Эл дрогнула, огни мелькнули. Она ловила равновесие, но соперник не стал ждать, пока она его обретет, и намеревался ударить еще раз. Эл увернулась.
Потом снова увидела хлыст в его руке. Огненная струя готова была рассечь ее пополам. Лязг меча. Эл выхватила оружие и наотмашь ударила по фигуре. Он метнулся в сторону и тоже ударил. Боль была обжигающей. Эл захрипела, превозмогая ее, и силясь удержать равновесие. Огни колыхались. Несколько ударов по спине крест накрест. Эл едва удержалась на краю. Огни наверху погасли. К боли от ударов присоединилась жгучая боль в груди. Медальон стал пылать. Эл не успела подумать почему, стараясь увернуться от настигавших хлыстов. С таким усердием они забьют ее до смерти. Ей пришлось присесть и опустить чашу. Огни погасли, стало темно, и ветер ворвался в зал с диким воем.
Она запаниковала, тут же выпрямилась, получив удар по ногам, крик боли вырвался из груди. Они теперь метили не просто в нее, а в чашу, намереваясь выбить ее из рук. Толи от боли, толи от бессилия в Эл вскипела ярость. Огонь в чаше полыхнул так сильно, что ее соперники отшатнулись. Она держала чашу у груди и не успела вытянуть руку. Пламя охватило голову. Она вдохнула пламя в себя, оно не было жарким, но потом тело стало гореть не только снаружи от полученных ударов, но и внутри, словно огонь разлился по жилам. Ей казалось, что она сама полыхнула факелом, что пламя охватило ее со всех сторон, снаружи и внутри. Голову до боли сдавило обручем. Рука сильно сжала рукоятку меча. Эл почувствовала себя другой. На ней опять была одежда. Она стала иной. Эл поняла, что она превратилась в ту, которую видела в зеркале на острове, которой так сильно испугалась. Но за этой иллюзией теперь скрывалась она сама, весь опыт, добытый в муках, оказался в ее распоряжении. Ей стал доступен каждый из соперников. А потом возникла жажда наказать их за те страдания, которые они причинили этим местам.
Эл выбрала первую жертву — своего собеседника. Что могло быть всего страшнее для него? Она мгновенно нашла ответ — потеря сил и способностей, коими он так гордился. Он понял ее и вышел из круга.
Перемена не испугала гостей, скорее вызвала удовлетворение. Эту силу они собирались испытать?
Эл подняла над головой чашу, огни под сводом вспыхнули, стих рев ветра. В тишине Эл различила, как от малейшего движения, звякает ее доспех.
Фигура главного повисла напротив дальше досягаемости ее меча. Она ждала реакции.
— За скромной фигурой смертного скрывается странник. Как и было предсказано. Тебя ждет смерть.
— Ждет, согласна, только вот никак не дождется. Не зли меня. — Эл махнула не мечом, а чашей, сделав рукой изящный круг. Огни наверху полыхнули. — Полагаю, это оружие тебе не по вкусу.
— Ты совершишь убийство? — его тон стал подкупающим, он знал о ее внутреннем барьере.
— Ради памяти Ладо, я это сделаю. Будете ли вы мучаться так же, как мучался он? Ваша смерть будет страшнее. Я заберу у вас силу и оставлю жить.
— Тебе не справиться с нами всеми.
— Проверим? — спросила Эл, и ее глаза недобро блеснули.
Меч был ее любимым оружием с самого детства. Друзья винили ее за то, что из тренировок Эл сделал культ, что в ее жизни этому оружию нет места, оно не применимо. Эл улыбалась и отвечала, что больше доверяет своей интуиции, чем доводам рассудка. Пять последних лет она не держала меча в руках, но теперь в этом состоянии вспоминать старые уроки было ни к чему. Совсем иная сила двигала ее телом, это лезвие стало продолжением ее руки, в нем собиралась энергия. Тело грелось и горело, огонь полыхал не только в чаше и под сводом, но в ней самой. Со стороны она виделась сияющим силуэтом, в котором едва угадывались детали.
Восемь сомкнули свой круг. Но любая попытка достать ее заканчивалась ловким взмахом оружия, с меча срывались снопы искр, поджигая воздух и раня соперников. Движения обеих сторон стали напоминать единый танец. Эл поворачивалась вокруг соей оси, мелькали силуэты восьми, она чувствовала атаку раньше, чем она начиналась. Эл вошла в раж. Один из соперников осмелев, приблизился и, получив косой удар, отлетел к стене. Круг разрушился, натиск ослаб. Пока они перестраивались, она не двигалась.
— Остановитесь! Довольно!
— Владыка! — Эл не узнала свой певучий голос.
За пределами круга стоял Он. Семь оставшихся отступили. Раненый ничком лежал у стены.
— Я приказал только испытать ее.
Эл опустила меч, сияние угасло. Она почувствовала боль внутри. Эл шумно, переходя на стон, выдохнула, но не опустила руки с чашей.
Владыка немного приблизился и внимательно ее оглядел. Его взгляд пронизывал. Эл сжалась от повелительного взора.
— Все будет как прежде, — произнес он. — Твое упорство достойно, той награды, какую ты просила.
— Я не просили никакой награды.
— Ты просила милости для города. Мой сын угрожал тебе тем, что я поставлю тебе условия, каких не было прежде. Темнота его глубока на столько, что он посмел так говорить обо мне. Пусть так считает. Город получит мое прощение. Ты познала силу храма, ты выстояла в нем бурю, но одно условие так и осталось не исполненным. Поторопись. Я не стану ждать вечно.
И все исчезло. Померк всякий свет. И Эл ощутила изнеможение. Большого усилия стоило ей вложить меч на место. В наступившей тишине, она вслушивалась в стук своего сердца, ощущая себя живой, но маленькой и обессиленной. Теперь не заснуть бы и не свалиться с постамента.
Глава 13
Кикха выпрыгнул из подземелья Матиуса и помог выбраться старику. Они были в пределах храма. Кикха, не дожидаясь Матиуса, пошел к выходу.
Буря миновала.
На площади вокруг храма было необычно светло. Кикха поднял лицо к небу, облака медленно расходились, и в прорывах виднелся блеск светила, он играл переливами на иглах башен дворца, на крышах городских домов.
Кикха обомлел. Он шагнул обратно в храм и натолкнулся на Матиуса.
— Подождем вашего брата и королеву или навестим ее сами? — спросил старик.
Кикха с трудом понял, что он говорит об Эл. ЭЛ! Он побежал по коридорам в глубь храма.
Матиус покачал головой.
— Он не желает видеть ее мертвой.
Он поспешил за великим, шаркая ногами, затекшими от сидения в подземном коридоре.
Воздух в зале был таким горячим, что Матиус едва дышал. Он вздрогнул, когда увидел ее. У нее было лицо такой белизны, точно она превратилась в самый белый камень. Чаша с огнем покоилась на ее вытянутой руке, и огни наверху горели совершенно ровно. Стояла она в той же позе, в какой они ее оставили, но одежда была растерзана, серые клочья валялись повсюду, а ее странная синяя кожа, которую она прятала под серой одеждой, зияла рваными длинными дырами, словно кто-то рассек ее во многих местах. Оружие осталось при ней. Матиусу было чему удивиться, но длилось удивление лишь мгновение, потом он испытал такую жалость, что едва не заплакал. Он не смог понять, жива ли она.
Она не пошевелилась, когда двое появились в зале, она вообще их не видела. Остекленевшие глаза смотрели перед собой.
Матиус с надеждой посмотрел на Кикху.
— Она жива? — спросил он тихо.
— Эл, — позвал Кикха.
Она не ответила. Тогда Кикха обошел вокруг, он приблизился к постаменту, и тут огонь в чаше полыхнул с такой силой, что великий отбежал к стене.
— Что это значит? — спросил он.
— Это значит, что она жива! — Матиус почти кричал. — Только она должна отдать огонь сама.
— Попроси ее, — приказным тоном сказал Кикха.
— Не могу. Королева должна принять этот огонь. Схожу за Алмейрой.
Матиусу не пришлось идти. В зал сами пришли Радоборт, Алмейра и Хети.
Радоборт кинулся к постаменту.
— Осторожно! — предупредил Кикха.
Радоборт не слушал его.
— Эл! Что с ней произошло?! Эл! Ты слышишь меня? — кричал он.
Кикха заметил, что на приближение Радоборта огонь не реагировал.
— Она должна отдать чашу, — подсказал Кикха. — Забери ее.
— Она шевельнулась! — воскликнул Матиус, заметив шевеление губ Эл. — Она говорит что-то. — Тихо! Тихо!
— Я помогу! — Хети с энтузиазмом ринулся к постаменту, но огонь в чаше угрожающе блеснул и Матиус, который был ближе, успел перехватить юношу.
— Не приближайся. Погибнешь. Королева должна взять чашу.
Настала очередь Алмейры, она замирала при взгляде на Эл и шла маленькими шажками, медленно и с опаской. Ее приближение огонь встретил новым всплеском.
— Не пойму в чем секрет. — Озадаченный Матиус посмотрел на Радоборта. — Ты один, кого он подпустил.
— Забери у нее огонь, — резко сказал Кикха. — Нужно снять ее оттуда.
— Прислушайтесь к тому, что она говорит, — предупредил Матиус. — Видите, ее губы движутся.
— Она говорит, что не может двинуться. Тело не слушается, — сказал Хети, который не сводил взгляда с бледного лица Эл.
Эл закрыла глаза.
— Потренируемся в ловкости. Радоборт лезь на постамент, раз это пламя принимает твое присутствие. Забери огонь и столкни оттуда Эл, — деловито предложил Кикха.
— Она же разобьется! — воскликнула Алмейра.
— Я поймаю ее, — недовольным тоном пояснил Кикха. — Ей придется с этим смириться.
Радоборт только сделал усилие, чтобы залезть к Эл, и пламя в чаше метнулось вверх.
— Да что же это! — не выдержал он.
— Так не получится, — заключил Кикха. — Эл, ты меня слышишь, дай любой знак.
Она открыла глаза и повела ими в сторону великого.
— Ты можешь опустить руку?
— Нет, — шевельнулись ее губы. — Не чувствую тела. Но я могу упасть.
— Упасть, — повторил Кикха. — Упасть. Хорошо, падай. Радоборт поймает чашу, а я тебя. Не вижу другого способа. Согласна?
Эл опустила веки.
— Наконец-то, она согласилась удостоить меня такой чести, — не сдержался Кикха. — Радоборт, ты готов?
Братья кивнули друг другу.
Алмейра прижалась к Матиусу.
— Я тебя поймаю, — еще раз повторил Кикха, — ты только чашу отпусти. Отпусти огонь, Эл, передай его Радоборту. Можешь падать.
Из ее тела точно вынули стержень, рука Эл качнулась, чаша полетела в одну сторону, а ее тело в другую. Радоборту пришлось менять позицию, он метнулся за падающей чашей, а Кикха будто знал где стоять, Эл как в колыбель упала ему на руки.
Алмейра бросилась к Кикхе.
— Эл. Эл! Что? Что с ней? — Алмейра схватила бледную руку Эл. — Она холодная. Здесь так жарко, а она холодная? Она умерла?
Глаза Алмейры наполнились слезами.
— Она спит, — строго сказал Кикха. — У нее мало сил, но умирать ей не придется. Если я правильно расценил ситуацию, она свое дело сделала.
Кикха направился к выходу, мимо еще не пришедших в себя свидетелей происшествия.
Радоборт сидел на полу с чашей на коленях, огонь тихо затухал в ней. Он заглянул наверх и удивился, что огни еще горят, они продолжали гореть даже после того, как потухло пламя в чаше. Потом он осмотрел пол. Внимание привлек лоскут от куртки Эл, он поднял его, осмотрел.
— Узнать бы, что тут произошло? — задал он риторический вопрос и поднялся.
Потом он протянул Матиусу чашу и пошел за Кикхой, ему было любопытно взглянуть на Эл при свете дня.
— А тебя не интересует, почему она отдала огонь тебе? — бормотал сам себе Матиус.
Он вышел из храма последним.
На площади собрались люди. Они не расходились. Увидев Кикху с Эл на руках, люди зашумели.
— Она жива. Жива, — успокаивала их Алмейра, проходя мимо. — Она спит. Она устала.
Кикха вышел с площади и зашагал в сторону дворца.
— Куда ты? — спросил у него Радоборт. — Дом Ладо в другой стороне.
— Я иду во дворец, — ответил Кикха.
— Да. Ее место там, — твердо сказала королева. — Я помещу ее на самом красивом балконе с видом на город. Пусть этот вид согреет ее сердце, когда она очнется. А пока, я стану ухаживать за ней.
— Ей достаточно покоя и новой одежды, — хмуро заметил Кикха.
Прошло три дня. Был вечер. Радоборт взирал на город с высоты верхнего яруса. Эти дни он настойчиво искал уединения. Он не интересовался тем, что творится в замке и за его пределами, он не удосужился узнать, что происходит с Эл. Он был убежден, что она вернется в прежнее состояние.
Алмейра первый день не отходила от спящей, потом Кикха отогнал королеву, напомнив о ее обязанностях правительницы города. Забот у Алмейры оказалась так много, что она не возвращалась во дворец до темноты, город был взбудоражен происшествием и переменами.
Этим вечером Алмейра сама разыскала Радоборта.
— Ты рано вернулась, — заметил он, едва девушка показалась из-за поворота.
— Не рад видеть меня? — спросила она и смутилась, не дождавшись ответа.
Она уже повернула назад.
— Постой.
Алмейра застыла в шаге, точно испугалась его слишком строгого тона. Радоборт понял, что она дальше не двинется, и подошел сам. Она повернула к нему лицо, он смог взглянуть в ее поразительные по красоте очи. Он ловил себя на мысли, что часто применял слово "красиво" к этому хрупкому и беззащитному существу. Эти дни он особенно остро осознал пропасть между ними. Он великий, сын владыки, а она смертная. Тогда почему его существо теперь трепещет в такт ее волнению?
На него накатила необычная волна. Он встал так, чтобы отрезать ей путь в галерею.
— Поговори со мной, — попросил он.
— О чем? — ее охватило еще большее волнение.
— О чем угодно. Только не уходи.
— Я была сегодня у большого храма. Мне сказали, что стена оказалась отстроена немного больше, чем ее успели соорудить наши строители. Матиус утверждает, что стену достроили вы.
— Это правда. Кикха поспособствовал.
— Тогда почему не раньше? Как странно вы вели себя. Она так нуждалась в вашей помощи, — говорила Алмейра с укором, преодолевая волнение.
— Мы соперники, а не союзники. Мы не действуем сообща. На то есть причины, которые тебе не нужно знать.
— Ты говоришь как великий. Всегда как великий.
— Я и есть великий.
— Твой закон велит тебе презирать смертных. Я понимаю.
Она склонила голову, и он не смог больше видеть этих глаз. Радоборт осторожно приподнял рукой ее подбородок.
— Я противен тебе? Ты презираешь меня?
— Я не могу судить.
— Но судишь.
Она закрыла глаза.
— Посмотри на меня, — попросил он.
Она распахнула веки, но взгляд был усталым и отсутствующим. Она посмотрела в его глаза и увидела в них сожаление. Он так смотрел, словно она могла дать ответ на его внутренние вопросы. Она осмелилась спросить.
— Что тревожит тебя?
— Будущее, — коротко ответил он.
— Ты видишь будущее, почему тогда ты тревожишься? — спросила она.
— Я знаю уход, а не будущее.
— Это печально, — вздохнула Алмейра и, наконец, смогла успокоиться.
— А ты не знаешь будущего? — вдруг спросил он.
— Только свое, — ответила она с грустью. — Я живу в рамках королевского устава, мое будущее теперь определено заранее. Горожане признали меня своей королевой и присягнули мне сегодня. Я буду править, точнее, учится править, пока не появится король. Я выйду замуж и должна буду дать городу наследника или наследницу. Так я проживу жизнь. А еще, я непременно напишу для нового архива историю моего рода и историю проклятия. Я назову ее "Легенды Алмейра". Язык будет походить на древний певучий стиль, которым говорили мои предки. Я единственная, кто помнит его. Книга будет сшита тем образом, о котором рассказала Матиусу Эл. Свитки будут собраны вместе и облачены в синие с теснением, твердые пластины, чтобы листы не мялись и долго хранились. А еще я разыщу лучшего мастера и закажу ему великолепную статую. Я поставлю ее в храме. У статуи будет ее лицо. Она вернула к жизни не только этот город, но и меня.
