Для себя

Глава 8

Они лежали на кровати, тесно обнявшись, будто некое волшебное существо с двумя головами и четырьмя ногами и руками. Причем это существо было очень счастливым… Эрика появилась в его доме тринадцатого сентября и ровно за день до того, как до дома добрался сам Алекс. Вследствие чего, когда он выбрался из машины, на которой Зорге встретил его на вокзале в Люцерне, и, поднявшись по пандусу, открыл дверь собственного жилища, его ждал восхитительный сюрприз. И ведь Зорге за всю дорогу от Люцерна до дома ни слова не сказал, сволочь такая!.. Когда Алекс ввалился в дверь и принялся стягивать с плеч новенький классический английский тренчкот, который парень прикупил в Штеттине за то время, пока он, сойдя с корабля, ждал отправления поезда, его глаза оказались неожиданно накрыты двумя прохладными ладошками. Парень замер, а потом счастливо выдохнул: — Эрика… — после чего резко развернулся и, как и был, в тренче на одно плечо, подхватил на руки свою драгоценность, после чего уже восторженно взревел во весь голос: — Эрика, ты приехала… Черт! Как давно ты здесь? Вот баран! И надо же мне было задержаться в Питере ещё на целую неделю… Девушка засмеялась. — Не стоит так уж сильно страдать, господин Алекс До'Урден — вы почти ничего не потеряли. Я приехала вчера вечером, причем в таком состоянии, что господину Зорге пришлось приводить меня в чувство ванной, грелкой и горячим грогом. Так что даже если бы ты приехал вчера, я бы всё равно не показалась на глаза до того момента, пока не пришла бы в себя. — Ха, — смеясь возразил Алекс, — ты ещё меня не знаешь! Я — дикий и упрямый варвар, и, можешь мне поверить, стоило мне узнать, что где-то в этом доме скрывается прекрасная леди, я бы немедленно ворвался к ней в комнату и жестоко принудил бы её… — К чему? — тут же заинтересованно уточнила «прекрасная леди», уставившись на него лукавым взглядом. — О-о… к самому страшному, — дурачась, проревел совершенно счастливый «дикий варвар», — что только может прийти в голову. Например… к совместному ужину! В тот вечер они очень много дурачились и хохотали, а когда, наконец, добрались до спальни… — Я тебя люблю, — тихо прошептала Эрика, чуть повернув голову и едва коснувшись губами его уха. Алекс зажмурился от счастья и столь же тихо выдохнул: — Я тебя тоже… Вот ведь интересно — были же у него отношения с девушками. И, случалось, вполне себе серьезные. С той студенткой-блондинкой из Питера они пожениться собирались. Даже заявление уже подали… Но вот до встречи с Эрикой для того, чтобы произнести эти слова, ему всегда надо было преодолеть какой-то внутренний барьер, как-то напрячься, что ли… Всегда! Хотя иногда он сам его не замечал… Ну, сразу. Потом-то — да… А вот с Эрикой всё не так! Нет никакого барьера — только счастье от осознания того, что эти слова — сущая правда! И ведь не мальчик уже — тридцатник давно разменял со всеми этими скачками в прошлое-будущее, а встреча с ней так по мозгам ударила, будто он пацан на самом пике пубертатного периода. Впрочем, возможно, это и есть любовь… — Алекс, — девушка задумчиво потерлась щекой о его плечо, — мне иногда кажется, что ты действительно из тех самых дроу, о которых ты так интересно рассказывал. Потому что таких, как ты, просто не бывает… Алекс недоуменно хмыкнул. — Да-да, так и есть! — воодушевленно возгласила Эрика и, гибко извернувшись, легла на него, уставившись на Алекса своими завораживающими глазами. — Сдавайся, я тебя раскусила! Ты умело скрывал свою иную сущность, но так и не смог полностью замаскировать её от меня! Алекс поперхнулся, но затем сумел поспешно взять себя в руки и попытаться «отыграть» шутку. — О, да, моя королева, ты оказалась невероятно проницательна. Мне нечем тебе возразить. Ты узнала мою страшную тайну, и теперь я должен подвергнуть тебя… — но чему он теперь должен подвергнуть её, девушка слушать не захотела. Так что грозный спич Алекса был остановлен самым радикальным и подлым приемом… — А знаешь, — задумчиво произнесла девушка, когда они снова немного отдышались. — Меня не покидает мысль, что в этой моей шутке есть что-то от правды. Ты действительно какой-то другой, не похожий ни на кого вокруг. Алекс напрягся. Ему ну вот совсем не хотелось углубляться в эту тему. Так что он поспешно попытался перевести всё в шутку, на автомате ляпнув: — Ага, непохожий, просто так прохожий, парень чернокожий… — Во-от! — Эрика возбужденно вскинулась и гибко развернулась, обласкав его своей голой грудкой, отчего парень почувствовал, что его вновь охватывает возбуждение, после чего продолжила: — Все эти твои словечки, выражения, незнакомые пословицы… Часть из них я потом отыскала в словарях. Они русские. Хотя некоторые и очень смешно переделаны. Но ты мне никогда не говорил о том, что жил в России. А ещё ты совершенно по-другому ведешь себя с людьми. Я это давно заметила. И не только я, — девушка хихикнула, — ещё моя тетушка заявила, что ты неотесанный болван и совершенно не знаешь своего места. Алекс криво усмехнулся. Ну да, ну да… он, конечно, регулярно терялся и слегка тупил, но по сравнению с людьми этого времени никакого врожденного пиетета перед родовой аристократией у него не было. И страха тоже. Но в случае со страхом, скорее всего, сказывалось не его происхождение из будущего, а, так сказать, местный опыт. На фоне такого монстра, как Сталин, все эти уже потерявшие власть, но всё ещё продолжающие кичиться своим происхождением и древностью рода графы, герцоги и курфюрсты смотрелись намного бледнее… Так что да — они могли поставить его в тупик каким-нибудь вопросом, чего уж там, образование у него было чисто техническим, и всякие музеи и консерватории он посещал с куда меньшим энтузиазмом, чем рок-концерты или байк-тусовки, для нынешнего же «высшего света» было характерным именно хорошее гуманитарное образование, могли «поймать» его на отсутствии манер, незнании этикета, том, что он запутается в длинной линейке вилок и ножей, но свойственного людям этого времени благоговения перед аристократией (или, наоборот, возникшей именно из этого пиетета истеричной ненависти) в нем действительно не было. — Но она не видела того, что видела я, — продолжила между тем Эрика, — а именно — что ты точно так же, как и с ней, обращался с обычными людьми, например с подавальщицами в придорожных трактирах. — В смысле? — удивился парень. Вроде как он со всеми общался вполне себе вежливо. И-и-и… ну вот точно с тетушкой Эрики он обращался ну никак не так же, как с подавальщицами в трактирах! Не говоря уж о том, что она — пожилая женщина, она ж ещё и тетушка Эрики! — Ай, ты сам этого не замечаешь… Нет, конечно, не идентично так же, но-о-о… знаешь, до меня это дошло не так давно. Где-то месяц назад. Как молнией ударило… — девушка, немного поерзав (от чего Алекс вынужден был неловко дернуться… ну, чтобы не-е… хм-м-м… пробить нежное девичье тело своим… ну-у-у… короче, чтобы не сбить графиню с мысли самым что ни на есть радикальным образом), уютно устроила свою головку на его груди и тихо продолжила: — Я тогда очень долго не могла заснуть. Этот чертов бал в Балморале[66] вымотал у меня все нервы. Тетушка очередной раз попыталась подобрать мне «достойную пару», так что весь вечер пришлось «sich winden wie ein Aal»[67]. Поэтому, когда всё закончилось, я была так раздражена и напряжена, что для того чтобы уснуть, мне требовалось нечто большее, чем ночь и постель. И я стала думать о тебе… Алекс замер, чувствуя, как откуда-то из той точки, где у человека расположено сердце, на него стала накатываться какая-то непонятная, теплая волна. — …вспоминать наше путешествие, твою улыбку, истории, которые ты мне рассказывал, твои шутки… и вот тогда меня будто прострелило! — Эрика подняла голову и заглянула Алексу в глаза. — Понимаешь, всё сошлось — Англия, Балморал, бал и эти напыщенные рожи. И до меня вдруг дошло, что ты почему-то и к подавальщицам в трактирах, и к семье дядюшки, во дворце которого мы ночевали, ну Шлайсхайм, помнишь? Алекс молча кивнул. — Ну вот, и к тетушке относишься как… как… как… ну-у как те же англичане к каким-нибудь индусам! Нет, они вполне различают, кто раб, а кто махараджа, отдают должное таланту искусного ювелира или, там, резчика по камню, воина или полководца, более того, благодаря воспитанию они с ними вполне себе вежливы, но-о-о… для них они все — дикари и варвары! — глаза девушки полыхнули, после чего она обвиняюще ткнула Алекса пальчиком в грудь и грозно произнесла: — Признавайся — ты шпион дроу! Парень несколько мгновений ошеломленно пялился на это голенькое гневное чудо, а затем громко расхохотался. Эрика некоторое время смотрела на него крайне лукавым взглядом, а затем вдруг резко ухватила его за-а-а-а… ну короче, заставила его поперхнуться и замолкнуть. — А что это у нас тут такое, господин До'Урден, — хищно проворковала проказница, — не объясните? Алекс слегка покраснел. — Хм, поскольку вы мне не ответили, а предмет моего интереса явно неординарен, я думаю, необходимо немедленно произвести его самое тщательное исследование, — взгляд девушки стал немного шалым. — Ита-а-ак… он, несомненно, тверд, горяч, имеет цилиндрическую форму, и-и-и… я думаю, его непременно следует исследовать на вкус. Не так ли, господин дроу? — Эрика хищно усмехнулась и, гибко извернувшись, медленно опустила голову… Из спальни они выползли только вечером следующего дня. Вернее, Алекс пару раз покидал это помещение — часа в три ночи и где-то в одиннадцать утра. Поскольку с таким расходом энергии у них регулярно просыпался жуткий голод и он, по-мужски, взвалил на свои плечи задачу его утоления. Ну там копье, мамонт, шкуры… Слава богу, мудрый Зорге, похоже, вполне просчитал данную ситуацию. Поэтому в первую вылазку Алексу не пришлось делать ничего, кроме как подхватить стоявший на кухонном столе поднос с уже приготовленной едой, накрытый легким льняным полотенцем, и притащить его в-в-в… ну, скажем так, семейную пещеру. Во второй раз пришлось потрудиться немного больше, нарезав хлеб, ветчину и сыр и выбрав новую бутылку в винном шкафу… Но окончательно свою семейную «берлогу» они покинули именно вечером следующего дня, и всё равно в страшно голодном состоянии. Зорге, встретивший их на пороге столовой, едва заметно усмехнулся и подчеркнуто безразличным тоном поинтересовался: — Ужин? — О, да! — воскликнула Эрика. — Кажется, я готова съесть жареного слона! — К сожалению, данной дичи я вам предложить не могу, — невозмутимо отозвался Рихард. — Она не слишком распространена в окрестных лесах, а господин До'Урден не сделал предварительного заказа… Так что, к моему крайнему огорчению, я могу предложить вам только оленину, фаршированных фазанов, форель и медальоны из телятины, — Зорге сделал паузу, а затем почтительно уточнил: — Мне готовить жареного слона к следующему приему пищи? Следующие несколько мгновений Алекс откровенно наслаждался совершенно обалделым выражением на личике Эрики, а затем не выдержал и расхохотался… Следующие несколько дней прошли в каком-то счастливом мареве. Они занимались любовью, в промежутках разговаривая на множество тем. Эрика, как выяснилось, вполне уверенно владела карандашом и кистью, так что уговорила его попозировать ей. Несколько раз они выбирались побродить по лесу, но, к сожалению, сентябрь в горной Швейцарии в этом времени отличался довольно переменчивой погодой. Так что после того, как они в третий раз попали под неожиданный дождь, было решено больше не рисковать. Алекс реально потерял счет часам и дням, наслаждаясь буквально каждым мигом происходящего… Но всему когда-нибудь приходит свой конец. — Через три дня мне нужно будет уехать, — сообщила ему Эрика, когда они очередной раз отдыхали, лежа на мокрых и скомканных простынях. Алекс замер. Чё-ё-ёрт… Он специально не поднимал этой темы. Не задавал вопросов. Не пытался выяснить этого даже косвенно. Ему подсознательно казалось, что если её не касаться — их счастье никогда не закончится. Типа они просто вот так, чудесным образом, выпадут из внешнего мира и как-то, так сказать, «закуклятся» в своем собственном. Маленьком, уютном и просто переполненном счастьем… — Понятно, — потерянно произнес Алекс. Девушка повернулась к нему, улыбнулась и чуть вытянув губы едва ощутимо прикоснулась ими к его векам. — Любимый мой, счастье не может длиться вечно. Мы с тобой и так урвали для себя очень большой кусочек. Наступает пора возвращаться в обычную жизнь… — Зачем? — угрюмо спросил парень. — В смысле? — удивилась Эрика. — Что ты имеешь в виду? — Ровно то, что сказал. Зачем тебе возвращаться куда-то ещё, если тебе хорошо здесь? На этот раз девушка долго молчала, прежде чем ответить. Минуты три. И когда напряжение в комнате стало едва ли не осязаемо, тихо заговорила: — Я выросла в счастливой семье. Моя мать искренне любит отца и смогла занять в его сердце подобающее ей место. Хотя познакомились они уже на свадьбе. Женой папы должна была стать старшая сестра мамы. Они были помолвлены с детства. Брак был политический и для обеих семей очень важный. Но за полгода до свадьбы мамина сестра умерла от туберкулёза. Это сейчас в Красной России появилось лекарство, которое, как говорят, справляется с этой болезнью едва ли не мановением руки[68], а тогда от неё спасенья не было. Однако, поскольку этот брак был очень важен для двух семей, папе подобрали другую невесту. Ею и стала моя мама, — она сделала короткую паузу, потерлась щекой о его плечо и продолжила: — Алекс, я выросла в очень счастливой семье. У меня с детства было всё, чтобы расти и развиваться, — любящие родители, теплый и уютный дом, хорошая одежда, вкусная еда, лучшие учителя, породистые лошади для занятий паркуром, лучшие кисти, краски и холсты, чтобы учиться рисовать. Но с самого раннего детства мама всегда говорила мне, что всё это — в кредит. В мире очень много людей, у которых нет и сотой части того, что имею я, но всё это предоставлено мне только потому, что потом, когда от меня потребуется, я должна буду сковать сердце долгом, — Эрика как-то по-особенному произнесла эти три слова, — и стать женой того, кого изберет моя семья. Для того чтобы стало лучше и моим родным, и всем, кто живет на нашей земле. Неужели ты предлагаешь мне наплевать на этот долг и жить исключительно для себя. Разве так можно? Алекс замер. Чёрт! Ну да-а-а… он вырос в той среде и в том времени, когда именно так было не только можно, но и нужно. Только так! Какие долги́, бро? Ты — свободный человек и никому ничем не обязан. Никому! Совсем. Потому как главное — свобода! Твоя. И плевать на всех. Ты — личность, целый мир, вселенная, и тебя нельзя ограничивать. Ты должен развиваться свободно. А в слове «долг» явно есть что-то рабское, зависимое, и вообще, когда это ты успел кому-то задолжать, а? Ты никогда и ничего ни у кого не занимал, не так ли? Ты вообще появился из воздуха, рос на Луне, питался светом и какал бабочками. И потому, наоборот, тебе все обязаны. А всё, что ты, такой неординарный, талантливый и свободный, соизволишь-таки сделать для других должно железно оплачиваться звонкой монетой и по самому высшему курсу! И никак иначе. Остальное — рабство и отстой! — Кхм… Эрика, а как же я? — хрипло просипел Алекс. — Я тебя люблю, — тихо ответила девушка. — Это так. Но я не могу пренебречь долгом, — она вздохнула и жалобно прошептала: — Давай не будем говорить об этом. Это так меня мучает. Просто будем счастливы здесь и сейчас, хорошо? Алекс сглотнул комок, застрявший у него в горле, и сипло произнес: — Дха… Этот разговор что-то надломил в их отношениях. Нет, они продолжали всё так же гулять и заниматься любовью, но то состояние незамутненного счастья, которое как Алекс, так и, как ему хотелось думать, Эрика испытывали раньше, куда-то исчезло. Зато появился какой-то надрыв, который они пытались хоть как-то замаскировать постельным неистовством. Алекс, казалось, задался целью доказать, что Эрике никогда и ни с кем не будет лучше, чем с ним. Он, как в том фильме со Шварцнеггером, «вспомнил всё». Даже то, чего никогда и ни с кем в постели не делал. Эрика изжевала зубами несколько наволочек, разодрала парочку простыней, но раз за разом не удерживалась и оглашала спальню диким животным криком… Впрочем, она оказалась великолепной ученицей. Так что и Алекс, раз за разом, рычал диким зверем объявляя всем, что очередной раз достиг высшего пика… Но счастья в этом, увы, уже не было. Лишь страсть и-и-и… горечь. Во всяком случае, со стороны парня. В последний вечер перед отъездом девушки он попытался ещё раз поговорить с Эрикой. — Послушай, долг, это, конечно важно, но подумай вот о чем. Твоя мать выходила замуж за твоего отца в те времена, когда ваша семья… м-м-м… скажем так, несла бремя ответственности за людей и землю, которой она правила. Реально правила. То есть могла, там, издавать законы, отдавать приказы, и потому личные и родовые связи с разными правящими семьями были действительно важны и нужны. Но сейчас-то всё по-другому! — В смысле? — удивилась девушка. — Что ты имеешь в виду? — Ну, аристократия же больше в Германии и Австрии ничем не правит. Всё. Монархии нет. Девушка несколько мгновений удивленно смотрела на парня, а потом тихонько рассмеялась. — Нет, Алекс, ты точно дроу. При чем здесь форма? — В смысле, какая форма? — не понял парень. Девушка окинула его насмешливым взглядом, а потом негромко произнесла: — У-у-у, как всё запущено… Ладно, начнем с самого начала. Любимый, скажи мне, а что такое в твоем понимании власть? Только через три часа, после того как утомившаяся после долгой лекции и последовавшего затем бурного вознаграждения голенького лектора Эрика тихонько заснула у него на груди, Алекс сумел слегка привести в порядок мозги, буквально вскипевшие после того, что рассказала ему девушка. Он всегда считал себя демократом. Ведь это же самый правильный и честный вид политического устройства государства, при котором все люди равны и могут сами разумно и правильно решать свою собственную судьбу… Нет, идиотом он не был. И прекрасно видел, что из себя представляет на самом деле то, что называется демократией в его мире. Но это ж просто пока… Просто люди ещё не доросли, одержимы страстями, их дурят плохие вожди и продажные политики. А вот когда они исчезнут… ну куда-нибудь… сами собой… ну как это поется в гимне Украины — «как роса на солнце»… вот тогда-то и наступит та самая настоящая, правильная демократия. Так что когда Эрика ехидно прищурилась и спросила, а почему тогда за те две с половиной тысячи лет, прошедшие со времен Платона[69], этого таки не произошло, и сколько ещё, по его мнению, осталось времени до того, когда, наконец, случится то, на что он так надеется, — ответить ему оказалось нечего. Тем более что он точно знал, что вполне, на её собственный взгляд, риторическое предположение девушки о том, что «даже через сто лет и, не дай бог, ещё одну мировую войну ничего всё равно не изменится», было убийственно точным. Уж кто-кто, а он-то знал это наверняка! Ну а потом пошла конкретика… И сейчас он лежал и вспоминал, что и сам когда-то читал о чем-то подобном. Ну, когда ещё был тем веселым и беззаботным молодым парнем, у которого в жизни не было почти никаких забот, кроме того, как познакомиться с девушкой и побыстрее закруглить неприятный ему разговор с мамой. И поэтому у него было полно времени на то, чтобы лазать по Интернету и читать всякую белиберду, не относящуюся напрямую к технологии разложения полипептидов или режимов обработки поверхностей зеркала орудийных затворов. Вот тогда он как-то и вычитал, что среди американских президентов тридцать процентов являются теми или иными родственниками друг друга. Нет, такие случаи, когда президентами становились отец и сын или, там, когда едва не случилось, что сначала в этом кресле посидел муж, а потом его начали усиленно подпихивать под его жену, случались редко. Но вот те или иные родственные связи весь этот слой просто пронизывали. Более того, если взять всю американскую верхушку, то есть конгрессменов, сенаторов, судей Верховного суда, министров, губернаторов и прокуроров вкупе, то там эта цифра родственников вообще доходила до семидесяти или восьмидесяти процентов. Точную цифру он не помнил… Не все они были именно кровными родственниками. Многие, как, например, тот же Арнольд Шварценеггер, который вошел в клан Кеннеди, женившись на родной племяннице Джона Кеннеди — Марии Шрайвер, попали в правящие кланы США через браки. Но — родственниками. Ибо только вхождение в клан гарантировало вхождение во власть. Шварценеггер это прекрасно понимал. Не войди он в клан — хрен бы ему что обломилось, несмотря на всю его популярность! И то, что он почти сразу после окончания своей политической карьеры развелся с «любимой супругой», пусть и косвенно, но очень весомо подтверждало все эти мысли… А как вам такой факт, что начиная со Средних веков список тысячи самых могущественных и влиятельных семей Европы обновился всего лишь на тридцать процентов? То есть более двух третей подобных семей сохраняли свое могущество на протяжении пятисот лет. Несмотря на все войны, бунты и революции! Так что, похоже, если покопаться в родственных связях современных премьеров, канцлеров и президентов, то даже у самых «демократичных» из них где-то там, в тайной глубине, точно отыщется какой-нибудь дядюшка, дедушка или свёкор двоюродной сестры жены троюродного брата, через которого все они окажутся связаны с той самой тысячей… А от рассказа Эрики о том, как из демократических Афин был изгнан герой Саламина и спаситель Греции от персидского нашествия Фемистокл[70], на Алекса прям его временем повеяло. Как, блин, всё знакомо! А ведь это случилось две с половиной тысячи лет назад. Две. С половиной. Тысячи. Лет. Назад! Это что же, значит, Эрика права и всякий там черный пиар, манипулирование и закулисная борьба элитных группировок с массовым подкупом избирателей — неотъемлемая черта демократии? А сама демократия — это никакое не народовластие, а всего лишь один из «стандартных» механизмов осуществления власти всё той же элитой? Наряду со всякой там монархией, олигархией и иже с ними. Не точно такой же, как они, нет, но один из… Ну, типа, как всякие пятерка «БМВ», «Мерседес» Е-класса и «Ауди А6», конечно, отличаются всякими там «уникальными наборами опций» и «эксклюзивным дизайном», но, по сути, являются типичными седанами немецкой «большой тройки». И их предназначение заключается в том, чтобы с комфортом доставить жопу своего обеспеченного владельца из одной географической точки в другую. То есть никакой принципиальной разницы… Иначе почему все эти системы регулярно меняют друг друга на протяжении двух с половиной тысяч лет? А реально, скорее всего, и куда более. Иначе почему народ, первым «доросший», как это пафосно утверждалось в его изначальной реальности, до демократии, не вцеплялся обеими руками и ногами в неё, такую правильную и хорошую, а раз за разом «ввергал себя во тьму» монархий, олигархий и так далее? Заснул он уже под утро. А утром Эрика уехала…