— Трое охотников пытаются забросить мяч в кольца, вратарь охраняет эти кольца, загонщики отбивают бладжеры, — без запинки выпалил Гарри.
— Отлично, — похвалил Вуд.
— Э-э-э… — начал Гарри, надеясь, что его вопрос прозвучит так, словно задан как бы между прочим, — а бладжеры еще никого не убили?
— В Хогвартсе — нет, — не слишком обнадеживающе ответил Вуд. — Пара сломанных челюстей, не более того. А теперь пойдем дальше. Последний член команды — ловец. То есть ты. И тебе не надо беспокоиться ни о квоффле, ни о бладжерах…
— Пока они не пробьют мне голову, — не удержался Гарри.
— Успокойся, Уизли прекрасно с ними справляются — они сами как бладжеры, только рыжие.
Вуд запустил руку в футляр и вытащил последний, четвертый мяч. По сравнению с предыдущими он был совсем крошечный, размером с большой грецкий орех. Он был ярко-золотого цвета, по бокам у него были трепещущие серебряные крылышки.
— А это, — сказал Вуд, — это золотой снитч, самый главный мяч в игре. Его очень тяжело поймать, потому что он летает с огромной скоростью, и его сложно заметить. Как раз ловец и должен его ловить. Тебе нужно постоянно перемещаться по полю, чтобы поймать его, прежде чем это сделает ловец другой команды. Команда, поймавшая снитч, сразу получает дополнительные сто пятьдесят очков — а это практически равносильно победе. Именно поэтому против ловцов часто применяют запрещенные приемы. Матч заканчивается только тогда, когда одна из команд поймает снитч. Кажется, самая долгая игра продолжалась три месяца. А так как команды играли без перерыва, то игроков приходилось постоянно заменять, чтобы те могли хоть немного поспать. Ну, есть вопросы?
Гарри покачал головой. Он отлично понял, что должен делать на поле. Проблема заключалась лишь в том, как это делать. И зачем — разумеется, в широком смысле.
— Со снитчем мы пока практиковаться не будем. — Вуд аккуратно положил золотой мячик обратно в футляр. — Уже слишком темно, мы можем его потерять. Давай попробуем вот с этим.
Он вытащил из кармана несколько мячиков для обычного гольфа. Уже через несколько минут мальчики поднялись в воздух. Вуд начал кидать мяч за мячом, посылая их с максимальной силой и в самых разных направлениях, чтобы Гарри учился их ловить.
Гарри поймал все мячи до единого, и Вуд был в восторге. После получасовой тренировки стало совсем темно, и они уже не могли продолжать.
— В этом году на Кубке школы по квиддичу выгравируют название нашей команды, — со счастливой улыбкой произнес Вуд, когда они устало тащились в сторону замка. — Наш предыдущий ловец, Чарли Уизли, мог бы сейчас играть за сборную Англии, если бы не уехал изучать своих любимых драконов. Но я не удивлюсь, если ты окажешься лучшим игроком, чем он.
* * *
Квиддич принес Гарри новую тему для размышлений. Он крутил правила и так, и сяк, и никак не мог понять заложенной в них логики. Дававший целых сто пятьдесят очков снитч делал квоффл — а значит, и сразу же четырех членов команды из семи — совершенно бесполезными. Чтобы сравняться с одним-единственным ловцом, эти четверо должны были обеспечить разницу в не меньше, чем пятнадцать мячей, что при примерно равном классе команд было невозможным — уж это-то он из разговоров с Роном знал точно. Так что в принципе, достаточно было одного ловца и двух защищающих его загонщиков. Если бы снитч давал не сто пятьдесят очков, а, скажем, пятьдесят или еще лучше — двадцать пять — командная игра имела бы смысл.
Так что же — волшебники не играют в командные игры? Ведь игра должна быть понятной и естественной для всех, она должна хоть в чем-то напоминать обычную жизнь зрителей, иначе она просто не сможет быть настолько популярной. То есть, получается, вся волшебная жизнь построена на героях-«ловцах», которые и определяют все, при этом часть остальных — загонщики — помогают героям, а остальные просто занимаются своими делами?!
Гарри подумал, что неплохо бы почитать про историю этих правил, как они возникли и как они изменялись с течением времени. До отбоя было еще часа полтора, и он направился в библиотеку. Нужная книжка нашлась довольно быстро, называлась она «Квиддич Сквозь Века». Быстро пролистав ее, Гарри нашел разумное объяснение зацепившей его странности: оказалось, что практически до конца семнадцатого века редкий матч длился меньше десяти часов, так что разрыв в пятнадцать и более мячей был обыденным делом. Но скорость и маневренность метел потихоньку росли, так что ловить снитч было все проще и проще, матчи становились все короче и короче, разрыв в счете все меньше, а вот многочисленные предложения уменьшить награду за поимку снитча единодушно отклонялись Лигой Квиддича. Гарри хотел уже вернуть книжку, но вдруг услышал в углу читального зала тихий всхлип.
За угловым столиком, отгородившись баррикадой из толстенных томов, плакала Гермиона. Гарри чувствовал себя виноватым за то, что сделал ей больно, и решился.
— Эээ… Извини, пожалуйста! Я не хотел…
— За что извинить? — немедленно ощетинилась мисс Грейнджер.
— Ну… За руку тогда…
— Моя рука уже не болит, — надменно бросила все еще слегка зареванная девочка, — но, тем не менее, спасибо. Извинения приняты.
— Тогда почему ты плачешь?
Гарри показалось, что ответом будет «Не твое дело!», но случилось иначе. Маска надменности треснула: Гермиона разревелась снова, и Гарри смог выцепить из потока перемежаемых слезами слов только «Одна», «Мама и папа» и «День Рождения».
Он хлопнул себя по лбу — день рождения мисс Грейнджер, согласно ориентировке, наступал уже завтра, девятнадцатого сентября. А он совсем про него забыл.
— Пойдем, — решительно отодвинул он книжную баррикаду; касаться ее руки он опасался.
Подброшенная уверенным приказом, Гермиона выбралась из-за стола и, оставив книги, двинулась за ним. Гарри быстрым шагом шел по направлению к башне, где гнездились почтовые совы, Гермиона семенила за ним точно та же, как он за МакГонагалл неделей раньше.
В совятне царил полумрак, разгоняемый светом немногочисленных факелов. Хедвиг слетела ему на плечо, заставив мальчика слегка пошатнуться, и благосклонно приняла от него брусочек совиного корма.
— Хедвиг, это Гермиона, — представил он белоснежной сове девочку, — Гермиона, угости ее!
Гермиона взяла у Гарри еще один кусочек лакомства и протянула его Хедвиг. Та кивнула и аккуратно взяла корм из тонких пальчиков.
— Хедвиг, у Гермионы проблема. Ее родители не могут писать ей, даже чтобы с днем рождения поздравить, представляешь? — сова возмущенно-сочувственно ухнула.
— Ты не могла бы… — продолжил Гарри, — ну, слетать к ее маме с папой и принести от них поздравление? Ну и… если Гермионе опять станет грустно — пусть она заходит к тебе и пишет родителям, хорошо? А ты будешь дожидаться их ответа, — сова согласно кивнула, — ну… Это как бы подарок тебе, на День Рождения, — улыбнулся Гарри Гермионе.
— Я не буду тебя слишком загружать, честно-честно, — пообещала сове мисс Грейнджер. — Ты подождешь? Я сейчас напишу папе и маме, чтобы они тебя покормили с дороги, — спохватилась девочка.
Она достала из кармана маггловский блокнотик и карандаш, черкнула пару строк и сама привязала послание к лапке Хедвиг. Та радостно — Гарри не слишком загружал ее работой — ухнула и вылетела в окно.
Гарри и Гермиона спустились в библиотеку: до отбоя оставалось всего ничего, а надо было еще успеть сдать книги.
— Спасибо тебе, Гарри. Но все-таки правила нарушать нехорошо! — шепнула Гермиона, когда они расходились по спальням.
Хэллоуин, от которого ВОНЯЛО
Школьная жизнь оказалась такой насыщенной, что Гарри сам не заметил, как пролетело два месяца с тех пор, как он увидел замок в первый раз.
Странно, но теперь он считал замок не тылом противника, а своим домом: чувство, которого он никогда не испытывал в отношении дома Дурслей на Тисовой, четыре. Разумеется, были еще старушки, но встречи с ними не были привязаны к какому-то одному месту, а дом миссис Кейн был все-таки домом миссис Кейн… И даже постоянное напоминание самому себе о хитропопом директоре и его интригах не могло побороть это чувство, тем более что сам Повелитель Памяти себя пока никак не проявлял — если, разумеется, не считать череды «совершенных случайностей».
К тому же уроки стали намного более интересными, особенно с тех пор, как они изучили самые что ни на есть азы и приступили к отработке более сложной программы.
Тридцать первого октября, в канун Дня Всех Святых, Гарри проснулся от запаха тыквенного пирога, проникшего в ноздри. Настроение стремительно упало, а попный мозг пришел в полную боевую готовность: тыквы, да и сам праздник ассоциировались у него только с «Оранжевым уровнем угрозы», и украшенные «Фонарями Джека» Большой Зал, коридоры и даже классы тоже не слишком добавляли радости.
Он заставил себя улыбнуться Гермионе, как обычно сидящей в Общей Гостиной. За октябрь и конец сентября она, к слову, уже дважды просила у него разрешения воспользоваться услугами Хедвиг. И вообще они иногда разговаривали, а один раз даже не об учебе. Но подсаживаться к ней на диванчик Гарри не стал, чтобы своим кислым видом не портить девочке настроение.
Впрочем, на первом же уроке профессора Флитвика он полностью забыл обо всем этом: сегодня они должны были перейти от простых, тренировочных движений палочкой к своему первому заклинанию: от них требовалось посредством левитационных чар поднять над партой почти невесомое перышко. Нет, разумеется, для Гарри это заклинание было не первым, да и для многих учеников из волшебных семей, как он подозревал, тоже, но все-таки…
Разумеется, профессор Флитвик предупредил их о важности четкого представления конечного результата, точных движений палочкой и правильного произношения, приведя в пример какого-то волшебника, попавшего под копыта буйвола из-за одной-единственной ошибки. Или на рога, Гарри пропустил это мимо ушей.
Гарри сел с Шимусом Финнеганом. Невилл глядел на него умоляющими глазами, но ему пришлось довольствоваться обществом Дина Томаса: маленький ирландец заинтересовал Гарри страстью к испепелению всего, чего он касался палочкой. А по части взрывов к выпуску он должен был превзойти близнецов. Так что Гарри раздумывал, не подарить ли ему на Рождество одну замечательную поваренную книгу, которой все же поделилась с ним Шарлин. А заодно и учебник химии — его страшно интересовало, можно ли из драконьего навоза получить драконью селитру и в чем, собственно, будет ее отличие от обычной, а времени на собственные эксперименты не было и не предвиделось. Зануда и заучка сидела с Роном, и трудно было понять, кто из них более несчастен.
Ни Шимус, ни Невилл не подкачали: первый испепелил свое перышко с четвертой попытки (три предыдущих не дали вообще никакого эффекта), а второй свое, как обычно, потерял, так что им обоим пришлось просить запасные
Гарри, казалось, все делал правильно, но перо только подрагивало на столе.
— Мистер Поттер, — пропищал профессор Флитвик, — дозируйте силу осторожнее! Такое впечатление, что Вы пытаетесь наколдовать «Редукто» или «Релашио»!
Гарри хмыкнул и чуть-чуть снизил напряжение. Перышко дернулось и подпрыгнуло на полдюйма. Через несколько попыток у Шимуса тоже получилось нечто схожее.
Рон впереди махал руками как мельница, но его перо как будто приклеилось к парте.
— Надо произносить так: «Винг-гАр-диум Леви-О-са», в слоге «гар» должна быть длинная «а», — поучающим тоном втолковывала ему Гермиона, но Рон только больше злился.
— Попробовала бы сама, раз такая умная! — буркнул он.
Гермиона решительно поддернула рукава мантии, четко, с выражением продекламировала «Вингардиум Левиоса», сопровождая формулу идеальным, на взгляд Гарри, движением палочки, и их с Роном перо, взлетев, остановилось на высоте ровно в требуемые пять футов от пола.
— О, великолепно! — зааплодировал профессор Флитвик. — Все видели: мисс Грейнджер удалось! Один балл Гриффиндору, мисс Грейнджер!
Разумеется, Рон еще больше расстроился и весь остаток урока бросал на соседку недобрые взгляды.
— Неудивительно, что ее никто не выносит, — пробормотал он, складывая учебники в сумку уже после конца занятий. — Она же настоящий кошмар!
— Ты, Рон, все-таки дурак. Она же тебе помочь хотела. — заметил Гарри, увидав, как задрожали губы девочки. Рон скривился:
— Она беспокоится только о баллах и оценках. И понятно, почему с ней никто не хочет дружить. Она должна бы уже понять это!
Гермиона скрылась в толпе, которая, впрочем, тоже быстро рассосалась. Гарри нырнул в пустующий класс, положил утащенное из класса перышко на сломанную скособоченную парту, повел палочкой, как тысячи раз водил той, барабанной, вдоль линий на плакате и негромко крикнул «РЕДУКТО!». Перо разлетелось в мелкую пыль.
— Нифига ж себе, — послышался от приоткрытой двери изумленный голос Шимуса, — научишь?
* * *
Гермиона не появилась ни на следующих занятиях, ни на обеде. Лишь спускаясь на банкет в честь Хэллоуина в Большой Зал, Гарри услышал, как Лаванда и Парвати шепчутся о том, что она с самого утра засела в женском туалете и отказывается выходить оттуда.
Гарри тоже не хотелось идти в зал — в конце концов этот день для него вряд ли был праздничным, и он решил тоже найти укромный уголок и не то, чтобы поплакать, а погрустить. В его кармане лежала ксерокопия табеля мамы и фотография ее дома, и ему не очень-то хотелось веселиться в день ее и папиной гибели. Что в спальне, что в Общей Гостиной его непременно начали бы тормошить, так что он прошелся по опустевшим коридорам и спрятался за доспехами в глубокой нише.
В конце концов, сегодня почти все блюда были из тыкв, а с прошлого года тыквы он ненавидел в любой форме. Особенно тыквенный пирог.
Он сидел, не думая ни о чем, пока не услышал чьи-то стремительные шаги. По коридору почти бежал профессор зельеварения, направляясь прямиком к Запретному Коридору. Гарри понял, что неудачно выбрал место для уединения и, когда шаги Снейпа затихли за углом, выбрался из-за доспехов и побежал в противоположную сторону.
Он успел спуститься всего на один этаж, когда услышал доносящиеся из Большого Зала звуки грандиозного переполоха. Гарри перешел на шаг и за первым же поворотом столкнулся с Роном и Невиллом, бегущими навстречу.
