На службе двух государств. Записки офицера-пограничника

О наших командирах и начальниках

За четыре года обучения в пограничном училище у нас сменилось три начальника училища. При обучении на 1-м и 2-м курсах начальником пограничного училища был генерал-майор Курский; после окончания 2-го курса начальником училища был назначен полковник Любин; по окончанию нами 3-го курса ему было присвоено воинское звание генерал-майор и его перевели служить в войска. Затем начальником училища был назначен полковник Заболотный, работавший 10 лет начальником учебного отдела нашего училища. Через несколько месяцев после назначения, ему было присвоено воинское звание генерал-майор.

Командиром нашего, 2-го, дивизиона, с сентября 1967 года, был тогда 43-х летний подполковник Белоногов, а в начале 4-го курса обучения ему было присвоено воинское звание полковник; он и осуществлял наш выпуск из училища. Заместителем командира дивизиона по политической части был 36-ти летний майор Чудинов, которого, после окончания нами 3-го курса, перевели в Москву, во вновь созданное Высшее пограничное военно-политическое училище. На должность замполита дивизиона назначили подполковника Зуйкова. Секретарем бюро комсомола дивизиона был лейтенант Жуков.

На фотоснимке стоят все командиры, которые нами командовали в течение нашей учебы в пограничном училище.

Слева направо: старший лейтенант Шепилов (командир 4-й учебной группы), старший лейтенант Полумисков (командир 3-й учебной группы), капитан Соколов (командир 1-й учебной группы), лейтенант Жуков (секретарь бюро комсомольской организации дивизиона), подполковник Белоногов (командир 2-го дивизиона), старший лейтенант Бекаревич (командир 8-й учебной группы), старший лейтенант Ларионов (командир 6-й учебной группы), старший лейтенант Толстухин (командир 7-й учебной группы), старший лейтенант Панов (командир 2-й учебной группы), майор Чудинов (заместитель командира 2-го дивизиона по политической части). Отсутствуют: старший лейтенант Хмызов (командир 5-й учебной группы).

Был командиром учебной группы и капитан Сидоренко Н.С., которого, после окончания нами 1-го курса, перевели на должность преподавателя огневой подготовки.

Старшиной дивизиона, с 1-го и до окончания нами 2-го курса, был старшина сверхсрочной службы, бывший курсант, который, закончив два года обучения в пограничном училище, по состоянию здоровья был комиссован.

При обучении на 4-м курсе обязанности старшины учебного дивизиона исполнял старший сержант Гольбах (он же являлся курсантом).

Курсанты нашего дивизиона располагались в казарме на 2-м этаже 3-х этажного здания. Каждая учебная группа располагалась в казарме в своем кубрике. Через всю казарму проходил 3-х метровый, в ширину, коридор, который застилался двумя или тремя ковровыми дорожками. При входе в коридор нашей казармы слева располагались: оружейная комната, комната для умывания и отдельная комната для туалета; напротив входа, на отдельной площадке, были установлены спортивные брусья и перекладина с матами. Пройдя весь коридор, в самом конце казармы располагались канцелярии: командира дивизиона, замполита дивизиона, секретаря бюро комсомола дивизиона, две канцелярии для курсовых офицеров и ленинская комната.

Оружейная комната, имущество дивизиона и курсантов, а в ночной час и сами курсанты, находились под охраной суточного наряда нашего дивизиона. Каждый день на строевом плаце в 18.00 начинался развод суточного наряда и караула училища, который проводился под оркестр. Суточный наряд и караул училища назначались на каждые сутки. Суточный наряд дивизиона состоял из 3-х человек: одного дежурного по дивизиону (как правило, сержант) и 2-х дневальных по дивизиону. Охрана и наведение внутреннего порядка в дивизионе, в отсутствие курсантов, возлагались на суточный наряд. Отдыхать, в течение суток, дежурному и дневальным разрешалось не больше 4-х часов, как правило, — от отбоя до подъема курсантов.

В суточный наряд назначались по графику представители разных учебных групп. Отдельные курсанты, получившие взыскания, заступали в суточный наряд дивизиона с субботы на воскресенье, — это считались для них наряды вне очереди.

Служба организовывалась следующим порядком: один дневальный стоял у тумбочки с телефоном, отвечая на телефонные звонки, смотрел, чтобы в помещение не заходили посторонние лица, обо всем докладывал дежурному. Второй дневальный занимался работами: мыл коридор, приводил в порядок комнату умывания, туалет, комнату для хранения оружия, канцелярию курсовых офицеров, командира дивизиона, замполита и ленинскую комнату.

В зимнее время командование дивизиона требовало от дежурной службы, чтобы ковровые дорожки выносились на улицу и очищались с использованием снега. Одному дневальному это было не под силу, поэтому дежурный по дивизиону становился сам у тумбочки с телефоном, а обоих дневальных отправлял на улицу чистить ковровые дорожки.

На 1-м этаже казармы 2-го дивизиона располагались классы учебных групп. В классах учебных групп стояли столы, за каждым из которых садилось по два курсанта. В классе стоял шкаф с учебной литературой, металлический сейф для хранения литературы для служебного пользования. Впереди, на стене, висела классная доска. У каждого курсанта в столе хранилась своя учебная литература, полученная в библиотеке, на спинках стульев висели командирские сумки курсантов; кроме того, в тумбочках столов находилась спортивная форма курсантов. В этих учебных классах проводились классно-групповые занятия с курсантами учебной группы. Специализированные классы кафедр находились в учебных корпусах. Самостоятельная подготовка к занятиям проводилась, как правило, в классах учебных групп.

Все курсанты нашего дивизиона в разговорах между собой, и, если что касалось командира дивизиона, называли его "папой", а на 4-м курсе он получил еще одну кличку — "швабер".

Почему к нему приклеили эту кличку?

Дело в том, что новый начальник училища, генерал-майор Заболотный, один раз в квартал осуществлял обход курсантских казарм. Он долго работал начальником учебного отдела училища, поэтому знал все слабые места, которые необходимо проверять в дивизионах. И командиры дивизионов тщательно готовились к его приходу. Обход дивизионов начинался, как правило, с 10.00 и продолжался до окончания учебных занятий.

Итак, в один из дней обхода, с 10.00 все командиры дивизионов со своими заместителями по политической части были на страже — ожидали начальника училища со свитой на входе в свой дивизион. Никто не знал, с какого дивизиона и в какой последовательности будет осуществляться обход.

По рассказам дежурной службы дивизиона, в тот день, — время приближалось к 11.00, — а начальник училища еще не появлялся. А тут какая-то учебная группа, в перерыве после 1-й пары, забежала в казарму нашего дивизиона брать оружие на занятия и наследила своей обувью. Как раз после ухода этой группы, в дивизион позвонили, что сюда направляется начальник пограничного училища. Все забегали. Дежурная служба подтирала полы от следов обуви, командир дивизиона торопил наряд и не выдержал — схватил свободную швабру с тряпкой и начал тереть полы в казарме возле входа. Вот с тех пор курсанты и приклеили ему кличку — "швабер".

Из-за разных чрезвычайных происшествий в нашем дивизионе, командиру дивизиона все время задерживали присвоение воинского звания полковник. Мне кажется, что он сам себе вредил.

Вот один из примеров его неверного решения, которое повлияло на отсрочку в присвоении ему воинского звания. Дело в том, что в дивизионе, при обучении курсантов на 1-м и 2-м курсах, периодически обнаруживались факты воровства, и все это случалось в ночной час. Командиру дивизиона неоднократно докладывали, что, то у одного, то у другого курсанта, пропадали деньги. Когда была команда "Отбой", все курсанты снимали свое обмундирование и укладывали его аккуратно на своих табуретках, стоявших за койками у края коридора. Так что воришке было легко и удобно пошарить по карманам.

После очередного случая воровства, командир дивизиона на разводе на занятия перед всеми курсантами сказал: "Поймайте вы этого вора, а я на все закрою глаза!" До этого развода курсанты между собой часто шушукались и кого-то подозревали в воровстве. Это пятно подозрения падало на двух-трех курсантов, в том числе и на курсанта Баранца, он был с г. Запорожье. И вот однажды ночью, выходя в туалет, он остановился не у своего прохода к койке, замешкался, — в темноте и спросонья путался, отыскивая свой проход к койке, — а за ним, видать, уже следили и посчитали, что он поднялся пошарить по карманам. Кто-то из увидевших крикнул: "Ребята, — вор!"; несколько человек вскочили и подбежали к курсанту Баранцу, — и избили его. Этот факт избиения курсанта дошел до командования училища. В результате было проведено служебное расследование, но о промашке командира дивизиона никто из курсантов не обмолвился. Само это чрезвычайное происшествие отодвинуло срок присвоения воинского звания нашему командиру. Мы между собой в группе говорили, что курсант Баранец (он с 3-й учебной группы) возможно и не воришка, просто он сам по себе был какой-то плутоватый. А все хотели поймать вора, вот он и попался под горячую руку, да еще командир дивизиона сказал, что "...я закрою на все глаза...".

В конце 2-го курса курсанта Баранца отчислили с училища. Написал он рапорт, и его отчислили; видать, в такой атмосфере взаимоотношений дальше нельзя было находиться вместе.

Не везло нашему командиру дивизиона.

А еще, в конце 2-го или начале 3-го курса, произошло в дивизионе очередное чрезвычайное происшествие. Курсанты нашего дивизиона к этому времени изучили материальную часть пистолета Макарова и, по распорядку дня, в послеобеденное время, в составе учебных групп, ходили в тир на стрельбы. Для этой цели в дивизионе, в ружейной комнате, хранились три или пять пистолетов Макарова.

Так вот, пришла со стрельб из тира 8-я учебная группа и прямо в свой класс на самостоятельную подготовку. Заместитель командира учебной группы, после стрельб, поручил троим курсантам почистить пистолеты. Курсанты принялись за чистку прямо в классе за своими столами. Курсант Сагдеев начал возмущаться, что ему старшина учебной группы опять поручил чистку пистолета, мол, пусть почистит пистолет кто-то другой. Тут вмешался в разговор курсант Соколов Виктор, говоря: "Давай чисть пистолет, ничего с тобой не случится если лишний раз почистишь!". Курсант Сагдеев возмутился, глаза покраснели.

Что он сделал? Полез в карман, достал припрятанный боевой патрон, вставил его в магазин, подсоединил и передернул затвор пистолета. Видя такие действия, курсант Соколов побежал к дверям, выскочил из класса и захлопнул дверь. В этот момент прогремел выстрел. Курсанты группы услышали вопль курсанта Соколова; некоторые курсанты, выйдя из класса, увидели лежащего товарища в шоковом состоянии и кровь с раны, удаленной сантиметров на 30 выше колена. Курсант Тарасенко Павел схватил курсанта Соколова на руки и бегом понес в медицинский пункт.

За такие действия курсант Сагдеев был немедленно отчислен с пограничного училища, а что было дальше с ним? — сказать я не могу: судили его или нет, не знаю.

Долгое время, проходя по коридору мимо класса 8-й учебной группы, все мы видели эту пробоину в дверях от пули пистолета.

Поэтому-то нашему командиру дивизиона так долго не могли присвоить очередное воинское звание — полковник.

Даже заместитель командира дивизиона по политической части майор Чудинов, проводя, однажды, развод на занятия обращался к сочувствию курсантов, с тем, что командиру дивизиона давно вышел срок на присвоение воинского звания полковник, а из-за всех этих чрезвычайных происшествий все ему задерживают.

23 февраля 1968 года мне вручили медаль "50 лет Вооруженных Сил СССР".

В этот день проводились встречи с офицерами-фронтовиками, которые на фронтах Великой Отечественной войны приумножали славу Вооруженных Сил СССР. На встрече выступал и наш командир дивизиона. Из его рассказов мы узнали, что он являлся участником Великой Отечественной войны. В годы войны был артиллеристом. Он нам поведал один из эпизодов боев под Прохоровкой в битве на Курской Дуге. Их артиллерийская батарея 45 мм противотанковых пушек отбивала атаки танков противника, велся ожесточенный бой. Танки с пехотой наседали, рвались вперед, а снаряды у артиллеристов закончились.

Что было делать? Справа, слева рвались снаряды и мины, свистели пули, раздавались протяжные стоны раненых, подняться было невозможно. Снарядов нет, стрелять нечем, решили снять замки-затворы пушек, орудия бросить и продвигаться в тыл к своим. Сначала отползали по-пластунски, затем отходили перебежками. В тылу их встретил командир артиллерийского дивизиона и спросил: "А где же ваши пушки? Пушки-то достанутся противнику! Все вы пойдете под трибунал!" И поставил артиллеристам сложную задачу, чтобы не попали под трибунал: немедленно, из-под огня вытащить пушки и доставить их в тыл на новые позиции.

Используя скрытые условия местности, пошли артиллеристы — где перебежками, где по-пластунски — и таким образом добрались до своих пушек, а немцы были совсем рядом. Пришлось тащить веревками свои пушки, двигаясь по-пластунски, уходя из-под огня противника. Вытащить удалось — все пушки переместили на новые позиции; снаряды подвезли и бой продолжился.

На этой же встрече выступал перед нами подполковник Слободянюк О.К. В годы войны он воевал в составе танковых подразделений и был командиром танка Т-34. Услышали мы от него один из поучительных боевых эпизодов, когда танковый взвод, — в составе которого был экипаж танка, которым командовал Онуфрий Климентьевич Слободянюк, — был в танковой засаде у дамбы между двумя озерами, где ожидалась колонна немецких танков. Это было на подступах к Сталинграду. Когда появилась колонна вражеских танков, и дав ей возможность полностью заехать на дамбу, танкисты открыли огонь из пушек. Экипаж сержанта Слободянюка подбил первый танк противника в голове колонны, затем подбил танк в хвосте колонны и третий — в ее центре. Движение вражеской колонны танков вперед застопорилось — подбитый танк мешал; развернуться и двигаться в обратном направлении танки то же не могли, ведь мешал подбитый танк в хвосте колонны. На дамбе, среди противника, началось замешательство.

Наши танкисты методично начали расстреливать немецкие танки до тех пор, пока не открыла огонь немецкая артиллерия и не налетели самолеты противника. За эти боевые действия сержант Слободянюк О.К. был награжден орденом Красной Звезды.

В мае 1968 года я впервые сфотографировался в нашем училищном фотоателье в курсантской форме.

В конце мая 1968 года я заболел и меня отправили в инфекционную больницу, где я пролечился полный курс, кажется, 21 день.

Когда был выписан с больницы, полным ходом шла летняя экзаменационная сессия. Я сразу же включился и начал сдавать курсовые экзамены. После экзаменационной сессии на 1-м курсе начиналась войсковая стажировка продолжительностью в один месяц (с 1-го по 30 июля 1968 года), а после войсковой стажировки — месячный отпуск. До выезда на стажировку я не успел сдать два курсовых экзамена. Их предстояло сдавать после отпуска, который мне сократили на пять дней.

Итак, курсантам первого курса предстояло впервые поехать на настоящую государственную границу. Наша учебная группа, во главе с курсовым офицером, вечером, 30 июня 1968 года выехала поездом к месту стажировки на южную границу, в Туркмению. С Алма-Аты до Ашхабада мы ехали двое суток. Спешились в Ашхабаде вечером, еще успели пойти в парк на танцы, а поздно ночью сели на поезд Ташкент — Красноводск и доехали до станции Арман-Сагат. Там нас уже ожидала отрядная автомашина ЗИЛ-130 и на ней, преодолев больше сотни километров, мы доехали до пограничного отряда, штаб которого дислоцировался в п.г.т. Кизыл-Атрек. В пограничном отряде была встреча с командованием пограничного отряда; там до нас довели обстановку на участке границы с Ираном и особенности ее охраны пограничным отрядом.

Прибывших курсантов накормили обедом, а после приема пищи, нас, стажеров, распределили по два человека на каждую пограничную заставу и отправили к местам прохождения стажировки. Меня, вместе с курсантом Левыкиным, направили стажироваться на 8 пограничную заставу на должностях командиров отделений — старших пограничных нарядов. Прибыв на 8-ю пограничную заставу, мы представились начальнику заставы капитану Курило. Он нас, на боевом расчете, представил всему личному составу заставы и объявил на какие отделения мы назначены командирами. Тогда и началась наша войсковая практика на пограничной заставе, где мы руководили закрепленными отделениями; первую неделю мы назначались младшими пограничных нарядов, а затем — старшими.

Жара в июле месяце, в Туркмении, тогда была в самом апогее. Доходило до +45-50 градусов жары в тени.

Теперь о командовании и о самой заставе.

Начальником 8-й пограничной заставы был капитан Курило, его заместителем — младший лейтенант, фамилию позабыл, он был холостяком, и несколько месяцев назад как закончил трехмесячные курсы младших лейтенантов. Был он еще молодой, всего 21 год, мой одногодок. Заместителя начальника заставы по политической части в это время не было на заставе — был в отпуске. Капитан Курило этой заставой командовал уже 10 лет. Не позавидовать его жене. Она была одна, единственная женщина, на пограничной заставе. Местных жителей близко не было — до ближайшего кишлака от заставы было 6-7 км.

Сколько сил и мужества надо было иметь этой женщине, чтобы жить в такой безлюдной глуши, терпеть комаров и москитов, жить на заставе, где привозная вода, с мая месяца и до октября терпеть жару.

Само здание заставы — это постройка 30-х годов. Рядом (в тридцати-сорока метрах) с заставой располагалось здание, предназначенное для проживания семей офицеров. На территории заставы росло несколько деревьев, которые нужно было не реже одного раза в неделю хорошо заливать водой; по периметру застава была огорожена глиняным дувалом (забором). Во дворе заставы бегали две-три большие свиньи и пять-шесть небольших поросят, в вольерах находились три служебные собаки.

По штату на заставе было где-то человек 45 солдат и сержантов, лошадей на заставе не было. Охраняемый участок заставы был в основном равнинным, почва грунтов на участке заставы — солончаковая. Напротив заставы, на сопредельной территории, дислоцировался иранский погранпост "Инчебурун".

На участке заставы была идеально обработанная КСП (контрольно-следовая полоса), на которой можно было увидеть следы даже птиц.

Хочу обратить внимание на солдат-пограничников, которые имели опыт несения службы на участке заставы, где я стажировался. В ночное время они отличались обостренным слухом и зрением. Как я был, однажды, удивлен, будучи в ночном наряде. Так, пример, я был назначен старшим пограничного наряда "Часовой на участке границы" с 22.00 до 04.00. Под охрану приняли участок государственной границы протяженностью 1,5-2,0 км на направлении вероятного движения нарушителей границы. Сюда входило направление на иранский погранпост "Инчебурун". Я организовал службу таким образом: обход участка с проверкой КСП (контрольно-следовой полосы) под фонарем в одном направлении в течение 30 мин., затем — служба на месте в течение 30 мин. путем наблюдения и прослушивания; после — службы на месте; далее — движение по участку в обратном направлении, службу несли путем прослушивания в движении и т.д. Через два часа мы остановились в центре участка для несения службы путем прослушивания и наблюдения с ПНВ (прибором ночного видения) в 200 м от нашей наблюдательной вышки. Младший наряда, находясь впереди меня на удалении 10-ти-15-ти шагов, подал сигнал — "Внимание!" и залег. Я тоже залег и прислушался — совершенно ничего не слышно, ветра не было. Смотрю: мой младший наряда пополз в сторону вышки; я за ним стал ползти. Так ползли метров 100-150, он остановился, и я тоже. Только тут я услышал какое-то легкое позвякивание. Оказывается, это шакал вылизывал банку из-под консервов, выкинутой каким-то пограничным нарядом. Мой младший пограничного наряда на таком большом удалении услышал этот звук. Это пример настоящего пограничного профессионального мастерства и бдительности наших солдат-пограничников.

Некоторые начальники застав во время стажировки давали курсантам практику в проведении боевого расчета на пограничной заставе.

Условия службы на заставах пограничного отряда Среднеазиатского пограничного округа были тяжелые. На заставе, где я стажировался, пресная вода была привозная, — ее привозила автомашина-водовозка за 60 км от заставы, — всего один раз в неделю. На пограничной заставе был забетонированный колодец, куда сливалась привозная пресная вода. На крышке колодца стояло ведро с цепью, которое опускали и черпали ним воду. Вода шла для приготовления пищи, а в банный день, — наполовину смешанная пресная и соленая вода, — использовалась для помывки личного состава. Однажды я открыл крышку колодца и посмотрел в него, — я там увидел десятка два плавающих жаб-ропух.

Приходил повар заставы, ведром разгонял по сторонам жаб и черпал воду с колодца для приготовления пищи. Воду для питья кипятили с добавлением верблюжьей колючки и, неостывшую, начинали пить. Жарко было на улице и горячую воду приходилось заливать в желудок, поэтому все исходили потом. Верблюжья колючка добавлялась, как средство, не допускающее расстройства живота.

В этот, летний, период донимали на заставе комары и москиты. На службе в нарядах они загрызали пограничников, хоть и мазались они противокомаринной мазью.

Какое же спасение от комаров во время отдыха? В помещении заставы над каждой койкой подвешивался марлевый полог, который крепился к потолку, его концы подсовывались под матрац. Под пологом было душно спать, так как в помещении ночью было +40-45 градусов и никакого дуновения ветра, хотя окна открывались полностью. Когда, во сне, колени и лоб касались марлевого полога, то к утру были искусанные комарами и москитами.

Я эти трудности переносил относительно легко, так как для меня это было уже третье жаркое, азиатское лето. Условия службы на заставе меня не пугали. Я надеялся, что всю офицерскую службу мне не придется служить на заставе, а несколько лет, — можно и потерпеть.

Курсанты-первокурсники, которые только впервые увидели настоящую пограничную заставу, да в таких трудных азиатских условиях, — им было жутко. Поэтому часть курсантов нашей учебной группы была настроена пессимистически, и таким образом, что, после прибытия с отпуска в училище, намеренны были немедленно отчислиться, — что потом и сделали.

За время стажировки я побывал во всех видах пограничных нарядов, которые применялись на данной заставе. Будучи старшим, я организовывал службу пограничных нарядов, — практические занятия в училище этому во многом помогли. Пару раз начальник заставы поручал мне проводить занятия по политической подготовке с личным составом. Я узнавал темы этих занятий и заблаговременно к ним готовился. Конечно, при проведении занятий я чувствовал себя еще не уверенно.

В соответствии с распорядком дня мы с курсантом Левыкиным проводили тренировки на заставе по следопытству, стрелковые тренировки и тренировки по ЗОМП. Оценки за работу по проведению мероприятий на заставе начальник заставы выставлял мне в дневник, в основном, отличные. Поэтому за стажировку на пограничной заставе мне выставили общую оценку "отлично".

После окончания стажировки всех курсантов собрали в пограничном отряде для подведения итогов. Итоги подводил исполняющий обязанности начальника пограничного отряда. На подведении итогов заслушивались мнения и предложения курсантов по улучшению организации стажировки.

Нашей учебной группе пришлось стажироваться на заставах пограничного отряда с самыми неблагоприятными условиями обстановки.

При подведении итогов мне, и некоторым другим курсантам, были вручены грамоты, подписанные начальником пограничного отряда.

Итак, 30 июля 1968 года закончилась учеба на первом курсе проведением войсковой стажировки. Наша учебная группа с пограничного отряда отправилась на автомашине ЗИЛ-130 на станцию Арман-Сагат. Оттуда поездом до п.г.т. Кара-Кала. Курсовой офицер нам заранее забронировал и выкупил билеты на самолет домой. Часть курсантов от Кара-Калы до Ашхабада — летели самолетом АН-2. В Кара-Кале на аэродроме, ожидая своего "кукурузника" (АН-2), курсанты наелись винограда и много пили воды. Сели в АН-2, летели на небольшой высоте, в салоне было жарко и, как началась болтанка, так почти все начали блевать. Глядя на таких курсантов, меня то же тянуло к этому, но я выдержал эти два часа полета.

Я, курсант Демченко и курсант Козаков — от Ашхабада и до Харькова — летели самолетом ТУ-154. В аэропорту г. Ашхабада курсанты нашей группы ожидали своих рейсов; мы, втроем, переждали ночь в аэропорту до утра и, дождавшись своего рейса, улетели на г. Харьков. Через четыре часа, после взлета, приземлились в аэропорту г. Харькова. Где-то через пару часов курсант Козаков первым улетел на "кукурузнике" (АН-2) в г. Николаев. А вскорости и мы с Григорием Демченко вылетели на самолете ЛИ-2 до г. Днепропетровска. Долго не задерживаясь у своих родственников в городе, я поехал в свой, родной, поселок Лиховка, к своим родителям, и был у них уже 1-го августа 1968 года.

Через пару дней к родителям приехал на 20 дней, в отпуск, мой младший брат Иван. Он только в июне месяце 1968 года закончил ГПТУ, приобрел специальность токаря и успел полтора месяца поработать на заводе в г. Днепропетровске. Он не пошел моим путем, — не стал ходить в вечернюю школу во время учебы в ГПТУ, хотя школа находилась в 300 метрах от училища. По рассказам сестры Люды и брата Виктора, Иван, на 2-м году учебы в ГПТУ, связался с хулиганистыми ребятами, стал сам хулиганить. За драки и нарушения внутреннего порядка в общежитии ГПТУ его выселили из общежития. Поэтому он, поочередно, до выпуска с училища проживал то у сестры Люды, то у брата Виктора.

И вот, в августе 1968 года, мы с ним встретились. Ему было 17 лет, а был уже разбалованным малым. Видать, учеба и жизнь в городе для него на пользу не пошли. Всякие мои наставления он игнорировал. Не понимал, что фундамент для жизни закладывается смолоду. О своем будущем он совсем не задумывался.

На нашей улице Степной проживала молодая девица, — Оля Мелащенко, — ей было лет 27 (с 1940 года рождения); Иван, во время отпуска, подружился с ней и по вечерам ходил к ней на свидания. Хотя я ему рекомендовал встречаться с девушкой его годами.

В Лиховке я должен был встретиться с девушкой — Верой Журбой — с которой переписывался в письмах. Она знала, что мой отпуск начинается с 1-го августа и мы должны были встретиться в "центре" поселка возле клуба. Но встречи с ней никакой не было. На второй день я ее увидел в "центре", не далеко от клуба, в сопровождении двух братьев-близнецов. Это были братья Настеки. Тогда я понял, что они ее у меня перехватили. Об этом я и не жалел. Вошел в ее положение. Ведь девушке было уже 20 лет, она думала о своем замужестве. А мне надо было еще три года учиться до своего выпуска с пограничного училища. У меня в уме все было решено, — если жениться, то только после окончания училища.

В первых числах августа 1968 года, будучи в "центре" поселка, возле клуба, я встретил курсанта Николая Полового. Он был двумя годами младше меня, но к тому времени успел закончить 3-й курс Харьковского авиационного училища. Мы подружились и часто проводили время вместе.

Числа 3-го или 4-го августа, находясь в "центре" поселка, шел я по улице центральной не далеко от клуба. Для меня тут было все ново, все необычно, ведь прошло два года, с тех пор, как меня проводили в армию; скошенные пшеничные поля кругом желтели, было жарко, на улицах — пыльно, а в "центре" поселка, — люди пожилые шли мне навстречу, как будто все смотрели на меня, на мою курсантскую форму. На этой улице шли мне навстречу три девушки. Я обратился к ним:

— Здравствуйте!

Они в ответ смеются и отвечают:

— Здравствуй!

— Куда идете, зачем так спешите? — смеясь, спросил я их тогда.

— К подружке, мы сейчас вернемся, — одна ответила из них. Из всех троих одна мне знакомой показалась: была хороша собой, веселая, озорная, сверкали глазки карие, насквозь пронзив меня. Стоял и ожидал я девушек под деревом в тени, все посматривая на аллею, когда же они воротятся. Не знаю сколько тогда времени прошло. И вот, идут красавицы, одна лучше другой. Но я вспоминал девушку, которая знакомой показалась мне.

— Давайте же знакомиться, девушки? Вы видите, кто я? — и первым назвал свое имя.

Назвались мне все три девушки по имени. И тут я вспомнил девушку, которая была на моих проводах в армию. Пошел я рядом с девушкой по имени — Валя. Две остальные девушки пошли себе вперед. Валя как будто подросла, похорошела; тремя годами младше меня она была.

— Так это значит ты — Валя Прядко? А я еле узнал тебя, — с удивлением вымолвил я.

Провожая Валю домой, я выяснил, что она так и не дождалась своего парня с армии. Год назад он демобилизовался. С месяц они встречались, затем он уехал в г. Кривой Рог и устроился работать на завод. Вели переписку; письма начали приходить все реже и реже. А полгода спустя, — он там женился. Вот так и прошла первая любовь.

Дошел я с Валей до переулочка Базарного и до той тропинки, что прямо ко двору ее вела. Договорились о свидании на следующий день — на вечер, на 17.00, возле скамеечки у клуба с западной стороны. Придя домой к родителям, я долго думал о новой встрече, не мог долго уснуть, все думал о будущем свидании.

Пошел я на первое свидание к Вале Прядко; удары моего сердца стучали мне в виски, и кровь по всему телу горячей волною шла по мере приближения к заветному переулку. Я вспоминал, как глазки карие сверкнули на меня и нежностью веселой вселили надежду мне.

Встреча состоялась в назначенный нами час. Сидели мы на скамеечке в тени ели зеленой, ведя веселый разговор. Под вечер жара спала, и мы решили пройтись по знакомым аллеям родного поселка. А в 22.00 направились дорожкой до переулочка Базарного, где жила Валя, и там возле тропинки, перед прощанием, я ей свое фото показал. Она попросила оставить его ей на память, и я ей подарил. Обрадовалась Валя, прижав фото к груди, и всматривалась долго в черты моего лица. Прощаясь после свидания, я ее адрес попросил. Пошла она в свою хату мне адрес написать; через несколько минут она воротилась, — и с адресом я ушел к родителям домой.

На следующий вечер — мы встретились вновь. Пришел я на свидание к переулочку Базарному в условленное место — к трем деревьям у дороги с тропинкой, ведущей к ее хате. Свидание состоялось. Встретившись, долго ходили мы по переулочку Базарному, о многом говорили, весело было нам, гуляли допоздна, — все звездочки считали, а их не перечесть. Запали мне в душу: ее веселый нрав и смеющиеся глаза. До сих пор припоминаю горящую цыганскую хату, мимо которой мы проходили, которая горела в ту ночь. Никто эту хату не тушил, там даже не было людей.

С тех пор пошли свидания у нас по вечерам. Встречаясь с этой девушкой, я много мыслей перебрал, мечтал и даже начал планировать свою будущую жизнь. Я размечтался о том, как мы будем переписываться и ждать долгожданных писем, как будем ожидать наших встреч и свиданий в период моих каникул и отпусков, а после окончания училища я предложу ей свою руку и попрошу обеспечить мой семейный тыл. Также мыслил и думал: "А захочет ли она вот так жить долгое время на заставе, как жена капитана Курило? (На этой заставе я стажировался и приехал оттуда в отпуск). А отпустят ли ее родители в такую даль и глушь?"

Подошло время готовиться к моему отъезду. Я в Днепропетровске заказал себе билеты на самолет на обратный путь до Алма-Аты. Заказ мой был выполнен, и я купил билет на самолет, места были указаны на рейс до Москвы и до Алма-Аты. Еще неделя была до отлета, поэтому я вернулся опять в свою Лиховку. Прошли еще несколько свиданий с Валей Прядко и у нас зародилась любовь. Валя обещалась меня ожидать на зимние каникулы. Сама-то она тоже училась в техникуме в г. Днепродзержинске. И вот подошло время моего отъезда, грустно нам было расставаться на такое продолжительное время, но мы тешились надеждой, что оно пролетит быстро, — и мы намеревались сокращать в мыслях эти дни разлуки.

25 августа 1968 года я приехал в аэропорт г. Днепропетровска и оттуда улетел в Москву, в аэропорт Внуково. С Внуково автобусом переехал в Домодедово, подождал там, часов 4-5, своего рейса до Алма-Аты, прошел регистрацию и вылетел с Москвы, а к 10.00 26 августа я был в Алма-Ате.

Приехал раньше всех курсантов, ведь надо было мне сдать два курсовых экзамена. Пошел в тот день на кафедры узнавать, в какие дни мне надобно сдавать свои экзамены. Мне назначили дни и время их сдачи; к 30 августа я рассчитался со своими задолженностями.

К 22.00 30 августа 1968 года прибыли с отпусков все курсанты. 31 августа был день подготовки к учебному процессу. Все учебные группы дивизиона в этот день получали со склада АТВ, в ящиках, свое оружие и снаряжение, в библиотеке — учебную литературу, проводили уборку в своих классах, спальных помещениях. В этот день был доведен приказ начальника пограничного училища о переводе нас на 2-й курс.