сам начнет наступление, и весьма значительными силами. Эти два с половиной миллиона... — Иван сделал усилие, чтобы продолжить. — Они уже мертвы, в любом случае, при любом исходе. Разница в том, обрушится ли на них вражеский молот, или перед этим мы успеем ударить сами, хоть немного расстроить их планы и прикрыть начало настоящей мобилизации.

— Итак ... мы миновали свой сорок первый год, а теперь вступаем в сорок второй, — сказал Константин. — И самое лютое время еще только грядет?

— Да. И придется пережить его, — отозвался Иван. — Наши главные сражения — впереди.

Конец