Дракон из Кванми

Ему, Асину, нужно непременно вернуться на Кёдон и самому присмотреть за всем. Никто лучше него не знает тамошних вод, никто лучше него не знает крепость, он удержит ее... но ему запрещено возвращаться.

Потом еще одна мысль приходит ему в голову, и он останавливается, осознав ее.

Доён.

Она осталась в крепости.

Он уехал, собираясь вернуться обратно всего через несколько дней, но он не может вернуться. И война, которая вот-вот начнется, может задержать его надолго, насколько — ведомо лишь Небесам. И если Тамдок осадит Кванми...

Он раз за разом поднимает этот вопрос, надеясь достучаться до его величества, но Чинса закусил удила. На лице его можно явственно прочитать: что-то ты слишком сильно рвешься в Кванми, уж не замыслил ли чего? Сиди-ка ты тут, племянничек. Здесь, в столице, я могу присмотреть за тобой сам.

Тамдок нападает по суше, захватывает одну за другой небольшие крепости, общим числом семь штук, главнокомандующий Тэ Ёсон перебрасывает войска, пытаясь угнаться за стремительными ударами Когурё, большая часть армии оттянута на север, еще одна солидная часть стоит в Вире, государь не желает хоть немного сократить ее, опасаясь нападения на столицу, — и тут появляется гонец на взмыленной лошади, бежит во дворец, врывается на заседание совета с криком: "Беда, ораха! Беда!"

Тамдок высадился на Кёдоне.

Асин сдерживается из последних сил, ему хочется стучать по столу и кричать, но он все еще пытается быть вежливым.

— Государь, — говорит он, и голос его не срывается на крик, — позвольте мне отправиться в Кванми! Я отобью атаку и защищу западное море от Когурё!

Ситуация чрезвычайная, и государь кивает.

— Хорошо, — говорит он. — Но дополнительных войск я тебе не дам. Может, когурёский негодяй заманивает нас на запад, а сам только и ждет, чтобы мы отвлеклись от столицы.

— Но государь! У Тамдока сорок тысяч...

— Кванми неприступна, ты сам всегда это говорил! Иди и отбрось Когурё. Может быть, позже я пришлю подкрепление, когда разберусь в ситуации, но сейчас обходись тем, что есть. Иди!

— Слушаюсь, ваше величество, — говорит Асин.

Спорить бесполезно — и времени нет. Остается надеяться, что государь действительно разберется и пришлет подкрепления, но сейчас надо спешить. Его крепость в опасности.

Мысль о Доён бьется в виске, но думать о ней сейчас нельзя. Позже. Всё позже.

Кванми там одна, без него. И Доён одна, без него.

Проклятье.

* * *

Говорят, крепость Кванми пала в день солнечного затмения. Это сомнительно, ибо хотя в том году солнечное затмение действительно было, но хроники утверждают, что оно произошло в пятом месяце, в первый день чонмё, крепость же была взята только зимой, в десятом месяце. Однако — сами понимаете — хроники хрониками, а легенда легендой. Никаких сомнений, что Черный дракон, явившийся с севера, мог проглотить солнце именно тогда, когда ему было нужно, и выплюнуть его, когда заблагорассудится. Если же великий царь Квангэтхо был воплощением Хвануна, ему и глотать бы не пришлось, достаточно было закрыть солнце ладонью.

Потому что иначе — как же могла пасть крепость Кванми?

* * *

Асин привел к Кёдону два десятка кораблей и четыре сотни отборных бойцов. Мало, но больше ему неоткуда было взять. В конце концов, как и сказал его величество, Кванми неприступна, ее можно удержать и малым числом людей... Но в крепость нужно было еще добраться: войско Когурё, высадившееся днем раньше, успело уже устроиться по всей военной науке, их лагерь уже был отстроен, часовые стояли на постах, а в гавани качались на волнах их корабли. Нельзя было просто пристать и выйти на берег, следовало сперва этот берег очистить — но пробиться через многие тысячи когурёского войска всего четырьмя сотнями бойцов было невозможно. Есть много других, куда менее хлопотных и куда более приятных способов самоубийства. Пришлось выманивать когурёсцев в море и, воспользовавшись тем, что им незнакомы здешние воды, посадить их корабли на мель, и осыпать их палубы огненными стрелами, и хоть сколько-то уменьшить силы противника, раз уж подвернулся такой случай, — и под прикрытием всей этой суматохи сойти, наконец, на берег по ту сторону от восточного мыса, в бухте у Северо-восточных ворот.

И что же? Оказалось, в то время, пока генерал Чинму заманивал когурёский флот к скалам, а Асин руководил высадкой, и никто не смотрел в сторону главной гавани Кёдона, туда прибыл лично главнокомандующий Пэкче, генерал Тэ Ёсон.

Его величество обещал подумать о подкреплении, и это был результат его размышлений.

Он прислал генерала Тэ вовсе не для того, чтобы помочь Асину, а для того, чтобы не позволить Асину обрести в крепости всю полноту власти.

Конечно, государь приказал генералу Тэ всемерно защищать Кванми от врага и победить, но это должна была быть победа Тэ Ёсона. И хотя никто, кроме генерала, не слышал царского напутствия, нетрудно было догадаться, какую задачу поставил перед ним царь Чинса.

Они должны победить любой ценой, и неважно, чьими стараниями будет достигнута эта победа, — но в результате Асин никоим образом не должен усилиться. Даже если они победят исключительно благодаря ему. Даже если он своими руками срубит голову царю Когурё. Пусть воюет, пусть победит, но он не должен снова стать владыкой Кванми. Пусть осознает хорошенько: он больше не командующий крепостью, это не его люди и не его земля. Хозяин этих земель и людей — его величество, командующий обороной этих земель — присланный его величеством генерал Тэ. Смирись или будешь сурово наказан.

Асин не должен вернуться героем. Лучше всего, если он вовсе не вернется; но если вернется — пусть вернется преступником. Можно в колодках.

Глубокой ночью заскрипели, открываясь, Северо-восточные ворота, и в Кванми вошло подкрепление — четыре сотни воинов Асина и две тысячи воинов Тэ Ёсона. Увидев своего господина, защитники крепости пришли в восторг; уж теперь-то, вместе с его высочеством, они непременно отобьются! И пусть подкрепление небольшое — да еще и пока Тэ Ёсон со своими людьми добирался от места высадки до крепостных ворот, его войско понесло урон от проклятого Тамдока, — все же это подкрепление. В осажденной крепости каждое копье пригодится, каждая стрела поможет.

Едва за ними закрылись ворота, Тэ Ёсон начал утверждать свою власть.

Государь ясно выразил свое желание, а желания государя — закон.

Проще всего поставить Асина на место, вынудив его проявить неуважение к приказу. Пусть только попробует выказать неповиновение — по любому сколь угодно ничтожному поводу. Много маленьких прегрешений — уже преступление.

Генерал Тэ не слишком был силен в стратегии, но, как всякий царедворец, двадцать лет занимавший большие должности при дворе, прекрасно умел пользоваться слабостями других в свою пользу. Это вам не лезть на стену с криком "ура" и не махать оружием в ближнем бою. Тут другая наука.

Выявить слабые места и бить в них. Местное население боготворит Асина? Пресечь всякое панибратство с простолюдинами, за малейшую провинность — жестоко карать жителей. Царевич не сможет защитить смердов, не подставившись. Войска смотрят Асину в рот? Отменять его приказы по любому поводу, лишь бы был повод — чтобы вмешательство выглядело не самодурством, а обоснованной корректировкой поспешных и непродуманных решений. И пусть попробует возразить.

Будет слушаться и терпеть — все увидят, что он слаб. Будет спорить — обвинить в неповиновении.

Через пару дней строптивый царевич станет шелковым — или даст повод для ареста.

Арестовывать пока погодим, это можно сделать и после победы. Пусть сначала разобьет противника, а там и список проступков накопится.

Генерал Тэ не без основания предполагал, что, приложив небольшие старания, можно и на государственную измену наколупать.

Тактику генерала Асин видел насквозь, но ничего не мог поделать. Разве что взбунтоваться против генерала Тэ. То-то будет подарок Тамдоку — мятеж в осажденной крепости! Этак можно нечаянно стать героем Когурё, и останется только прыгнуть в море с северной стены, чтобы уж наверняка.

Оставалось сжимать кулаки, скрипеть зубами и мысленно подбирать для генерала Тэ длинные и цветистые оскорбления, не давая им, однако, сорваться с языка.

Между тем настроения в крепости были не слишком хороши. Рыбаки и торговцы, укрывшиеся в крепости от врага, рассказывали о дурных предзнаменованиях, и солдаты, наслушавшись их, падали духом. Радость от того, что к ним вернулся их командующий, иссякла довольно скоро — как только выяснилось, что командующему приходится склоняться перед важным столичным генералом. Он даже не смог защитить местных болтунов, которых генерал Тэ приказал казнить за распространение панических слухов.

Ну да, господин вернулся, — говорили люди. — Но ему же подрезали крылья. Разве он сможет взлететь над Кёдоном и обрушить на врага всю свою мощь?

Жалкое зрелище — дракон, вынужденный подчиняться глупому петуху. Вдвойне жалкое зрелище — петух, изображающий из себя дракона. Как ни клюйся, как ни кукарекай, где ему повелевать облаками.

Помня о судьбе восьмерых несчастных, зарубленных прямо на рынке всего лишь за болтовню о солнечном затмении, которое то ли будет, то ли не будет, но означает великую беду, о петухах и драконах говорили вполголоса, осторожно поглядывая по сторонам.

Хорошо, что генерал Тэ не слышал, о чем спросил Асин, едва разобравшись с самыми насущными вопросами.

Потому что он спросил, где Доён.

— Не знаю точно, — ответил генерал Чинму. — Наверное, укрылась вместе с простолюдинами на горе Хваге.

Хорошо, что генерал Тэ не видел, как, услышав этот ответ, Асин вскочил и зашагал прочь из центральной усадьбы — на поиски.

Впрочем, если бы он и не побежал искать ее сам, а всего лишь распорядился охранять ее, все равно она привлекла бы внимание генерала. В подковерной борьбе нельзя показывать слабостей, а Доён — его слабость. Хорошо, что генерал Тэ не знает об этом.

Человек, способный зарубить простых недалеких рыбаков за то, что они пересказывали вредные слухи, не посмотрел бы, что перед ним женщина. Дознаться, что она из Когурё, было не так уж трудно, и легко представить, что последовало бы дальше. Обвинение в шпионаже, допрос с пристрастием — а это кнут, и дыба, и вывихнутые ноги, и переломанные кости, и раскаленное железо... Даже думать об этом было невыносимо, но генерал замучает ее насмерть и не покривится... ее погубит уже только то, что она родом из вражеской страны, но если она не выдержит и произнесет имя, которое до сих пор ни разу не слетело с ее языка... Если Тэ Ёсон доберется до нее, Асину останется только убить его, чтобы ее спасти. Конечно, ему это будет стоить жизни, и ладно бы, жизни не жалко, но — выстоит ли без него Кванми?..

Она здесь, в крепости, нужно найти ее, и забрать к себе, и закрыть собой, и не привлечь при этом внимания проклятого интригана.

Когда она будет в безопасности, он сможет, наконец, не думать о ней и заняться делом.

Войско Тамдока день за днем атакует стены, но защитники держатся, и ворота не поддаются тарану, и Тамдок откатывается назад, чтобы назавтра начать все сначала. Так может продолжаться сколько угодно. Ряды защитников крепости постепенно тают, но они способны держаться еще много дней. Каждая из сторон пытается переломить ситуацию, обмануть, сбить с толку, поймать врага в ловушку, но крепость держится, а Тамдок не уходит, и каждый новый день означает новые атаки, которые вновь не достигнут цели.

Близится, однако, предсказанный срок. Солнечное затмение, о котором больше не болтают в народе, но о котором все помнят. Было предсказано: в день затмения крепость падет.

Кванми держится уже девятнадцать дней; на двадцатый день войско Когурё всеми сорока тысячами ударяет одновременно во все шесть ворот, чего прежде не делало. Крепость велика, и нужно оборонять одновременно всю южную стену, а она длинная, оборона поневоле растягивается, а враги лезут и лезут, вдоль всей стены лестницы, и катапульты бьют с шести сторон, и тараны ломятся во все ворота сразу, и Тэ Ёсон приказывает снять охрану с северной стены. Решение это кажется разумным — северная стена неодолима, к ней не подойти, ее защищает само море, но сердце Асина сжимается от предчувствия беды. Проклятые слухи о падении крепости, их наверняка распустили шпионы Тамдока, не обошлось, наверное, без Ха Мучжи, заморочившего голову государю, чтобы подорвать оборону Пэкче...

Ха Мучжи — коварная скотина, он ничего не делает просто так, в пророчестве обязан быть смысл. Конечно, цель слухов — подорвать боевой дух защитников крепости, и если затмение действительно будет, они могут запаниковать, не побросали бы оружие. Впрочем, им некогда думать и пугаться, когурёсцы карабкаются вверх по всем стенам, кроме северной, конечно...

Свет над Кёдоном слабеет, как в сумерках, растерянно замирает ветер, и даже нападающие останавливаются и поднимают головы к небу, глядя, как гаснет солнце. Наступают мгновения тишины — не бряцает оружие, не грохочут тараны и катапульты, не свистят стрелы, не кричат бойцы, не топочут ноги, и обвисли знамена на закопченных стенах. Потом в горелых руинах загородной слободы раздается собачий вой.

Но это мгновение проходит, и когурёсцы с новой яростью бросаются на стены, и лупят по ним всеми своими силами, защитники хватают камни и бадьи с кипятком, шум и вопли поднимаются снова — и среди грохота и суеты Асин останавливается, осененный внезапной мыслью.

Он понял.

Северная стена. Та, к которой не подойти с моря, к которой не приставишь лестницу и не подкатишь катапульту, потому что там вечно бушуют волны, — та, с которой генерал Тэ приказал снять стражу, оставив только редких часовых.

Затмение, и яростная атака на все шесть ворот, и панические слухи, все это — чтобы никто не вспомнил об отливе. Затмение означает, что море отступит от скальной стены, обнажив полоску дна.

К северным скалам нельзя подойти на корабле, но можно пройти пешком по узкой полке во время самого низкого отлива.

Солнце уже погасло, скоро начнется прилив, значит, диверсанты уже в крепости.

Асин приказывает командиру Чону немедленно прочесать всю крепость и переловить отряд, проникший с севера — но их и ловить не надо, вот они, бегут навстречу, и их командир кричит: "Вперед, захватим Кванми!" — а потом: "Это Асин, владыка крепости, убить его!"

В центральной цитадели вскипает, разрастаясь, схватка. Когурёсцев немного, совсем небольшой отряд, но они дерутся с такой яростью и напором, что кажется — их не три десятка, а три сотни; три сотни — это много, все силы крепости отражают атаки на стенах, а тех, кто сражается рядом с Асином, лишь сто человек. Тамдок послал через скалы отборных бойцов, каждый из них страшен в бою. Они падают, сраженные, но успевают убить по три, четыре, пять человек каждый; а их командир положил уже десятерых и не собирается останавливаться. Звенят клинки, рычат, бросаясь на врага, бойцы, кровь брызжет на серые камни мостовой, хрипят умирающие, командир когурёсцев падает на колено, пронзенный насквозь мечом Чинму, но снова встает, шатаясь, и поднимает меч, и кричит, и бросается в атаку, будто он бессмертен — но он смертен, как и все, просто его нельзя остановить одним ударом. И двумя. И тремя... Асин заносит меч, он убьет этого человека, посмевшего ворваться в сердце его Кванми, и тот выпрямляется и тоже поднимает меч — но поздно.