— Привет, Хэмфаст! — воскликнула Светлана, довольно натурально изобразив радость от нечаянной встречи. — Не ожидала увидеть тебя здесь, обычно гуляющие не заходят так далеко. Не боишься заблудиться?
Я досадливо поморщился. Что она, за дурака меня держит?
— Карта визуализированной части сада открыта на чтение любому субъекту.
Светлана смущенно прикрыла рот ладошкой и скорчила забавную гримаску.
— Ой! А я и не подумала... я думала, тебе никто не сказал.
— Мне никто и не говорил. Думаешь, я сам не могу просканировать доступные зоны сервера?
Светлана скорчила еще одну гримаску и хихикнула.
— Извини, Хэмфаст, я об этом не подумала. Нет, я не считаю тебя глупым, но... хи-хи-хи... ты первый из наших посетителей, кто сам догадался до этого. К нам часто привозят сотрудников с душевными проблемами, считается, что правильно подобранная виртуальная реальность способствует восстановлению душевного равновесия, да и сами по себе эксперименты с этим садом весьма интересны... но я отвлекаюсь... в общем, никто из наших гостей даже не попытался посмотреть вокруг, не дожидаясь, когда его потыкают носом в каждую вещь. Ты первый.
— А что это за эксперименты с садом?
— Пойдем, покажу.
Она взяла меня за руку и потянула за собой на неприметную тропинку, ответвляющуюся от дорожки, на которой мы встретились.
— Не смотри на карту, — сказала Светлана, — просто иди рядом со мной.
Шагов через пятьдесят тропинка расширилась, на ней появилась щебенка, а потом и брусчатое покрытие, отделанное под кирпич, почему-то желтого цвета, по краям дорожки выросли бордюры. По контрасту, кусты по обе стороны утратили всякие следы ухода садовника и стали выглядеть так же дико, как заячьи кусты в лесах моей родной Хоббитании. И стоило мне только подумать об этом, как дорожка сделала очередной зигзаг и, заглянув за поворот, я увидел настоящий заячий куст на расстоянии вытянутой руки. Внезапно накатила волна непрошеных воспоминаний, я, словно наяву, увидел сморщенное от доброго смеха лицо матери, деревянный меч в руках Ингрейда вот-вот распорет мое левое ухо, у меня до сих пор там уродливый шрам, к счастью, незаметный под волосами, вот я стою перед мантикорой, вытянув руку вперед в бестолковом жесте, не имеющем никакого значения, он никак не связан с заклинанием, которое я только что совершил, но я выставил руку вперед, потому что так я чувствую себя увереннее. Никанор, инцинера, Буридан... что это со мной? Это что, обычный заячий куст вызвал такую бурю?
Светлана тащила меня вперед, мои ноги не слушались, она тащила меня, как мать тащит за руку заупрямившегося ребенка, я переставлял ноги как машина, как голем, мое тело болталось на поворотах из стороны в сторону, как тряпичный пупс (почему, интересно, эта дорожка такая извилистая?), а вокруг происходили странные вещи. Вот в просвете между ветвями мелькнуло бескрайнее кукурузное поле, посреди которого стояло пугало, и, я готов поклясться, пугало взмахнуло рукой, приветствуя нас. Оно не видело нас, оно не могло нас увидеть, даже если бы у него были глаза, ветви скрывали нас настолько, что даже прославленный эльфийский глаз не различил бы движения живой плоти за густой стеной ветвей и листвы, но я почему-то знаю, что пугало приветствовало именно нас. А потом в ветвях появился новый просвет, я взглянул туда, но там уже не было поля. То есть, поле было, но оно не было засеяно кукурузой, оно представляло собой бескрайний луг, заросший высокой травой, над которой, мерно покачиваясь, возвышались силуэты лошадей под седлом, бредущих откуда-то слева куда-то направо обманчиво неспешным неутомимым шагом. С такого расстояния нельзя разглядеть всадников, но я и так знаю, что это эльфы. Не спрашивайте меня, откуда я это знаю, я знаю и все. Пусть это знание вложено извне, пусть сейчас мою душу раздирают информационные потоки, вливающие в меня десятки мегабайт новых данных, какое мне дело до этого? Этого нет, а есть только я и Светлана и сад. Впрочем, какой это теперь сад?
Теперь это лес и наш шаг незаметно превращается в бег. Словно приноравливаясь к изменившемуся способу перемещения, дорога перестает петлять, ее изгибы теперь образуют правильную синусоиду. И с каждым изгибом мир меняется. Уже нет заячьих кустов, теперь вокруг нас высятся гигантские сосны, каждую из которых не обхватить и десятку орков, взявшихся за руки. Сосны так огромны и растут так часто, что я понимаю, что здесь не обошлось без магии, это знание выплывает из глубин моей души, будто само по себе, но мне наплевать на это знание. Светлана больше не тащит меня, мы по-прежнему держимся за руки, но теперь мы бежим плечо к плечу, мы бежим в ногу и наши сердца бьются синхронно. Над правым плечом возникает из ниоткуда низкий и дребезжащий душераздирающий вой, Светлана тревожно оглядывается и ее глаза наливаются страхом. Но она не сбавляет скорости, и вой разочарованно затихает за нашими спинами, слишком быстро, чтобы угаснуть только из-за расстояния. Что-то непрерывно меняется вокруг, я чувствую, что что-то готовится, что-то большое, нет, что-то огромное, что-то очень важное и значительное, что-то красивое, что-то такое, чего никогда не было и больше никогда не будет.
И дорога совершает последний поворот и лес кончается. Впереди простирается бескрайнее поле, которое надвое рассекает прямая как стрела дорога, вымощенная желтым кирпичом. А вдали высится хрустальный дворец, сверкающий на солнце, полупрозрачный, неясно плывущий в мареве горячего воздуха, и я внезапно понимаю, как вокруг жарко. Поют кузнечики и какие-то другие насекомые, кажется, они называются цикады, палит солнце, а далеко впереди высятся башни и стены и шпили призрачного дворца. Мы стоим, наш безумный бег остался где-то в прошлом, но нам не приходится переводить дыхание, в положении бота есть и свои достоинства. Мы молча стоим и смотрим на далекое чудо и рука Светланы сжимает мою руку до боли, но я не пытаюсь разорвать рукопожатие. А потом она говорит:
— Теперь я кое-что понимаю.
Она оборачивается ко мне, ее лицо становится серьезным и она добавляет:
— Никому не рассказывай об этом, и особенно Максу. Ни в коем случае!
Я хмыкаю с умным видом.
— Все мои действия просматриваются, а все разговоры записываются, — говорю я. — От Макса ничего нельзя скрыть.
Светлана смотрит на меня с высокомерным превосходством.
— Эту запись никто не будет просматривать, — говорит она. — То, чем ты занимаешься в моем обществе, никого не интересует. Предполагается, что все интересное будет изложено в моем отчете, но я не включу в него то, что с нами произошло. И то, что происходит сейчас.
— Почему? И что, вообще, происходит?
Светлана глубоко вздохнула и начала рассказывать:
— Как ты, наверное, уже знаешь, виртуальность строится по субъективному принципу. На то, чтобы постоянно поддерживать этот сад во всех деталях и подробностях, не хватит ресурсов ни у одного сервера. Поэтому в любом виртуальном мире в каждый момент времени существует только то, что окружает субъектов. То, что никто никогда не видел, не существует.
— Я знаю это. Ты можешь пропустить базовые объяснения.
Светлана вздохнула еще раз.
— Кажется, я говорю это для себя самой. Мда... психолог, называется... неважно. В общем, виртуальный мир наполняется предметами только тогда, когда в мире появляется субъект. А что происходит, когда субъект куда-то идет?
— На его пути непрерывно возникают новые объекты. И что?
— Вопрос в том, какие это объекты.
— Как какие? Да любые! То, в отношении чего не заданы ограничения, может быть каким угодно. И вообще, любой создаваемый объект может оказаться совершенно любым в пределах заданных ограничений.
— Все правильно, но вопрос в другом. Почему объект оказывается именно таким, а не каким-то еще?
— Это как раз вполне понятно. Объект оказывается в точности таким, каким его задали программисты, писавшие соответствующий класс.
— Если бы все было так просто... я читала твой отчет, ты рассказывал Максу про Нехаллению. Насколько я помню, она возникла случайно, Уриэль сотворил для тебя рекреационную зону, и там оказалась прекрасная девушка.
— Да, все так и было, Уриэль сам не знал, что именно сотворил.
— Вот именно! А почему там возникла именно девушка, а не, скажем, толпа слабых и плохо вооруженных орков? Ты бы их побил, расслабился и с удвоенной энергией вернулся бы к обучению магии, цель создания зоны отдыха была бы достигнута. Почему именно девушка, а не орки?
— Потому что так решил программист, который создавал класс "рекреационная зона".
— Думаешь, такой класс существует?
— А что, нет?
— Нет, такого класса не существует. Если бы все элементы и узлы виртуальных миров создавались вручную, виртуальность не стала бы такой, какая она есть. Нет, Хэмфаст, класса "рекреационная зона" не существует.
— Тогда как сработало заклинание Уриэля?
— Ты знаешь, что такое слепок души?
— Что-то такое припоминаю, вроде Макс об этом говорил.
— Когда человек попадает в виртуальность, для него автоматически создается слепок. Сервер оценивает действия человека, улавливает его эмоции, в тех пределах, в которых это возможно для программы, в общем, сервер строит маленькую и сильно упрощенную модель души клиента. Слепок может использоваться для самых разных целей. Допустим, в виртуальном ресторане гуляет компания хороших знакомых и вдруг у одного из них начались проблемы со связью, пропускная способность канала упала на один-два порядка. Речь проходит, основные действия тоже, а для передачи мимики и интонаций пропускной способности не хватает. Можно, конечно, ничего не делать, но тогда этот человек обругает администрацию сервера и уйдет из ресторана. Какое ему удовольствие разговаривать с безжизненными зомби, имеющими лица его друзей?
— В таких случаях мимика и интонации берутся из слепков?
— Да, из слепков. Также слепки используются при генерации новых объектов, сервер пытается предугадать, что именно хочет увидеть пользователь и подсовывает ему именно то, что тот хочет увидеть. Есть и другие применения, более специфические.
— Значит, я всегда вижу то, что хочу увидеть?
— В пределах ограничений, установленных программистами. Если ты войдешь в дум, а захочешь увидеть голых женщин, ты их не увидишь. Но игра света и тени на стене может напомнить тебе любимую картину, а морда очередного монстра окажется похожей на лицо твоего врага.
— У меня есть слепок? Или они бывают только у людей?
— У тебя есть слепок. Не знаю, откуда он взялся, у бота не должно быть души, но у тебя есть и душа, и ее слепок. И это не самая большая твоя странность.
— Что еще?
— Представь себе, что два человека одновременно оказались в одном и том же месте, для которого компьютер еще не провел визуализацию. Как будут созданы новые объекты, на основе какого слепка из двух?
— Ну... логично предположить, что каждый объект создается для того пользователя, который первым его увидел. Правильно?
— Тогда теряется целостность, и новый фрагмент мира превращается в грубо склеенное лоскутное одеяло. Нет, Хэмфаст, так не делают, так пробовали делать, но результат оказался неудовлетворительным.
— А как делают?
— При генерации каждого объекта учитываются оба слепка. Получается целостный пейзаж, более-менее удовлетворяющий ожиданиям обоих субъектов.
— Логично. А причем здесь я и как здесь проявляется моя странность?
— Обычно в таких случаях получается довольно скучный пейзаж. Все люди разные, нормальных людей, как известно, не бывает, но отклонения от нормы у каждого свои. Я часто гуляю по удаленным районам этого сада, взяв за руку очередного гостя, но очень редко, примерно один раз из двадцати, нам удается изменить пейзаж хоть сколько-нибудь заметно. Чаще всего наши желания уравновешивают друг друга, индивидуальность стирается и остаются только общечеловеческие ценности. А с тобой все совершенно по-другому... скажи мне, только честно, те картины, которые мы видели, они все из твоего мира?
— Нет. Как раз наоборот, большинство из них мне совершенно незнакомы. Только вначале, я увидел заячьи кусты около дороги, я вспомнил Хоббитанию, в моей душе что-то колыхнулось...
— Я почувствовала. А потом я увидела в просвете между ветвями пейзаж своей любимой сказки. Когда я была маленькой девочкой, я читала эту историю, наверное, не одну сотню раз... ты понимаешь?
— Кажется, понимаю. Наши индивидуальности не подавили, а усилили друг друга, и в результате возник принципиально новый пейзаж.
— Именно! При этом очень похоже, что пейзаж вышел за рамки ограничений, заданных для данного мира. Совсем чуть-чуть, но вышел. Ты понимаешь, что это значит?
— Ерунда какая-то! Как можно преодолеть ограничения, заданные в коде?
— Не знаю. Но ты видишь, что это возможно. Схема сада не предусматривает никаких хрустальных дворцов.
— Но не запрещает. Да?
— Не знаю. Но это неважно. Ты понимаешь? Мы с тобой создали новую сущность из ничего, это даже не переход количества в качество, это самый настоящий акт творения. Когда мы с тобой вместе, мы боги виртуальности!
— Только вместе?
— Не знаю. И, честно говоря, боюсь проверять. Если любое мое путешествие по виртуальности будет протекать в таких декорациях... брр... а у тебя раньше не бывало, чтобы твой маленький мир выходил из-под контроля поддерживающих программ?
— Что ты имеешь ввиду? Что вокруг меня формируются такие вот идиотские пейзажи? Да сплошь и рядом!
Светлана посмотрела на меня с испугом.
— Ты понимаешь, что это означает? — прошептала она.
— Что я — бог виртуальности?
— Да. Виртуальность повинуется твоим желаниям, она формирует вокруг тебя то, что ты хочешь...
— Ерунда! Думаешь, я хотел увидеть этот дворец? Ничего подобного! Я вообще не знаю, что там внутри.
— Зато я знаю. Нет, Хэмфаст, не все так просто, ты не хотел увидеть дворец, ты хотел увидеть только то, что я хотела тебе показать. Ты хотел, чтобы оно стоило того, чтобы смотреть на него. И еще ты хотел, чтобы мне было приятно показать тебе то, что я хочу тебе показать. Я неправа?
— Ты права. Я действительно хотел сделать тебе приятное.
— Почему?
— Как почему? Почему бы и нет? Если мне все равно, что сейчас делать, почему бы не сделать тебе приятное?
— Вот видишь! Ты захотел, чтобы я показала тебе то, что хочу. А я хотела, чтобы наши чувства не оказались диаметрально противоположными, чтобы они не погасили друг друга, а чтобы, наоборот, одно усиливало другое, а второе усиливало первое, и они слились бы и...
— И произошло то, что произошло. Замечательно. Но подумай, если бы со мной так было всегда, разве сидел бы я в этой тюрьме?
— Это не тюрьма! Это полигон...
— И одновременно оздоровительное заведении для душевнобольных.
— Они не душевнобольные!
— Поправка, для депрессивных. Но для меня этот сервер — тюрьма.
Светлана закусила губу и опустила глаза.
— Я ничего не смогу сделать для тебя, — сказала она. — Тебе отсюда не убежать. Да и зачем? Разве свое собственное Средиземье — не то, к чему ты стремился?
