Для себя

Глава 11

— Значит, русские действовали не очень эффективно? — вежливо произнес Алекс, едва удерживаясь от сла-а-дкого, выворачивающего челюсть зевка. А что вы хотели-то? Вызов от профессора Джошуа Маэда, считающегося этаким «андерграундным[88] экономическим гуру», разбудил Алекса в четыре утра. Ну, по московскому времени. Потому что Алекс в настоящий момент как раз пребывал в Москве… Так что парню пришлось подскакивать с постели и, зевая и чертыхаясь, запускать на ноуте местный аналог Skype. А куда было деваться? Профессор Маэда, как и любой признанный гуру, был весьма капризен и эксцентричен. Несмотря всю свою «андерграундность». А скорее, благодаря ей. Но для планов Алекса он был не просто самым лучшим вариантом, а едва ли не единственно возможным. Потому что его «андерграундность» заключалась в первую очередь в том, что он, являясь одним из наиболее известных экономистов США, автором множества книг и статей, профессором престижнейшего Нотр-Дамского университета[89], чьи публикации уже почти пять лет в рейтинге цитирования в своей области не опускались ниже третьей-четвертой позиции, был известен тем, что утверждал, будто социализм и плановая экономика — светлое будущее всей планеты Земля. Алекс же теперь, как ни крути, должен был разобраться, почему это самое светлое будущее в СССР очередной раз не случилось. Потому что будущее его семьи теперь было точно намертво сцеплено с этой страной. Да-да, Советский Союз здесь опять развалился. Очередной раз. Несмотря на то что в этой реальности он и войну выиграл с куда лучшими результатами, чем даже в изначальной реальности Алекса, да и после войны с экономикой у него всё было в разы лучше, чем там. До семидесятых годов. А потом снова всё покатилось по наклонной. То есть сначала он попытался привлечь к решению этой задачи, так сказать, «местных». Ну кто может лучше всего ориентироваться в проблемах СССР и местных особенностях развития лучше них? Но ничего удобоваримого из этой идеи не вышло. Постсоветские экономисты оказались представлены тремя почти не слышащими друг друга группами. Первые, так сказать, ортодоксы, утверждали, что всё совершенно очевидно — надо было всё делать так, как делалось при Сталине. План превыше всего, выполнение его — долг, перевыполнение — честь, а всех разгильдяев, бестолочей, расхитителей социалистической собственности и прямых предателей надо безжалостно ставить к стенке, цены — снижать, удои повышать… ну и так далее. Тогда ух как мы бы взлетели. Вот только на вопрос, чего ж, если всё так очевидно, «наследники Сталина», заметной частью отобранные и выращенные им самим, всё это похерили, причем практически сразу же после его смерти, следовал набор штампов про предателей и изменников, после смерти кумира раз за разом «пробирающихся» на верхушку власти. А на вполне логично вытекающий из всех этих заявлений вопрос: чего стоит власть, которая «раз за разом» позволяет занимать верхние позиции в своей системе исключительно предателям и изменникам, ответа вообще не было. Вторая, самая многочисленная группа, заявляла, что ничего придумывать не надо, а надо просто взять «простые и проверенные временем и успехом» рецепты на Западе и внедрить их у себя. Всё просто — учимся у умных, и когда-нибудь сами поумнеем. Но на вопросы, почему это все эти абсолютно универсальные и «проверенные временем и успехом» рецепты в разных странах срабатывают как-то очень по-разному, и почему уже почти двести лет находящийся под прямым управлением страны-светоча с «наиболее развитой экономической наукой» и «наиболее успешной экономической практикой» континент Латинская Америка как-то не сильно демонстрирует успешность всех этих «простых и проверенных» рецептов, представители этого направления раздраженно цедили что-то про «популизм» и «недостаток демократических свобод». И это при том, что те немногие примеры стран, в которых использование «простых и проверенных» рецептов пусть и с натяжкой, но можно было бы «зачесть» как успешные, типа Чили или того же Сингапура, ну вот уж никак нельзя было назвать демократичными… Ну а третья группа, так называемые государственники, была чем-то средним между этими двумя. И потому намного менее внятным. Ну на взгляд Алекса… Хотя всё это деление, естественно, было относительным и весьма субъективным. Так одного и того же экономиста в зависимости от его позиции по конкретному вопросу могли отнести и к «либералам», и к «государственникам», а другого — и к «государственниками» и к, так сказать, «сталинистам». Так что в России с экономикой по большому счету было чёрт ногу сломит. Возможно потому, что обрушение СССР в этой реальности свершилось не так уж давно, и, как и в большинстве предыдущих тактов, для всех весьма неожиданно. Поэтому даже мировые научные авторитеты в области экономики пока ещё пребывали в некотором ошеломлении. Впрочем, как и всегда. Как он понял ещё в прошлые такты — экономика это не столько наука, сколько наукообразное шаманство. Ну, как минимум, пока… Вследствие чего все его предыдущие попытки отыскать в этом море теорий хоть какие-то внятные и железобетонно срабатывающие закономерности раз за разом заканчивались пшиком. Несмотря на все его усилия и немалые затраты. Ни «вывоз» в прошлое целых томов самых влиятельных и авторитетных экономистов, ни подготовка специальных докладов, ни даже запуск целой исследовательской программы, закончившейся крупной научной конференцией, к приемлемому результату так и не привели. СССР раз за разом разваливался. Вот только если раньше ему это было не то что побоку, а даже и желательно, так как он страстно хотел вернуться именно в тот мир, который покинул, но только не нищим или, в лучшем случае, просто бедным, а безоговорочно, а то и даже просто неприлично богатым, то теперь ситуация изменилась. Алекс не сомневался, что Сталин ну вот точно ни за что не выпустит из своих рук такой мощный рычаг влияния на него, как жена и ребенок. А это значит, что теперь СССР стал для них всех новой родиной на очень долгое время. Если не навсегда. Вследствие чего он был теперь кровно заинтересован в том, чтобы та страна, в которой они с семьей будут жить, стала не только самой сильной на планете, способной обеспечить безопасность его семье и не допустить никаких эксцессов типа ядерной войны, но и в первую очередь удобным и приятным местом для жизни. Ну, насколько это возможно… Так что, помыкавшись очередной раз и не увидев особых различий с тем набором рекомендаций, которые уже не сработали, Алекс решил, что раз стандартный путь не срабатывает, надо искать нестандартный. Хуже не будет, а лучше… вот и посмотрим! В следующих тактах. Ибо ходить ему ещё в будущее не переходить… Так что раз все его предыдущие попытки использовать для этого знания и навыки, как, так сказать, аборигенов той страны, в которой его семье теперь жить, так и западных экономистов, стоящих на позициях мейнстримных экономических теорий, не смогли вывести её на траекторию устойчивого развития, значит, надо найти кого-то, с одной стороны, достаточно авторитетного, а с другой — не мейнстримного. А ещё лучше, если он будет стоять на позиции некой синергии двух путей. Ведь читал он что-то подобное в своей изначальной реальности. О какой-то теории конвергенции[90]. Вот и здесь надо поискать нечто подобное. Способное создать синергию… И даже лучше, если этот «немейнстримный» будет «варягом», выросшим в чуждой среде. В конце концов, славянскую письменность создали греки Кирилл и Мефодий, а арабский язык — какой-то перс. Да и вообще, недаром говорят, что взгляд со стороны частенько улавливает такие нюансы, которые напрочь не видны тем самым аборигенам. Вот поэтому Алекс так дорожил согласием Джошуа Маэда поработать на него. Тот оказался едва ли не единственным вариантом, удовлетворявшим всем граничным условиям. И потому парню приходилось терпеть все его закидоны. Например, желание поболтать с заказчиком, разбуженным им в четыре утра, хотя всё, что он рассказывал, и так имелось в присланном им файле… — Да как сказать… — усмехнулся его собеседник. — Если быть откровенным, то их действия в конце двадцать девятого, а также в первой половине тридцатого можно вносить в учебники. Ну, если ограничиться только оценкой игры на бирже. Я об этом написал… А вот со всем остальным у них были большие проблемы. Во всём остальном «комми» косячили почти по всем направлениям. Покупали акции там, где можно было бы просто дождаться банкротства и скупить оборудование по цене металлолома, варварски выдирали станки там, где можно было бы спокойно и не торопясь снять всю производственную линию, а главное — они почти не обращали внимания на нематериальные активы. — Да? И на какие же? — удивился Алекс. Сотрудничество с профессором Маэда он решил начать с, так сказать, «теста», предложив профессору дать оценку работы русских на рынках США в период Великой депрессии. Во всяком случае, сам профессор воспринимал именно как «тест»… — Например, на патенты, находившиеся в распоряжении тех предприятий, акции которых они выкупили. Вследствие чего, например, «комми» прошляпили замечательную возможность на законных основаниях заполучить полную технологическую цепочку производства ШРУСов Вейса[91], — и пожилой американец, в чертах лица которого явно прослеживались азиатские черты, в настоящий момент находящийся у себя дома, в Шорхэме, в Мичигане, сокрушенно развел руками, как бы говоря, да, печально, но что тут сделаешь… — М-м-м… ШРУСов Вейса? — непонимающе уточнил Алекс. — Большинство полноприводных машины времен Второй мировой войны, которые производились в США, были укомплектованы этими ШРУСами, — усмехнулся его собеседник, — в том числе и те, что шли русским по ленд-лизу — «Виллисы», «Доджи», «Студебеккеры». — Вот как… — задумчиво произнес парень. Американец между тем продолжил: — Да и вообще, русские действовали крайне неуклюже. Я вообще удивляюсь, как им удавалось грабить нас так долго и беспардонно! Скорее всего, дело было в том, что от них просто ничего подобного не ожидали. Ну кто мог себе представить, что та нищая, вечно страдающая от голода и напрочь отвергавшая частную собственность страна начнет вовсю играть на бирже и жонглировать акциями, вбрасывая в эту игру десятки миллионов долларов? Ведь ещё и десяти лет не прошло, как ей всем миром собирали продовольственную помощь…[92] Алекс едва заметно поморщился и поспешил уйти от неприятной темы. — А что ещё можно было бы отметить? Американец пожал плечами. — Да много чего. Я же сказал, что косячили они очень знатно. Например, «комми» додумались до идеи продавать испанские дублоны и иное антикварное золото через специализированные аукционы и антикварные лавки и магазины, но почему-то реализовали подобным образом только сотую часть добычи своего EPRON[93]. Остальные же девяносто девять было продано по цене золотого лома. А ведь на этом они могли бы заработать в разы больше! Нет, понятно, что через какое-то время рынок оказался бы слишком пересыщенным и цены неминуемо упали бы в среднем, в зависимости от состояния, с трех-четырех весовых номиналов до максимум одного с небольшим плюсом. Но уж точно не до цены лома. Этого антиквары позволить себе никак не могли. После определенного уровня они бы цену зубами держали. Работая тем самым на русских… «Комми» же умудрились обрушить даже цену на лом! — американец сделал паузу, задумчиво пожевал губами, а затем продолжил: — И ещё они почему-то совершенно игнорировали азиатские рынки. А ведь и в Аравии, и в Индии, и в Индонезии, и, самое главное, в Китае на их золото нашлось бы достаточно покупателей. И в первую очередь как раз на антикварное. Но не только. Да, там пришлось бы провести значительную рекламную кампанию, вложиться в образцы, например, перелить часть товарного золота в типичные китайские «лодочки», но в результате давление антикварного золота на европейские и американские аукционы уменьшилось бы настолько, что минимальные цены вполне можно было бы удержать на уровне двух, максимум полутора весовых номиналов. А это, считай, в два раза больше денег! — Лодочки? Что это? — удивленно переспросил парень. Его собеседник небрежно цапнул рукой телефон, несколько раз мазанул пальцем по его экрану, после чего развернул тот появившимся на экранчике изображением к Алексу. — Вот, глядите, один из стандартных золотых слитков времен императорского Китая. Видите форму? Из-за неё он и называется «лодочка». Повторить его на имеющейся в Красной России технологической базе ничего не стоило. Как и потом продать на территории Китая и Юго-Восточной Азии. За фунты, франки и доллары. С руками бы оторвали! В Азии к золоту всегда относились с куда большим пиететом, чем к бумажным деньгам. А уж к «старому» золоту и подавно. За него бы даже ещё и переплатили… Парень задумался. — Но-о-о… это же, получается контрафакт? — И что? — насмешливо спросил американец. Да уж, похоже он был совсем уж… андерграундным. — Кто в суд-то подаст? Китайцы? — он демонстративно фыркнул. — К тому же у Советской России уже был хороший опыт изготовления контрафактной продукции. Причем и в этой сфере тоже. Насколько я знаю, «комми» штамповали золотые царские chervonci аж до конца двадцатых, то есть на протяжении ещё десяти лет после того, как убили самого царя. И спокойно расплачивались ими с европейскими контрагентами. А здесь — китайцы! — А что китайцы? — удивленно уточнил Алекс. Для него Китай был мощной, современной страной, имеющей и сильную армию, и немалое влияние в мире. А также древнюю и богатую историю. Он в своё время столько китайских боевиков пересмотрел… Так что столь открыто выраженное собеседником пренебрежение к этой стране ему было не слишком понятно. — Вы не путайте современный Китай и Китай двадцатых-тридцатых годов, — спокойно отозвался американец. — Тогда эту территорию не грабил только ленивый. При активном, кстати, участии самих местных жителей. Впрочем, в этом китайцы не одиноки. В любой стране всегда найдутся люди, готовые помогать грабить собственную страну при условии, что им будет идти твердый процент от награбленного, — тут он ухмыльнулся. — Хотя чего это я вам об этом рассказываю! Вы же сейчас в России? Вот и поинтересуйтесь у окружающих, что творилось в их стране сразу после того, как они страстно и трепетно возлюбили наш «благословенный Запад»… Закончив разговор с профессором Маэда, Алекс сладко потянулся и покосился в окно. Совсем рассвело, да и сон за время разговора совсем развеялся. Так что ложиться было без толку. Всё равно не заснёт. Вот только и заняться было особенно нечем. Он прилетел в Москву из Мадрида вчера вечером, а согласованные встречи в разных институтах и архивах у него начинались только завтра. В этом будущем Алекс находился уже почти полгода. И, как назло, оно оказалось, как по заказу, именно тем, в которое он так жаждал вернуться. Нет, уровень технологического развития тут пока всё равно отставал от изначальной реальности Алекса, поскольку… был точно таким же. И парадоксальность этого утверждения развеивается как дым, если вспомнить, что первый раз парень «провалился» в прошлое в марте две тысячи девятнадцатого, а сейчас здесь шёл две тысячи двадцать восьмой. Но при этом уровень технологий был приблизительно как раз как в том самом две тысячи девятнадцатом. То есть вай-фай, сети уровня не ниже четыре, а то и всё пять G, соцсети, покупка билетов и бронирование отелей по Интернету имелись в полном объеме. Интернет вещей тоже присутствовал. А вот беспилотные автомобили пока только тестировались… Хотя называлось всё это по большей части по-другому. И о лунных базах тоже пока только разговоры разговаривали… Ещё из заметных отличий стоило отметить гораздо меньшее количество англицизмов в русском языке и чуть большее число, так сказать, «русизмов» в большинстве иностранных… Доступ к своим деньгам Алекс на этот раз получил практически в полном объеме. Но по сумме это вышло не сильно больше, чем в предыдущем такте. Потому что несколько банков, в которых он завел счета, до момента его возвращения «назад в будущее» не дожили. Впрочем, потерянные суммы на фоне того, что оказалось доступно, выглядели не очень-то и впечатляюще. И — да, миллиардером он всё-таки стал… Казалось бы — живи и радуйся. Но Алекс твёрдо знал, что точно вернется в прошлое. И, скорее всего, так и останется в нём жить. Ну, когда добьется главного. Если не полностью, то хотя бы в заметной части. Потому что жизни без Эрики он себе не представлял… Приняв душ, парень накинул халат и подошел к окну. Гостиница, в которой он остановился, располагалась приблизительно на том месте, где в его изначальной реальности был построен спорткомплекс «Олимпийский». Вытирая голову, Алекс направил взгляд в окно и замер, пораженный внезапно возникшей в голове идеей. — Хм, а почему бы и нет, — усмехнулся он, рассматривая в окно «пятиконечник» Театра Советской армии и торчащую в небо верхушку установленной перед Центральным музеем Вооруженных сил баллистической ракеты, — это будет забавно. Заодно и узнаю, почему они опять выбрали для основной зенитки восьмидесяти пяти миллиметровый калибр вместо восемь-восемь… В принципе «военкой» он на этот раз заниматься особенно не собирался. Потому что после изучения ситуации стало ясно, что ключевой вопрос отнюдь не в том, какие именно образцы вооружения будут поставлены в серийное производство к началу войны. Хотя в этом направлении тоже было не всё гладко. Особенно в кораблестроении, которым он, по заказу Сталина, так сильно заморачивался во время прошлого такта… Война застала РККФ со спущенными штанами. На пятнадцатое мая сорок первого года, в каковой день началась война в текущем варианте реальности, в советском флоте имелось всего три новых крейсера. ещё семь «килей» находились на стапелях в разной степени готовности. По эсминцам ситуация была схожая — семнадцать в строю и двадцать два на стапелях. Кроме того, из трех «модернизированных „Светлан“» две — «Красный Крым» и «Червона Украина» — также находились в доках, проходя глубокую модернизацию. А «Красный Кавказ» её только ожидал. Но и это ещё не всё. Из пяти[94] линкоров, которые имелись у Красного флота на момент нападения фашистов, три также находились на модернизации, основной целью которой было существенное повышение их возможностей в области противовоздушной обороны, а для остальных двух она была запланирована вообще на сорок второй год. Алекс, когда всё это узнал, от расстройства расколошматил вдребезги «клаву». Ну как так-то?!! Он же приволок Сталину со товарищи такое огромное число чертежей и иной информации, а тут получается, что РККФ вступает в войну едва ли не слабее, чем ранее! Ну что за рок такой над ним висит?! Всё, до чего он только дотрагивается, сразу становится не лучше, а хуже! Впрочем, при дальнейшем изучении ситуации выяснилось, что всё хоть и плохо, но не настолько, как это показалось на первый взгляд. Так, два из трех модернизировавшихся линкоров вышли из доков уже в августе-сентябре, так что к тому моменту, когда немцы, преодолевая куда более сильное и упорное сопротивление РККА, подошли-таки к Таллину и Одессе, по их войскам отработали двенадцатидюймовки аж четырех линкоров. Пятый проходил модернизацию на Севере, в Молотовске, и так там и остался. А из дока вышел только в октябре. Когда в Белом море уже установился ледовый покров. Так что дойти до Кольского залива он смог только весной сорок второго года. Вследствие чего немецкие бомбардировщики и эскадра во главе с линкором «Тирпиц» за зиму и весну сорок первого — сорок второго годов успели весьма нехило «порезвиться» в Северном море. А вот потом как обрезало! Потому что благодаря модернизации, заточенной, как уже говорилось, прежде всего под повышение возможностей ПВО, на линкорах установили аж по сорок стволов МЗА и крупнокалиберных зенитных пулеметов, благодаря чему воздушные атаки на них стали очень нетривиальной задачей. Немцы даже прозвали модернизированные линкоры verdammte rote Vulkane[95]. Так что после пары налётов, ставших для люфтваффе настоящей катастрофой, немецкие лётчики к конвоям, охраняемым отрядом кораблей во главе с линкором, более старались не приближаться. Да и до прямого противостояния линкор на линкор кригсмарине тоже старались ситуацию не доводить. Несмотря на то что по всем параметрам престарелый русский линкор, вследствие изношенности механизмов не способный развивать скорость более восемнадцати-девятнадцати узлов, был для «Тирпица» не противником от слова совсем, случайностей типа «золотого выстрела» исключать было нельзя. А ремонтировать корабль здесь, на Севере, немцам, в отличие от русских, было негде… Кроме того, на начальном этапе войны неплохо показал себя единственный советский авианосец «Троцкий», построенный на базе недостроенного корпуса линейного крейсера «Измаил». Он был сделан крайне криво, косо и ублюдочно, поэтому нес всего треть той авиагруппы, которую американцы сумели разместить, скажем, на своём «Йорктауне», который был даже чуть меньше «Троцкого» по стандартному водоизмещению. Но всё окупил единственный успешный дальний рейд Балтийского флота к окруженной Риге. Потому что без тех двух эскадрилий истребителей, которые сумели-таки на него впихнуть, весь наличный Балтийский флот в Рижском заливе так и остался бы. Тем более что второй линкор Балтийского флота, с усиленным зенитным вооружением, к тому моменту всё ещё находился на модернизации и из дока не вышел… А так — и вернуться смогли, и притормозить немецкое наступление у Риги почти на две недели. Что позволило РККА подготовить псковско-холмские оборонительные позиции, а уже на следующем, Лужском рубеже, остановить немцев окончательно. Вследствие чего эта реальность оказалась первой, в которой не случилось блокады Ленинграда. Впрочем, это явно стало заслугой не одного лишь флота. РККА в этом варианте реальности летом сорок первого также выглядела несколько лучше, чем в той, в которой Алекс читал ещё даже такт тому назад. Хотя почти все авторы поголовно отмечали, что главной проблемой РККА начального периода войны была сильно устаревшая тактика… Блин, говорил же ему «уважаемый Семён Лукич» об этом, говорил. Не-ет — он же умный, он же всё лучше знает… Также перед войной успели серьезно модернизировать и старенькие «Новики», заметно усилив их противолодочные и противовоздушные возможности. При этом, правда, серьезно уменьшив общую огневую мощь. Вследствие чего над РККФ публично поиздевались все военно-морские специалисты всех государств, обладающих более-менее значимыми флотами. И большая часть из не обладающих… Ну сами посудите — вместо четырех, а то и пяти мощных ста двух миллиметровых орудий «тупые красные» впихнули на модернизированные «Новики» всего одну среднекалиберную универсальную восьмидесяти пяти миллиметровую спарку, остальное же вооружение составили две тридцати семи миллиметровых спарки и две спаренные установки крупнокалиберных пулеметов. Место для всего этого на верхней палубе появилось после того, как торпедное вооружение бывших эсминцев, после перевооружения и модернизации переведенных в большие СКРы[96], заменили одним пятитрубным торпедным аппаратом. Ну и куда это годится, если даже на корабли со вдвое меньшим водоизмещением во флотах нормальных стран стараются поставить артиллерию калибром не менее ста миллиметров?! Да и вообще, превратить подобный корабль из пусть и устаревшего, но ещё вполне приличного эсминца в какой-то вонючий сторожевик — это надо было додуматься! Впрочем, сторожевиками обновленные «Новики» стали вполне приличными. Потому что противолодочную оборону им также усилили, оснастив мощной гидроакустической станцией, гидролокатором и одним бомбометом. Прочитав всё это в местном аналоге Интернета, Алекс решил, что, похоже, Фрунзе всё-таки с переданными предложениями разобрался. И то, что, несмотря на куда большие успехи в первой пятилетке, да и несколько более успешную вторую, флот в новой реальности оказался несколько менее многочисленным, чем во всех предыдущих, судя по всему, было вызвано какими-то чисто объективными причинами. А вот с устаревшей тактикой ситуация была совсем непонятной. Он же привез пусть и не уставы, но довольно развернутый документ, в котором излагались основные принципы той тактики, до которой воюющие страны доросли только к концу войны или вообще по её итогам. Неужели этого оказалось мало? Или тот документ просто не приняли во внимание? А почему предложения по флоту приняли, а по тактике нет? В чем причина такой избирательности? Впрочем, были и победы. Например, в этом варианте истории не было голода начала тридцатых. В первую очередь потому, что не случилось «сплошной коллективизации». Хотя сама коллективизация вполне себе состоялась. Причём её пик пришелся почти на те же годы, как и во всех предыдущих вариантах истории, — на тридцатый — тридцать первый… Дело оказалось в том, что Сталин, очередной раз подтвердив свою репутацию «главного монстра всех времен и народов», сумел по полной воспользоваться резким падением цен на сельскохозяйственную продукцию в САСШ, ставшим результатом разразившейся Великой депрессии. Причем ему удалось сыграть, так сказать, аж на нескольких «шахматных досках» — как внутренней, так и внешней и даже внутрипартийной… Операция началась в САСШ с того, что еще летом двадцать девятого года АМТОРГ[97] назаключал тучу договоров с американцами по закупкам зерна с условиями оплаты «по ценам на день поставки». Так что, когда в конце года эти цены покатились вниз, в распоряжении СССР оказались просто гигантские запасы зерна. Потому что АМТОРГ внезапно оказался на американском рынке едва ли не единственным крупным покупателем, не спешившим в новых условиях стремительного падения американской экономики аннулировать ранее заключенные контракты. И, более того, вполне благосклонно реагирующим на новые предложения. Вследствие чего практически все продавцы американского зерна уже к декабрю месяцу полезли к нему, толкаясь локтями и едва не вцепляясь друг другу в морду. Валюту же для осуществления столь масштабных закупок удалось получить вследствие того, что, зная уровень падения цен на зерно в конце двадцать девятого — начале тридцатого года, советскому руководству удалось заключить и перехватить массу весьма выгодных контрактов на поставку зерна в Европу и на Ближний Восток. Спешно выделенный из Народного комиссариата внешней и внутренней торговли СССР наркомат внешней торговли, на который Сталин продавил назначение главного «сталинского наркома всех времен и народов» Лаврентия Берия, вызвав его из Закавказья, отчаянно демпингуя, сумел заключить контрактов на поставку почти одиннадцати миллионов тонн зерна. Его контрагенты оказались просто неспособны отказаться от «премии» почти в сорок процентов от текущей цены рынка. Пусть даже в контрактах и предусматривалась непременная предоплата, что было не слишком распространено на зерновом рынке тех времён… Ведущие издания экономического толка просто ухахатывались над «бедными, тупыми красными», вляпавшимися в подобное дерьмо, а довольно вялая до сего момента внутрипартийная оппозиция, почуяв шанс, начала яростно атаковать «группу Сталина», истерично обвиняя её в неминуемом экономическом фиаско, которое «непременно поставит под серьезнейший удар успешное исполнение планов первой пятилетки»… Вот только когда в конце двадцать девятого — начале тридцатого закупочная цена на зерно рухнула в разы — выяснилось, что подобный демпинг принес этим самым «бедным и тупым красным» едва ли не двухкратную маржу. И это если посчитать буквально все сопутствующие затраты, включая портовые расходы и аренду кораблей-зерновозов… Так что, судя по тем цифрам, которые отыскал Алекс, общий уровень падения цен на зерно в США во время Великой депрессии в этой реальности всё-таки оказался несколько ниже, чем в предыдущей. И виновата в этом, похоже, была именно активность АМТОРГа (то, что на падающем рынке в этой реальности появился столь крупный оптовый покупатель, просто не могло не отразиться как на скорости падения цены, так и на остановке её на более высоких уровнях). Но и того, которое случилось, вполне хватило для успеха операции… А уж как цинично Иосиф Виссарионович «потоптался» на своих партийных оппонентах, заявив, что те «ни черта не понимают в марксизме»! С коллективизацией же эта изящная комбинация оказалась связана тем, что к исходу весны тридцатого в распоряжении советского правительства оказалось ещё около трех миллионов тонн «американского» зерна, которое то ли не нашли куда пристроить, то ли сразу решили использовать в игре на внутреннем рынке, сильно уронив и продержав всю зиму цены на зерно на максимально низком уровне. А главное, введя такое понятие, как «цена рентабельности», которая в тот год была установлена почти на треть выше, чем цена, сложившаяся на рынке. И объявив, что зерно по цене не ниже этой самой «цены рентабельности» впредь будет закупаться только лишь у совхозов и колхозов! Типа, эти «хозяйствующие субъекты» идут навстречу государству, добровольно преобразуясь в соответствии с провозглашённой им экономической политикой, и государство, также добровольно, берёт на себя обязательство таким образом оказывать им поддержку. Остальные же — добро пожаловать на «свободный рынок», где придется не менее свободно конкурировать в том числе и с «американским зерном», которое, типа, теперь будет закупаться на внешнем рынке регулярно и в соответствии с текущей необходимостью… Надо ли объяснять, чем был вызван буквально взрывной рост числа колхозов летом — осенью тридцатого года? В музее Алекса ждал сюрприз. Подмеченный им ещё во Франции «закон повторения криминального жизненного пути» сработал и здесь. И в совершенно не криминальной области. Потому что, едва зайдя в музей, он буквально наткнулся на знакомого ему по прошлому «временному такту» Семёна Лукича. Алекс едва сдержался, чтобы не заорать радостно что-нибудь типа: «Здравствуйте, Семён Лукич». Старик же, заметив, что какой-то непонятный посетитель отреагировал на него каким-то странным образом, наоборот, насторожился и даже как-то ощетинился. Впрочем, Алекса это не остановило. Он тут же помчался в дирекцию, где снова представился писателем-фантастом (а зачем что-то придумывать, если уже придуманное неплохо работает?), где с помощью «доброго слова и пистолета», то есть, конечно, взятки и собственного красноречия вытребовал себе «индивидуальную экскурсию со старейшим сотрудником». Первое время Семён Лукич вёл себя с «писателем-фантастом», которого ему навязало начальство, весьма сдержанно и даже подозрительно, но к концу второго часа общения, увидев, что «писатель» относится к нему крайне доброжелательно и уважительно, слегка снизил градус своей подозрительности. А когда Алекс после окончания этой «обзорной экскурсии» напросился в гости к старику в знакомую ему по прежнему «временному такту» кладовку, которую Семён Лукич именовал странным словом «бендюга», где извлек из своего рюкзачка «то шо надо» (сгонял перед походом в дирекцию), старик окончательно размяк. И вот здесь уже потек совершенно другой разговор… — …но ведь «ахт-ахты»[98] лучше! — упрямо настаивал раскрасневшийся Алекс, затеявший дискуссию про калибры скорее для установления более доверительных отношений, но затем увлекшийся. — Лучше, — кивал не менее красный Семён Лукич, — но, можешь мне поверить, писатель, совсем не настолько, насколько сложнее и дороже. А перестройка производства на новый калибр обойдется стране в несколько сотен, а то и в тысячу зениток, которые она недополучит к пятнадцатому мая сорок первого. Эвон, глянь, — он наклонился и выудил из ящика стола довольно замусоленную брошюру. — На темпы производства в семь сотен орудий в год удалось выйти только в сороковом году. Так что за сороковой и начало сорок первого сделали аккурат тысячу восемьдесят семь штук. Вот их-то ты и потеряешь… Пока пройдет перенастройка производства, то да сё… короче, не успеешь раскачаться — как туточки и война! К тому же эффективность ПВО от тактико-технических характеристик именно орудий зависит куда в меньшей степени, чем от возможностей систем наведения. И если уж тебе так нужно по сюжету тратить деньги, то лучше делать это на совершенствование средств обнаружения, ПУАЗО[99], приводов и всего такого прочего. А уж орудиями стоит заниматься в последнюю очередь, — старик усмехнулся и, протянув руку, покровительственно похлопал Алекса по плечу, после чего закончил: — Поверь моему опыту, характеристик восьмидесяти пяти миллиметровой зенитки Советской армии хватит на всю войну. А если так уж сильно захочется что-нибудь помощнее — то лучше не трогать «ахт-ахт», а просто перед самой войной запустить в производство новое орудие, сделанное на базе купленной у немцев флотской ста пяти миллиметровки. Там и дальность, и досягаемость по высоте куда больше, чем у «ахт-ахтов». Они, в отличие от «ахт-ахтов», при необходимости и до «В-29» смогут дотянуться, — жёстко усмехнулся старик. Алекс задумался. Блин, не хотелось ему расставаться с такой красивой идеей, к которой он буквально прикипел ещё во время прошлого такта. Но, похоже, его желания вступили в противоречия с реальностью. — Хм, а вот я ещё чего не понимаю. Ты, Семён Лукич, говоришь, что по «ахт-ахтам» немцы так долго крутили под маркой того, что, мол, новейшая, секретная… что наши плюнули и купили семидесяти пяти миллиметровую, которую запустили в производство сразу же, перестволив под больший калибр. А почему они тогда такую же новейшую сто пяти миллиметровую зенитку-то продали? Его собеседник усмехнулся. — Так ту зенитку вкупе с остальным пакетом по флоту купили. Там столько всего было — у-у-у… и проекты тяжелых крейсеров, и одиннадцатидюймовки для них, и дизеля, и торпедные катера. Под этой маркой и сто пяти миллиметровка в одной куче пошла. А «ахт-ахты» к флоту отношения не имели. У флота свои орудия такого калибра были. Но те ещё сложнее. Будь Алекс трезвым, он бы, наверное, уже угомонился. Но, так сказать, за ради установления более теплых и доверительных отношений ему пришлось тоже изрядно принять на грудь. Поэтому он предпринял ещё одну попытку «продавить» идею, которая в своё время так его очаровала. — Ну а если производство сразу перенастроить. В-в-в… ну-у… тридцать втором году сразу — оп! И начать производить «ахт-ахт»! Или той же флотской зенитки. — Так ведь для их производства завод почти полностью переоснащать надо, — усмехнулся Семён Лукич. — На том оборудовании, которое было, стволы калибра больше восьмидесяти пяти делать просто не могли. А на какие шиши? Знаешь, сколько всего в эти года закупали? И на что? По всей стране собрания шли, где члены партии, знаешь какие, сами для себя постановления голосовали? Не то что обручальные кольца сдать, а, ты не поверишь, зубы золотые! Такая игра в Америку шла — у-у-у… — старик пригорюнился. — Эх, такую страну просрали — люди ради будущего на всё готовы были, а сейчас… — и он сокрушенно махнул рукой… С Семёном Лукичом они засиделись аж до закрытия. Алексу даже пришлось ещё пару раз «сгонять до магазину». И по итогам договорились, что старик подготовит Алексу развернутый доклад по тем изменениям в военной области, которые нужно и, главное, возможно было бы сделать СССР в период с тридцатого по сорок первый год. Если честно, подобный доклад Алексу был не особенно важен. Просто он решил поддержать старика… Так что свободный день, начавшийся из звонка профессора Маэды столь рано, прошел просто отлично.