Конец Третьей Эпохи

— Не привык я к такому твоему облику,— признался Эгленн, отступив на шаг и рассматривая его. — А что же будет с Гэндальфом? Что мы скажем другим, тем, кто знал тебя, но перед кем всего не откроешь? Что — Гэндальф сгинул в застенках Черной Башни? Гэндальф сбежал в Валинор? Тоже, знаешь, не самое лучшее.

Тот хитро улыбнулся.

-Посмотрим... Эгленн. Посмотрим.

— Ни перед кем не раскрывай моего облика, — предупредил Эгленн. — Не хочу, чтобы они знали. Не хочу видеть страх в их глазах. Пусть, может быть — позже. Когда они перестанут страшиться нас. Но не сейчас. А до той поры я буду оставаться Голосом Саурона... да, пожалуй: бывшим нуменорцем из предавшихся Тьме.

-Неплохо, — одобрил Олорин. — Хороший выход.

Он задумчиво посмотрел вслед улетавшему дымку из трубки, — тот складывался в кольца. Одно, два, три... Кольцо. Замкнувшаяся история Арды. Попытки вырваться — и снова, и снова туда же, начинать с нуля, начинать с того же... Сколько уже приходилось делать это тому, кто стоит сейчас рядом с ним... И очень хотелось верить, что именно сейчас это заклятое кольцо, кольцо ненависти, войн и мести будет разомкнуто. Навсегда.

...Глорфиндейл так и стоял на самом берегу, не в силах пошевелиться. Стройные ряды, которые враз замерли в панике, самые смелые, ступившие на чёрный лёд... и ушедшие туда, на тот берег, Артанис и Элронд. Он знал, что они не вернутся. Знал, и — душа рвалась туда, за ними.

Когда леденящий ужас стал спадать, и вдруг грянуло солнце, прорвавшись на миг, он вздрогнул. Стал звать, собирать тех, кто теперь, стыдясь своего страха, не мог теперь поднять глаз. Его слушались, ему повиновались — как единственной опоре, последней оставшейся надежде.

Теперь разрозненное, потерявшее цельность войско эльдар остановилось на небольшом отдалении от захваченного Минас-Тирита. Завеса Тьмы почему-то поднималась, ветер разметал по небу клочья черных туч, и наконец, вселяя в сердца надежду, проглянуло утреннее солнце. Но на победу надежды уже не было.

Однако ясно: если бы их и вправду хотели уничтожить — сожгли бы так, как сожгли орлов. Что же нужно Врагу?..

И спустя час, когда тьма, еще недавно нависавшая над ними, ушла к границам Мордора — Глорфиндейл увидел, что от переправы к ним приближается отряд всадников на вороных конях.

Глорфиндейл резко поднял руку, приказал остановиться. Свои встали за его спиной, — тесным строем. Молча ждали.

Всадники приблизились, и стало видно, что у двоих их них с собой... Глорфиндейл понял сразу. Тела. Тела Артанис и Элронда. Причем — это было странно и жутко — мертвая Артанис словно бы сидела, запрокинув голову на плечо черного воина; боевого шлема на ней уже не было, знаменитые золотые волосы разметались по плечам...

Один из всадников приблизился к Глорфиндейлу.

— Элронд и Артанис предпочли _уйти_, — произнес он. — Мы возвращаем вам их тела.

-Спасибо, — горько и коротко, как плетью хлестнул. — Милостивые победители.

Он, не глядя, жестом позвал своих.

— Кроме того, мы хотим говорить с тобою, Глорфиндейл, о дальнейшем, — продолжил человек. — Согласишься ли ты на переговоры — на переговоры, подчеркиваю, а не на обмен оскорблениями?

Глорфиндейл не смотрел на него, — смотрел на эльдар, которые бережно, будто спящих, уносили своих вождей, куда-то подальше, чтобы никто не видел их скорби.

— Переговоры могут быть между равными, — сказал наконец. — Сейчас разговор может быть только один: вы диктуете условия, мы их выслушиваем. Что Саурон хочет от нас?

— Прекращения войны, — сказал человек. — Вы должны сложить оружие и принести клятву не выступать против Владыки Мордора и его союзников. Владыка не имеет ничего против синдар, издавна живущих в землях Средиземья. Пусть приносят клятву — и уходят, и живут, как прежде. Вмешиваться в дела их народов он не станет. Но к нолдор у него нет доверия: они должны покинуть Эндоре.

-Я не покину Эндорэ, — отчеканил Глорфиндейл. — Эта земля стала моей родиной. Я уже умирал здесь, и я вернулся. И если моё присутствие здесь не угодно Владыке Мордора... прошу прощения, теперь его следует называть Властелином Эндорэ, — то это уже его дело. Только воля Валар могла диктовать нам, можно или нет уйти за Море, а вовсе не его. Каждый из свободного народа нолдор будет сам решать свою судьбу, уходить ли, оставаться ли. Я решил.

— Терпение Владыки велико, но не безгранично, — проговорил человек, пристально глядя на Глорфиндейла. — Пусть будет так, как ты говоришь, но знай: те из вас, кто станут злоумышлять против него, кто станет призывать к оружию и к мести, будут уничтожены.

-Это всё? — спросил Глорфиндейл, глядя на всадника в упор.

— Все. Если тебе есть, что передать Владыке — говори. Я — его Голос, и он слышит все, что слышу я.

-Нет, — Глорфиндейл даже сам удивился, насколько спокойно прозвучал его голос. — Передавать ему мне нечего.

— Тогда прощай.

Всадник развернул коня, и поскакал обратно — к переправе. Вслед за ним — остальные.

...О том, что Врата Мордора отворились, они узнали почти сразу. По давнему плану, осуществления которого больше всего страшились, бесшумно и быстро заняли места, — каждый знал, куда ему идти, и за какой проход стоять насмерть. Фарамир притаился у самого озера, — тут был узкий проход, мимо — никак, только прямо под ним, внизу.

И — наконец.

Он не знал, скольких ему удастся снять, прежде чем его самого враги положат рядом с убитыми. А потому — привычными быстрыми движениями доставать стрелы и бить их, одного за другим.

Враги умели стрелять не хуже. И распознавать, откуда исходит опасность — тоже. Но в этот раз прибавилось и нечто новое. Темное чародейство?.. Словом, как это называется, Фарамир не знал; вот только снять он успел лишь двоих врагов. Следом началось неожиданное. Один из черных выпрямился, глядя прямо на него, словно видел через все укрытия, и медленно, как будто и не под прицелом стрел стоял, поднял руку, указывая на Фарамира; у того вдруг ослабело все тело, так, что он не мог даже пошевелиться. И тут же — свист стрелы, и в грудь вонзается острие. Дрожит древко с черным оперением, и становится очень больно, и перед глазами все затягивает красным...

Он пошатнулся, теряя равновесие, теряя ощущение тела... каким-то краем сознания, уже почти отключаясь, почувствовал: куда-то летит... потом его обдало ледяной волной, вода сдавила, стало нечем дышать. Понял: озеро, он тонет... и где-то высоко-высоко над головой остался призрачный свет — остатки дня. Это было так жутко — пытаться вдохнуть и захлёбываться, мучительно осознавая, что идёшь ко дну...

Последней вспышкой сознания он успел ощутить, как что-то темное сверху подхватывает его, тянет вверх, неотвратимо, отдаваясь в груди острой болью. Потом все исчезло.

В маленькой каменной комнатушке было темно. В высоком узком окне — далекие сполохи, но небо, черное клубящееся небо, было, кажется, совсем рядом. Равно как и противоположная стена... пара шагов, и все. Совсем близко. Черный голый камень.

Потом пришла боль в груди, за нею — ощущение усталого, измученного тела. Но лежал он все же на кровати, раздетый, под серым грубым одеялом, и рана его была перевязана — явно умелыми руками.

Поначалу мыслей не было вовсе. Темнота подавляла, приносила ощущение безнадёжности, тревожного тоскливого ожидания... что-то было такое, совсем недавно...

Да.

Точно.

Ждали. И дождались.

Он рванулся — вскочить, крикнуть — где же он, где, что произошло, это не Гондор, да что же это такое?!..

А действительность приносила только один ответ.

То, что открывалось за окном, могло быть только в одной стране. Да и облака могут быть так близко только в одном месте... Это не Гондор, конечно. Это Мордор. Мало того: это сама Черная Башня.

Плен.

Осознание этого нахлынуло жесточайшей волной отчаяния, как будто сама Смерть встала рядом и, хмуро улыбнувшись, поманила к себе.

Она приходила не впервые, и проходила рядом, и царапала... но сейчас стала почти зримой, казалось, — повернись, и увидишь...

И Фарамир повернулся.

Туда, к окну.

Хватаясь за стену, поднялся. Страшно закружилась голова. Подумалось: как хорошо, что здесь всего пара шагов...

Подошёл к окну... да что там, еле дополз. Лучше умереть свободным, чем жить рабом... Умереть.

Нет, это было невозможным. Окно слишком узкое — не протиснуться. Но стало видно, что высота тут и правда, наверное, страшная... где земля? непонятно. Далеко внизу?.. Только черные тучи и зарницы в них, без грома, одни змеящиеся алые молнии.

— Куда же это ты собрался? — резкий женский голос позади.

Фарамир вздрогнул. Следят. Конечно же. Наивно было думать, что за ним, сыном Наместника, попавшим в плен — и не будут следить.

Медленно обернулся.

Это было вторым потрясением. Потому что перед ним стояла, несомненно, эльфийка, и эльфийка, принадлежавшая к какому-то из высших домов — судя по внешности. Золотистые волосы, собранные в красивую прическу, огромные зеленые глаза, прекрасное лицо.

Холодное и твердое. И черная мужская одежда. Почти такая же, какая была на всех воинах Врага, что Фарамиру довелось видеть.

— Решил выбрать самый легкий путь, доблестный воин — сбежать в смерть? Этого тебе никто не позволит. Ложись обратно, тебе еще рано подниматься.

-Лучше смерть, чем позор плена, — с трудом выговорил Фарамир и невольно схватился за грудь от боли. — Вот не думал, что эльда может стать рабом Врага...

Эльфийка только презрительно усмехнулась — да и то едва заметно. Подошла к нему, подхватила — руки у нее оказались неожиданно по-мужски сильными, несмотря на видимую хрупкость — и едва ли не силой заставила его подойти к кровати.

— Ложись, — повторила она. — Не веди себя, как ребенок.

Ему ничего не оставалось, кроме как покориться... да что там, он просто свалился на кровать, тяжело дыша. Как ребёнок, как же... Сколько веков она живёт на свете... но КАК — как могло это быть, как он сумел запутать в своих чёрных сетях разум эльфа?! Поистине ужасна будет судьба Средиземья, раз возможно такое...

Она оглядела его цепким, пристальным взглядом — словно оглядывала не человека, а испорченную вещь, которую необходимо починить. Поправила повязку на его груди, на несколько секунд задержала над нею ладонь, от ее пальцев потекла прохлада, и боль начала ослабевать. Эльфийка выпрямилась.

— Вот что, Фарамир, сын Наместника, — произнесла она. — Как ты уже верно понял, сбежать в смерть тебе никто не позволит. Ты был ранен, и сильно, и погиб бы, если б не мы. Вернее всего было бы оставить тебя своей судьбе, но Владыка счел нужным спасти тебя, и сохранить тебе жизнь. Зачем — я догадываюсь... хотя и не скажу, что мне приятно было иметь дело с тобою, и лечить тебя — ибо на твоей совести жизни множества наших, которых ты убивал отнюдь не в честном бою, а обманом. Но я позабочусь о том, чтобы твоя фэа не покинула тело... во всяком случае, до тех пор, пока ты нужен Владыке. Если у тебя есть вопросы — задавай.

Фарамир криво усмехнулся.

-Честный бой... О какой чести может идти речь — с вами? Мне нечего спрашивать у тебя. Единственное, что сейчас волнует меня, — это судьба Гондора... впрочем, догадываться я тоже умею. И не скажу, что мне приятно иметь дело с тобой... в свете этих догадок.

— Минас-Тирит захвачен, — эльфийка жестко усмехнулась, словно ей было приятно это событие — да впрочем, очевидно, так оно и было. — А соединенное войско Элронда, Артанис, Кирдана и Трандуила обращено в бегство. Ты это хотел узнать? Теперь — знаешь.

-Спасибо, — это прозвучало так язвительно, как только Фарамир был способен. — У меня больше нет вопросов, ты можешь уходить. Когда твой Владыка соизволит сообщить, что хочет так или иначе распорядиться мною, пусть пошлёт тебя. Думаю, тебе нравится бегать по его приказаниям, как собачонке.

— Глупец, — спокойно произнесла эльфийка. — Мальчишка. Он мой друг. Уже много тысячелетий.

Фарамир резко расхохотался. Боль снова пронзила грудь, но ему было всё равно.

-Неужели? Да, хорошо же он тебя заворожил, раз ты сама в это веришь.

Она, видимо, чувствовала его боль, потому что сразу же оказалась рядом, и снова тонкие пальцы прошлись по его груди, отгоняя боль — уже всерьез, боль исчезала с каждой секундой, но вместе с этим надвинулась слабость, такая, что и рукой-то пошевелить было сложно.

— Я — почти ровесница этому миру, — произнесла эльфийка, словно между делом. — И речи, подобные твоим, я слыхала тысячу раз.

Выпрямилась. Оглядела еще раз, словно прислушиваясь к музыке его хроа — и вышла.

Фарамир закрыл глаза. Друг, видите ли. Ровесница Арды. Эльдэ. Расскажите это кому-нибудь другому...

Время здесь тянулось мучительно медленно, однообразно. За окном — все те же сполохи, день, ночь — не поймешь. Один раз принесли еду; не эльфийка, просто человек в темной одежде. Поставил рядом с кроватью — и вышел. Есть хотелось, очень, а еда была отнюдь не "темной" — нормальная вкусная еда. Сутки прошли?.. Меньше?

Он словно ушёл в себя. Раз его спасали, раз оставили в живых, значит — зачем-то. Подождём.

Теперь, когда первый ужас случившегося отступил, он понимал, что жизнь — это страшно, немыслимо много. Как знать, сколько их осталось сейчас, гондорцев, как знать, кто на свободе, кто — здесь, в плену... Как знать. Раз ты жив, значит, есть возможность обрести свободу, а там... Вот когда ты умер, тогда уже точно всё кончено.

Подождём.

Шаги в коридоре он не услышал; дверь отворилась внезапно. И сразу же все ухнуло вниз, куда-то далеко-далеко, в бездну, а здесь, наверху, остался один только страх. Первой в комнату вошла все та же эльдэ; квенде, вернее. Следом за ней вплыла темная, полубесплотная призрачная фигура. Назгул.

Фарамир понял, что попросту потерял дар речи. Только смотрел на это чудовище... и тщетно пытался представить себе, что его ждёт. Воображение отказывало.

Краем сознания Фарамир еще воспринимал, что взгляд золотоволосой эльфийки сделался странным, сосредоточенным... и он понял — должно быть, эти двое говорят, разговаривают между собою... мысленно...

Темная бесплотная фигура надвинулась вплотную, и призрачная рука легла Фарамиру на лоб.

Ледяной, невыносимый холод, проникающий в мозг, а вместе с ним — чужая сила, чужая воля... он понял — они раскрывают его память. Все, что он знал, сейчас обнажалось перед взглядом темной твари, со всего срывались покровы. Стремительно промелькнуло перед глазами детство, юность... война, их походы, тайные укрытия, засады... что они ищут? для чего им это нужно?..

Он отчаянным усилием воли попытался сопротивляться. Не пускать. Любой ценой. Что бы им ни было нужно, раз это нужно им — этого нельзя допускать.

Он стиснул зубы, понимая, что надолго его не хватит.

В мозг ворвалась боль. Этому, черному, его сопротивление было безразлично; он ломал его, словно сминал пожелтевший от времени лист бумаги.

— Не надо, Аргор, — вдруг услышал Фарамир голос эльде. — Хватит с него, он и так на грани. Ты ведь уже все узнал.