Боги Яви. Книга первая

— Кузьмич, жрать охота! — первый не выдержал серый орк.

— В погребе возьми, там должны молодого ягнёнка принести, — Кузьмич как-то расправил даже плечи свои, сразу видно, дома он у себя. Кинув свой рюкзак на крыльцо, он развернулся ко мне.

— Ну вот, это и есть дом лешего! Располагайся, будь как дома, — и он указал рукой на свой дом.

Я скинул свои вещи на зелёную лужайку. Уже смеркалось. Васька метнулся в погреб за мясом, что-то там загремело и упало, раздался глухой удар, словно головой о балку. Он выругался.

— Кузьмич, где свет? — зло раздалось из погреба.

— Сейчас! — Леший пошёл в рядом стоящий амбар. А я стал осматриваться. Перед домом была аккуратная лужайка, хоть босиком ходи, и домик ничего, небольшой, в два этажа, а симпатичный, чем-то напоминает теремок, в русском стиле. Я хмыкнул. Между четырёх сосен стояла большая резная беседка с навесом, сделано, видимо, тоже под старину, человек, наверное, на десять. 'Ого!' — думаю. А гости-то, видать, бывают у хозяина. Уютно сложенная русская печь, и там же рядом стоит мангал. Плюшки вам, ватрушки, как у нас лешие живут в России, неплохо, неплохо. Васька тянул тазик с мясом к беседке. Махнул мне рукой.

— Помогать айда! А то так жрать охота, что переночевать негде, весь день не жрали ведь, — Васька вытащил откуда-то треногу и установил её над очагом, подвесив на неё небольшой котёл.

Тут по всей территории загорелись огни. Кузьмич завёл генератор. И сразу же стало на душе как-то веселее и спокойнее. Кстати, Васька ходил в своём истинном облике, и меня это уже ничуть не смущало. Надо же?.. Как-то я быстро стал привыкать к этому. Я пошёл к поленнице, набрал охапку дров и стал разводить над котлом огонь. Вечер и погода Карелии меня просто очаровали сегодня. Дрова весело потрескивали. Всегда чувствую при этом какое-то магическое таинство, пламя словно удерживает мой взгляд, гипнотизируя его. Я увидел рядом стоящий пень и решил его пододвинуть поближе, чтобы присесть поудобнее и вытянуть свои уставшие ноги. Потянулся к нему своими руками, а он неожиданно для меня вцепился в мои руки крепким ухватом своими корнями и громко заверещал:

— У-у-у-у-у-у-у!

Я тоже, видимо, с перепугу вцепился в него и тоже заорал, как мог, во всё своё горло:

— А-а-а-а-а-а! Я чуть в обморок не упал!

Пень обвил крепко мои руки корнями, словно это гремучие змеи, и видимо, пытался вырваться от меня. А я не отпускал его, думая, что это деревянное агрессивное буратино напало на меня со злым умыслом. Так и голосили вдвоём, я и пень.

— А-а-а-а! Э-э-э-э! У-у-у-у! — пока не догадался отпустить его, а он, видимо, меня. Я сразу сиганул на лавку в беседке, уцепился за верхнюю балку, стараясь забраться на крышу повыше от этой злой деревяшки. А пень дал дёру, словно осьминог, в противоположную сторону, подальше от меня.

— У-у-у! — вопил он. На наш шум и гам подбежали Кузьмич и Васька.

— Это лесовик! — выпалил он как на духу. Вот же гадский папа. Сердце билось, словно у воробья, а попка моя любимая стала такой узкой, иголку не просунешь. Я отцепился и присел на скамью, стараясь успокоить своё дыхание, судорожно хватая ртом воздух и держась рукой за сердце.

— Предупреждать, сволочи, надо! — прерывисто постарался ответить.

— Ну, извини, забыл! — леший присел рядом и развёл руками.

Вот за что я сразу зауважал орка, так за то, что он не растерялся в трудную для меня минуту, и на столе, как по волшебству, появилась бутылка 'беленькой' и три полных стакана. Я молча махнул, не чокаясь с ними.

— Кузьмич! Знаешь что? — выдохнул я. — А если бы я обосрался!.. — смотрю на него вполне серьёзно, без всякой подоплёки. Леший виновато пожал плечами.

— Серёг! — вмешался орк. — А я бы на твоём месте обосрался!.. — орк оскалился и заржал, чем, видно, разрядил обстановку.

— Озеро недалеко, за лесом! Гы-гы-гы! — и он махнул рукой в его сторону. Вот же упыри клятые.

— Кого ты там ещё припрятал в лесу своём, Кузьмич? И какие вот такие сюрпризы меня ждут? — я сердито уставился на лешего.

— Да особо никаких, — он развёл руками, — так, по мелочи. С Кукуней ты уже знаком, — я кивнул, — а это был наш Кулёма, лесовик. Маленький он ещё совсем. Мне его из-под Новосибирска мужики наши привезли, сирота он. Родители его год назад трагически погибли. Лес в Сибири у них там нещадно вырубают, вот и до их родной вотчины добрались мародёры. Так и схлестнулась с хозяевами заезжая китайская бригада лесорубов. Так они полбригады положили их. Ну и сами того, погибли они, сожгли их, бедных, как немецкие танки в сорок первом под Москвой, живьём, коктейль Молотова с бензином, делов-то для человека, как два пальца об асфальт. Да всё на глазах его. Вот и суди сам. Он мал ещё, да как дитя любопытный. Видимо, на тебя решил посмотреть, интересно ему, подкрался незаметно. А ты его в огонь, вот он и испугался, бедолага, — Кузьмич всхлипнул и как-то с болью вздохнул. Даже весёлый орк притих.

А Кулёма подглядывал за нами из-за дерева своими круглыми зелёными глазами, и ротик у него овальный, как бублик. Вот же мать-природа даёт. На вид Кулёма — небольшой пень, с верхним гребнем, словно сильным ветром дерево переломило. Леший потом пояснил, что это у них вроде причёски такой, и чем этот хаер больше, тем для этого вида круче. Ну и тело их — это никакое не дерево, абсолютно, это обыкновенный хитин, а внутри — как у всех, пьём водичку, кушаем молодые побеги да корешки с листочками и потом какаем. А их внешний вид, ну что, природа наша и не такую маскировку проделывала с другими видами жизни на планете.

— А я откуда знал! — стал сразу оправдываться. И на душе сразу заскребли кошки, а потом ещё и кучу наложили огромную такую. Сердце как-то сжалось, глядя на сиротку Кулёму. Вот же мы бываем скотами! Вот сижу тут, рядом серый орк, напротив леший, под ногами Кукуня вертится в поисках, чего бы стащить со стола. Из-за дерева сирота Кулёма выглядывает. А мне так хреново почему-то за нас, за всё разумное и прогрессивное ЧЕЛОВЕЧЕСТВО! Чувствую себя монстром каким-то, из такого рода-племени, как человек бездушный и беспощадный ко всему живому, даже к своему виду. И кто из нас, спрашивается, нелюди?..

Орк разлил ещё по одной, Васька схватывает всё на лету. Мы в их глазах, наверное, чудовища страшные. Хотя все религии нам говорят: человек бессмертен, ибо у него есть душа. Стесняюсь теперь спросить их: где?! Вот, вот и я о том же, о чём и вы подумали, о ней, родимой, только и думаем, но как минимум половина человечества.

— Да всё нормально, Серёга! — Кузьмич встал, подошёл и хлопнул меня по плечу, видимо, прочитав все мои мысли, написанные на лице.

— Кулёма! Поди-ка сюда! Познакомься с дядькой! — и он поманил его пальцем. Кулёма моргнул зелёными своими глазами.

— У-у-у-у-у... — засопел, но к лешему не пошёл. А боком, боком скрылся где-то в темноте. — У-у-у-у-у... — донеслось откуда-то из-за сосны.

— Ничего, пообвыкнется, — Кузьмич махнул рукой.

На крышу беседки что-то бухнулось, зацарапав по ней своими когтями.

— Ну, вот и последний наш сожитель явился, не запылился! — из ночи на стол упала не большая серая птица, напоследок ударила серым крылом и что-то проклекотала лешему.

— И я рад тебя видеть! — ответил он. — Познакомься, это Сергей, будет пока жить у нас, — птица удивительно закивала своей головой и уставилась на меня своими умными жёлтыми глазами.

— Он приветствует тебя и очень рад встрече с тобой! — Кузьмич словно переводил с птичьего языка. — Это сыч, наша лесная разведка и глаза. Филимон!

Я приподнял бейсболку.

— Привет!

Сыч расправил свои пепельного цвета крылья и весело запрыгал на столе.

Я сидел и удивлённо поглядывал то на Филимона, то на Кузьмича, и на этот, в общем, удивительный и прекрасный мир, про который мы ни черта, оказывается, не знаем. Вот так все вместе, под хорошо сваренное вкусное мясо, и скоротали остаток вечера, плавно перетекающего в непроглядную густую ночь. Филимона угостили сырым куском ягнятины, а Кукуня сам стащил кусок варёного мяса со стола. Только маленький Кулёма всё время подглядывал за нами из темноты, так и не подошёл к нам. И мы с Васькой и Кузьмичом неплохо посидели, распив бутылку. Ну, три. После чего серый орк Василий собрался домой, сославшись на то, что злая орчиха Гала может и не понять его долгое отсутствие. И хоть у него среди всех серых орков России самая крепкая голова, всё же получить по ней скалкой или чугунной сковородкой ему очень неохота. Три раза прощались с Васькой на посошок, пообещав приехать завтра с утра, он сел в 'Ниву' и не знаю как, но уехал домой. Кузьмич выделил мне в доме на первом этаже старенький, но крепкий диван. Ну что ж, я, вымотанный вконец за этот тяжёлый день, упал на диван лешего. Может, хоть сегодня, этой ночью, высплюсь без своих приключений в мире сновидений.

* * *

Водная гладь — словно зеркало, отражение этого мира. Лишь лёгкое дыхание ветерка создаёт небольшую волну возле самого берега. Словно липкий язык, который лёгким движением уносит сухую листву в свою ненасытную утробу. Байкал могуч своей необъятной силой. Небольшая впадающая извилистая речка вильнула змеёй за лесную сопку.

— Нам туда! — Фрида указала в её сторону. Я кивнул. Сзади раздался лёгкий хруст ветки. Я автоматически присел, укрывшись щитом. Горька припал к земле, а Фрида растворилась за ближайшим еловым кустарником. Явно кто-то шёл по нашему следу. Лёгкий шелест меча, вынутого из ножен, послышался из-за спины. Я знал, что Горька прикрыл мне спину, а арийка где-то с фланга. При охоте на нежить эта тактика всегда срабатывает. Тактика живца. Так всё просто и сердито... Из-за кустов послышался повторный хруст сухой ветви. Мои чувства взвинтились до предела, рука сама нашла копьё. Моё копьё, мой боевой друг. Сколько раз мою скромную задницу вытаскивало оно из передряг, не счесть. Я крепко прижал его. Ловя себя на мысли, что, словно женщину, поглаживаю его большим пальцем. В кустах затаились. Тишь да гладь. Я приготовился к броску. Миг, второй, третий, и... ничего? Нежить себя так с дичью не ведёт. Тогда что это? Может, духи, может, и они, и это плохо. Спустя мгновение из зарослей раздался лёгкий стрекот, словно ночной одинокий сверчок — Ффююрр — и опять тишина.

— О боги! Горыня, ты опять с собой взял это исчадие пекла?! — из-за кустов послышался раздражённый голос Фриды.

— Да не брал я его, он сам нас нашёл! — Горька, видимо, сам был в полном недоумении. Я в душе премило улыбнулся. — Ах ты ж, змей ты подколодный! Ах ты ж, морда твоя наглючая! — Горыня встал уже во весь свой немаленький рост и отчитывал своего полюбимца. Наглючая морда всё ещё скрывалась в кустах и, видимо, не собиралась показывать свой мокрый нос на свет божий. — Выходи уже, ты застукан! — Горыня сделал самый суровый вид, который только мог, набрал в лёгкие воздуха и тут же сдулся. Подымать в округе ор было нежелательно, мы на вражеской территории. Видимо, не дождавшись крика, из зелёных листьев появилась сильно виноватая морда Змея. Огромные чёрные глаза на его бесстыжей морде выдавали глубокую печаль и раскаяние: 'Я мимо проходил, а тут вдруг вы!' Змеёныш опустил понуро свою голову, готовясь к очередной трёпке. Костяные три рога на его голове прижались к шее вместе с небольшими ушами. Кстати, его чёрная чешуя сливается с листвой так, что хамелеона задушила бы огромная африканская жаба. Маскировка была идеальная. Чёрная чешуя, играя бликами, практически сливалась с любым цветом, поглощая его и немного отражая окружающие его краски. Хоть в степи с пожухлой листвой, хоть на любом горном кряже, его метров с пятидесяти было не разглядеть. А в воде, на её вечно играющих бликах, он был просто бог. В общем, этот бог стал выползать из кустов. Для меня понятие 'змей' было относительно. Это, скорей, был молодой дракон, точнее, даже ящер-переросток, а Змей было что-то вроде клички, как у собаки. Ящер выполз на свет богов.

— А ты, дружок, подрос немного! — не выдержала первая Фрида и улыбнулась. Фрида сегодня была, как никогда, роскошна. Ей всегда к лицу её кожаные доспехи, подчеркивающие её стать. Арийка блеснула на Змея своими зелёными глазами.

Дружок по-собачьи вильнул хвостом и сбил сухостой толщиной с мою руку.

— Ещё бы, столько жрать! — ответил Горька.

— Ффююрр! — виновато раздалось с его стороны.

— Вот получишь ты у меня звездюлей, как вернёмся домой! И твой любимый воспитатель получит по своим рогам и в наказание будет острижен, и из его шерсти будет связан красивый коврик, — этот высокий, крепкий в плечах воин с добродушный улыбкой на лице тяжело вздохнул. Ящер осторожно тронул его кончиком языка. Змей был метров десять в длину. Морда немного приплюснута, и три рога на его голове стояли, словно гребень, меняя своё положение в зависимости от его настроения. Сейчас он был прижат к его холке, это примерно означало — он скорбит. Но лёгкое помахивание кистью хвоста выдавало его с потрохами, он доволен, как змей-искуситель, что нашёл нас. Мелкие острые зубы усыпали его пасть, словно грибы после дождя. Всё его тело закрывала чёрная чешуя, от самой макушки до кончика хвоста. Тело его было гибким, словно у змеи, переходящим в хвост ровно такой же длины. Если бы не цепкие его лапы и крепенькие плечи, которые выпирали из его тела, можно было бы подумать, что это огромная змея. На пальцах лап у этого исчадия были внушительные коготки в ладонь длины. В общем, это хитрожопое создание было создано богами для того, чтобы лазить, ползать, а особенно плавать. Вода — это его родная стихия. А как охотник на речную рыбу он был непревзойдённым мастером. Ну и нам немного перепадало с его царского стола.

— У, морду наел! — Горька похлопал своей ладонью по его тёплой чешуйчатой морде.

— Ффююрр, — ответила морда.

— И тебе не хворать, — ответил тот.

— Надо идти! — протянул я.

— Надо! — согласились друзья. — Главное — надо успеть до темноты.

Мы двигались молча, в полной тишине, вдоль обрывистого берега, перекидываясь лишь только нам понятными знаками. Горынин Змей скользил между вековых кедров, словно ночная тень, только отблеск его чешуи иногда выдавал его присутствие. Мы рассредоточились и двигались вдоль небольшой реки, поднимаясь всё выше к водопаду. Главное, чтобы стихийный дракон спал. Это был дух соседних миров, призванный людьми чёрного дракона. Они поклонялись им, словно это небесные боги, впрочем, оно, может, так для них и есть. А этот был замечен недалеко отсюда, дух водной стихии. Обычно выходящий на охоту с приходом сумерек. Гул переката воды усиливался. Логово где-то здесь, они любят проточную воду и всегда стараются отдыхать на перекатах прохладной воды.

Уже час осматриваю эту реку, ничего не вижу. Друзья также высматривают духа. Вода хрустальными брызгами разбивается об огромные речные валуны, пенясь и перекатываясь через них. Ничего не вижу, хоть убей. Боковым зрением замечаю движение, это Фрида. Моя ты глазастая. Фрида указывает рукой в сторону небольшого переката, на изгибе реки ближе к берегу. Вижу! Если не знать, то, чтобы найти духа в его стихии, нужно сильно постараться и попотеть. Но у Фриды врождённый нюх на нечисть, наша красавица его нашла за час Я кивнул, показал, что вижу. Прозрачная вода, словно через огромное препятствие, перетекает через голову дракона. Точнее, головы не видно, вода, словно натыкаясь на невидимое препятствие, огибает её, словно там воздушный пузырь. Водные духи не совсем материальны, у них главная составляющая — это их дух, плюс природа их стихии. Точнее, его плоть из воды, удерживаемой силой духа, и потому он имеет такой же окрас, как и стихия. То есть он практически прозрачный, состоящий из воды. Но всё же это плоть, которую можно резать, а чтобы её поддерживать в таком состоянии, необходимо много энергии. Всё гениальное просто. Рубим, режем, колем, немного кусаем, пока его силы не иссякнут, и у духа не хватит сил удерживать стихию во плоти. А как только запасы энергии заканчиваются, их тело развоплощается. Ну, а просто духа изгнать — это примерно как муху отогнать: кыш отсюда, нехорошая. Дух сразу уходит в свой мир, силу он может набрать только там. Но там, видимо, тоже не так всё просто. По крайней мере, ещё никто повторно не возвращался. Закон мироздания — энергия Вселенной так просто не даётся никому. Фрида скользнула фурией вдоль берега. Мы последовали за ней. Главное — ни звука, ни шороха. Затаились. Перехватываю копьё, щит оставлен на земле, сейчас он мне ни к чему, только помеха, ждём Фриду. Горыня подал условный сигнал, он готов. Началось...