Ускользающий мир.

— Слушай, тут такое дело! — Вдруг позвала она его.

Не обращая внимания на тонкий голос, наполненный мольбой, он уселся за руль, но Евгения оказалась гораздо настойчивее, чем он помнил.

— Постой! — Она снова заглянула к нему в салон, нагнувшись.

Под расстегнутой курточкой мелькнул очень низкий вырез откровенной блузки. Люк почув-ствовал себя последним олухом и со злостью нажал кнопку, чтобы завести мотор.

— Подожди! — Не отставала Евгения.

Автомобиль, как в насмешку, отказывался заводиться. Уровень зарядки угрожающе прибли-зился к нулю.

— Ну, что тебе? — Сдался Люк.

— Слушай, я даже не знаю, как сказать...

Люкка скрипнул зубами и уставился на нее, кажется, девушка совсем засмущалась.

— В общем, коль уж мне так повезло, и мы опять... ээээ... встретились, некоторым образом... Ты помнишь, пока я тебе жизнь спасала и давала отоспаться у себя в квартире, приезжала мои ро-дители? — Люк поднял одну бровь в немом вопросе, плохо понимая, к чему клонит настырная Ев-гения. — В общем, мама заявила, что если я завтра не приведу тебя на обед для официального зна-комства, то моей счастливой свободной жизни придет конец.

— Так и сказала?

Ему было абсолютно наплевать, что там у нее происходило с мамашей и со всем семейством вместе взятым.

— Ага, — потрясла она волосами, и до него снова донесся приятный аромат духов с легкой при-месью табака.

— Наври ей, что я куда-нибудь уехал.

— Наврала, — призналась она, — но мне сказали, что только твоя скорая смерть может избавить меня от проблем. Я, конечно, сказала... — Евгения зарделась и замялась, — Ну, сказала, что в этой своей поездке ты погиб, но мне никто не поверил...

Неожиданно даже для самого себя Люк широко улыбнулся:

— А ведь у тебя почти получилось убить меня!

— Сейчас-то? — В глазах снова мелькнуло раскаянье. — Я знаю, что не очень хорошо вожу...

— Когда пыталась вылечить меня своей зеленой мазью. — Хохотнул Люкка, перебивая очеред-ной поток извинений. — Во сколько там твой обед?

— Так ты согласен? — Не спросила — просияла она.

Девушка тут же отошла, вытаскивая из кармана телефон.

— Ты что делаешь? — Изумился Люк.

— Фотографирую твой номер, — Евгения направила на номерной знак автомобиля круглый глазок фотокамеры мобильного. — Если ты решишь завтра испариться, то я запрошу твой номер в ГАИ и все равно найду тебя.

— Очень предусмотрительно.

— Слушай, а чего у тебя номера европейские? Странные какие-то, — она удовлетворенно раз-глядывала изображение на маленьком экране.

— Ну, да. Европейские. — Хмыкнул в ответ Люк.

ЕВГЕНИЯ

Мне жутко повезло! Так, что, наверное, повезло больше, чем счастливчику, выигравшему миллион долларов! Я встретила нахала, забравшегося ко мне в квартиру, и теперь моя привычная жизнь была спасена!

От тяжелого разговора с мамашей до сих подводило живот в жалобной судороге. Признаться, я прибывала в таком отчаянье, что накануне днем посетила модельное агентство подруги, надеясь нанять похожего на Луку парня для роли горячего влюбленного Ромео. Но, к сожаленью, все чер-новолосые высокие красавчики выглядели лишь жалкими копиями рядом с совершенным мужчи-ной. Тут я его самым решительным образом прокляла. Его идеальная внешность оказалась огром-ной проблемой! Поэтому, когда я неожиданно едва не врезалась в его автомобиль на пустой Цен-тральной улице, возвращаясь из ночного клуба, то сама не поверила собственному счастью и в по-рыве вдохновения попросила сходить на этот обед, чтобы хотя бы как-то отсрочить мое возвраще-ние обратно в родительский дом. В конце концов, должна же в этом Люкке иметься хотя бы капля благодарности за спасенную жизнь?

К середине дня я извелась и решила, что он меня обманул, но в назначенное время к подъезду плавно подъехал черный блестящий автомобиль, который я едва не протаранила ночью. От облег-чения на глаза выступили слезы благодарности.

Собственно все добрые чувства быстро испарились, когда, цокая высоченными и неудобными каблуками, в скромном платье, приличествующему случаю, я подошла к автомобилю, сжимая в руках сумочку. Мой кавалер даже не сдвинулся с места. Открывая дверь, я поломала ноготь и неловко шлепнулась на сиденье, застряв каблуком в решетке для сточных вод.

— Добрый вечер! — Обворожительно улыбнулся Люкка.

На нем был надет светло-бежевый джемпер из тончайшего кашемира. На запястье, опутанном тонким шнурком, болтался круглый медальон.

— Привет, — буркнула я недовольно, поправляя сдернутый ремешок на босоножке, и тут заме-тила внимательный взгляд Лукки, с полуулыбкой изучающий мою тонкую бледную лодыжку.

Я кашлянула, поспешно опустив ногу, и почувствовала себя крайне неуютно.

— Я купил твоей матери розы, — кивнул он, нажимая на кнопку зажигания.

Автомобиль довольно заурчал.

На заднем сиденье величаво возлежал огромный букет из роз с темно-бордовыми тугими бу-тонами, испещренными тонкими розоватыми жилками, похожими на вены. В салоне действитель-но сильно пахло цветами.

— Очень, галантно. — Поперхнулась я, представляя довольное мамино лицо, неподвижное от уколов "сыворотки вечной молодости", а потом призналась: — Никогда таких роз не видела.

Весь путь до дома родителей мы провели в напряженном молчании. Люкка несся, как сума-сшедший, а я только втягивала голову в плечи, когда слышала визгливые сигналы очередного подрезанного автомобиля. Не спуская взгляда с дороги, я нащупала ремень безопасности и поспешно пристегнулась, сильно пожалев, что не договорилась встретиться со своим визави где-нибудь на нейтральной территории поближе к родным пенатам. Нога сама собой искала педаль тормоза и даже периодически пыталась надавить на воздух.

Когда мама открыла дверь, то выражение ее лица превзошло все мои даже самые смелые ожидания! От шока, перемешенного с недоверием, у мамаши ожили все мышцы лица, напрочь убитые ботоксом.

— Женечка?! — Только и смогла пролепетать она, вперив взгляд в чуть усмехавшегося Люкку.

С первых слов того памятного телефонного разговора, она заявила, что мой знакомый в на-бедренной повязке — это развлечение на одну ночь. Посему мама поняла, что я встала на такую скользкую дорожку, по которой можно двигаться только вниз и только на коньках. Далее по тексту шли отсутствие ответственности, лень и безразличие. В глубине души я прекрасно понимала, что мама права по всем пунктам, а потому мне становилось особенно стыдно и мерзко.

— Привет! — Буркнула я.

Надо отдать должное, Люкка прекрасно исполнял роль моего возлюбленного.

— Маргарита Федоровна? — Он прямо с порога пихнул в руке мамаши огромный букет, что та едва не уронила цветы, и, положив горячие ладони мне на плечи, подтолкнул в светлую прихожую с высокими потолками и хрустальной люстрой с сотней прозрачных висюлек.

— Как только, — он запнулся и после паузы, словно раздумывая, как назвать меня, продолжил: — Ева попросила меня приехать, то я сорвался с работы и вернулся в Город.

Имя Ева звучало так же пошло, как Женечка. Наверное, мое лицо вытянулось сильнее, чем у мамаши.

Врал он, надо признать, вдохновенно. Я стояла, как последняя дура, натянуто улыбалась и следила за тем, как мама меняется, останавливаясь на нежном снисхождении умудренной жизнью дамы. Похоже, бархатный голос и совершенная внешняя красота Лукки покорили ее, как в шесть-десят первом году первая советская ракета космос.

— Я и не думал, что наша неожиданная встреча может как-то вас с Олегом Германовичем рас-строить. — Люкка пожал пухлую папину руку, испачканную в чернилах.

Отец не признавал компьютеры и писал свои разгромные рецензии только от руки, после чего мама, нацепив на нос очки, перепечатывала их двумя пальцами на старой печатной машинке.

— Расстроить? — Мамаша округлила глаза, — да, что вы. Мы с Олегом Германовичем просто немного, — она судорожно подбирала подходящее слово, — удивились.

— Она сказала, что закроет меня дома до конца моей жизни и отнимет кредитку, — без зазрения совести громко пожаловалась я Люкке, как будто тот мог быстренько переубедить родителей не предпринимать подобные решительные шаги.

Ужин, как ни странно, прошел гладко. Люкка с чарующей улыбкой отвечал на все мамашины вопросы, незаметно и виртуозно перемешивал тонкий коктейль лжи, что все звучало сущей прав-дой. Я так врать не умела. Господи, даже от малейшей неправды у меня отнимался язык, и слова превращались в нечленораздельный лепет.

— А вы живете в Городе? — Обстреливала мама вопросами.

— Я все больше в разъездах, — улыбнулся мой гость, положив в рот крошечный кусочек мяса.

И тут же запил съеденное водой, по-прежнему сохраняя вежливое выражение на лице. Когда я попробовала отбивную, она оказалась нашпигованной жгучим перцем.

— Путешествуете?

— В некотором роде, — снова кивнул Люкка.

— А чем вы занимаетесь? Я имею в виду работу. — Не унималась мамаша.

Я чувствовала, что мне кусок не лез в горло. Папаша накачивался "под шумок" коньяком, а я боролось с позорным желанием схватить бутыль и выхлебать алкоголь прямо из горла, чтобы хотя бы чуть-чуть расслабиться.

— Я занимаюсь перевозками, — отозвался мужчина туманно.

— О, у вас свое дело? — просияла мама от собственной догадки и пригубила вина, стрельнув в Луку одним из своих очаровательных актерских взглядов.

Ее поведение становилось просто неприличным.

— Скорее я наемный работник.

От нехорошо блеснувших темных глаз у меня екнуло сердце. Мама недовольно поджала гу-бы, высчитывая про себя уровень зарплаты потенциального жениха и его перспективы карьерного роста. Судя по складке между бровей — перспективы ее не обрадовали.

— Коньячку? — Вступил в разговор отец, уже не слишком трезвым голосом.

— Пожалуй, нет, — сморщился Люкка, будто ему предложили хлебнуть яблочного уксуса.

На кухне мама без зазрения совести и совершенно откровенно заявила заговорщицким шепо-том, стараясь спрятать под густо накрашенными ресницами мечтательный взгляд:

— Он действительно хорош, но, по-моему, слишком взрослый для тебя.

— Мама! — Скрипнула я зубами.

— Скажи сколько ему лет?

Сколько ему лет? Я запаниковала, а потом выпалила наугад:

— Двадцать четыре!

Как удачно соврала, два года — отличная разница в возрасте!

— На самом деле, мне двадцать восемь, — услышали мы одновременно бархатный голос, и я за-метила, как у мамаши, разрезающей торт, дрогнула рука. — Но Ева, — отчего-то странно уменьшен-ное имя в его устах звучало до слез интимно, — боится, что вы не одобрите ее знакомство со взрос-лым мужчиной.

На красивой физиономии рисовалось лукавство, и я едва слышно зашипела в его сторону. Не оставалось никаких сомнений, что Люкка слышал каждое слово из наших тихих переговоров. От-вернувшись, я стала нарезать тонкими ломтиками лимон.

— Да, что вы, — беззаботно махнула мама ножом, перемазанным в масляном креме, — отец Же-нечки старше меня на пятнадцать лет. Просто наша Женечка, — она окинула меня недоумевающим взглядом, — сложная девочка.

Я зажмурилась и попросила про себя: "Только не говори это вслух!"

— У нее богатый внутренний мир.

Молитва все-таки не помогла.

Почему я не могу провалиться на месте или зайти в дверь чулана, а выйти уже в своей ма-ленькой знакомой квартирке с обоями в цветочек?!

— Да, что вы? — Услышала я насмешливый баритон, и тюкнула острым лезвием ножа по паль-цу. Кожу от едкой лимонной кислоты защипало, и выступила кровь. Кажется, от стыда у меня за-горели даже уши.

— Да, да, поверьте! Она очень талантлива, очень! — Продолжала меня нахваливать мама, будто продавала на рынке за сходную цену. — Вы, наверное, знаете, что после литературного института Женечка решила написать собственный роман? Бедняжка, она ведь работает над этим своим рома-ном сутками! Так переживает, что никому не дает его читать. Она говорила вам об этом?

— Нет, как-то не упоминала, — голос буквально измывался, я чувствовала, что Люкка буравил взглядом мой затылок.

— Да, да, Женечка настоящий трудоголик. В общем, стоит признаться, — щебетала мамаша, — мы уже и не думали, что она сможет с кем-то познакомиться. Ну, вы понимаете, Женечка не дур-нушка, конечно, но и не писаная красавица... — Мама осеклась, догадавшись, что ее понесло. — Мы, честно, очень переживали с папой, а тут вы... Такой... — Вложила она в единственное слово многочисленные эпитеты мужской красоты. — Знаете, она очень, очень ранимая. Она такая, — и тут мама не нашла ничего лучше, как нараспев продекламировать четверостишье собственного со-чинения: — "Возможно дура ты, но видит бог! Прекрасна, если просто приглядеться! Вблизи ты так походишь на цветок, а запах западает прямо в сердце".

"Я Пастернака не читал, но, знаю, сволочью он был известной!" Я кашлянула, чтобы запол-нить неловкую паузу.

Мама подхватила торт и унеслась в гостиную, торопясь отобрать у отца остатки коньяка и жирную грудинку, которую ему запретил врач.

Я прижалась лбом к дверце навесного шкафа, боясь даже оглянуться. Люкка встал рядом, об-локотившись о стол, и скрестил руки на груди.

— Без комментариев, пожалуйста, — сквозь зубы пробормотала я.

— Значит, день и ночь кропишь над романом? — Услышала я бархатный голос.

— Господи, хватит! Я и так сейчас умру от стыда! — Взмолилась я. Оказывается, он вниматель-но следил за моим нервным лицом, в глазах плясали самбу черти. Его губы отчего-то находились совсем рядом с моими.

И что-то случилось со мной. Как будто внутри сверкнуло, а внизу живота как-то странно за-ныло. Неожиданно нахлынула волна необъяснимого смущения.

Когда мы добрались, наконец, до моего дома, то Город накрыла темнота. Загорелись ми-риады ночных искусственных огней. Маленький двор, заставленный автомобилями, окунулся в тишину и прохладу. За обратную дорогу я не могла выдавить ни единого звука, как сломанный граммофон, и чувствовала себя хуже некуда.

Он остановился у подъезда, заглушил мотор. На этот раз он вышел, а уже через какое-то ко-роткое мгновение открывал дверцу у пассажирского сидения. Люкка нагнулся ко мне, в темноте скрылась его красота, только голос обволакивал:

— Пригласишь к себе?

Я быстро облизала губы и покачала головой, боясь даже покоситься на мужчину, чтобы не сдаться:

— Вряд ли.

Он усмехнулся и помог мне выбраться на тротуар. Поддерживая за локоть, Люкка проводил меня до подъезда. Пустой двор с одинокими тополями утопал в темноте, разбавленной лишь све-том единственного фонаря. Как-то по-особенному грустно пахло осенним холодом. Дымное небо прорезали лучи прожекторов, заменяющие звезды. Только половинка бледной луны, чуть прикры-тая ватой черных облаков, печально моргала на землю.

— Прощай, — только и сказал он.

— Спасибо.

Голос как-то нехорошо дрогнул, сердце сжалось. Неужели он даже не попытается настоять?! Господи, хоть бы поцеловал что ли! Тогда бы я растаяла и быстренько поменяла свое решение! Я совсем не хочу быть твердой!

Но он лишь усмехнулся, спрятав руки в карманы: