— Прости, кузен, — сердито сверкнув глазами в сторону принцессы, мэтр повернулся к Ульриху. — Вот так всегда!
— Да не ворчи ты, Эри, — оружейник задумчиво переводил взгляд со слабо потрескивающих останков агрегата на принцессу и обратно. Такого эффекта ему ещё не доводилось наблюдать. — Переизбыток энергии, всего-то.
— Переизбыток! Если бы! — увлеченный любимой темой, мэтр бросился к шкафу и с кряхтением вытащил из него нечто поблескивающее, слегка гудящее и напоминающее своим видом страшный сон чокнутого изобретателя, воплощенный с похмелья в действительность. — Ты посмотри, какое напряжение!
Шу с любопытством разглядывала двух гномов, лопочущих на тарабарском научном языке и тычущих пальцами в какие-то циферблаты, шкалы и стрелочки. Как она не старалась, понять, о чем идет речь, ей не удавалось. Единственное, что она смогла усвоить за все годы, что мэтр Эридайг вел свои таинственные изыскания, так это то, что он пытается укротить с помощью механизмов ту самую энергию, что используют маги. Только какой-то её более грубый вариант.
До того момента, как герцог Дарниш на полном серьезе заявил, что хочет поставить на один из своих кораблей собранную в прошлом году мэтром машину, приводящую в движение тяжелый маховик, Шу не верила, что от гномьих мудрствований может быть толк. Тем более что в её присутствии машина все равно не работала как следует.
— Это же может стать великим открытием! — принцесса поймала на себе жадные и заинтересованные взгляды двух естествопытателей.
— Доказать сродство энергий эксперементально!
— Наверняка возможно сделать предохранительный клапан, или что-то в этом духе.
Шу вдруг почувствовала себя маленькой белой мышкой, к которой протягивают лапы два голодных кота.
— Э, нет, господа! Никаких экспериментов! Обойдетесь! — она попятилась от фанатичного блеска в глазах исследователей. — Я вам не прибор!
— Ну что вы так волнуетесь, Ваше Высочество, — нехорошие огоньки в глазах мэтра несколько поугасли. — Совершенно ничего страшного! Всего лишь несколько замеров!
— Замеров? Это что вы мерить собрались?
— Параметры поля. Это не больно, — под шумок мастер Ульрих уже вытащил на середину свободного пространства тот самый кошмарный сон и принялся подсоединять к нему какие-то провода.
— А зачем провода? Что это за гадость! Эри! Не смей! — с легким ужасом она смотрела на то, как глухие к её протестам гномы укладывают на пол вокруг неё медные провода. — Эри?
— Пару минут, Шу, всего пару минут, — бормотал мэтр, что-то настраивая в металлическом чудовище.
Боясь лишний раз пошевелиться, чтобы снова чего-нибудь не взорвать, Шу наблюдала за суетой вокруг себя. Парой минут дело, разумеется, не ограничилось. Дай гномам волю, и пара минут продлится до следующего утра. Тем более, когда родственнички собираются вместе. В прошлый раз, когда Шу застала эту компанию за экспериментами, результат деятельности ученых вверг её в шок и ужас. И не её одну.
Этим летом Урману Дарнишу пришла в голову простая и гениальная мысль. Он захотел, чтобы мэтр Эридайг приложил свой незаурядный изобретательский талант к усовершенствованию морских баллист. Пираты Полуденной Марки обнаглели настолько, что морская торговля грозила перейти из выгодных предприятий в убыточные. И если не придумать в срочном порядке, как поубавить у флибустьеров прыти, Торговой компании Дарнишей, доля в которой принадлежала и самой принцессе, пришлось бы пускать грузовые корабли только караванами в сопровождении нескольких военных.
Мэтр Эридайг подошел к делу серьезно. И, видимо, чтобы веселее было работать, пригласил своего дальнего родственника мастера Ульриха Иргвина поучаствовать. Примерно неделю оба гнома провели в лаборатории, а затем ещё неделю в оружейной мастерской Ульриха. А затем пригласили узкий круг заинтересованных лиц полюбоваться результатами своего труда в отдаленный полуразрушенный замок примерно в полулиге от города.
Незабываемое зрелище! Вместо привычной баллисты чрезвычайно довольные собой гномы с помощью магии Шу сняли с телеги нечто металлическое, небольшое, длинное и похожее на обрубок дерева. Установили это нечто на небольшой пригорок, запихали в полый цилиндр обточенный каменный шар, порцию рудничной смеси, какие-то куски то ли тряпок, то ли войлока, подожгли торчащий сверху фитиль, отбежали в сторонку... и эта штука со страшным грохотом выстрелила каменным шаром. Шу вместе с Кеем и Дарнишем тут же кинулись к стене, в которую попал камень. Никто из них не ожидал, что сооружение, названное Эридайгом 'лягушкой' за изрядный прыжок во время выстрела, окажется обладающим такой невероятной убойной силой. Каменный шар не только улетел на расстояние втрое большее полета стрелы, но и отшиб от старой стены изрядный кусок.
Несмотря на некоторые недостатки, герцог тут же договорился с мастером Иргвином об изготовлении дюжины 'лягушек' для его компании. По прикидкам Урмана, по пять лягушек с каждого борта и по одной на носу и на корме вполне достаточно, чтобы не дать ни одному пиратскому судну приблизиться к мирному торговцу.
К счастью, ни мастер Ульрих, ни мэтр Эридайг в процессе работы над новым оружием не делились своими идеями ни с кем, даже с подмастерьями. Шу страшно было даже представить себе, что 'лягушки' вдруг попадут в руки тех же орков, или, хуже того, пиратов. Ей захотелось в какой-то момент и вовсе уничтожить страшное изобретение, чтобы и памяти о нем не осталось. То, что сделали гномы, на поверку оказалось настолько простым и эффективным, что принцесса удивилась, как же раньше никто не додумался ни до чего подобного.
Эри потом объяснил ей, что вся сложность именно в рудничной смеси — потому что в лягушках нельзя использовать тот же состав, что и в шахтах. Слишком высокую температуру дает реакция, ни один сплав не выдержит. А при изготовлении подходящей смеси обязательно нужно использовать некоторые руны, придающие компонентам необходимые качества. Просто потому, что веществ, подходящих идеально, в природе не существует. Пояснения Эри несколько успокоили принцессу. По крайней мере, она перестала опасаться, что через год-другой подобное оружие появится и на пиратских уттах.
С тех самых пор оба заядлых исследователя и экспериментатора то и дело уединялись то в лаборатории Эри, то в мастерской Ульриха. По мнению Его Величества и герцога Дарниша, совместные проекты гномов приносили куда более впечатляющие плоды, нежели изыскания одного только мэтра Эридайга.
Сейчас принцесса имела возможность убедиться в этом на личном опыте. Исследовать её магическую энергию своими странными приборами Эри ни разу и в голову не приходило. Теперь же они в два голоса наперебой сыпали непонятными терминами, от которых у Шу начиналась мигрень. Она терпела ещё с полчаса, пока рыжие изверги вертели её в разные стороны, опутывали проводами, просили то спрятать ауру, то выделить только один цвет... она не прислушивалась к содержанию то восторженных, то разочарованных возгласов. Отключившись от внешнего мира, Шу мысленно рисовала руны и пробовала разные материалы. Когда же идея оформилась окончательно, принцесса вернулась к окружающей действительности и твердо заявила, что время для экспериментов над царственными особами закончилось. И что она знает, как не вовремя, и что ради торжества науки можно бы и потерпеть ещё минутку, и все остальные доводы мэтра тоже.
Невзирая на протесты, Шу перешагнула через груду научного хлама, исторгнув из груди мастера Ульриха стон неподдельного страдания. И не постеснялась напомнить укоризненно охающему Эри о том, что не просто так к нему зашла, а по важному делу. При упоминании о важном деле мэтр несколько оживился. Услышав же о том, что Её Высочеству требуется кусочек звездного серебра и книги о магии Искусства и Смерти, схватился за голову, справедливо подозревая, что Шу в очередной раз ввязалась в приключения на свою голову. Отрицать сей факт она не стала и пытаться, но делиться с мэтром подробностями отказалась наотрез, пообещав все непременно мэтру рассказать, но попозже, попозже. Когда-нибудь.
Принцесса ещё из-за двери услышала задумчивые пассажи незнакомой музыки, и зашла в свои комнаты тихонько, стараясь не потревожить Тигренка. Он так погрузился в свой прекрасный звучащий мир, что не заметил её появления, продолжая играть. Шу остановилась неподалеку от рояля, наслаждаясь нежной и грустной мелодией, вплетающейся во взволнованные, страстные аккорды, будто перестук дождевых капель. Рояль жил собственной жизнью, пел, плакал и шептал, отчаянно кричал и иронично смеялся под его длинными тонкими пальцами. Тигренок играл с совершенно отрешенным лицом, и, казалось, это вовсе не его душа взрывается фейерверком чудесных нот, не его сердце рождает трепетную нить мелодии.
Шу увидела его совсем не таким, как раньше. Она зря считала, что он не умеет пользоваться своей магией. Сейчас золотое сияние разливалось от него по всей комнате, буквально переплавляя реальность. Шу чувствовала, как волшебные звуки уносят её, изменяют её, неуловимо, но непреклонно. Наверное, впервые она не воспротивилась чужому магическому воздействию, даже не зная, чему оно приведет. Она смотрела на незнакомца, одновременно и юного, и древнего, и родного, и чужого, и слезы туманили её взор. Сквозь соленую пелену ей мерещились на месте Тигренка размытые очертания сказочного существа, подобного дракону, фигура юноши словно мерцала, словно один облик накладывался на другой... 'Какая странная магия' — подумала принцесса, утирая мокрое лицо и на цыпочках поднимаясь в лабораторию. Музыка доносилась и сюда, еле слышная, но от этого ещё более прекрасная.
Шу положила на гранитный стол принесенную от Эри тонкую полоску звездного серебра, и задумалась. Ей претило то, что она собиралась сделать, но ещё больше её пугала мысль о том, что этому дивному существу может кто-то причинить вред. Отгородившись от лишающих её решимости золотых звенящих и мерцающих струй, она принялась творить. Алмазный резец негодующе скрипел, вырезая на поверхности тверже стали магические знаки. Принцесса за работой не замечала, как изменяется вокруг неё цвет воздуха, как из круга через её руки вливается в полоску металла сила стихий. Она не задумывалась, что именно рисует, какие руны втягивают в себя волшебный свет и пульсируют синевой и фиолетом на матово-молочном серебре. Лишь закончив свое творение, Шу смогла на мгновенье прикрыть усталые глаза и обратить внимание на окружающий мир. Похоже, то, что ей казалось несколькими минутами, вовне её превратилось в пару часов. Она прислушалась, но рояля не было слышно. Что-то надолго она оставила Тигренка одного. Интересно, где он и что делает? Принцесса опять прикрыла глаза и поискала золотое сияние. Тигренок обнаружился в кабинете, только она не могла понять, чем он занят. Танцует, что ли?
Зов Шу застал его за привычной разминкой. Пара эстоков на стене привлекла его внимание, и он взял их, рассмотреть поближе. Клинки ему понравились, легкие, с хорошей балансировкой, как раз для двуручного боя. Сделав пару взмахов, услышав мелодичный свист рассекаемого воздуха, Лунный Стриж вдруг понял, что уже три дня ведет жизнь последнего лентяя. Ни одной тренировки, ни даже разминки. Ну ладно. Свистка поблизости нет, подраться не с кем. Но хоть размяться! И клинки запели вокруг него, размытыми отблескивающими полосками свиваясь и танцуя, напоминая застоявшемуся телу об упоении схватки, о чистой радости движения. Услышав голос принцессы, зовущей его наверх, Хилл резко остановился. Хорош бы он был, застань его Шу за исполнением классической Полуденной Тени! Тут долго гадать не надо, кто перед тобой — если она хоть самую малость разбирается в бое с холодным оружием, его песенка спета. Демоны, надо же додуматься! А если бы она не позвала, а заглянула к нему? Мгновенно холодный пот прошиб Лунного Стрижа. Он обозвал себя идиотом безмозглым, метнулся к стене, возвращая эстоки на место, и побежал наверх.
Принцесса сидела на деревянном табурете, опираясь локтем на стол, заставленный всякой магической — по крайней мере, ему казалось, что магической — всячиной. Она выглядела несколько усталой и напряженной. Подозвав его к себе, Шу потянула его вниз, заставив опуститься на колени, так, что их глаза оказались на одной высоте. Она с тревогой вглядывалась в него, будто ища что-то в глубине его зрачков. Наконец, принцесса провела двумя руками по его щекам, назад под волосы, её руки сомкнулись у него на шее, а глаза продолжали пристально изучать его. Тигренок чувствовал, что сейчас произойдет что-то очень важное, но не мог понять, плохое или хорошее. Он старался приникнуть в её мысли, угадать, о чем она думает, но натыкался словно на гладкую зеркальную поверхность, под которой прятались её эмоции. Её прикосновение не было ни ласковым, ни чувственным, а нервным и тревожным. И вдруг легчайшая улыбка проскользнула по её сжатым губам, руки на миг напряглись, и перед ним оказался его ошейник, разорванная и разогнутая полоска железа.
Недоумение, а потом облегчение и радость охватили его. Боги, неужели? Неужели она освободила его, сняла, наконец, с него этот проклятый кусок железа? Неужели он больше не раб? Он свободен? Хилл схватил её руки, из которых выпал и со звяком отлетел в сторону ошейник, и приник к ним губами, переполненный счастьем и благодарностью. Ему казалось, что всё его прошлое потеряло значение, что теперь он сможет просто быть рядом с ней, неважно, как, неважно, кем, но только не домашней зверушкой, не невольником. Он ждал, что она скажет ему — останься здесь, со мной. Он ждал, что она...
Властная, жесткая рука приподняла его за волосы и в него вперились ледяные тёмнофиолетовые глаза, клокочущие горечью и гневом. Её лицо напоминало грозовую тучу, вокруг неё сверкали и жалили его голубые молнии. 'Что случилось? Чем я её обидел? Почему ей больно, почему она сердится? Что я сделал не так? Разве она сама не сняла с меня знак рабства?' — сияющая солнечная улыбка слетела с него, сменившись растерянностью и болью, словно обжигающей и раздирающей его изнутри.
— И не мечтай, Тигренок, — её голосом можно было резать стекло и замораживать птиц на лету. Непроницаемая маска треснула, и её разочарование, её обида, её горечь выворачивали его душу наизнанку. Словно это её поманили свободой и снова посадили на цепь. — Ты не уйдешь от меня так просто.
'Я не собираюсь уходить, разве ты не видишь? — ему хотелось кричать от безысходности. — Посмотри на меня, Шу, я люблю тебя, я останусь с тобой, только позволь', — он не мог сказать ей ни слова, только склонил голову покорно, и ждал.
Шу не видела его перед собой, не чувствовала его, не слышала непроизнесенных слов, ослепленная собственной болью. Он так обрадовался свободе, у него будто выросли крылья, готовые в ту же секунду унести его в бескрайние просторы. На свободу. От неё. Ей казалось, что он позабыл о ней, что её любовь не имеет для него значения, что он сейчас же хочет покинуть её, бежать без оглядки. Что в его прикосновении больше не было той упоительной страсти, той жажды и пыла, что утром. Только благодарность, и стремление... на свободу. Холодными, непослушными руками она взяла со стола полоску звездного серебра, испещренную рунами, и, откинув мягкие пряди с его покорно подставленной шеи, замкнула защитный артефакт, еле удерживая слезы.
