Мой путь недолог. Оказавшись в ближайшем городе, я пользуюсь магическим порталом, и уже через час передо мной раскидывается знакомый пейзаж: болота с редкими заморенными деревцами и узкая извилистая тропинка, ведущая к мрачной усадьбе колдуна на невысоком холме. Карканье ворон, бульканье и чавканье трясины, изредка протяжный вой шакала — вот и всё 'очарование' местного пейзажа. Лошади идут уверенно и быстро по этой тропе, поэтому мне остаётся лишь наслаждаться природной красотой.
Наконец я въезжаю во двор и иду искать Льюна. Но он уже встречает меня на пороге своего кабинета:
— Джей, я предупреждал тебя насчёт Варга, что если ты его отпустишь, то пожалеешь об этом. Я никогда не бросаю своих слов на ветер. Идём в святилище, — он не повышает голоса, но от него исходит угроза.
Мы быстро спускаемся вниз по узкой винтовой лестнице, кажущейся бесконечной, и оказываемся в подземелье. Здесь ничего не изменилось за время моего отсутствия. Всё также мрачен тёмный огромный зал с мерцающим светом чадящих факелов. Исходит злобой безжалостное чудище над входом в святилище адского бога. Льюн толкает меня внутрь, и мы оказываемся возле подножья колоссального монстра, который безразлично взирает на жалких смертных, пришедших к нему. Колдун контролирует меня, пока я омываюсь в бассейне, наполненном кровью для сохранения в этой игре, а затем приказывает идти в камеру пыток, там раздеться и ждать его, а сам куда-то уходит. Я подчиняюсь. Выполняю указания Льюна. Сейчас я снова здесь, где когда-то стоял, размышляя, кого себе взять — Варга или котика. Лучше было бы выбрать второго, но тогда я ещё думал, что подвожу друга. Зачем мы здесь встретились? Наверное, это судьба надо мной посмеялась...
Льюн возвращается быстро. Открывается резко дверь, и он влетает, приближаясь ко мне. Неожиданным и очень болезненным ударом в живот опускает меня на колени. Мне так больно, что на несколько долгих мгновений темнеет в глазах. Колдун не теряет времени зря, он надевает мне на шею амулет, молча вздёргивает меня за волосы и тащит к небольшой дверце в глубине этой пыточной комнаты. Распахнувшаяся с жутким скрежетом дверь ведёт в маленькую комнатку, где посередине стоит странного вида железное кресло, к которому меня и тащит Льюн. Я не сопротивляюсь, не хочу испытать боль от надетого на меня ошейника. Усаживаюсь на эту странную жёсткую и холодную конструкцию, а колдун намертво фиксирует мои руки и ноги с помощью массивных металлических оков. Потом надевает мне на голову что-то в виде короны и уходит, закрывая за собой дверь. Свет на секунду гаснет, и внезапно обрушивается адская мука, сводя в единой судороге всё тело, а затем я проваливаюсь в темноту...
Вижу надпись 'Game over', а через несколько мгновений передо мной возникает выбор: 'Загрузить сохранённую игру', 'Выйти из игры', и внизу — 'Автосохранение будет загружено через ... секунд'. Неумолимый таймер отсчитывает время, а я не знаю, на что решиться, что нажать. Так хочется вздохнуть, почувствовать себя свободным, но для меня нигде нет такой возможности, ни в реальном, ни в виртуальном мирах... Я просто тупо наблюдаю, как медленно сменяются цифры, уменьшаясь и приближая мою новую встречу с разозленным колдуном.
'Неужели я всё это заслужил — ту ненависть и зло, которое получаю со всех сторон и в игре и в реале?'
Время выходит, и я снова оказываюсь в аду...
* * *
У меня не хватит сил описать те изощрённые пытки, которым меня подверг Льюн. Не знаю, хотел ли он меня сломать, или это был такой способ наказания. Но всё, что может подсказать больное садистское воображение, он испробовал на мне. Не раз я уже находился на тонкой, почти эфемерной грани между жизнью и смертью, но зелье здоровья неизменно вырывало меня из лап последней. Пару раз я действительно умирал и вновь стоял перед выбором. Но мне некуда было возвращаться, некуда идти, и пришлось пройти через весь этот ад добровольно. Время потеряло всякий смысл для меня, я порой кричал в голос, порой умолял, забыв гордость, а потом меня накрыло какое-то безразличие и только страшная боль возвращала чувства... Но наказание не может быть вечным и однажды всё прекратилось...
* * *
Льюн смотрит на меня оценивающим взглядом, а меня захватывает страх — он всё же добился этого, сломав мою волю.
— Джей, я возлагал на тебя большие надежды, но ты их не оправдал. Я решил дать тебе второй шанс, однако ты больше не будешь свободным. Я думал, что получил идеальное оружие против своего врага, а на самом деле ты слабак, да ещё и избалован. С завтрашнего дня тебе придется узнать, что такое настоящее рабство и бесправие, поймёшь какова настоящая цена дружбы и человечности. И когда ты прочувствуешь все прелести своей абсолютно ненужной и бесправной жизни, тогда, возможно, по-другому воспримешь мои пожелания. Я продал тебя в Коллизей. Да, ты будешь бороться за своё существование среди таких же никчёмных тварей весь сезон соревнований, а потом вернёшься ко мне. Если тебя это ничему не научит... ты станешь одним из моих солдат.
Он уходит, а я всё ещё борюсь со страхом, прочно поселившемся в моей душе. Мне не понятно, какой из меня боец теперь, когда уже нет стержня, нет воли, есть только жуткое чувство беспомощности, окутывающее меня липкой тьмой...
Глава 28
Коллизей... арена для гладиаторских боёв... Сейчас это мой дом и мой личный ад... Это место, куда приходят за зрелищем, но здесь царит смерть. Тяжёлый запах давно пролитой крови, въевшейся в каждую щель, каждую трещинку, отпугивает любого нормального человека. Но кто говорит, что сюда приходят такие? Если чужая боль и мучения вызывают радость, разве смрад и трупный запах могут этому помешать? Конечно же, здесь убирают после каждого боя, меняя песок, но порой пролившейся крови слишком много и её невозможно собрать. Горячее солнце и влажность довершают своё чёрное дело, окутывая это место своеобразным ароматом...
Самое страшное не запахи, а то, что происходит за кулисами арены, то, что не видно постороннему глазу. Колдун прав... даже нормальный перс, попадая в рабство Коллизея, становится отбросом. Здесь нет ни дружбы, ни просто симпатий. Стоит только с кем-то заговорить — завтра же будешь с ним биться насмерть. Но это игра... и настоящей смерти здесь нет, убитые рабы возрождаются в грязной маленькой часовне, а затем их подвергают пыткам за то, что они посмели проиграть. Побеждённые в бою мучаются и страдают от быстро загнивающих ран, лечения удостаиваются только победители. Остальные его получают лишь перед следующим выходом на арену, для того, чтобы воспоминания о беспомощности и постоянной снедающей боли заставляли сражаться с большим рвением.
Мне повезло больше всех, моё умение лечить не является магией, поэтому я облегчаю свои страдания, хоть немного... Другим я пытался помочь, но кто-то донёс, и меня подвергли таким наказаниям, что с тех пор я лучше пройду мимо, изображая полное безразличие, чем протяну руку помощи. Страшное, тёмное и беспросветное место. Зловоние в бараке, где мы содержимся, несравнимо с запахом на арене. Кроме нас, рабов, в этом небольшом смрадном помещении стоят клетки с дикими животными, поставляемые отрядами звероловов для развлечения толпы. Но хищникам можно только завидовать — они умирают по-настоящему.
Я не нахожу смерти даже здесь, мне не дают такой возможности. Меня кромсают, режут, избивают, но оставляют живым, заставляя страдать от полученных ран. Я изгой. Мне сохраняют жизнь в бою... Лишь пару раз я всё же умирал, однако меня не подвергали за это пыткам в отличие от остальных, что вызвало жгучую зависть и ненависть. Я не могу сказать, почему меня выделили из массы других таких же невольников — может, боятся доломать, может, видят, что уже бесполезно, а может, по договорённости с Льюном. Зачем он отдал меня сюда? Я уже сломан, у меня нет воли. Когда мне причиняют боль, я цепенею, не могу сопротивляться, не пытаюсь её избежать. Я даже не могу кричать и умолять, просить, чтобы убили или отпустили... Я растворяюсь в ней, скованный безграничным страхом... но где-то глубоко в сознании мелькает мысль, что я раньше не был таким и мог её терпеть. В уме я понимаю, соглашаюсь с тем, что нельзя её бояться, и болевые ощущения пройдут, но тело... оно становится ватным и не слушается разума. Каждый раз, как я появляюсь на арене, она взрывается от свиста пришедшей за развлечением толпы, в меня летят камни и... еда. Меня презирают зрители, и ненавидят гладиаторы... а я просто хочу умереть... хочу это сделать в обоих мирах. Я не боюсь смерти, хочу раствориться в её тёмных спокойных объятиях. Я больше не хочу испытывать ни боли, ни унижения, ни рабства. Дайте же мне просто уйти... закончить эту бесполезную, ненужную жизнь...
* * *
Завтра опять выходить на арену. Получив лечение, я иду по тёмному гулкому коридору. Слышны какие-то шорохи, болезненные стоны... Я избегаю подобных мест и ситуаций, бегу прочь от этих жутких звуков. Меня не интересует, кого и как тут унижают, растаптывают или ломают. Я не хочу об этом знать. Но сейчас зачем-то тупо иду на звук и в одном из тупиков, служащем спальней для рабов-гладиаторов, вижу Торна — одного из лучших воинов в этом адском месте. Он стоит, кого-то вжимая в стену, развернув к себе спиной. По движениям тел и доносящимся шлепкам, невнятным хрипам и поскуливанию становится ясно, что гладиатор кого-то насилует. Парень, зажатый Торном, при толчках елозит по стене и стонет. Торн не спешит, с силой оттянув голову парня назад, наслаждается процессом. Пара чадящих факелов дает мало света, но видно, что тот не сопротивляется. Накачанное тело насильника блестит от пота, играют тугие мускулы... Он чем-то похож на Варга, хотя и ниже его. Засмотревшись, я даже не сразу замечаю, как Торн уже изливается в парня. Закончив, он резко дёргает его, разворачивая к себе лицом, затем заставляет встать на колени и открыть рот. Подойдя к нему вплотную, Торн на некоторое время закрывает собой обзор. Я слышу только его голос. Он смеётся и издевается над этим парнем.
— Что, п
* * *
р, понравилось? Глотай всё до последней капли! Если прольётся на пол — убью!
Я вдруг понимаю, что раз он только что кончил, то так быстро возбудиться не мог. Ко мне приходит жуткое осознание происходящего. Я стою, не в силах сдвинуться с места. А Торн, улыбаясь, проходит мимо меня.
Здесь царит ужас, люди, попадая сюда, меняются — становятся безразличными или ожесточаются. В Коллизей продают не только будущих гладиаторов, но и хрупких, не приспособленных к схваткам надоевших домашних рабов. Они занимают самое нижнее место в царящей тут иерархии. Отданные своими господами, слабые телом и духом, они служат для развлечения более сильных. Их ломают и втаптывают в грязь те, кто сражается на арене. Многие бойцы пытаются доказать самим себе, что они ещё не на самом дне этой жизни. Погружённый в раздумья, я внезапно прихожу в себя, чувствуя чей-то внимательный взгляд. Этот парень... ползёт ко мне. Как он жалок! Нагое, грязное тело. Его трясёт. Волосы спутаны в колтуны, лицо разбито. Первым моим желанием было уйти, но я случайно встречаю его взгляд и понимаю, что он такой же, как и я: сломанный, мечтающий о смерти, об избавлении от боли... Мне становится стыдно и страшно за свой порыв. Ведь мы похожи. Каждый из нас оказался здесь по разным причинам, но мы лишь сломанные игрушки в чужих руках. Я подхожу и беру его на руки. Он на миг замирает и тихо стонет сквозь плотно сжатые зубы. Его глаза темнеют от страха. Он лёгкий, худой, дрожащий. Всё тело в синяках и ранах. Одежды нет. Есть только ошейник. Я говорю всего лишь пару утешительных слов и заверяю, что не трону его. Он немного успокаивается и чуть расслабляется, хотя дрожать не перестаёт. Здесь, в Коллизее, есть бани для рабов-гладиаторов, куда нас пускают только перед очередным выходом на арену — нечистое тело не должно оскорблять глаз многочисленных зрителей. Мы направляемся туда. Только когда мы оказываемся перед бассейном, заполненным мутноватой водой, и я залечиваю парню раны, где-то в глубине его глаз мелькает надежда, благодарность, но страх так и не уходит... Я знаю, что за него меня не накажут — он не боец, а просто почти бесполезная вещь для владельцев арены...
Мы долго пытаемся отмыть всю грязь, но наши души, к сожалению, не очистить... Я нахожу ему какую-то рубаху и даже почти целые штаны. Он их надевает, и на миг его лицо озаряется радостью. А мне хочется поверить, что я уже не буду одинок. Возможно, нам удастся стать друзьями в этом жестоком и беспросветном мире...
* * *
Я просыпаюсь. Опять нужно выходить на потеху толпе... но сегодня мне впервые не снились кошмары, и на жёстком, воняющем плесенью тюфяке я не один. Вчерашний парень, Айши, смешно посапывая носом, спит, тесно прижавшись ко мне спиною. Я тихо, стараясь не разбудить, отстраняюсь и рассматриваю его: густые темно-каштановые волосы примерно до плеч, смуглая кожа, худой — видны позвонки и рёбра торчат. Я вылечил тело, даже синяки сошли. Он вдруг начинает возиться и, просыпаясь, поворачивается ко мне. Хрупкий и беззащитный. Золотые глаза, густые ресницы, чуть пухловатые губы. Он улыбается. Но нам даже не дают поговорить — с диким рёвом сюда летит Торн. Айши вздрагивает, сжимается. Его глаза тускнеют, и радость сменяется ужасом. Я прижимаю его к себе, обхватывая руками. Торн в ярости. Игрушкам положено быть на своих местах. Никто не ожидал, что я не оставлю в том тупике истерзанного Айши.
— А, блондинка! Твоё место давно среди такого дерьма. Тебя по ошибке в бойцы записали. Ну ничего, сегодня же после боя это исправят. Ты станешь той, кем давно должна быть — подстилкой, а эта твоя подружка будет мечтать о вчерашнем вечере, проведённом со мной, когда её в наказание пропустят через нескольких мужиков. — Он резко разворачивается и уходит. Айши дрожит, во взгляде на меня читается надежда. Я вспоминаю, что сегодня мне биться на арене с Торном, но на этот раз мне проигрывать нельзя. В глубине души оживает страх, но теперь эта схватка не только ради меня... Я резко поднимаюсь и иду в зал на тренировку, чтобы размять мышцы перед боем. Меня неверяще и изумленно рассматривают те, кто уже готовится к сражению. Я первый раз пришёл сюда с тех пор, как был продан в этот Коллизей...
* * *
Я выхожу почти без одежды, рабам защита не нужна. С трибун доносится привычный свист, но я уворачиваюсь от нескольких камней, что зрителям непривычно. Появляется Торн, и мой позорный выход сменяется восхищённым вздохом. В моих руках топор — двуручный и тяжёлый. В душе уничтожаю страх, который пытается опять подняться и захватить мой разум. Нам дан сигнал... мы начинаем бой. Сближаемся. Весь мир застывает. Есть я и он. В глаза ему не смотрю, чтобы не выдавать своё смятение. Но образ перепуганного Айши вдруг предстаёт передо мной, и я решаюсь... Если бы Торн не был так самоуверен и не привык к простым победам в боях со мной, то, возможно, мой единственный удар не смог бы так легко достигнуть цели. Победа! Чистая победа. Меня внезапно окружает тишина. Она придавливает и гнетёт. Мой враг повержен. Кровью залитый песок ясно показывает, кто здесь победитель. Коллизей вдруг взрывается протяжным рёвом. Я ухожу... с гордо поднятой головой...
