Предания севера

Сбежать решил. Да уж, я его понимаю — видеть то, что будет творить этот зверь, зовущийся Орстедом, ежели найдёт выживших горожан, совсем не хочется. Вот только, если мы сейчас улизнём отсюда — сами окажемся на месте этих бедолаг...

Я ободряюще хлопнул парня по плечу, дескать, не раскисай — и не в таких передрягах бывали, поудобнее перехватил щит и начал подниматься по скрипучим ступенькам старой лесницы...

Второй этаж встретил нас тягучим запахом сырости, потихоньку просачивающимся сквозь широкие щели чердачных досок, стайками пылинок, то и дело норовящими пощекотать в носу, кромешной темнотой и кровожадной капитана.

— Я уж думал — вы штаны обмочили! — с лёгкой издёвкой в голосе сказал он, — Ну раз нет, тогда давайте за мной. Нам даже не придётся никого искать!

— Это почему? — недоумённо спросил Вельн, с опаской косясь на капитана, — Темно ведь, как у Дагора под мышкой, да и пылища эта...

— Потому, что всех, кого надо, я уже нашёл, — хмыкнул Орстед.

— И уже того? — спросил Вельн дрогнувшим голосом.

— Ещё не успел, — ответил командир, направляясь куда-то вглубь коридора, — Всё, хватит лясы точить. За мной.

Тяжёлый грохот удара, треск ломающихся досок жалобный скрежет старых петель, и вот, пред нашими глазами предстало грязное, пахнущее плесенью нутро комнаты. Небольшой огонёк свечи, судорожно трепетал, пытаясь побороть внезапно налетевший порыв ветра. Его сил теперь еле хватало на то, чтоб не дать сомкнутся плотным, вязким щупальцам темноты над худощавой фигурой какой-то крестьянки, скорчившейся в дальнем углу.

Она исподлобья глядела на нас глазами загнанного в угол зверя, прижимая к груди тихо попискивающий от ужала небольшой свёрток...

— Так-так-так, что я вижу! — хищно оскалился Орстед, поигрывая кинжалом, — Сбежали с площади, спрятались, надеялись отсидется?

В ответ женщина лишь смерила его презрительно — ненавидящим взглядом.

— Что смотришь? Думаешь, пощажу тебя и твоего отпрыска? — распалялся тем временем капитан, — Ну уж нет, преисподняя уже давно ждёт вас, как и всех оставшихся жителей этого занюханного городка...

Она отвернулась. С тихим шёпотом дождя, шуршащего своими каплями по залитой кровью мостовой, смешались сдавленные рыдания.

Дагор меня сожри, неужто он прикончит беззащитную женщину? Неужто поднимется на неё рука? Но ребёнок долго не проживёт без материнского молока и ухода! Или он и его тоже? А ведь может. Может и сделает. Но этого нельзя допустить. Не могу я перед пятерыми взять такой грех на душу. Но как тогда быть? Уговорить этого ненормального не получится, а вот убить... Собственного командира ради этой женщины и её чада? Того, с кем прошёл бок о бок сквозь многие битвы, кого знал вот уже несколько лет? Эхх, до сего дня считал, что знал... Да Дагор с ним, с командиром — себя подвергнуть опасности ради них? Быть может лучше просто стоять и смотреть, на то, как капитан разделается с ними? Нет, не могу. Боги такого не простят, а совесть, словно Дх'аргская чума, будет глодать меня изнутри до конца дней... Но Орстед хорош, слишком хорош в бою — одному, да ещё с этой проклятой раной, мне его точно не одолеть. Вельн? Парень сейчас в штаны наложит от страха — куда уж ему против капитана.

Мысли мои лихорадочно метались, словно рой растревоженных ос, а рука медленно тянулась к старой, потёртой рукояти небольшого кинжала. Кажется, сегодня ему предстоит отведать крови.

— Капитан, а может ну их? — срывающимся голосом спросил Вельн, — Сами подумайте, разве эта крестьянка со своим отпрыском смогут поднять против нас оружие? Смогут реши...

Он не договорил. Тяжелый, окованный сталью башмак Орстеда ударил парня чуть пониже рёбер, буквально швырнув того на пол.

— Сынок ты пойми, если мы начнём щадить всех подряд — нас не будут бояться, — презрительно сплюнув, процедил капитан, — А если эти сучьи...

Вот он мой шанс, ну же! Орстед занят очередной нотацией. Он даже не поймёт что произошло. Надо только... Не могу. А если узнают и схватят? Если выдаст Вельн? Не убивать же его тоже? Ну же! Всего одно движение, а там выкрутимся как-нибудь.

Рука, медленным, неловким движением извлекла кинжал и перехватила поудобнее, готовясь нанести удар.

— ... и некогда мне тут сопельки утирать всяким нытикам вроде тебя, — продолжал тем временем командир — Такие, как ты только позорят нашу армию!

Ну сейчас... Нет, Дагор меня сожри — страшно. Слишком страшно. Если хоть кто-нибудь об этом узнает — меня четвертуют, если убить не получится — всё будет ещё хуже. А боги, они, быть может, простят, со временем забудут всё. Не думать, просто не думать, о том, что сейчас произойдёт...

-... война затянется, а мы и так слишком долго воюем, тебе не кажется? — спросил Орстед, медленно, смакуя каждый свой шаг, каждый испуганный всхлип жертвы, подбираясь к забившейся в угол женщине — Ничего личного, дорогая. Ничего личного...

Не думать. Не думать. НЕ ДУМАТЬ!

Туго набитое брюхо мёртвенно-глухой тишины, на мгновение повисшей в комнате, вспорол отчаянный девичий визг.

Не думать, не думать, не думать...

* * *

— Пожа-а-ар! Пож -а -а -р! Фураж горит! — окрик, ворвавшийся в помещение вместе со взмыленным солдатом вырвал меня из тяжкого плена воспоминаний.

— Капинан, там это самое... Один из черни... С факелом... Сарай с фуражом... — чуть отдышавшись выдавил из себя он.

— А что ж вы, сучьи дети, его проморгали? — презрительно сплюнул Орстед, — В петле поболтаться захотелось? Или, быть может, колесовать...

— Так ведь это самое... ваше благородие....

— Захлопни пасть и смотри за этим сыном шлюхи! Быть может, спасёшь свою шкуру, — рявкнул командир, — Все остальные — за мной.

Чёрный столб густого жирного дыма медленно поднимался над деревней, растворяясь в безоблачной синеве. Гудело жаркое пламя, то тут, то там рыжими языками прорывавшееся меж старых рассохшихся досок. Тихо потрескивали алые угольки.

— Шевелитесь, быстрее! — надрывался староста деревни, глядя на вереницу мужиков передававших вёдра, — Дагор вас сожри, шевелитесь! Чем скотину кормить будем?

— Да заткнись ты уже, старый хрен, — огрызнулся кто-то из крестьян, — толку, с твоих причита...

— Молчать, сучье семя, — окрик одного из солдат оборвал его на полуслове, — таскайте воду, пока мы вас всех тут, к Дагору, не поубивали!

— Так энто, милсдарь, — запричитал староста, указывая крючковатым пальцем на валяющегося в грязи молодого парня, — он поджёг, его и режьте...

— Умолкни, старый, — перебил его воин, — кого надо, того к праотцам и отправим, пусть даже это будешь ты!

— Но ведь до...

Кровь, фонтаном брызнувшая из распоротого горла, оборвала его на полуслове.

— Вот он твой договор, — презрительно обронил Орстед, наблюдая за тем, как тело старосты медленно заваливается в дорожную пыль. — Десятник, докладывай!

— Ваше превосходительство, вот этот сучий ублюдок, поджёг сарай с фуражом. Ну, мы, значится, связали его и подготовили к допросу.

— Я вижу, как вы его 'подготовили' — сквозь зубы процедил капитан, — Но поскольку, со своей задачей он справился мне на это уже плевать. Разве что... Эй Энмир, Вертан, поднимите-ка суку с земли.

Солдаты подбежали к парню, схватили его под локти, несколько раз двинули по рёбрам, для острастки и подтащили к взбешённому командиру. Тот достал кинжал, придирчиво осмотрел лицо пленника, а затем...

Раздался душераздирающий крик. Кровь, вперемешку с ошмётками глаза окропила серую дорожную пыль.

Меня передёрнуло. Завтрак настойчиво попросился наружу. Нет, я конечно видел, как капитан пытает пленников, ведь очень любил это делать перед всем строем, но так и не смог свыкнуться с тем, что можно вот взять и выколоть глаз человеку, или отрезать палец... В бою — это одно дело: там или ты или тебя, но вот так...

— Командир! — окрик Савгира, щедро сдобренный отчаянными бабьими воплями, оторвал Орстеда от любимого развлечения, — Беда случилась... Там дети, ну, в сарае то! Спасать надо.

Капитан смерил взглядом сначала солдата, затем толпу крестьян, постепенно стекающуюся на площадь, и выдал: 'Это не наше дело. Сами справятся.'

Нет, только не снова... Надо было прирезать его ещё тогда, в Рокстоне. А теперь боги будут мучить меня этим выбором снова и снова, пока я наконец не... Не могу. Если на глазах у всего отряда — не избежать мне пыток. Не думай Эльнор, просто не думай. Один раз ты смог это перенести, сможешь и второй...

— То есть как это, не наше?

— Савгир, не дури. У этих выродков есть папаша, вот пусть и лезет в пекло!

Глухо затрещала просевшая кровля. Жадные языки рыжего пламени взвились над крышей старого сарая слегка разогнав жирный чёрный дым, густыми клубами вырывавшийся из разверзшейся дыры.

Не думать, не думать, не думать...

— Их отца мы зарезали сегодня утром. Командир, неправильно это!

— Тебе показать, что такое 'правильно'? — недобро прищурившись, спросил Орстед, — Вот оно, твоё 'правильно'! — тут со всего маху вогнал кинжал в уцелевшую глазницу парня. Ещё одно тело шлёпнулось на пыльные камни мостовой.

Не думать...

— Командир, если мы...

— Да заткнись ты уже. Надо будет — полезут в огонь сами, а не полезут — новых нарожают.

-Но...

— У тебя язык лишний? — вкрадчиво спросил капитан. — А что, немой солдат...

Меч капитана, который я до сих пор сжимал в руках, с глухим лязгом ударился оземь. Шаг, ещё один, срываюсь на бег. В спину летят проклятья Орстеда. Толпа крестьян, сгрудившаяся возле горящего здания, трусливо съёживается, подаваясь в стороны. Пронзительный скрежет засова, грохот небольшой дверцы, клубы густого едкого дыма, вязким комом вставшие в горле.

Дагор меня сожри, так и задохнутся недолго.

Порвать котту, плюнуть на лоскут, и вперёд, пока тут всё к сучьей матери не обрушилось!

Глаза заливает пот, ноги не слушаются, раскалённый воздух, будто расплавленный свинец, обжигает глотку, языки пламени так и норовят укусить за щиколотки.

Куда же забрались эти отродья?

Перешагиваю через упавшую балку, пытаюсь осмотреться по сторонам. Лишь тлеющие кучи овса, да догорающая утварь.

Треск, грохот, ворох искр — просели остатки крыши. Быстрее, пока огонь тут меня не похоронил.

Справа куча тряпья. Только бы это... Сучье семя, неужто сдохли! Ладно, потом разберёмся, а сейчас надо вытащить их отсюда. Та-ак а ну ка... Дагор, рука! А-р-хх... Ублюдский Рокстон!

Кое-как взвалив на плечи тела детей, плетусь к выходу. Дым застилает глаза, голова готова вот-вот расколоться, словно переспелая дыня, пот, струями стекающий по спине жжёт и морозит одновременно, но впереди уже маячит расплывчатый силуэт раскрытой двери. Только бы не упасть...

Рывок, ещё рывок. Всё как в тумане. Не останавливаться. Раскалённый воздух сгущается, обволакивает руки и ноги, кипящим маслом плещется в груди. Ещё шаг. Треск, грохот, искры, огонь со всех сторон — рухнула балка. Осталось совсем немного. Дойду, теперь точно дойду!

Тяжёлая дымная пелена неохотно расступилась, выпустив меня из своих жарких объятий. Обожжённое лицо обдул прохладный осенний ветерок. Из глаз покатились слёзы. Я это сделал...

Подбежали растерянные крестьяне. Двое аккуратно сняли с ноющих плеч тела сорванцов, остальные начали тормошить меня, пытаясь привести в чувство. Они даже принесли ушат холодной воды, хотели окатить, но внезапно брызнули в разные стороны, словно ошпаренные кипятком зайцы.

Передо мной стоял он — капитан, доведённый до крайней степени бешенства.

— Эльнор, ты нарушил мой прямой приказ и за это приговариваешь...

— Ублюдок, заткнись и слушай, — перебил его я, изо всех сил стараясь не зайтись в приступе жгучего кашля, — В отличие от тебя... я не зверь... беспрекословно выполняющий приказы вожака стаи. Я не зверь!

Раздался лязг вынимаемой из ножен стали...

Ошибки прошлого

Тусклое зимнее солнце тонуло в густых чёрных кронах спящих деревьев. Первые снежинки кружились в незамысловатом танце лёгкого, но обжигающе-холодного ветерка, тихо опускаясь на серое полотно старого тракта. Тяжёлый туман ледяного безмолвия, чувствуя скорую кончину дня, выпустил свои тугие тёмные щупальца из придорожных овражков. Ночь, словно вечный дозорный, в очередной раз начинала обход своих владений...

— Да потерпи ты хоть немного, — сказал я поскуливающему то ли от страха, то ли от холода псу. — Сегодня уже до Рокстона доберёмся. Думаю, там для нас найдутся и место у очага и миска похлёбки.

Зверь смерил меня долгим укоризненным взглядом, мол, тебя, старый, быть может обогреют и накормят, а меня то уж точно оставят прозябать на морозе, и хорошо, ежели от дверей не погонят камнями да палками. Смерил и понуро поджав хвост потрусил себе дальше...

За два дня нам не встретилось ни одной живой души. Ни купцов, спешащих провести последние караваны до наступления холодов, ни конных разъездов, охраняющих тракт от разбойников, ни одиноких путников, бредущих по одним им ведомым делам. Лишь изредка стая воронов-падальщиков, вечных спутников войны, кружила над трактом в поисках свежей поживы.

Война... Она прошла тут совсем недавно, своей тяжёлой, кровавой поступью буквально опустошив этот край. Обнищавшие крестьяне, разорённые селения, загубленный урожай, банды дезертиров и разбойников — всё это тяжким грузом легло на его плечи.

А армия Вольрада двигалась на восток. Она, словно снежная лавина, сметала все преграды на своём пути, неумолимо приближаясь к Эвенфоллу. Королевские войска, наголову разбитые при Кровавых полях, так и не смогли собраться вновь. Они разрозненными группками засели за прочными стенами городов-крепостей и лишь старались подороже отдать свои жизни. Страна медленно тонула в пучине гражданской войны...

За те, два месяца, что я пролежал без сознания, опекаемый жителями деревни, войска "кровавого лорда" успели захватить и её. Убили барона и старосту, сожгли припасы, обложили крестьян непосильным налогом. Еда, деньги, фураж — всё шло на фронт, а люди тихо умирали от голода.

Встать на ноги я смог, только лишь когда землю уже сковали первые морозы. Отправиться в путь — и того позже. В Реинвуде дел у меня не осталось. Селение готовилось к зиме, самой трудной и голодной, из выпавших на долю за последние годы. Зиме, которую не все смогут пережить...

Тихо падали густые снежные хлопья укрывая серое полотно старого тракта своим холодным, но мягким одеялом. Две цепочки тёмных, мокрых следов медленно растворялись в густой, словно молоко, белой мгле, неотвратимо наползавшей на мир.

Внезапный порыв ветра хлестнул по лицу горстью мягких снежинок, холодной змеёй заполз под поношенный балахон, обжигая старые раны. Да, уж, дорогой ценой мне досталась та победа. Заклинание, словно гниющий болотный упырь, выпило, да что там выпило — вырвало, всё, что только могло и рассеялось, оставив на память о себе лишь боль, рубцы, да горстку пепла, в которую превратилось порождение мрака.Магия тоже ушла. Сейчас я не мог сотворить даже крохотную искру, чтобы разжечь костёр и обогреть себя. Просто не было сил... Дагор меня сожри, вот уж не думал, что прожив и повидав столько, в один прекрасный день превращусь в дряхлого, слегка сбрендившего старика. И всё из-за этого сучьего выродка, будь он неладен! Остаётся только надеяться, что со временем силы вернуться, иначе дни мои сочтены.