Дракон из Кванми

Хуже другое.

Он любит ее, он ни за что не прогнал бы ее, он способен надавить на двор и государственный совет, чтобы оставить ее при себе, но этого нельзя делать, ни народ, ни двор не примут ее, тень ее отца всегда будет нависать за ее спиной. Если она останется с мужем, эта тень накроет и его. Нельзя возлагать на него такое неподъемное бремя.

Тамдок любит ее и ни за что не бросит — но он обязан ее бросить.

Раз он не сможет этого, она сделает это сама.

Ей нужно уехать из Куннэ куда-нибудь подальше.

Ну вот, она всё решила, осталось только все-таки где-нибудь заночевать... Она идет по улице, ее шатает, ноги заплетаются, в животе будто кинжал проворачивают, по ногам ползет липкая влага, но она уже не понимает, что это значит, просто падает на землю и больше уже не видит ничего.

* * *

Говорят, если противиться воле Небес, Небеса настаивают на своем всё тверже и тверже, и то, что должно случиться, все равно произойдет, а то, чего случиться не должно, все равно не случится. Если людям суждено встретиться, они встретятся, даже если их разделяют океаны, пустыни и горные кручи. А если не суждено, они не встретятся, даже заночевав под одной крышей.

Ну и, кроме того, говорят, иногда Нефритовый император гнет свое просто из упрямства.

* * *

Государь Ирён просил прощения у страны и народа за произошедший мятеж. Я стар и слаб, — сказал он, — я не смог провидеть коварные планы главного советника и не смог воспротивиться его перевороту. Видит Небо, мне не по силам больше держать в руках Когурё. Но, к счастью, мой наследник может принять на себя заботу о государстве. Я желаю передать власть царевичу Тамдоку прямо сейчас, ибо он справится, а я не справлюсь.

Через некоторое время он тихо скончался, и был похоронен, и остался в летописи под именем Когугян. Правление его продолжалось восемь лет.

Так в пятом месяце года имчжин на престол взошел новый государь. Еще когда он был всего лишь царевичем, его характер и наклонности вызывали беспокойство у ближайших соседей; когда его возвели в наследники престола, беспокойство усилилось — у некоторых из соседей почти до истерики; теперь же беспокоиться было поздно, следовало принять неизбежное и попытаться ужиться с этим молодым, крайне воинственным, амбициозным и стремительным правителем. Когурё государя Тамдока отрастило по меньшей мере два дополнительных ряда острых зубов в своей хищной пасти, и если оно захочет откусить от чужой территории добрый кусок, оно ведь откусит. Может быть, если вести себя осторожно, удастся избежать смертельного броска...

Между тем Когурё объявило о женитьбе нового царя.

Царь не может оставаться неженатым, а поскольку супруга Тамдока так и не объявилась, следовало найти другую женщину на роль царицы. Поразмыслив, государь выбрал в жены приемную дочь главнокомандующего Ко Му, девицу Ягён. По приемному отцу она принадлежала к царскому роду, следовательно, была знатна; для старого военачальника Ко Му это был большой почет, никто не был так достоин звания царского тестя, как он; а уж то, что она была влюблена в Тамдока и что она ему нравилась, — это им повезло.

Он все еще надеялся найти Доён и не верил, что она умерла, но государственные советники тихо возносили благодарности мудрым Небесам, не позволившим возвести на царский трон дочь преступника, казенного за государственную измену.

Пока всё это решалось, дочь казненного преступника медленно и трудно поправлялась после перенесенного душевного потрясения и выкидыша в небогатом доме одного горожанина, и всего два или три человека знали об этом. Одной из посвященных была Ягён, и как ни была она честна по натуре, но и она сообразила, что Тамдоку нельзя рассказывать, где его первая жена и что с ней. Пропала и пропала.

Иначе он мог с самого начала омрачить свое царствование ее присутствием, а этого никак нельзя было допустить.

Незадолго до свадьбы, когда иностранные делегации начали прибывать в Куннэ для празднования, Доён собралась с силами и ушла из города. Оставаться в Куннэ она не могла и не хотела, идти ей было некуда... разве что в Пэкче, где к ней были добры. Может быть, кто-нибудь из людей владыки Кванми поможет ей найти скромное жилье в пэкческой глуши, и она затеряется среди простого народа, уж хотя бы белье-то стирать она сумеет. Наверное.

Владыка Кванми прибыл в Куннэ на царскую свадьбу. Разумеется, Пэкче никак не могло обойти вниманием это событие. Тем более что новый царь объявил: вместо свадебных подарков верните мне пленных, которых вы захватили в царствование моего отца. Каждому из соседних государей было ясно: это демонстрация силы и проверка политических намерений. Не вернуть пленных — значит поссориться с Когурё. Вернуть — значит проявить слабость. И так, и так жмет...

Хитрые сяньбийцы из Янь прислали половину захваченных когурёсцев, проявив тем самым и лояльность, и независимость. Мальгали и силласцы вернули всех, кидани — ни одного. Пэкчесцы попытались вернуть не тех, кого взяли в плен, и оставить при себе самых ценных — гребцов и кораблестроителей. К сожалению, оказалось, что у когурёсцев есть полные списки военнопленных, подлог немедленно обнаружился, Когурё страшно оскорбилось и велело исправить эту досадную оплошность, тогда, так и быть, государь не сочтет ее злоумышлением. Пэкче тут же поняло намек и прислало кого надо.

Словом, царевич Асин несколько раз плавал из Вире в Куннэ и обратно, и именно в тот день, когда Доён пришла в гавань в надежде найти какое-нибудь судно, идущее в Пэкче, к причалу подошел корабль пэкческой делегации.

Она надеялась просто заплатить какому-нибудь корабельщику за провоз, но никто не согласился ее везти, и она уже развернулась, опечаленная, и хотела уйти с пристани — и тут ее окликнули:

— Барышня Доён! Откуда вы здесь?

Асин стоял и смотрел прямо на нее. И свита при нем та же, что и в прошлый раз, и генерал Чинму здесь.

Что же ответить...

— Я хотела уехать из Куннэ, вот, искала, не отвезет ли меня кто-нибудь.

Брови Асина поползли вверх.

— Я думал, вы живете со своей семьей. Вы ведь говорили, что у вас в Куннэ семья?

А на это и вовсе отвечать нельзя, но Чинму догадался и ответил за нее:

— У них тут недавно был мятеж, царевич, наверное, ее семья пострадала.

— А, понятно, — кивнул Асин. — Так вам некуда идти? — и, не дожидаясь ответа: — Чинму, устрой ее в посольских покоях. Когда отправимся обратно в Пэкче, я заберу ее в Кванми.

Когда Небесам угодно, чтобы люди встретились, они приводят их в один и тот же час на лесную дорогу в далекой Янь или на пристань возле Куннэ. Когда Небесам угодно, чтобы люди не встретились, она может жить в лачуге у стен его дворца или даже в посольском приказе на дворцовой территории, но он никогда об этом не узнает.

Когда пэкческая делегация отплыла в Кванми, первая жена государя Тамдока сидела в знакомой каюте и размышляла о превратностях судьбы.

Владыка Асин стоял на палубе. Предполагалось, что он думает об амбициях Когурё и возможной грядущей войне, но как-то так получилось, что он думал вовсе не об этом, а о женщине, которую увозил с собой в Кванми.

Она не хочет рассказывать о себе и на все вопросы отвечает уклончиво, но он, кажется, догадался, кто она, и если он прав...

Одна только мысль об этом приводит его в возбуждение. Он не понимает пока, что с этим делать, ясно одно: он не хочет больше терять эту женщину из виду.

С севера стены крепости Кванми поднимаются над самым морем, рукотворная каменная кладка вырастает из отвесных природных скал, как будто эти камни всегда были здесь — и даже Асин, руководивший возведением этой стены, готов поверить, что она выросла сама. Далеко внизу шевелится и дышит море, волны с размаху ударяют о скалы. С этой стороны к крепости нельзя даже подойти близко — разобьет. Волны подхватят корабль, швырнут о камни, оттащат назад и швырнут снова — и будут играть обломками судна и трупами моряков, как дети играют тряпичным мячом. Так что если придется оборонять крепость, в эту сторону можно даже и не оглядываться, сосредоточившись на южном и юго-западном направлении.

Но сейчас, когда все спокойно и ни острову, ни крепости ничто не угрожает, самое время в ясную погоду стоять на этой стене, подставляя лицо восточному ветру, и смотреть, как поднимается солнце. Сейчас, летом, для этого приходится рано вставать, но зрелище того стоит.

Позже, когда солнце заберется выше и перестанет окрашивать небо во все оттенки фениксова хвоста, самое время спуститься со скал, сесть в беседке посреди сада и пить чай, наслаждаясь шелестом листвы и неумолчным скрипом цикад. Или, если льет дождь, слушать шум дождя, глядя на завесу водяных струй, а когда дождь стихает — долгий перезвон и перестук капель, срывающихся с крыши.

Еще можно спуститься в селение, пройтись по рынку и поговорить с людьми; в их жизни постоянно что-нибудь происходит, всегда узнаешь что-нибудь новенькое.

Владыка Кванми очень занятой человек, и его многое беспокоит, сейчас он озабочен возможными агрессивными поползновениями Когурё. То и дело в крепость прибывают гонцы с сообщениями о намерениях северного соседа, скрытых и явных; и из столицы приезжают люди, рассказывают, что делается там. Поведение государя Чинса тоже доставляет беспокойство. Говорят, он взялся перестраивать дворец и тратит на это слишком много денег из казны, урезая расходы на войска, а между тем из Куннэ приходят недобрые вести.

Но среди всех этих забот царевич Асин всегда находит время, чтобы подняться с Доён на северную стену и показать ей открывающуюся оттуда красоту, и рассказать об острове и о море, или посидеть вместе с нею в беседке, или пройти по слободе, смешаться с толпой, выпить вина в деревенской винной лавке. Когда Асин говорит о Кёдоне и Кванми, его глаза разгораются, его лицо светится, он улыбается — он любит это место, и этих людей, и свою крепость. В такие мгновения становится как-то сразу заметно: он очень красив, и он еще очень молод.

Доён по-прежнему скрывает от него, кто она, но то и дело непроизвольно проговаривается, упоминая то свое детство, то брата, то отца, то друзей, к которым была так привязана на родине — она не называет никаких имен и надеется, что ее тайна все еще остается тайной. Асин слушает ее и не задает никаких уточняющих вопросов, и слава Небесам.

Ей просто приятно поговорить с ним, он хороший человек, он умен и не лишен чувства юмора. Иногда она целыми днями не вспоминает, что он ее враг.

Она не знает, что все ее забавные или грустные рассказы — вместе со всеми оговорками и невольными подробностями — он примеряет к своей догадке, и каждой детали находится место в ее истории, которая постепенно складывается у него в голове.

Он почти уверен, что догадался правильно, но не желает знать наверняка. Потому что "наверняка" означает: придется принимать решения. Он не хочет решений. Он хочет просто видеть ее, просто говорить с ней, просто любоваться ею.

Она нравится ему, чем дальше, тем больше, и пока не прозвучало имя ее мужчины, стоящего между ними, можно притворяться, что его просто нет.

В седьмом месяце года имчжин из Когурё приходит дурная весть. Похоже, царь Тамдок готов вот-вот напасть, пока неясно, в каком месте он ударит, нужно подготовиться.

Ее мужчина, о котором они никогда не говорят, сам напомнил о себе.

Асин уезжает в Вире на военный совет.

* * *

Говорят, у царя Чинса было двое сыновей, но к началу нашего повествования прямых наследников у него не осталось. Один из них не оставил в истории ничего, кроме имени; о другом известно гораздо больше, но он прославился вовсе не в Пэкче. Задолго до наших событий он отбыл в Вэ, обосновался там, и от него пошел почтенный японский клан Сугано, не имеющий к описываемым событиям никакого отношения.

Таким образом, естественный наследник у государя был один — и это был Асин, он дышал царю в спину, за каждым его движением чудился умысел. Чинса не сомневался: если он оступится, Асин подтолкнет его, чтобы он упал наверняка.

* * *

Предсказатель Ха Мучжи, так полюбившийся государю Пэкче, появился в Вире в пятом месяце года имчжин; прошла всего-то пара месяцев, и царь Чинса, наслушавшись его советов и туманных пророчеств, решил наконец как следует прижать племянника, чья самостоятельность и немалая военная сила все больше беспокоили его. В конце шестого месяца царь Чинса отстранил Асина от командования крепостью Кванми.

Асин прибыл в столицу для военного совета у государя — и узнал, что возвращаться на Кёдон ему запрещено. "Хватит, — сказал его величество. — Займись другими делами, например, обороной Вире". Асин пытался спорить и доказывать, как важна его крепость для обороны страны, и насколько нужно его присутствие для четкого руководства флотом, и что он предан его величеству и не помышляет ни о чем, кроме блага Пэкче, — но в каждом его слове царь видел двойное дно, коварные планы и тень измены, а искренней заботы о стране не желал замечать.

Между тем донесения из Когурё становились всё тревожнее; шпионы докладывали, что царь Тамдок готовит наступление на юг — и прямо заявил, что намерен осадить Кванми. Не может быть! — сказал генерал Тэ Ёсон, главнокомандующий Пэкче. И в самом деле, кто же прямо сообщает во всеуслышание, в какое место нанесет удар? Значит, Тамдок пойдет вовсе не в Кванми, а на столицу. Если же он собирается напасть на столицу, он пойдет вот здесь, мимо крепости Хорогору. Нужно направить туда солидное подкрепление, чтобы встретить Тамдока во всеоружии. И в Вире следует усилить оборону.

Но казна пуста — царь Чинса истратил чуть ли не все средства на переустройство дворца согласно требованиям фэншуя, дополнительные войска не на что снарядить, а опасность нешуточная. Придется обходиться тем, что есть.

К счастью, все согласились — ну, кроме царевича Асина, но он пристрастен, — что незачем держать столько воинов в Кванми. Перебросить половину войск из крепости на материк, с моря на сушу! Асин едва не застонал, услышав это.

— Что мы будем делать, если Тамдок все-таки нападет на Кванми?

Тэ Ёсон хлопнул ладонью по столу.

— Кванми неприступна, для ее обороны не нужно тридцати тысяч бойцов!

— Да-да! — согласился царь. — Забрать войска из Кванми и перебросить в Хорогору!

— Ораха! — закричал Асин. — Не делайте этого, ораха!

— Замолчи! — возмутился царь. — Ты отстранен от командования крепостью. Ее оборона тебя не касается! — и встал, объявляя тем самым, что совещание окончено, решения приняты и обжалованию не подлежат.

В своем столичном доме Асин мечется по кабинету, не в силах сидеть спокойно, и кроет царственного дядюшку последними словами. Как можно не понимать? Как можно оголять Кванми перед лицом военной угрозы? Конечно, крепость неприступна, и даже урезанный гарнизон сможет удержать ее много дней, и внутри крепостных стен есть вода, и запасов пищи хватит на десять месяцев, Кванми может выдержать долгую осаду, но разведка доносит, что у Тамдока сорок тысяч человек, и если он бросит всех их на Кёдон, даже Кванми в конце концов не устоит. Если Тамдок упрется и будет давить днем и ночью много дней подряд, он вымотает защитников крепости, и рано или поздно кто-нибудь может ошибиться...