— И зачем ты говоришь на нём здесь? Разве не проще говорить по человечески?
— Проще. Но это язык победителей, и я изучаю его на будущее.
— Разве? Мне показалось, что ты на нём ругаешься, — хмыкнула финикиянка, — С кем ты там перелаиваешься? — она выглянула в окно.
— Qualem muleirculam! — тут же заценил её этот скот — ага, будто бы я и без него не знаю, что Аришат — классная тёлка, — Hic erit in lecto fortissimus! — можно подумать, мне и мои же собственные постельные возможности тоже без него не известны!
— Tarhus! Puto vos esse molestissimos! — рявкнул я ему в ответ, уже одеваясь. Ведь в натуре же достал!
— И что у тебя общего с этим тупым самодовольным животным? — спросила обескураженная моими поспешными сборами жрица Астарты.
— Это тупое самодовольное животное меня охраняет, тренирует, а заодно ещё и учит латыни. Не самой изысканной, это ты верно угадала, но мне как раз и нужна прежде всего живая разговорная речь — хорошим манерам можно будет и позже научиться...
Едва я вышел во двор, Тарх молча швырнул мне массивный деревянный меч с закругленным остриём, который я поймал на голом рефлексе, лишь через пару мгновений осознав, что мне предлагается очередная разминка — ага, для него это просто лёгкая разминка...
Не давая мне времени промедитироваться и прокачать эфирку, этруск сразу же взял меня в жёсткий оборот. В своё время мне доводилось слыхать бахвальство крутых фехтовальщиков-спортсменов — типа, попади он в какие-нибудь лохматые времена, так уж он бы там... Ха-ха три раза, млять! Я, конечно, ни разу не мастер спорта и даже не крутой разрядник, но кое-чему в секции таки наблатыкался. А хрен ли толку? Будь у меня одни только спортивные навыки — и десятка секунд не продержаться бы мне против этой гориллы! Совсем другое оружие, совсем другая сила ударов, совсем другие правила — всё это требует совсем другого исполнения даже тех же самых, казалось бы, приёмов, меняя их до неузнаваемости. Правила — это вообще что-то с чем-то! Не то, чтоб они совсем уж отсутствовали — швырять песок в глаза или лупить ногой по яйцам на разминке и в поединках для признанного бойца считается всё-же дурным тоном, но только такого рода нюансами эти правила и ограничиваются. Практически всё остальное — не только можно, но и приветствуется. Что бы вы сказали, например, о спортсмене-саблисте, который вместо положенного по всем канонам укола или рубящего удара тоненьким чисто символическим клинком своей недосабли, вдруг заехал бы противнику в маску эфесом? В спорте это немедленное прекращение боя судьёй с присуждением проигрыша в лучшем случае, а вообще-то — практически гарантированные снятие с соревнований и дисквалификация. Но то в спорте, а в реальном бою — горе побеждённым. Vae victis, кажется? Млять! Ну как есть горилла! При парировании очередного чудовищного удара у меня едва не вывернуло из руки меч. Этому неандертальцу и суперприёмов никаких навороченных не надо — силы и природной сноровки за глаза хватает.
Как и всегда, он в считанные минуты довёл меня до состояния, когда ещё немного — и делай со мной, что хошь. Развлекается он так при разминке. И вдруг, делая очередной картинный выпад, на отражение которого у меня физически не хватило бы уже силёнок, Тарх почему-то слегка промахнулся и промедлил с закрытием защиты, чем я и воспользовался на рефлексе. Он ещё картиннее разводит руками — типа, облажался, даже с ним бывает, а сам ухмыляется, зараза! Поддался, конечно, в последний момент!
— Viva victoris! — это он на весь двор, — Не позорить же тебя на глазах у твоей святой храмовой шлюхи, хе-хе! — это уже вполголоса, хоть и не владеет здесь никто не только латынью, но и турдетанским, — Но, если откровенно и между нами, то учиться тебе ещё... Добрую половину того, что я вдолбил в тебя в тот раз, ты уже успел напрочь позабыть! Как ты собираешься уцелеть в ожидающих тебя переделках, ума не приложу!
— С помощью таких как ты и Бенат. А ещё — с помощью вот этого, — прохрипел я, хлопнув по торчащей из поясной кобуры рукояти трёхствольного кремнёвого пепербокса.
— Только это ты и умеешь! — проворчал этруск, уже наблюдавший, как мы постреливали из наших трёхстволок, — И во что только превратится благородное искусство боя, если твоему примеру начнут следовать все?
— Ага, вот в это самое и превратится, — подтвердил я его худшие опасения, когда отдышался, — Не всё ж торжествовать здоровенным мордоворотам вроде тебя! Но ты не расстраивайся, это ещё нескоро будет — на твою долю куража хватит. И ещё на много поколений подобных тебе...
— Ну, спасибо, ты меня успокоил!
— Всегда пожалуйста!
Мы дождались Васькина, который составил нам компанию в пользовании праздничным "субботником" местных жриц Астарты, после чего направились в город. Точнее — на наше торговое подворье, где и обитали наши.
Город — тут Акобал оказался совершенно прав — одно название. Ну, за неимением других городов, получше — и это за город сойдёт. Дворец правительственный есть? Особняки элиты есть? Храмы есть? Городские стены — даже с башнями — есть? Ну и чем тогда этот вест-индский Эдем — не город? Какой — это уже другой вопрос. Каменного сооружения мы в нём не увидели вообще ни одного. Деревянные портовые причалы, деревянно-глинобитные дома и склады — даже дворцы знати и храмы. Дворцы с храмами, правда, оштукатурены известью и даже фресками какими-никакими расписаны, но внутри, под штукатуркой — те же самые дерево и необожжённая глина. Деревянные колонны, что характерно, часто суживающиеся книзу — как у крито-микенской культуры. И по той же самой причине, как объяснил нам Акобал — земля здесь настолько плодородна, что если нижним, корневым концом в неё бревно вкопать — может запросто пустить корни и прорасти. Критяне минойские настолько к таким колоннам привыкли, что и каменные впоследствии такими же суживающимися книзу стали делать. Местные же финикийцы до стадии капитального каменного строительства ещё даже и не доросли, и непонятно, собираются ли дорастать вообще. Им здесь и дерева с глиной хватает, и надрывать пупы без необходимости они явно желанием не горят. Городские стены тоже чисто глинобитные — не удивительно, что никаких серьёзных археологических следов — таких, которые ну никак не припишешь местным гойкомитичам — эта финикийская колония так после себя и не оставила.
Тем более, что и самих гойкомитичей тут хватает — как ассимилированных колонистами, так и натуральных. Да и сами колонисты — мало кто может похвастать чистотой финикийской или какой предшествовавшей им средиземноморской породы. Даже свободные граждане города, не говоря уж о рабах. Аришат — та похожа на чистую финикиянку, но она по здешним меркам аристократка, каких немного, а основная масса имеет заметную туземную примесь. Дело даже не в цвете кожи — и среди чистопородных средиземноморцев немало таких, что в смуглоте индейцам не уступят. Тут более мелкие характерные признаки рулят — сполошь и рядом попадаются на улицах Эдема вполне респектабельные граждане — одетые по-финикийски, подстриженные и причёсанные по-финикийски, ведущие себя как заправские финикийцы и говорящие по-финикийски правильно и без акцента — ну, не считая некоторых отдельных местных жаргонных словечек, которые повсюду свои есть, но на морду лица — чингачгуки чингачгуками. И удивляться тут нечему — легко ли перевезти бабу и мелких детей через океан? Поэтому солидные семейные переселенцы были в меньшинстве, а преобладали холостые мужики, бравшие себе в жёны местных туземок и вовлекавшие волей-неволей в жизнь колонии ещё и туземную родню своих краснокожих супружниц. И продолжался этот процесс не одно столетие, так что наблюдаемый нами антропологический результат вполне закономерен. На непривычный взгляд выглядит диковато, в какой-то мере даже шокирующее, но если въехать в расклад и вдуматься непредвзято, то — закономерен. По сравнению с этим "нормальные" чингачгуки, то бишь в набедренных повязках, в перьях и с каменными томагавками, выглядят куда естественнее. Ну, насчёт каменных томагавков — это я, конечно, просто ради стереотипной хохмы сказанул. У тутошних красножопых томагавки не в ходу, а в ходу у них дубинки, да копья с дротиками — ага, с каменными или костяными наконечниками. Причём, дубинку и дротики берут с собой на дело — на охоту или там на войну, а ради престижа с копьём разгуливают, дабы всем издали видно было, что не хренота какая-нибудь, а великий воин шествовать изволит. К порядку они уже более-менее приучены, знают, что здесь им — не тут, и в городе особо не наглеют, но и их без повода задирать тоже не рекомендуется — во избежание...
Как раз когда мы храмовый двор покидали, одно такое расфуфыренное чудо в перьях весьма недовольным взглядом нас сопроводило. Судя по цацкам и довольно густой татуировке — не просто великий воин, а целый вождь, перед которым соплеменники исключительно на цырлах ходят. При копье, естественно, как и его свита — кто ж великого человека требованием сдать оружие оскорбить посмеет? Впрочем, по этой же причине и нас в воротах храмовой ограды тоже никто не разоружал. Не заведено здесь такого порядка — нехрен дикарям превилегированность свою перед колонистами ощущать. Обезьяны — они ведь к подобным мелочам весьма чувствительны и далеко идущие выводы делать из них склонны. А в праздник Астарты их немало к храму стекается — ведь финикиянки в эти дни ДАЮТ, а священный обычай предков требует от них не кому попало дать, а чужеземцу, и хитрожопые дикари давно уж просекли фишку!
Колонисты, впрочем, местные — тоже не лыком шиты. Обычаи обычаями, но жизнь есть жизнь. Это же финикийцы! Дать себя нагребать каким-то голопузым дикарям? Обойдутся! И в Карфагене-то, как я слыхал, обычай давно уж обходить наловчились. Обязана, скажем, благочестивая карфагенская девица свою девственность с помощью чужеземца какого-нибудь Астарте пожертвовать — так что же ей теперь, имея вполне приличного жениха, перед каким-то бродягой-наёмником ноги раздвигать? Давно прошли те времена! Жених выезжает на несколько дней в отдалённое загородное имение и уж оттуда прибывает в нужный день к храму — ага, в качестве эдакого условного чужеземца, а уж в какой части храмового сада они с невестой встретятся — это у них меж собой заранее давно условлено. Случаются, конечно, и накладки, но редко, а уж у знатных людей и подавно — слуги на то есть, чтоб досадных накладок не допускать. Ну и золотая карфагенская молодёжь, само собой, случая перепихнуться со смазливой простолюдинкой — ага, исключительно во славу Астарты — тоже хрен упустит. Все поголовно к нужному дню "чужеземцами" оказываются, гы-гы! То же самое и в Эдеме тутошнем происходит. Тут даже хлеще! Ведь чем глуше захолустье, тем крепче в нём держатся давно устаревшие традиции! В принципе-то и замужние бабы раз в год отдать дань Астарте по обычаю обязаны, но в Карфагене и Гадесе, как и в большинстве прочих финикийских городов, дань эта давненько уже "монетизирована". Жертвует баба храму серебряный шекель, а уж передком ейным он в храмовом саду заработан или просто из кошелька вынут — жрецам не один ли хрен? Поэтому реально там только до замужества один раз передком богине служат, да и то — норовят схитрожопить и не случайному встречному дать, а с кем заранее договорено, а уж в следующие разы только шлюхи отмороженные "натурой" Астарту чествуют, порядочные же откупаются. Но то — там, в развитых культурных центрах, а здесь — глухая заокеанская колония. Здесь, как и в древнюю старину, если положено — вынь и положь. Точнее — задирай подол и раздвигай ноги. Замужняя, незамужняя — не гребёт. И предохраняться при этом, что самое интересное, не принято. Залетела — значит, такова была воля Астарты. Разве может быть нежелательной беременность, угодная самой богине? Вот и приспосабливаются местные эдемские финикийцы к священному обычаю предков, не смея его ни отменить, ни модифицировать "как в метрополии". Мужья на несколько дней какие-то важные и неотложные дела за городом находят, чтоб собственную жену в храмовом саду "снять", никому другому не уступив, да и женихи таким же манером "очужеземливаются" на время, дабы собственной невесте никакую постороннюю сластолюбивую сволочь ублажать не пришлось. Особенно — туземную, давно фишку просёкшую и до тел молодых финикиянок весьма охочую. И ведь всякий раз находят эти гойкомитичи, кому впендюрить! Не все, конечно, только самые крутые, но уж эти-то — находят. Если баба вдруг бесхозной оказалась или там накладка какая у ейного мужика вышла, то это ведь никого не гребёт — откупиться или каким иным образом от обязаловки уклониться в Эдеме не прокатит. Кому-то — один хрен обязана дать. В теории — вообще первому же, кто её пожелал, и если ни с кем заранее не договорилась, то изволь дать татуированному чуду в перьях — ага, расслабься, красотка, и постарайся получить удовольствие.
Но тут ведь ещё и помимо симпатий с антипатиями — да даже и беременности нежеланной — немаловажная засада имеется. Сифилис тот самый, о котором я Велтуру давеча талдычил. Среди чингачгуков этих пернатых он уже много столетий гуляет, и они отбор на устойчивость к нему пройти давно успели. Неустойчивые — вымерли на хрен, а размножились вместо них потомки устойчивых. Появились среди них и такие, кто даже и не заражается сам, но способен передать возбудителя дальше "по эстафете". Акобал рассказывал, а Аришат подтвердила, что были в своё время эпидемии этой дряни — не одна, а несколько, от которых немало колонистов скопытилось. В первый раз — лет триста с тех пор прошло — никто вообще не понял, откуда взялась зараза. Поселение не столь уж давно образовалось, разрастись не успело, жителей было немного, а унесло поветрие добрую треть. Не разобравшись в причинах, списали бедствие на гнев богов и задобрили их жертвоприношением малых детишек. Я ещё не говорил, что в этом захолустном Эдеме у тутошних финикийцев и такой милый самобытный обычай сохранился? Ну, виноват, из башки вылетело, прошу пардону. Сохранился, сволочь, и цветёт пышным цветом, млять. Но об этом — как-нибудь при случае, а пока — о грёбаном сифилисе. Зарезали, короче, на алтарях богов ни в чём не повинную детвору, до кучи и болезных закарантинили — ага, тоже с летальным исходом, финикийцы ведь — народ серьёзный и основательный. В общем, справились с напастью. Понаприплывало из-за океана пополнение, влилось в общину — но в основном-то ведь опять холостые мужики. Баб, естественно, набрали туземных, да не абы каких, а покрасивше. На этой почве случился и конфликт с красножопыми, которым такая убыль лучших невест резко не понравилась. Сдаётся мне, что вновь прибывшие колонисты и не церемонились тогда особо со сватовством и повод гойкомитичам для войны дали вполне законный. Так или иначе, заварушка вышла знатная, Эдем едва звиздой тогда не накрылся. Отбились лишь благодаря лукам, из которых тупо расстреляли изрядную часть атакующих — у дикарей островных луков нет. Ну, доходило дело пару раз и до рукопашки, но противник до неё добирался уже сильно прореженный, а железное оружие финикийцев тоже куража туземцам не прибавило.
Словом, красножопых вразумили, половой дисбаланс им подправили — ага, с хорошим запасом, потом ещё и ответный поход предприняли, в котором и рабов себе заодно наловили. Ну, в основном-то рабынь, с которыми тоже поразвлеклись, как водится. Ну и словили в результате новую эпидемию. В этот раз, поскольку поразила она только участвовавших в набеге и баловстве с пленницами салаг из пополнения, в причину беды наконец въехали. Ну, болезных снова закарантинили, распространиться заразе не дали, а главное — догадались наконец следить, кто кому и когда впендюрил. Не только бабы стали с куда большей оглядкой мужикам давать, но и мужики начали призадумываться, какой впихнуть, а какую и проигнорировать. В общем — строже стали нравы.
