С Аристотелем разговор выдался тяжёлым. Он же просто обалдел при виде библиотеки на борту шхуны. И попросил, если есть возможность, изготовить такие же книги его авторства, когда узнал тиражи.

Для работ был дорог каждый день, потому для бесед со знаменитым философом выделили Виктора Сорокина. Виноград не в этот день планировали сажать, в прочих делах был не очень полезен. Знал, конечно, как делать саманные здания, и мог покомандовать людьми, но можно было обойтись без него, если недолго.

— Мудрейший, не так уж и скоро, но сможем сделать ваши книги, как эти. Когда мастерские построим, — объяснял майор ПРО. — Но есть сложность. Про естествознание и его законы вы много постарались, но очень много ошибок. Сами же написали, что в длинной цепочке рассуждений даже одна маленькая ошибка может завести совсем не туда. Или попросту кое-что можете упустить.

— Я всё хорошенько проверяю логикой.

— Этого мало. Простой пример. Раз солнце греет землю, то при приближении к нему должно быть всё жарче. Вывод: чем выше в горах, тем должно быть жарче.

— А на самом деле наоборот, — вмешался в разговор царевич. — Я сам был в горах, это ощущал. Почему так?

— Для начала вам надо многое объяснить, что противоречит учению Аристотеля и многих других философов, — заявил Виктор. — Например, учение о первоэлементах во многом неверное.

— Я его хорошенько продумал, и лучше меня никто это не сделал, — заявил философ.

— Не злись, у нас другое учение. Ты считаешь первоэлементами землю, воду, воздух и огонь? Мы по другому мыслим. Учение об атомах верное, но их на самом деле десятки видов, притом каждый вид можно разделить на несколько очень похожих. Эти атомы образуют стойкие маленькие группы, мы называем молекулы, редко когда нет. И они, когда в большом количестве, нами называемое вещество, могут образовывать твёрдые тела, жидкость или пары. Почти каждое вещество при нагреве переходит из твёрдого в жидкое, а потом в пары. При охлаждении наоборот. Но не всегда.

— Дерево. Железо, — назвал Александр.

— Дерево при нагревании разлагается на другие вещества, или с воздухом горит, и получаются пары. Некоторые вещества из твёрдого сразу превращаются в пары, и наоборот. Воздух, которым мы дышим, состоит из таких молекул, которые только на страшном холоде становятся жидкостью, и потом твёрдым телом. Железо и камни наоборот, только при сильнейшем жаре становятся жидкими, и потом парами. Ещё то, что вы называете истинным огнём, это свет, его частицы. Они переносят тепло, и не только. Наши глаза способны их принимать, но не испускать, — объяснял Сорокин. — Что до гор, то их высота ничтожна против расстояния до солнца. Потому другое там важно. Вот беру лист дерева, и держу так, что строго поперёк лучам солнца. А потом поворачиваю вот так. И поток частиц света, попадающий на лист, становится намного меньше. И горы так солнце греет. Ещё ветра тепло сдувают.

— Просто и понятно, — восхитился царевич.

— Даже слишком, не верится, — проворчал уязвлённый Аристотель. — Скажи, гипербореец, что такое естественное движение?

— Лучше б, раз сам придумал, то сам и объяснил бы. У нас такого нету. Или тело движется вечно по прямой с неизменной скоростью, в пустоте. Или изменяет направление и скорость движения под воздействием различных сил, или скорость и направление неизменны, потому что силы взаимно полностью уравновешены, — ответил офицер.

— Я логически доказал, что круговое движение для небесных тел является естественным, — философ стал раздражаться. — Могу повторить, как и доказать вашу правоту рассуждениями.

— Ты молодец, доказал, что Земля круглая. Но кое-что не додумал, — тут Виктор взял камень и бросил вверх и в сторону так, что тот описал дугу. А потом на земле нарисовал круг, и ещё стал рисовать. — Теперь гляди. Земля большая, потому если бросить камень, или что-то ещё, полетит вот так. Упадёт, описав дугу. Если бросать всё сильнее, то будет улетать всё дальше. И настанет момент, что будет непрерывно падать. А если ещё сильнее, то улетит, и станет небесным телом.

— Мало того, что про атомы глупости наговорили, я в них не верю, так ещё и это, — раздражённо заявил Аристотель. — Всё идеально в небесах.

— Предлагаю поздним вечером и ночью понаблюдать за небом, у нас есть особый инструмент, — предложил Сорокин. — А хотя... Расскажи, что думаешь, про Луну, звёзды, планеты.

Выслушали. Тут Виктор предложил:

— Вот ты говоришь, мудрейший, что чем больше тяжести в теле, тем быстрее падает. Давай пойдём в горы, найдём обрыв с разными высотами и проверим. Будут нам помощники бросать с разной высоты камни и куски деревьев, а мы будем изменять время падения, и высоту измерим. Проверим твои слова.

— У нас с собой нет песочных часов.

— Ничего страшного, у нас есть кое-что лучше.

Виктор достал секундомер, и пошли в горы, взяв охранников царевича. Пока пара из них забиралась наверх, объяснил индийские цифры. Запомнили систему довольно быстро. Нашли четыре обрыва, и верёвкой с грузом и рулеткой их высоту измерили. Охранники, что наверху, сбрасывали камни и куски дерева, а Аристотель и Александр замеряли время падения. С каждого обрыва сбросили по пять кусков дерева и по пять камней.

Вернулись перед ужином, а подсчитали скорость для камней и дерева уже после него. Майор калькулятором осторожно всё проверил.

— Да, я был неправ, дерево и камень падают с одинаковой скоростью. Но почему чем выше падает, тем быстрее? — задумался философ.

— Мне показалось, что разгоняется, — отметил царевич.

— Сами как думаете, могут ли предметы при падении разгоняться неравномерно? — намекнул Виктор.

— Нет, конечно. Тогда в каждую секунду скорость увеличивается на одинаковую величину, — пришёл к верному выводу Аристотель. Подумал, что-то подаренным свинцовым карандашом порисовал, написал и пришёл к формуле S=a*t*t/2. — Выходит, что и дерево, и камень при падении в каждую секунду разгоняются на двадцать два локтя или ваших десять метров.

— И железо, и золото, и вода, и спрессованная шерсть. Только на самом деле трение воздуха немного мешает. Запишите себе это открытие. Дарю. Нам ещё много дел предстоит, будем друг другу помогать, — отметил офицер ПРО. — А после заката будем небо наблюдать.

Вытащил из недр шхуны мощный небольшой телескоп, лучший, что был на борту того Боинга, и отладил. Разрешил всем желающим рассматривать окружающую местность. Рабы не дождались очереди в этот вечер, впрочем, в следующие наверстали. Зато свободные эллины и македоняне насладились видами.

А после восхода Луны начались астрономические наблюдения. Неокл и сиракузцы стали посмеиваться, так царевич рявкнул:

— Что здесь смешного?

— Мы это уже проходили, и видели небывалое, о чём даже не догадывались, — сказал Неокл из Афин. — Теперь твоя очередь удивляться.

— Даю подсказку: видов небесных тел несколько, но вам стоит запомнить для начала вот что. Гея, Луна и то, что вы называете подвижными звёздами, это одно. И тут Анаксагор прав. Но настоящие звёзды это шары из того, что вы считаете соединением истинных воздуха и огня. Которые удерживают форму своим весом, — проговорил Виктор.

— Я так не думаю, — заявил Аристотель. — И пока вы меня до конца не убедили, что одних логических рассуждений мало.

— Конечно мало. Их проверять надо. Вот простой пример. Ты доказал, что Гея это шар.

— Я, как землемер, знаю, что немного не так, — подошёл Андрей Шилов.

— Не придирайся. Я прекрасно знаю, что немного отличается от шара по форме, — отмахнулся офицер противоракетной обороны. — Александр. Он не только землемер, это для всех оно так. На самом деле не совсем. У него многому стоит поучиться, даже если не станешь царем. Если станешь, то ещё важнее. Потом поговоришь. Аристотель! Чем дальше на север, тем солнце ниже, и слабее греет. Ты это знаешь. А чем дальше на юг, тем сильнее. И наступает момент, когда оно строго над головой во время равноденствия. И потом, ещё дальше на юг, оно всё ниже, но уже на севере. Где сильнее всего греет землю солнце?

— Там, где оно точно над головой, — усмехнулся Аристотель. — Из этого следует простой логический вывод: там, на срединной линии, жарче всего. Намного жарче, чем в Египте во время засухи. Может быть, там даже вода кипит.

— Ты же там не был, откуда знать? Логика подсказала? Она тебе не подсказала, что могут быть причины, из-за которых там может быть холоднее, чем в Египте во время засухи, — парировал Сорокин. — Вода смягчает жару. Я сам это видел.

— И как? Что там? Расскажи! — загорелся царственный паренёк.

— На суше леса, в которых много рек и болот. Там часто дожди идут, много зверей и змей. Но мы далеко на суше не бывали.

— Здорово. Хочу там побывать.

— Может так оно и будет. На Луну давайте смотреть. Александр, ты после меня, — Виктор навёл телескоп, и сразу подозвал царевича.

— Вау!!! На Луне горы, целые горные хребты. Но почему так много кольцевых гор?

— Потому что там и между планетами нет воздуха. Любая скала, любая гора, которая падает на Луну, оставляет такие следы на очень многие сотни тысяч лет, и даже больше. На Гее они разрушаются за сотни и тысячи лет. Нет на Луне ни ветра, ни дождей, ни лесов, ни травы, ни рек, ничего живого, — рассказывал русский.

— Но что за тёмные пятна? Похожи на моря.

— Низины с тёмной пылью. Нет там ничего кроме пыли, камней и скал.

— Разрешите мне поглядеть, — не удержался философ. Увидел, обалдел, долго Луну рассматривал. Покачал головой. — Как Гея, только там нет ничего живого.

— Это была разминка, сейчас интереснее будет. Хотя... Для начала посмотрите на Геспер.

Удивлялись, увидев серп.

— Угу, вокруг Солнца летает, ближе Геи.

— Это как?

— Стилбон ближе всего к Солнцу, потом Геспер, потом Гея, а уж дальше идут Пироис, Фаэтон и Фенон. Почему так, потом поговорим. А теперь всё внимание на Фаэтон, — сказал Сорокин. Он пользовался старыми эллинским названиями, бывшими в ходу до завоевания Персии, согласно которым Меркурий это Стилбон, Венера это Геспер вечером и Фосфор утром, Марс это Пироис, Юпитер это Фаэтон, а Сатурн это Фенон.

Меркурия и Марса на небе не было, и не должно было быть, а вот Венера, Юпитер и Сатурн были. И с планетами-гигантами было интереснее всего.

Но перед этим и ученик, и учитель поглядели на звёзды.

Плеяды, без телескопа похожие на крохотный ковш, в телескоп оказались звёздным скоплением в сотни звёзд, пять из которых выделялись своей яркостью. Виктор нашёл скопление М13, и эллины были поражены, увидев россыпь тысяч звёзд, подобных кучке белых песчинок на чёрной ткани.

— Это что ж звёзд на самом деле в тысячи раз больше, чем видно простым глазом? — удивился Аристотель. — Сколько же их на небе?

— Видно столько, сколько можешь увидеть. Но на самом деле я не знаю, чего больше, капель воды в море, или всего звёзд, — ответил Виктор. — Настоящие звёзды как наше солнце. О чём ещё Демокрит говорил и писал.

— Он много чего писал. И его рассуждения о том, что земля не шар, неверные, — заявил философ.

На небе, к сожаленью, не было Сириуса, но звездой Арктур полюбовались. В телескоп это была яркая голубоватая точка. Бетельгейзе, к сожалению, как диск не выглядела, но вот яркая оранжевая звезда впечатлила тоже. В будущем была красной.

Аристотель направил телескоп на Юпитер-Фаэтон, и у него челюсть отвалилась. Долго смотрел, пока царевич не потребовал допуска.

— Это необычайно. На Фаэтоне оранжевые и серо-жёлтые полосы. Я могу ошибаться, но это облака. И рядом четыре маленькие планеты. Что это было? — растерялся философ.

— Облака и есть. И ты первый из эллинов увидел четыре великих спутника планеты Фаэтон. У Геи тоже есть великий спутник, но только один. Селена.

— Я тоже их вижу, — пробормотал паренёк. — Интересно, а есть ли они у Фенона.

Александр Македонский направил телескоп на Сатурн и воскликнул:

— Вот это да!!! Никак не ожидал.

— Что, что там?

— Подожди, учитель, я ещё мало глядел, — македонский кронпринц был по уши захвачен открывшимся зрелищем. — На Феноне тоже есть облака. И я уверенно разглядел у него один великий спутник, ещё четыре звёздочки тоже могут быть ими, но я не уверен, спутники или нет. И самое необычайное у Фенона это два кольца, разделённые щелью. Оба кольца как диски без сердцевины. Внутреннее и внешнее, если повернуть к нам ребром, совпадут.

— Это называется, в одной плоскости. Они очень тонкие по сравнению с их шириной. Поздравляю, Александр, сын Филиппа. Ты сделал открытие, одного которого достаточно для славы на века. Даже если станешь величайшим полководцем всех времён и народов, из-за этого будут помнить тебя и как великого астронома, — торжественно заявил майор ПРО.

Аристотель Стагирский поглядел на Сатурн, сел и схватился руками за голову:

— О боги, о Урания, как же я ошибался. Так старался с трактатом "О небе", но очень многое по другому. Дайте мне вина, да покрепче.

Пришлось Сорокину дать хлебной самогонки для снятия стресса. С хлебушком да луком и жареным мясом. Когда успокоительное подействовало, сказал:

— Нам нет времени заниматься астрономией, распространять новые знания. Ты возьмёшь на себя это?

Красивый был рассвет над восточным берегом залива, хотя сами деревья и горы уже стали не столь яркими из-за летней жары. Впрочем, Аристотеля красивые виды не радовали с похмелья. Даже после завтрака из жирной каши и компота. С опозданием покушали, но ничего страшного.

Внезапно царевича позвали на какой-то спор о лошадях, и Терсита тоже. Подошли, а там внезапно одна лошадь потащила за собой двух других. Те две пытались тащить за собой первую, да сил не хватало. Остановили состязание, и первую лошадь запрягли вместо одной из двух других, а ту на место первой. Случилось чудо: вторая оказалась сильнее первой и третьей. А потом так же вышло, что третья сильнее первой и второй.

— Не понял. Как это?! — сильно удивился македонский аристократ. Собственно, все офигели, кроме гиперборейцев. Философу было нехорошо после необычайно крепкого белого вина, но и он заинтересовался.

— А вы посмотрите, подумайте, — высокий рыжий гипербореец спросил с усмешкой. Через некоторое время вышел пожилой крестьянин, оглядел упряжь и сказал:

— Я коновал, тридцать лет лечу лошадей и другой скот. Но до такого не додумался. Смотрите, привычная нам упряжь душит коней, потому они слабы. У пришельцев упряжь сделана так, что совсем не душит лошадей, потому одна сильнее, чем две вместе взятые по старому. Вот и вся разгадка. Переделывайте упряжь.

— Это что ж выходит, волы не так нужны, как раньше? — кто-то спросил.

— Можно и дальше на них пахать. А можно и на лошадях, — гипербореец запряг двух лошадёнок в незнакомый инструмент, и те стали пахать землю с нетронутым дёрном, выворачивая и пни срубленных кустов.

Когда пахарь с упряжкой развернулся обратно и пришёл, пригляделись к инструменту. В описываемую эпоху не было не только стального плуга Джон Дира, который видели ныне в усовершенствованном виде, но даже римского плуга с железной насадкой.