На службе двух государств. Записки офицера-пограничника

Итак, с 1-го сентября 1970 года мы все стали курсантами 4-го курса

Оставался один год учиться до выпуска, до 28-го мая 1971 года.

После расформирования 2-й учебной группы, наш коллектив увеличился до 27 человек, то есть наша учебная группа пополнилась семью курсантами.

Где-то в первых числах сентября 1970 года я написал письмо Ане, в авиаконверте отправил его в свою Лиховку и дней через 10 получил ответ. В своем письме она сетовала, что, по вечерам и допоздна, ей досаждают и не дают спать то Леня Озерной, то Петренко Анатолий, то еще какая-то кампания местных ребят.

Я ей написал второе письмо; прошло дней 10 — ответа не получил, я написал еще одно письмо — опять ответа нет. После двух безответных писем написал третье, — и опять ответа нет. Не стал я больше тратить бумагу на письма и переписку прекратил, подумавши, что Аню у меня перехватил кто-то из местных парней. Как позже выяснилось, так оно и было — ее перехватил Петренко Анатолий и вскорости они поженились.

Учиться в училище оставалось всего два семестра — 7-й и 8-й, — и я близок до присвоения первого офицерского звания — лейтенант. На 4-м курсе, после 7-го семестра, зимних каникул, по программе обучения, не предусматривалось, так как выпуск должен быть 28 мая, а не в конце июня.

Учеба, с первых дней на 4-м курсе, началась напряженная: ведь мы вышли на финишную прямую до выпуска. Распрощались на 3-м курсе с дисциплинами, такими как: политическая экономия, общая физика, партийно-политическая работа, иностранный язык. Приступили к изучению научного коммунизма, который выносился на государственный экзамен. Военные дисциплины продолжали изучать до самого выпуска.

Со стороны командования училища и командования дивизиона требовательность к курсантам 4-го курса еще больше повысилась. Уровень подготовки курсантов поднялся еще на одну ступень. Больше предоставлялось времени на такую форму обучения, как самостоятельная работа по изучению учебного материала.

По службе и тактике пограничных войск с нами отрабатывали ознакомительные темы по служебной деятельности пограничной комендатуры и оперативно-боевой деятельности пограничного отряда. В связи с обострением обстановки на советско-китайской границе были введены ряд новых тем, таких как: "Боевая деятельность пограничной заставы по защите государственной границы". С нами практически были отработаны темы: "Действия пограничной заставы в обороне по защите государственной границы"; "Действия пограничной заставы в наступлении по отражению вооруженного вторжения". Темы отрабатывались в составе двух учебных групп с проведением боевых стрельб. Кроме всего, по этой дисциплине отрабатывались темы по боевой деятельности мотоманевренных групп.

По общевойсковой тактике мы проходили батальонную тематику. В ходе групповых упражнений курсанты вводились в должность командира батальона и руководили действиями подчиненных подразделений в различных видах боевых действий. Все темы отрабатывались в полевых условиях, как правило, с наступлением холодов. Много приходилось стоять на одном месте на морозе. Ведь для принятия решения на бой за командира батальона выделялось 6 часов и плюс организация взаимодействия и всестороннего обеспечения боя — еще 6 часов. Так что два дня приходилось стоять на одном месте, а зимой, — это холодно, все мышцы промерзали. Морозы зимой доходили до минус 30 градусов. А одевались курсанты, выходя на занятия в поле, в шинель и обуты были в сапогах, поэтому перемерзали, но зато это считалось хорошей закалкой. Получали хорошую полевую выучку.

На 4-м курсе много было различных спортивных соревнований, и курсанты 4-го курса оставляли всех позади.

На курсантов младших курсов мы все смотрели свысока. По уровню развитости, сознательности и подготовленности мы близки были к офицерам, оставалось на погоны прицепить звездочки.

Половина курсантов учебных групп вступили в партийные ряды. Наш курсовой офицер (начальник учебной группы) капитан Панов агитировал вступать и мне, но я отвечал, что еще не созрел.

Я продолжал много читать художественных книг, но на 4-м курсе переключился на военную мемуарную литературу. В период обучения на последнем курсе я перечитал много мемуарных книг, таких как: "Воспоминания и размышления" — мемуары Маршала Советского Союза Г.К. Жукова; "Сорок пятый" — мемуары Маршала Советского Союза И.С. Конева"; "Солдатский долг" — мемуары Маршала Советского Союза К.К. Рокоссовского; "Так шли мы к победе" — мемуары Маршала Советского Союза И.Х. Баграмяна; "Генеральный штаб в годы войны" — мемуары генерал армии С.М. Штеменко; "Дело всей жизни" — мемуары Маршала Советского Союза А.М. Василевского и другие. Эти книги я брал в нашей общей библиотеке.

Мемуары Маршала Советского Союза Г.К. Жукова "Воспоминания и размышления" появились только в 1969 году, и книга была нарасхват. Выдавали книгу в библиотеке на ограниченное время: этих книг было всего 10 экземпляров. Чтобы получить книгу, надо было записаться на очередь. При чтении этой мемуарной книги у меня случилась неприятность — книга с моей тумбочки была кем-то уворована. Так как на занятия брать курсантам художественные книги запрещалось (на разводе на занятия наши командирские сумки проверялись), и я вынужден был оставить ее в своей тумбочке в казарме. Это было в январе 1971 года. Каково мне было себя чувствовать? — ведь надо было идти в библиотеку и заявлять о пропаже. Да тогда еще и ребята начали подзадоривать: "Ну, теперь тебе попадет за утерю этой книги!". Долго я не решался идти заявлять, но все-таки пошел. Думал: "Если сильно потребуют, то придется вернуть личную книгу". В то время моя подруга Люба подарила мне "Воспоминания и размышления" Г.К. Жукова. Она купила ее на базаре у кого-то из-под полы. Тогда эту книгу можно было купить за 70 рублей.

Насмелился и пошел я в библиотеку, и все им рассказал о своем происшествии. Мне посочувствовали в этом и не потребовали купить и представить новую книгу в библиотеку, — ее просто списали. Так что личная книга сохранилась для меня.

На 4-м курсе курсанты начали все чаще жениться, пошли свадьбы одна за другой. А у меня еще не было той девушки, которая бы стала боевой подругой.

И вот, однажды, в конце октябре 1970 года, я разговорился со своим товарищем о девушках. Рассказал ему, что у меня девушки нет, с моей малой родины девушка не отвечает на мои письма. Этот товарищ, Александр Левыкин, встречался с местной девушкой Зиной Чернецовой. Он предложил мне познакомиться с подружкой его девушки, и я согласился. И вот в последнюю субботу октября 1970 года Саша пригласил на вечер отдыха в училище свою девушку с подружкой. Было в то время на улице еще тепло и танцы проводились на летней танцплощадке. На этом вечере я и познакомился с девушкой, подружкой Зины, имя которой — Люба. Это была Масалитина Люба.

Весь вечер я с ней танцевал. Одета она была по всей моде, накрашена, была хороша собой. Работала она, в то время, заведующей обувного склада торговой фирмы "Заря" и одновременно заочно училась в Алма-Ате в филиале Московского института советской торговли.

Хорошо ей в то время жилось: в театрах, в концертных залах, в кинотеатрах — везде имела места на первых рядах, точно выходило так, как говорил в своих юморесках Аркадий Райкин.

Родилась Люба 18 сентября 1948 года в с. Крюково, Курской области. В 1954 году ее родители приехали на целину в Казахстан, а через 2 года переехали в Алма-Ату, где Люба пошла в школу.

Тогда, на вечере, договорились мы с Любой встретиться в следующую субботу в городе. Свидание состоялось. Она была с подружкой Зиной, я приходил вместе с Сашкой. Ходили по городу, гуляли, потом зашли домой к Любе, послушали там музыку, — и вот увольнению подходил конец. От Любиного дома до училища всего 30 минут ходьбы. Они собрались с нами немного пройтись и проводить до ближайшего перекрестка. Остановились, было уже темно; смотрю Саша с Зиной целуются, что же делать мне? Смотря на них, мы тоже начали целоваться.

В следующее воскресенье, в начале ноября, я пошел в увольнение один, и прямо пошел к Любе домой. Там познакомился я с ее родителями. Люба была одна у родителей. Отец работал водителем легкового автомобиля — возил начальника военпроекта Среднеазиатского военного округа, подполковника. Мама работала деловодом в одной из служб тыла управления Восточного пограничного округа.

В этот же день пришли к Любе Саша с Зиной. Много говорили, слушали музыку, сели поужинать. Любин отец достал бутылочку 40-ка градусной и налил нам по рюмочке. Я сделал всего пару глотков, а Саша все выпил до дна, а потом Саша потянул другую и третью. Мне тогда было достаточно одной, и я ее с трудом одолел. В 22.00 надо было возвращаться в расположение училища — срок увольнению подходил к концу. Пришли в училище; о прибытии с увольнения рапортовали дежурному по училищу; дальше пошли в свой дивизион, там принимал увольняемых курсовой офицер, капитан Шепилов, — лиса, а не офицер. Я ему бойко доложил о прибытии с увольнения.

Подходила очередная суббота, а до этого в пятницу, я записался в книгу увольняемых дивизиона. В субботу после занятий сержант Коркин — наш заместитель командира группы — мне объявляет: "Ты вычеркнут из списка увольняемых!" Я начал сетовать: "Кем, как, за что?" Он отвечал, что вычеркнут я из списка увольняемых командиром дивизиона. Я подумал, что это какое-то недоразумение. Ходить и уточнять не стал. Подумал, что запишусь на следующую субботу.

Прошла с этого времени неделя, я в пятницу вновь записался в увольнение на субботу, — картина та же. Пошел тогда я к командиру дивизиона выяснять причину. Зашел, представился, задал вопрос и получил ответ. Командир дивизиона ответил мне, что курсовой офицер, капитан Шепилов, доложил, что при докладе о прибытии с увольнения курсант Штаченко был навеселе. Воспринял командир дивизиона такой доклад курсового, в том смысле, что я был выпивши. Поэтому командир дивизиона решил меня на целый месяц лишить увольнения. Мои доводы и оправдания ни к чему не привели, — сидел я целый месяц без выхода в город. Иногда переговаривал с Любой по ее рабочему телефону.

Только в начале декабря я пошел снова в город. Встретился со своей подругой Любой, долго по городу ходили, разговаривали. Она мне говорила, какие ей нравятся парни: шустрые, бойкие, которые хорошо умеют ухаживать за девушками. У меня сразу тогда упало настроение — ведь я не бойкий и не такой шустрый, да и ухаживать за девушками толком не мог. Подумал: "Значит, я ей не подхожу". Решил, что это мое с ней последнее свидание, больше встречаться с ней не буду.

Прошла неделя — я в увольнение не записываюсь и не иду. Прошло дней 10 с последней нашей встречи; дай, думаю, позвоню ей на работу. Позвонил; и услышал такой радостный голосок, что мое настроение переменилось, я воспрянул духом, повеселел. Я решил вновь пойти на свидание к ней. Пришла очередная суббота и я пошел к ней прямо домой. И продолжились наши свидания то по субботам, то по воскресеньям.

Новый, 1971, год встречали вместе, в доме Любы, с нами были Зина и Саша. Ночевать я под елкой у Любы не захотел, и мы с Сашкой, поздно ночью, пошли к себе в училище, а потом на следующий день, 1-го января, увольнение мое продолжалось — ведь мне его дали на целые сутки.

Настал январь 1971 года и начался последний, 8-й, семестр обучения. Мы, курсанты 4-го курса, вышли на финишную прямую и двигались к своему выпуску с училища.

В январе 1971 года был, как всегда, карантин на две недели — все связано было с эпидемией гриппа. Со второй половины января, командование разрешило организовывать и проводить, по субботам, вечера отдыха в клубе.

Помню, на один из вечеров мне попасть не удалось, — меня назначили в этот день в суточный наряд дивизиона. Но Зина с Любой на вечер приходили, там танцевали. Вечер заканчивался в 22.00, и все с клуба направлялись к выходу на центральное КПП, которое находилось не далеко от казармы нашего дивизиона. Я вышел на улицу, подошел к арке и начал наблюдать. Подумал: "Если Любу кто-то будет из курсантов провожать до КПП, — значит она нашла другого, то все, — будет конец нашим свиданиям". Увидел свою Любу, шла одна, — никто ее из курсантов до КПП не провожал. Тут моя успокоилась душа, — значит, на девушку можно было положиться, не подведет она меня.

Начиная с марта 1971, в учебе, на 4-м курсе, пошла повторительная тематика по службе и тактике пограничных войск, — отрабатывали работу начальника заставы по организации охраны государственной границы и руководству службой пограничных нарядов на участке заставы.

По общевойсковой тактике, так же отрабатывалась повторительная тематика по организации и ведению боевых действий мотострелковым взводом, а в начале апреля, — 3-х суточные двусторонние батальонные тактические учения в ПУЦ, в песках Муюнкум.

В 8-м семестре пошли один за другим зачеты по второстепенным дисциплинам, так что умственная нагрузка была огромная; можно сказать, что я качался от ветра в этот период, а после первомайских праздников начинались курсовые экзамены; затем — государственные.

С марта 1971 года все ателье военторга в городе приступили к пошиву парадной и повседневной формы одежды для выпускников нашего училища; сняли мерки с курсантов 4-го курса, а затем через 2-3 недели — первая примерка, потом — вторая, пока полностью была не пошита наша офицерская форма.

А как же на любовном фронте?

В феврале 1971 я много рассказывал Любе о службе офицеров-пограничников в Средней Азии. В каких условиях находятся жены офицеров на пограничных заставах. Начал задавать вопросы Любе: смогла бы она в таких условиях жить продолжительное время? Она не боялась. Однажды я спросил: "Люба, а не поедешь ли ты со мной на заставу?" Она с встречным вопросом: "В каком качестве?" Я отвечал: "В качестве моей жены". Она была согласна. За чем же остановка? Надо просить руки.

Наступил конец февраля 1971 года, в предстоящее воскресенье мы с Любой договорились, что я буду просить руки у будущей своей тещи. Пришел я в воскресенье к ним домой. Сидел я и разговаривал с Любой; уже прошло больше половины моего увольнения; смотрю, что рядом трется ее мама. Подумал: значит ее мама о моем намерении знает — Люба все ей рассказала. Я все думал: с чего начать и как сказать, но так в этот вечер и не осмелился начать разговор.

Через неделю, в начале марта, в воскресенье, я пришел вновь в увольнение к ним. Сидели у них дома час, два и я осмелился, наконец, сделать решительный шаг. Подошли с Любой к ее маме, позвали отца, и я выпалил:

— Елена Тимофеевна, мы с Любой решили пожениться! И я прошу вашего согласия.

Она, как будто ей невдомек:

— Как это вы решили пожениться? Отец, ты слышал, что они надумали? Решили пожениться!

Я был в таком смятенном состоянии, что был совсем не рад, что все это затеял.

— Давно вы это надумали, что решили пожениться? — спросила мама Любы.

— Месяц назад, — ответил я.

Долго мы разговаривали и, наконец, ее родители дали согласие.

На следующую субботу, где-то в середине марта, мы с Любой долго выбирали, когда же нам осуществить регистрацию и свадьбу. Я предлагал в мае, сразу после выпуска. Она не соглашалась: "Если в мае, то всю жизнь будем маяться, давай в конце апреля". Я не хотел в апреле, ведь в апреле предстояли учения и много шло зачетов один за другим, а еще, в конце апреля, начинались курсовые экзамены. Но все-таки она меня переубедила и настояла на своем. Среди недели выбрали время и поехали в районный ЗАГС подавать заявление о регистрации. Нам предоставили месяц на раздумья и назначили 24 апреля — день проведения бракосочетания.

После подачи заявления в ЗАГС пошла у нас подготовка к свадьбе.

Купили в первую очередь обручальные кольца. Люба заказала себе свадебное платье; ездила к знакомым на торговую фирму и подобрала мне свадебный костюм, лакированные туфли. Родители занимались приготовлением к свадьбе. Свадьбу решили играть на дому, в квартире ее родителей, 24 и 25 апреля 1971 года.

24 апреля 1971 года — была суббота, наш день регистрации. Моим другом на свадьбе был Саша Левыкин, подружкой Любы — Зина Чернецова. Собрались гости в этот день, мы с Любой нарядились, нас не узнать, особенно Любу — пылали розовые щеки у нее, играла переливами прическа и серебрилось платье. Все ахнули: "Вот это невеста!" Подкатили машины, в основном "Волги", сели молодые, родственники и гости, и покатили все в ЗАГС. Там была совершена торжественная церемония бракосочетания. Мы там обменялись кольцами, то есть их одели друг другу. С Любой мы поставили свои подписи в книге, и я получил Свидетельство о браке.

После выхода из ЗАГС прокатились на машинах по городу, обязательно мимо училища, потом на гору Кок-Тюбе, куда курсанты каждую неделю совершали марш-броски, заехали к ее подружкам на фирму, — и домой. А дальше пошла гулянка на дому — поздравления, тосты и крики — "Горько!" На улице танцевали гости — была ведь теплая пора — светило солнце, возле дома и в саду цвели черешни. Памятный для нас с Любой был день 24-го апреля 1971 года. 25-го апреля все продолжалось на дому. А рано утром, 26 апреля, я пошел к себе в дивизион, и снова за учебу. Ведь начинались курсовые экзамены за 4-й курс.

После нашей свадьбы я попал домой, к Любе, только через неделю после первомайских праздников. Правда, 2-го мая она приходила ко мне на свидание. Встретились мы с ней на центральном КПП, провели вместе часа два в комнате свиданий.

После первомайских праздников продолжались курсовые экзамены и в увольнение, в рабочие дни, женатых уже не отпускали.

Через неделю после нашей свадьбы, снова свадьба (30-го апреля в субботу), — но уже у подружки Зины.

Женился мой друг Саша Левыкин на Зине. Моя Люба, в платье темно-синем, была у Зины дружкой; я на свадьбу не попал: назначили меня в суточный наряд по дивизиону — все было по графику. В праздничные дни замениться никто не хотел: у каждого были свои проблемы. Пришлось идти дежурить. Поэтому на их свадьбе я не погулял, а жаль, хотелось. Ведь Зина писала письма мне и просила по воздействовать на Сашу для ускорения их свадьбы. Как мог, так и воздействовал я на него, но дело все-таки дошло до их свадьбы еще в апреле.

Их регистрация проходила в том же ЗАГСе, где проходила, неделю назад, наша.

Да, тогда в марте и апреле 1971 года шли свадьбы чередом одна за другой на нашем курсе. Каждую субботу по проспекту Ленина проносились свадебные кортежи, и, будучи на улице или в классах, каждый мог услышать протяжные звуки сигналов автомашин, проносящихся мимо нашего училища, — выпускники подавали сигналы о своей женитьбе.

Мы с Сашей Левыкиным включились в учебу — приступили к подготовке и сдаче курсовых экзаменов, которые уже шли полным ходом, начиная с 20 апреля. На курсовые экзамены обязательно были вынесены те учебные дисциплины, которые выносились на государственные экзамены.

На подготовку к каждому курсовому экзамену выделялось, в соответствии с учебным планом, два-три дня. Дней на подготовку для сдачи курсового экзамена по физической подготовке не выделялось. А на такие дисциплины, как служба и тактика пограничных войск и общая тактика на подготовку и сдачу выделялось по 5 дней.

Итак, с 10 мая 1971 года в нашем училище начала работать государственная экзаменационная комиссия.

Встреча членов государственной экзаменационной комиссии (ГЭК) с курсантами-выпускниками состоялась в 10.00 10 мая 1971 года. Нам был зачитан приказ Председателя КГБ при Совете Министров СССР о создании ГЭК, доведен состав и представлены председатели и члены подкомиссий по выносимым на экзамены дисциплинам.

Председателем государственной экзаменационной комиссии, в соответствии с приказом Председателя КГБ при Совете Министров СССР, был назначен генерал-майор Ильин.

Учебным отделом было составлено расписание сдачи государственных экзаменов, которое было утверждено Председателем ГЭК.

Наша, 7-я, учебная группа первым сдавала государственный экзамен по высшей математике — 12 мая 1971 года. Этот экзамен был письменным. На подготовку выделялось два дня. Все упорно готовились. Я помню, что для страховки, иголочкой на гранях шариковой авторучки нацарапал сложные математические формулы. Но при сдаче этого экзамена по высшей математике мне не пришлось пользоваться этой шпаргалкой. У меня было какое-то озарение на экзамене — я помнил все, так что шпаргалка была излишняя. После проверки письменных работ, я получил отличную оценку.

Следующий выпускной экзамен — огневая подготовка. Выносилась теория по знанию основ и правил стрельбы, материальной части оружия, и практика — стрельба: с пистолета Макарова по мишени с кругами на 25 м, а также первое упражнение из автомата Калашникова днем и специальное пограничное упражнение ночью. Как будто и не сложный экзамен, но все зависело от психологического состояния курсанта. Много медалистов срезались именно на стрельбе из пистолета Макарова. В воображении курсанта, идущего на медаль, была медаль, как будто уже в руках, — и тут начала дрожать рука, — очень хотелось получить отличный результат: надо выбить не менее 25 очков, из 30-ти возможных, тремя патронами. Ведь 25 очков — это "отлично", от 24 до 20 очков — "хорошо", 15 очков — последняя грань тройки, а ниже — это уже "неудовлетворительно". Вот, из-за волнения и нахватали наши отдельные "медалисты" низких результатов по стрельбе, и не увидели заветных золотых медалей. Из пистолета у меня был результат отличный.

Я хорошо помню, как на государственном экзамене выполнял 1-е упражнение учебных стрельб из автомата Калашникова днем на стрельбище. Присутствовали на стрельбах два генерала: генерал-майор Заболотный — наш начальник пограничного училища и генерал-лейтенант Меркулов — командующий Восточным пограничным округом. Я отстрелял на "отлично". Намеревался доложить о результатах стрельб руководителю стрельбы — председателю подкомиссии, но он меня остановил:

— Вот видите, сидят генералы — идите и докладывайте генерал-лейтенанту Меркулову.

Я побежал к генералам, они сидели и разговаривали между собой. Я слева подошел и как гаркнул:

— Товарищ генерал-лейтенант! Курсант Штаченко выполнял 1-е упражнение учебных стрельб из автомата Калашникова. При стрельбе наблюдал: первая цель — поражена двумя очередями, вторая цель — поражена тремя очередями, патроны израсходованы не полностью, задержек при стрельбе не было.

— Молодец, — сказал генерал-лейтенант Меркулов, — идите!

Отходя от них, я услышал, как генерал-лейтенант Меркулов обратился к начальнику нашего училища: "Вы мне побольше пришлите таких бойких выпускников в восточный округ".

Следующий государственный экзамен — научный коммунизм — наша учебная группа сдавала 18.05, я получил оценку "хорошо". Это был устный экзамен.

Службу и тактику пограничных войск наша группа сдавала 20 и 21 мая, в течение двух дней. Первый день — сдавали теорию по билетам, на второй день — практику. Я получил общую оценку "отлично".

Общую тактику то же сдавали в течение двух дней. В первый день сдавали теорию по билетам, на второй день — практику. На практику выносилась взводная тематика: "Взвод в наступлении", "Взвод в обороне" и "Взвод в походном охранении". Три вида. Учебную группу распределили на три подгруппы (отделения). Каждый курсант тянул жребий. Я вытянул жребий по тематике — "Взвод в наступлении". Поэтому практику сдавал путем организации наступления и управления взводом в наступательном бою. Наша подгруппа начинала сдавать практику первой. Всем девяти курсантам этой подгруппы выдали тактические задания. Мы его должны изучить, затем, умственно, — уяснить задачу, отдать предварительные распоряжения взводу, оценить противника, оценить свои силы и средства, оценить местность, принять решение, отдать боевой приказ на наступательный бой и организовать взаимодействие и всестороннее обеспечение взвода в бою. На подготовку дали нам 30 мин. По истечению указанного времени, председатель подкомиссии каждому из девятерых определил, кому и что докладывать из элементов организации наступления.

По организации наступления мне председатель подкомиссии определил: отдать боевой приказ взводу на наступление. Все курсанты подгруппы в логической последовательности, относящейся к организации наступления, поочередно докладывали членам подкомиссии. Когда до меня дошла очередь, я поставил задачу заместителю командира взвода, чтоб он построил учебный взвод, осуществил проверку внешнего вида, заправку, экипировку личного состава и доложил мне. Я принял от него доклад. Далее скомандовал: "Взвод, — Смирно! Слушай боевой приказ на наступление!" Я четко отдал боевой приказ взводу на наступление в соответствии с той обстановкой, которая была изложена в тактическом задании и в соответствии с моим принятым решением.

Следующий товарищ после меня организовал взаимодействие и всестороннее обеспечение взвода в наступлении. Этим и закончилась организация наступательного боя.

Следующий элемент практической части экзамена — управление взводом в динамике наступательного боя.

Взвод занял исходное положение для наступления. Был подан сигнал о переходе в атаку. Первый курсант начал управлять взводом в сложившейся обстановке. Председатель подкомиссии управлял действиями условного "противника", оценивал работу по управлению взводом назначенных командиров, через одну-две вводных осуществлял смену командиров. Я тоже решал одну из сложных вводных — уничтожение отдельной огневой точки противника взводом в глубине обороны "противника". Мое решение, мои команды и распоряжения, по оценке членов подкомиссии, были целесообразными, а действия взвода — успешными. Поэтому при подведении итогов экзамена мне была объявлена оценка "отлично".

Последний государственный экзамен — физическая подготовка. Мы ее сдавали 25 и 26 мая 1971 года. Сдавали гимнастику и кросс на 3000 м. Гимнастику сдавали до обеда 25 мая, а кросс проводился 26 мая. Предельно минимальный показатель на "отлично" на кроссе 3000 м — 12 мин. 20 сек. Кросс на 3000 м выпускники, в составе своих учебных групп, бегали в роще "Баумана" по одному большому кругу.

Вывезли нашу учебную группу с училища на автомашине к месту старта. Нам дали минут 15 времени на разминку и затем подозвали к старту. Председатель подкомиссии довел условия и правила при совершении кросса. Была подана команда: "Приготовиться к старту!". Старт, по условиям, принимался стоя. Далее была подана команда — "Внимание!", и — "Марш!". Были включены секундомеры, и мы побежали. Я бегал быстро, поэтому сразу возглавил забег учебной группы — побежал первым. В высоком темпе пробежал я километра два и оглянулся — от поворота за деревьями было метров 200, и я за собой не увидел никого. Я немного сбавил темп, подумал, что до финиша меня никто не догонит, отличную оценку я себе уже обеспечил. Пробежал таким темпом метров 400, и, вдруг, смотрю: впереди из кустов выскакивает курсант Демченко (он из нашей группы, мой земляк) и побежал впереди меня в сторону финиша. Я, естественно, его обогнал. А за 300 м до финиша услышал за своей спиной резкие вдохи и выдохи, — это меня догонял курсант Хачатрян Сергей. Перед самым финишем он меня обогнал и прибежал первым, а я — вторым. Он показал результат — 11 мин. 15 сек., я — 11 мин. 32 сек. Курсант Хачатрян был сильнейшим бегуном в училище на длинные дистанции, поэтому я не жалел, что упустил ему пальму первенства. В благоприятные дни курсант Хачатрян пробегал 3000 м, в сапогах, за 10 мин. 50 сек. Если бы я до конца шел тем же высоким темпом, то наверняка прибежал бы первым. Но такой темп до конца держать сложно и тяжело. Поэтому я дал себе волю, в конце забега, и расслабился чуть-чуть, зная, что оценку "отлично" я себе обеспечил, а это и дало возможность меня обогнать курсанту Хачатряну. После меня стали финишировать другие курсанты; потом между собою мои сокурсники стали удивляться: как так получилось, что Гриша Демченко оказался перед финишем впереди них бежать?

А оказалось так. Ведь наш Гриша за четыре года ни разу на положительно не пробегал даже 1000 м. Дабы он не получил на государственном экзамене оценку "неудовлетворительно", преподаватель по физической подготовке в 300 м от старта ждал его на велосипеде в кустах. Гришка до этого места добежал в хвосте группы и подсел на велосипед. Преподаватель, капитан, зная все тропы в роще, подвез его и, за 500 м от финиша, в месте невидимом с финиша, высадил его. Вот почему он оказался впереди меня. Финишировал он в группе троечников.

Государственные экзамены закончились 26 мая 1971 года, до выпуска оставалось всего 2 дня. Не все дошли до финиша с нашей учебной группы. Были потери даже в ходе государственных экзаменов. Решением председателя ГЭК был отчислен курсант Мезенцев после сдачи четырех государственных экзаменов. Причина: ударил солдата — дневального по КПП — за то, что тот не пропускал его девушку через КПП на вечер отдыха в училище. Вот и поплатился за свой проступок. Зря четыре года проучился.

26 мая нам выдали с вещевого склада всю нашу офицерскую форму одежды. Парадную форму мы начали готовить на выпуск — гладить, примерять.

27 мая 1971 года нас, выпускников, построили на плаце и довели приказ Начальника Пограничных войск КГБ при Совете Министров СССР, из которого каждый узнал, куда направляется для дальнейшего прохождения службы. Я направлялся в распоряжение начальника войск Среднеазиатского пограничного округа. До этого я знал, что поеду именно в этот округ, так как нам, еще в марте, доводили решение Начальника Пограничных войск КГБ при Совете Министров СССР. А в решении было следующее: кто, будучи солдатом, из какого округа приехал поступать в училище, должны, после его окончания, вернуться обратно в свои округа. В этот день — 27 мая 1971 года — меня и других выпускников рассчитали в финансовом отделении училища. Я получил первое офицерское денежное содержание — 180 рублей. На то время это были хорошие деньги.

Наступил день выпуска — 28 мая 1971 года. С утра мы все одели парадную форму — цвета морской волны — и ровно в 09.50 нас командиры построили повзводно в двух шереножном строю на строевом плаце лицом к трибуне; курсанты других курсов стояли взводными колонами. В стороне на плаце собрались родные и близкие лейтенантов-выпускников, там стояла и моя жена Люба. Ровно в 10.00 на плац перед строем вышли начальник училища и Председатель ГЭК генерал-майор Ильин. Заместитель начальника училища рапортовал начальнику пограничного училища генерал-майору Заболотному. По сигналу был осуществлен вынос Боевого Знамени части. Перед строем выпускников — перед каждой из учебных групп — помощники быстро вынесли столы, к ним с дипломами подошли представители отдела кадров. Слово было предоставлено Председателю ГЭК; он зачитал приказ Председателя КГБ при Совете Министров СССР "О выпуске курсантов с пограничного училища и присвоении воинского звания лейтенант......". Было зачитано 173 фамилии выпускников; в этом списке я услышал и свою фамилию. При зачитывании фамилий, представители отдела кадров начали вручать дипломы выпускникам и нагрудные знаки. Выпускникам присвоили квалификацию : общевойсковой командир с высшим общим образованием.

По окончанию зачитывания приказа с трибуны пошли поздравления и напутствия выпускникам. Эта вся церемония продолжалась часа два. Окончание мероприятия завершилось прохождением торжественным маршем. Первыми мимо трибуны прошли группы лейтенантов-выпускников, затем учебные группы курсантов других курсов. Вот и прощай наше родное училище!

В 15.00 28 мая 1971 года в актовом зале началась неофициальная часть выпуска. Там собрались все выпускники-лейтенанты, их жены (кто был женатый) и наши отцы-командиры. Сидели все за столиками; командиры провозглашали тосты за нас, желали успешной службы. Мероприятие длилось часа три-четыре, прошло хорошо, все были веселые, радостные, немного под градусами.

Это наша, 7-я, учебная группа

После окончания неофициальной части выпуска все были свободны. Моя Люба и ее подруга Зина захотели зайти в нашу казарму и посмотреть, где мы проживали все четыре года. Мне этого не хотелось, мне за четыре года надоела эта казарма и я не хотел, чтобы туда заходила Люба. В казарму еще, раз-за-разом, забегали выпускники. Поэтому я Любе сказал, что в казарме нам делать нечего, надо идти домой. Поэтому мы постояли, посмотрели на это здание, где прошло наше становление как будущих офицеров. Я тогда подумал, что вряд ли еще придется повидать свою казарму, зайти и похлопать ту кровать, на которой проспал все четыре года.

После выпуска мне, как и другим товарищам, был предоставлен месячный отпуск. В управление Среднеазиатского пограничного округа, в Ашхабад, необходимо мне было прибыть 3-го июля 1971 года.

Начался мой первый офицерский отпуск. Моя молодая жена первую неделю июня еще работала, я оставался в доме ее родителей, читал книгу и слушал, как на улице идет затяжной дождь. Дней десять тогда в Алма-Ате безостановочно шли дожди. Наконец-то Люба уволилась с работы, и мы начали собираться ехать на мою малую родину — в Лиховку, к моим родителям. Набили два чемодана одежды. Я с собой взял и парадную и повседневную форму; Люба тоже набрала много своей одежды и обуви. Летели самолетом в г. Днепропетровска через Москву. После прибытия в Днепропетровск мы пару дней погостили у моей сестры Люды и брата Виктора и двинулись дальше в Лиховку, к родителям. В Лиховке от автобусной остановки пошли пешком через луга, мимо колхозной фермы. Я с трудом тащил два набитые чемоданы. Проходил с чемоданами в руках метров 50 и останавливался для отдыха. Долго шли. Когда мимо фермы проходили, так все доярки стояли и смотрели на нас, не отрывая глаз, все угадывали, кто же это идет. Дома нас встретили 60-ти летние родители. Отцу моему было 62 года, а маме — 59 лет. Понравилась им тогда невестка.

В то время, в одно из воскресений июня 1971 года, проводились выборы депутатов в Верховный Совет СССР; мы с Любой пошли на выборный участок в Лиховке, который находился в местном клубе. Я, соответственно, оделся в парадную форму, Люба тоже нарядилась и пошли в клуб голосовать. Я замечал, что, возле клуба и в самом клубе, на нас пристально смотрели, между собой шептались, — все делалось, как в любом селе.

В своем селе я Любу ознакомил с нашими степями и полями, с посадками и лугами, речками и озерами, так что надолго она запомнила их. Однажды, мы с Любой ездили велосипедом за травой на луга для коровы, тогда было все кругом в зелени; трава на лугах была высокая, сочная, а людей — ни души. Мы спокойно накосили целый мешок травы и на велосипеде привезли домой к родителям.

Две недели мы побыли в Лиховке у моих родителей и собирались уезжать. Так как автобус с "центра" села, с автобусной остановки, отправлялся до г. Вольногорска рано, то мы решили накануне, после обеда, выдвинуться к тети Дусе, свахе моих родителей и там заночевать. Провожать нас решила пойти моя мама. Нести два чемодана мне в руках было тяжело, поэтому я у своего отца позаимствовал велосипед. Погрузил оба чемодана на него и покатил в пешем порядке, опять через луга и мимо фермы; Люба с мамой шли за мной. Приехали к тете Дуне, а там как раз в гостях был мой старший брат Толя с женой Валей и дочкой Леной. Мы разгрузились, потом расположились по комнатам. Нам на дорогу начали денежки давать: Толя дал 30 рублей, тетя Дуся дала 10 рублей. Потом мы все собрались и пошли по магазинам; зашли в магазин "Культмаг", — там Люба увидела большую куклу "Ульяну", одетую в вышиванку, которая стоила 25 рублей. Люба начала просить меня: "Давай возьмем, она мне очень понравилась!" Я ей в ответ: "А как мы ее довезем?". "Я буду везти ее в руках", — отвечала Люба. Что было делать? — пришлось покупать. Конечно, для сельских жителей это была большая роскошь, — покупать такую дорогую куклу.

У тети Дуси мы переночевали; утром пришли на автобусную остановку, и дальше автобусом поехали до г. Вольногорска; с Вольногорска электричкой — до Днепропетровска и дальше в аэропорт, а оттуда полетели через Москву до г. Алма-Ата, к родителям Любы. Через неделю мой отпуск кончался, пришло время готовиться к отъезду. По совету старших начальников, я решил ехать к месту своего назначения один, а Любу пока оставить у родителей.

Я уезжал к месту службы в жаркие края, уезжал в неизвестность, что меня там ждет, какие перспективы службы? Летел я к месту службы самолетом, и прилетел в г. Ашхабад.