Проклятые.

Эльф долго молчал. Его лоб рассекли глубокие морщины. Раньше такого у эльфов мне не приходилось наблюдать. "Мда... сегодня прямо день открытий"! — сарказм возвратился, как прямое доказательство выигранного словесного поединка и относительного спокойствия. Я знал, что он верит. Он знал, что я прав.

— Но почему Теодорос напал на долину именно сейчас, перед лицом общей угрозы?

— Хороший вопрос, Анук'сих'хэль, действительно хороший... — уже неоднократно обдумывая его, я постоянно спотыкался о кажущуюся нелогичность действий архимага. Казалось бы: объединись с врагом, войди к нему в доверие, не допусти прорыва при помощи других, и вот тогда-то открытая спина врага к твоим услугам... Но нет, архимаг поспешил... А ведь он никогда ничего не делал просто так, с лету. Каждый его шаг и слово были четко продуманы наперед...

— У меня есть некоторые предположения, но пусть пока они останутся при мне. — Я не хотел сейчас говорить о возможном вмешательстве богини в жизнь архимага. Пока еще не было полной уверенности...

— Пусть будет по-твоему. Что я могу для тебя сделать? — Внимательно посмотрев на эльфа, я в который раз восхитился его мужеством и мудростью. Нет, месть не была забыта, просто она немного отошла на второй план. Любой правитель всегда был вынужден идти против своих личных мотивов, если на другой чаше весов находилась его страна.

— Свободный проход через твои земли. Так я существенно сокращу время на дорогу к пустыням.

— Ты получишь его. Также я даю тебе год. Это время ты можешь потратить на свое усмотрение, — четкий уверенный голос. Ни тени сомнения в том, что прорыв может состояться.

— Ровно через год, и ни днем позже, я предстану перед тобой.

— Последний вопрос, Александр... — голос эльфа охрип. Прямой взгляд в ответ и кивок головы.

— Во имя богов заклинаю, ответь, кто действительно перенес моего ребенка на поле боя.

— Анук'сих'хэль, ты сам это хорошо знаешь...

— Позволь мне самому... — не привыкший просить, голос повелителя сорвался.

— У меня с ним свои счеты. Пусть он достанется более ловкому из нас, — я развернулся, чтобы уйти, но эльф вновь остановил меня:

— Ты нашел проводника богини? — резко обернувшись и посмотрев в последний раз в серые глаза, глухо ответил: "Да".

Не знаю, о чем в тот момент подумал хитрый эльф, но его понимающий и полный горечи ответный взгляд заставил меня практически вылететь из шатра и быстрой походкой, однако, не ускоряясь и уже не прячась, направиться к долине.

Вся Сумрачная долина и ее соратники-дроу ликовали. Еще до захода солнца над эльфийским лагерем вспыхнул ослепительно белый цветок и, померцав какое-то время в небе, рассыпался на сотни маленьких огоньков. Эльфийский знак примирения. За прекрасным магическим цветком наблюдали тысячи глаз, и когда свечение угасло, воины, находившиеся у стен Трацерта, увидели одинокую равнину. Эльфы ушли.

Что послужило тому причиной, не знал никто, кроме моего совета, в который сегодня вошел Гиндариэлл и некоторые из его ближайшего окружения. Выслушали молча. Многие из присутствующих только сейчас узнали о пророчестве, и любые слова были неуместны. Тишину разорвал женский крик. Повернув голову в сторону двери, я увидел полные ужаса глаза Лолы. Ее губы дрожали, уже беззвучно, что-то произнося. Во взгляд, обращенный к ней, я попытался вложить все свое спокойствие. Но на мою грустную улыбку она ответила отчаянным взглядом и выбежала вон.

Дальше последовали сухие приказы о назначении наместников, восстановлении долины и помощи пострадавшим семьям. Я не хотел затягивать с этим, поэтому четко и, по возможности, скоро отдавал последние распоряжения.

Поблагодарив Темного владыку Гиндариэлла за оказанную помощь, я заверил его, что отныне он всегда сможет положиться на нас при любых обстоятельствах.

— Уважаемые, спасибо вам за внимание. Я закончил, — обведя всех присутствующих взглядом, я еще раз убедился в верности и честности сидящих передо мной. Каждый из них был достоин уважения. Мудрый советник, отважный воин или наместник какой-либо области в долине доказывали и не раз свою преданность королю, своему народу, своей земле. Я знал, что оставляю долину в надежных руках. Я знал, что меня не подведут.

— Александр, — нарушил тишину один из членов совета, Огруст, — я был счастлив служить под твоим началом. Более того, я уверен, что каждый из совета разделяет мое мнение. Позволь поблагодарить от имени всех нас за твое правление. Долина многим обязана именно тебе... Мы обязаны тебе свободой! — закончив говорить, он встал и низко склонился. Вслед за ним встали остальные вампиры и, не произнося ни слова, последовали его примеру.

Владыка Тикуэля, подошел ко мне и, положив руку на плече, сказал:

— Александр, я предоставил бы тебе свое войско, но понимаю, что в данном случае это может лишь задержать тебя в пути, и все, же спрошу: что Тикуэль может сделать для тебя?

— Гиндариэлл, друг мой, благодарю тебя, но в отношении войска ты прав. Отважный народ дроу и без того уже оказал неоценимую услугу, подоспев к стенам Трацерта вовремя.

— И все же? — пытливый взгляд владыки, верно, улавливал, что это не все что я хотел сказать.

— Я попрошу лишь об одном. Любыми способами, призови сына в Тикуэль. Месяц назад, еще не понимая ситуации в полном объеме, я послал его на смерть. И с каждым днем он все больше и больше приближает к себе эту беззубую старуху. Тебя он должен послушать. — Темный не дрогнул.

— Я сделаю все, что в моих силах.

— Спасибо, — последний раз окинув всех присутствующим взором, я вышел из зала заседания.

Весь день и вечер я старался гнать прочь то видение, что посетило меня перед рассветом. Хотя, скорее, нет, не просто видение, это была абсолютная уверенность в установившейся, наконец, связи между проводником Ашаны и мной — тем, кто должен был ей противостоять.

Увидев такое милое и родное лицо, я, улыбнувшись, несколько удивился. Ее черты и ранее преследовали меня и днем и ночью, но еще никогда так четко. Сидя на карнизе, я ждал восхода, смотря на притихшую долину, как вдруг картинка передо мной изменилась, и я увидел ее. По ее резким, хаотичным движением, я понял, что Каролина сильно нервничает. Она металась, словно загнанный зверь, в какой-то небольшой пещерке. Свет от уже догорающего костра бросал на нее причудливые тени, сквозь которые на лице девушки угадывался страх. Внезапно она вскрикнула и упала на холодный каменный пол. Я не слышал ее криков, но, видя, как она корчится от невыносимой боли, широко распахнув глаза, все понял. Хотелось сорваться и, бросив все, тотчас нестись к ней. Но я не мог пошевелиться. Гнев и раздражение от собственной беспомощности сводили сума!

Разодрав на себе рубашку, она перестала кричать, но ее губы что-то шептали. Продолжая держать дрожащие руки у своего сердца, Каролина внезапно резко села, и ее почерневшие глаза, смотря в никуда, больше ничего не выражали. Потом все закончилось. Она потеряла сознание, руки ее обмякли и упали вдоль тела. Тогда уже я не смог сдержать рвущегося наружу крика. На груди, прямо над сердцем ясно проступил контур убывающей луны, контур, противоположный моему. Но не было никаких золотистых нитей, не чувствовалось никакого тепла. От ее метки веяло жутью и замогильным холодом, уж кто-кто, а я четко мог это почувствовать. От проклятого полумесяца тянулись, словно живые, черные черви, обвившие ее сердце.

Связь оборвалась. Я вновь видел перед собой долину, а в ушах, как приговор палача, звучали слова сильфа: "Полностью сплетаясь с носителем, символ проклятия, подобно паразиту, всасывается в организм, и вырвать его можно только вместе с жизнью самого носителя".

Открыв портал на максимальное расстояние, и сжав зубы, я шагнул вперед.

* * *

От сильного ветра беспокойно шатались верхушки деревьев, о чем-то шепчась своими листьями. Мощные, необъятные стволы, в большинстве случаев, не были прямыми, а изгибались в причудливых формах. Хотя сей факт совсем не мешал им по праву называться исполинами, во много раз превышающими высоту обычных деревьев.

Скрип стволов и шелест листвы создавали неповторимую мрачную музыку — грубую, жесткую, но от этого не менее завораживающую. Не было слышно пения птиц. Поблизости не чувствовалось присутствия ни одного животного.

На небольшой поляне, лицом вниз, лежал ободранный старик. Его одежда изорвалась и загрязнилась, напоминая больше неровные куски ткани, которые с трудом прикрывали тело. Левая нога, лежащая под странным углом, скорее всего, была вывихнута либо же сломана. Седые волосы покрывал слой грязи.

Неизвестно, сколько бы еще пролежал в беспамятстве чужой этому лесу, но начал накрапывать дождь. Вскоре небо заволокло грозовыми тучами, и тогда-то разразился настоящий ливень. Старик, с хрипом оторвав голову от земли, осмотрелся вокруг взглядом безумца. Из его длинной, спутавшейся бороды торчали мелкие веточки и сухие темные колючки. Внезапно улыбка озарила его худое лицо. Потоки воды размазывали грязь по нему, заливали глаза, но человек продолжал улыбаться, смотря в небо. Старческий, но сильный голос разорвал невероятную природную симфонию:

— Повелительница, у нас получилось! Я все исполнил, как ты хотела! Повелительница! — внезапно передернув плечами, словно от холода, старик поднял руки к лицу, стараясь промыть глаза, но грязь с рук еще больше въелась в них, практически полностью лишая зрения. Недовольно что-то промычав, он резко поднялся и сделал несколько пассов руками. Ничего... Буря продолжала неистовствовать, глаза слезились. Ему было холодно.

— Повелительница! — прохрипел он. Снова пассы руками и снова ничего. Старик, сгорбившись, уставился на свои руки, тряхнул ими, что-то прошептал, еще раз тряхнул...

Нечеловеческий крик раздался в темном лесу.

Глава 25

— Брат, зачем ты так? — мягкий голос, принадлежавший скорее юноше, чем мужчине, был полон сожаления. Малик недовольно вздохнул и обернулся.

Вечно юный бог любви Хисат с сожалением рассматривал то, что осталось от некогда прекрасной женской статуи. Его выразительные карие глаза оценивали разрушенный алтарь, а ярко-алые, немного припухлые губы слабо подрагивали, явно показывая его недовольство.

— Ты сам во всем виноват. Не тебе ли я предоставил свободу действий, которой ты не смог воспользоваться должным образом? — Хисат, скривившись, намотал на палец длинную прядь своих золотистых волос и капризно ответил:

— Эта девчонка как заговоренная! Ее уже раз двадцать должны были убить!

— То есть, ты хочешь сказать, что человечка обвела вокруг пальца самого бога? — издевательский смех разнесся по саду.

— Малик, ты прекрасно понимаешь, что ее связь с Ашаной намного крепче, чем мы изначально предполагали. Это можно было понять еще до встречи с этим выскочкой из Тикуэля. Так что, братец, моя вина равна вине абсолютно всех. В том числе и твоей, — издевательски закончил он. Верховный недовольно поморщился, прекрасно осознавая правдивость приведенных доводов. Хисат, опустившись, тем временем, на траву у ног брата, беспечно принялся рассматривать нежные цветы, коими был устлан весь травяной покров прекрасного сада.

— Скажи мне, Малик, зачем тебе все это? — так и не дождавшись ответа, спустя минуту он снова продолжил: — Не кажется ли тебе, что прошло достаточно много времени, и своей ссылкой сестра наша, давно искупила свою вину? — Верховный с интересом наблюдал за своим собеседником. Его рассуждения могли бы вызвать тревогу, если бы не одно "но". После истории с Ашаной Малик давно уже перестал доверять своим братьям и постоянно держал их под контролем. Пусть и втайне от них самих... Все их помыслы считывались им, он анализировал желания богов и на корню пресекал не угодные ему мысли. Поэтому сейчас Верховный был спокоен. Рассуждения Хисата не были продиктованы опасным расчетом или заговором в пользу свергнутой. Просто миролюбивая и всепрощающая сущность взяла верх над его братом. Впрочем, у этого "юнца" довольно часто менялись взгляды, но от этого они не становились менее интересными. Тем временем, бог любви продолжал:

— Ты только представь, как все удачно может сложиться! Хортборг несовершенен. Это первый созданный нами мир, и он выкачивает слишком много энергии. Мы собирались его уничтожить, так зачем же теперь препятствовать в этом Ашане? Сестра, наигравшись вдоволь и перебесившись, сможет вернуться к нам снова... Уничтожая этот мирок, она сэкономит наши силы и будет совершенно разбитой, это поможет нам держать ее какое-то время "в узде". А дальше посмотрим — может, в создании новых миров она поведет себя более разумно... Малик, мне не хватает ее...

— Уничтожение Хортборга теперь не входит в мои планы, — спокойно ответил на пылкую речь Верховный. Хисат, не ожидавший такого поворота, стремительно поднялся и внимательно посмотрел на своего собеседника. Вся его беспечность молниеносно улетучилась — на место мечтательного взгляда пришла заинтересованность и непонимание.

— Но почему?

— Принцип. Я не простил Ашану и не желаю видеть ее среди нас. И если для этого понадобиться уничтожить проводника, эту единственную ее возможность попасть к нам — я это сделаю. К тому же, сохранение Хортборга, который она прокляла, будет моей маленькой местью ей за непослушание.

— Возможно... — Хисат уже забыл свою защитную речь и теперь обдумывал, чем интересным для него вся эта "перетасовка" может обернуться. Малик, довольно улыбнувшись, положил замечтавшемуся богу руку на плечо и тихо подтвердил:

— В правильном направлении двигаешься, Хисат. Это действительно развеет нашу скуку... Еще ни один созданный мир не приносил нам такого разнообразия. Хортборгцы весьма забавны... — Карие глаза озорно сверкнули и, поклонившись Верховному, юный бог ушел, но до Малика все еще долетали его слова:

"Да, не скучно! Это будет совсем не скучно"! В ответ на это Малик, улыбнувшись, вновь посмотрел на уничтоженный алтарь.

"Дорогая сестренка, по-твоему уже никогда не будет"...

* * *

Каролина.

Гномьи горы остались позади, явив огромную равнину — своеобразный рубеж перед пустыней Алзаты. Маленькие деревеньки, разбросанные по открытой территории на небольших расстояниях друг от друга, казались игрушечными. Скудная растительность не могла скрыть виднеющуюся вдалеке белесую землю, сливающуюся со светло-голубым небом, плавно размывая линию горизонта.

"Пески"...

Легкое покалывание в области сердца в очередной раз предупредило о близкой погоне.

"Что ж ты такой настырный, ушастик"? — устало подумала я, вновь прибегая к магии для маскировки.

Дроу был не просто настырным, он был будто одержим идеей во чтобы то ни стало отыскать меня. Это порядком начинало раздражать. Уже больше недели мы играли в "кошки-мышки", а может и дольше... Только я не могла вспомнить, к превеликому сожалению, что случилось более недели назад.

Дело вот в чем: однажды проснувшись утром и сверившись с картой, я с удивлением поняла, что уже выхожу из гномьих владений. Как я туда попала и как прошла, память упорно отказывалась просвещать меня.