— И знаете, Владимир Ильич, я чувствую себя Вергилием, который предлагает, вам, спуститься в ад. И я действительно предлагаю вам спуститься в ад. Но, увы, спасение России, я не могу больше доверить никому. Ну как что, Владимир Ильич, идём те, присядем и обсудим, что нам делать дальше?
Ульянов усмехнулся и произнёс:
— Ну веди уж, Вергилий.
— Это вы просто не представляете, Владимир Ильич, какой ад твориться в высших эшелонах власти, — печально улыбнулся царь и, указав тростью в сторону кафе добавил, — Прошу. Сделаем сегодняшний день историческим, так сказать, начав отсчёт нового мира.
И они оправились в нужную сторону, при этом Николай продолжал говорить:
— Не имея необходимых, для преобразования людей, я, Владимир Ильич, вынужден обратиться как к вам лично, так и к партии большевиков, как к единственной силе, способной спасти Россию[21], в данной ситуации. И вам я предлагаю, прямо сегодня должность товарища премьер-министра, не сменяемого товарища. Если правительство Саввы Морозова я вижу чисто техническим и довольно временным, то вот вас, и других большевиков, я там вижу уже политической силой, которая по мере развития революции сверху, будет только упрочивать свои позиции. Так и вас, Владимир Ильич, через несколько лет, я вижу именно как премьер-министра. И очень прошу помочь мне. А то вот товарища Каспшака уговорить помочь мне, и занять пост министра по делам национальностей, не получилось. Приходиться содержать в Петропавловской крепости. Возможно, вам получиться его убедить. Нам ведь надо объединить в одну партию всех интернационалистов. Ибо, построенные по национальному, религиозному или половому принципу партии в России будут запрещены.
В этот момент они вдвоём подошли к столикам кафе, и Ульянов действительно увидел, среди посетителей кафе, уже знакомого ему Джугашвили. А Николай, усмехнувшись, произнёс, одновременно жестом обращая на себя внимание кафетешника заведения, что бы тот снова обслужил, уже увеличившуюся компанию:
— Ну а, Иосиф Виссарионович, до того момента, как окажется в правительстве, будет, при монархе, политическим комиссаром, от правящей партии.
Джугашвили вздрогнул и внимательно посмотрел на Николая, который усмехнувшись, произнёс:
— Да не нервничайте вы так, Иосиф Виссарионович, давай те уж признаем сами себе, что страна у нас аграрная, основное население крестьяне. Не грамотные, и с мышлением, в котором применение логики, в принципе невозможно. Которые с одной стороны не хотят, чтобы было мелкое землевладение. С распределением земли, для обрабатывания, по числу едоков. Но при этом уверенные, что если им дать землю помещиков и других, то они заживут 'по-человечи'. При этом единственный пример жизни 'по-человечи', который они знают, это мироеды, обирающие остальных крестьян. И которым они сами же жаждут пустить 'красного петуха'. Что бы потом занять их место. Что же поделаешь идеализм. Во всей красе. И вот пока мы не воспитаем и не обучим их детей, а, как известно, хочешь победить врага, воспитай его детей, мы дальше, не рискуя потерять всё, пройти не сможем. Поэтому, прежде чем нам перейти к этапу диктатуры пролетариата, нам необходимо этот самый пролетариат получить. А это означает, что, по крайней мере, четверть века нам придётся проводить сверху не социалистическую, а буржуазную революцию. Взращивая пролетариат. Поднимая образовательный и культурный уровень наиболее широких слоёв населения.
— То есть вы, Николай Александрович, отрицаете революционную сознательность масс, отрицаете революционную борьбу и считаете, что роль личности преобладает над движением масс? — внимательно смотря на Николая, проговорил Ульянов.
— Ну почему же я всё это отрицаю? — медленно проговорил царь, — Если бы, я-то отрицал, то уже шестого января я бы объявил, что переходим на этап диктатуры пролетариата, и тут же издал в качестве законов все десять пунктов перехода от капитализма к социализму[22]. Из Манифеста коммунистической партии. Но я отлично понимаю, что в аграрной стране, это вызовет такое движение народных масс, что поплохеет всем. А пролетариат, который мог бы выступить в защиту преобразований, у нас отсутствует. И ни о каком сохранении государства, , соответственно, управления переходящими процессами, в данном случаи, речи не может, иди.
При упоминании государства Ульянов поморщился, а царь, усмехнувшись, произнёс:
— Зря вы так морщитесь, Владимир Ильич, я понимаю, что вы считаете, что при развитии социализма государство отомрёт, как, впрочем, при построении социализма будет уничтожен пролетариат. И да Иосиф Виссарионович, смоделируйте, что будет происходить с классовой борьбой, построении социализма. При котором, согласно определению, исчезнет пролетариат, так как все станут собственниками средств производства. Пусть и о посредственно, через общественную собственность. По мне, так классовая борьба будет там нарастать, — произнеся эту фразу Николай, заставил задуматься будущего Сталина, а сам продолжил, — Нет, я понимаю, что при создании теории были подробно рассмотрены как капиталистический этап развития, так и были смоделированы окончательный этап развития общества — коммунизм. Где да, государства не должно быть, но мы имеем, даже не идеальную, для такого перехода ситуацию, которая описана в трудах Максом и Энгельсом. Высокоразвитое капиталистическое общество с сильным пролетариатом, а мелкобуржуазную, аграрную страну, с весьма незначительным количеством пролетариата. Если учитывать вообще всех, кто вынужден зарабатывать, продавая свой труд, в том числе и интеллектуальный. И не имеющих других средств к существованию. А не только рабочих. Хотя это сейчас и наиболее передовой, так, как наиболее организованный и образованный, отряд пролетариата. У нас ничего такого нет, и государство нужно, как инструмент, для подавления мелкобуржуазной стихии. В виде крестьянства. И преобразования её во столь необходимый нам пролетариат. При этом, я особое внимание уделяю тому, что неважно кто будет у власти в России, император, президент, монархист или социал-демократ, он будет не угоден Западу, в особенности англосаксам. Если не будет, согнувшись в поясе, по-лакейски спрашивать: 'чего изволите-с'. Но я не уверен, что последнее устраивает всех нас. А это означает, что государство будет необходимо, как минимум до победы социалистической революции и в других странах мира. И монархия может быть просто одним из государственных механизмов. Особенно если на троне будет убеждённый социал-демократ.
Эти слова заставили задуматься уже Ульянова, после чего Николай вообще выдал фразу, заставившую собеседников посмотреть на него уже с заметным интересом:
— И тут, я предлагаю вспомнить, что переходный период, не только называется диктатурой пролетариата, он, по сути, и является диктатурой. Как средства подавления буржуазных проявлений. И тут следует помнить, что власть и сила будет у пролетариата, а вот средства производства будут в распоряжении буржуазии. Что потребует наличие государства. Которое, как инструмент подавления, нам необходимо на этом этапе развития. Плюс, вернёмся к моменту построения социализма, когда пролетариат исчезнет. А вот мелкобуржуазные пережитки останутся. Что может дать питательную среду, для возрождения капитализма. И тут необходимо дать определение пролетарию, как человеку, который осознаёт классовую борьбу с капиталом и ведёт эту классовую борьбу. Но для борьбы нам необходимо государство...
— Николай Александрович, это всё очень хорошо, что вы так разбираетесь в теории марксизма и поднимаете весьма интересные вопросы. С которыми я бы поспорил на страницах газеты, — произнёс Ульянов, прервав царя, — Но скажите честно, вы сейчас говорите о роли государства, для обоснования сохранения монархии? С собой во главе? Но социализм и монархия несовместимы.
— Социализм вообще с государством малосовместим, там система управления должна быть совсем иная, по моему представлению, Владимир Ильич, — тяжело вздохнув и помрачнев лицом, ответил Николай, — если говорить вульгарно, то это должно быть что-то подобное закрытому акционерному обществу. Где у каждого трудящегося в нём, есть равный и не отчуждаемый пай, который он, однако не может, ни продать, ни подарить, но с которого имеет определённый дивиденд.
— Это как, Николай Александрович? — удивлённо произнёс Ульянов, а услышав ответ царя, Джугашвили заинтересованно подался вперёд.
— Ну согласитесь, Владимир Ильич, что главной целью подобного общества должна быть не получение прибыли, а удовлетворение всех потребностей членов этого общества. Соответственно, весь произведённый продукт должен будет членами этого общества потреблён. Ведь так? — произнёс царь, внимательно наблюдая за Лениным, который явно соглашаясь со сказанным, кивнул, — Поэтому, по результатам общей работы, должно быть проведено снижение нормы времени. Что бы люди могли потребить не только, то, что было оценено по планам. Но вообще всё, что было произведено из предметов потребления. А так как социализм, это не всеобщая уравниловка, а общество равных возможностей, но далеко не равного потребления. То хорошо, или больше всех работающих, человек должен и иметь возможность в большей степени удовлетворять свои потребности, при этом, не эксплуатируя других. Ну, а управлять всем этим должны профессионалы[23], назначенные общественным собственником и отчитывающиеся перед ним. И мы можем уже сейчас начать создавать зародыши будущего. В виде предприятий, где все работающие на них и будут собственниками.
Джугашвили сначала с удивлением смотрел на царя, а потом стал кивать головой, в знак согласия. При этом Ульянов сидел с весьма задумчивым видом, посматривая, то на Николая, то на часы вокзала. А потом Ленин произнёс:
— Это всё хорошо, Николай Александрович, но всё-таки у меня вызывает сомнение, возможность социальных преобразований, под эгидой монархии. Особенно абсолютной монархии.
— Ну, тут я готов показать вам пример таких преобразований, — улыбнулся царь, — Я ведь не только русский император, но и монарх Великого княжества Финляндского. И я намерен привести в сейм этой страны социал-демократов, и сформировать из них правительство. Которое, как я надеюсь, будет несколько опережать преобразования в самой империи. Создавая общество, с экономическими отношениями нового типа. Принципиально нового. Которые могут, наравне, с другими транснациональными идеями, превратить Россию в центр новой мировой цивилизации. Объединившей, в единое мировое пространство, всю планету, лишённое войн. И заботящееся, о благе, всех членов общества, а не только какой-то узкой его прослойки. И тут я вижу возможность, будучи монархом, не позволить контрреволюционерам повернуть ситуацию вспять. Не позволяя им прийти к власти. Надеюсь, что подобная гарантия, необратимости социальных преобразований переубедить вас, Владимир Ильич. И убедит, вас, что это вполне совмещаются.
— Транснациональные идеи? — переспросил Ульянов, на что Романов удовлетворительно кивнул и произнёс:
— Ну, по сути, идея мировой революции, это тоже транснациональная идея. Но я предлагаю подойти к её реализации экономическим путём. Реализую в России новую экономическую модель. И на её основе демонстрировать преимущества новых экономических отношений. Противодействуя другим транснациональным проектам.
— А они есть? Эти транснациональные проекты, — практически в один голос спросили и Ленин, и Сталин, а царь горько усмехнувшись, ответил:
— Конечно есть. И самый находящийся на слуху, из этих проектов, это англосаксонский. Апологетом, которой становятся уже не британцы, а американцы. И суть, которой сводиться к пуританской ереси, — при этих словах Ульянов кисло улыбнулся, а бывший семинарист Джугашвили усмехнулся, и, соглашаясь с этими словами, кивнул, — что, если ты угоден богу, значит успешен. А если нет, не угоден богу, то ты неудачник, и прозябаешь в нищете. И соответственно, есть условно золотой миллион, на который все неудачники, неугодные богу, и должны работать. Пуританская ересь конечно, ересь и есть, если исходить, по отношению к их морали, основываясь классической, ортодоксальной, христианской идеологией. Но пока этот проект единственный, из явно, в настоящий момент, реализуемых. Есть ещё пара не явных, но уже вполне существующих подобных проектов. Один из них мусульманский. Который предусматривает, что все станут либо мусульманами, либо лицами второго сорта. Второй китайский. Это когда всем надлежит стать китайцами. И только новая Россия сможет предложить новый, мировой объединительный проект, позволивший объединить всех. Но, на основе экономического равенства, оставив многообразие народов. Превратив, при этом, Россию в мировой центр объединения людей.
— Ну, надеюсь, надеюсь, — проговорил, находясь всё в такой же задумчивости, Ульянов, — Вы знаете, Николай Александрович, с вами было интересно беседовать, но, к сожалению, у меня мало времени, скоро поезд. А мне надо встретиться с товарищами. Обсудить сложившуюся ситуацию. А она крайне сложная и запутанная. Я даже не знаю, как всё донести всё до своих товарищей, с которыми, мы уже договорились встретиться.
Николай кивнул, достал чековую книжку и стал оформлять ещё один чек, произнеся:
— Мой взнос, на нужды партии, надеюсь, вам хватит провести съезд. Но если можно, то проводить его надо не в Лондоне, а в Цюрихе. Понимаю, что в Лондоне, вас ни какая русская охранка не сможет побеспокоить. Но гарантирую, для вас и ваших товарищей, да что там, я бы даже сказал, наших товарищей, сейчас и Россия безопасное место.
А потом Николай взял портфель, который всё это время нёс Джугашвили, и, достав из этого портфеля книгу, на которой под авторством некого Атлантикуса было написано 'Государство будущего'[24], произнёс, протягивая книгу Ульянову:
— У меня для вас, Владимир Ильич, есть подарок. Хоть и на немецком языке, но вы живёте в Швейцарии, и я думаю, владеете им в совершенстве. Хочу, чтобы вы показали эту книгу товарища Баллода, нашим товарищам на съезде. Пусть ознакомятся с высказанной в ней экономической моделью. Ведь именно эту модель я и хочу видеть, как экономическую модель в России. В книге, эта модель, рассчитана, конечно, скорее, для Германии. Но за основу взять необходимо.
Ульянов снова с удивлением взглянул на царя и произнёс:
— Я хорошо знаком с творчеством товарища Баллода и являюсь большим сторонником высказанных им экономических постулатов. Но знаете, я удивлён, что царь в России тоже знаком с этой работой. И считает, что эта экономическая модель представляет практический интерес.
— Ещё какой интерес, — кивнул в ответ Николай, — Я даже намерен, как можно скорее, издать эту работу на русском языке, дабы все товарищи, в том числе и товарищ Джугашвили, могли бы с ней скорейшим образом ознакомиться. Да и самого товарища Баллода я бы хотел видеть в России лично. Дабы он мог консультировать наше правительство, по работе по выработке именно этой экономической модели. Как, впрочем, и хотел бы видеть ряд других товарищей. Благо, если что, освободить их может и товарищ Сталин, — и, увидев, удивлённые глаза обоих собеседников, Николай с улыбкой произнёс, — Да, да товарищ Ленин. Думаю, в нашем общении мы будем придерживаться именно этих псевдонимов. Если конечно, вы дадите мне рекомендации в партию.
