Больше, чем жизнь

-Что ж ты делаешь, изверг! — рявкнул я и зашагал к мужичонке прямо по пашне... хм, ну, пашней это глинистое болото мог назвать только очень большой любитель земледелия. — Совсем с ума съехал?!

-Э, э... — тот живо отскочил от плуга и вытащил из-за пояса топор. — Чего надо? Кто таков?

-Последнего разума лишился, что ли? Додумался — верховую лошадь в плуг запрячь! — До землепашца мне дела не было, я пробрался к коню, свесившему голову и тяжело поводившему боками. — Как он у тебя еще копыта не отбросил!

В порыве праведного негодования я начисто позабыл о том, что к лошадям мне приближаться не стоит. Правда, этому коню явно было все равно — он меня подпустил и даже позволил взять себя под уздцы. А мне доводилось видать, как самые доходящие одры взвивались на дыбы, стоило мне протянуть к ним руку! Похоже, крестьянин уходил этого красавца мало не насмерть...

Первым моим порывом было попросту срезать упряжь, но я тут же сообразил: за ущерб придется платить, да и лишних обид учинять не следует.

-Распрягай, — велел я мужичонке, опасливо топтавшемуся поодаль. Он и сбежать не мог, бросив коня и плуг, и подойти боялся — вид у меня был достаточно грозный. — Кому говорю? А то сейчас напластаю сбрую на мелкие кусочки, как чинить будешь?

-Да это... ну, того... — пробормотал он.

-Не трону я тебя, — пообещал я, поняв причину его колебаний. — На кой ты мне сдался? Руки пачкать...

-Ну! — неопределенно сказал мужичонка и живо распряг своего доходягу.

-Откуда он у тебя? — спросил я, осторожно выводя коня на более-менее ровную поверхность. — Спёр, поди?

-Чего-о?! — оскорбился он. — Чего это сразу спер?

-А откуда бы у тебя взяться такой лошади? — Тут я заметил, что бедолага прихрамывает на переднюю левую ногу.

-Сам прибёг, — сказал крестьянин и вытер нос рукавом. — Приковылял, стало быть.

-Угу, у таких, как ты, все само прибегает и к рукам прилипает, — согласился я.

-Да правду я говорю, — окончательно оскорбился он. — По зиме дело было...

Из его путаного сбивчивого рассказа выходило, что в начале зимы где-то неподалеку случилось очередное побоище. Случилось и случилось, главное, хутор не спалили и вообще мимо прошли, а кто именно, того мужичок знать не знал. Целы остались, и ладно. А через пару дней, отправившись в ближайший лесок за хворостом, он и нашел этого вот гнедого. У того, видно, убили хозяина, если судить по окровавленной и уже задубевшей попоне. Сам конь хромал на трех ногах, однако же умудрился выйти к человеческому жилью, даже волки его не съели. ("Какие волки! — подумал я. — Где хозяйские оборотни хоть раз появлялись, волков в ближайшие десять лет не жди, они не самоубийцы!") Сперва мужичок хотел коня прирезать: перелом не залечишь, а так — хоть мяса на всю семью хватит! Потом присмотрелся и сообразил, что на больную ногу гнедой все-таки наступает, позвал кого-то, кто побольше смыслил в лошадях, и стало ясно, что перелома нет, так что на всех четырех конь еще сможет бегать.

Тут включилась крестьянская смекалка заодно с крестьянской же жадностью. Во-первых, если гнедого вылечить, его потом можно дорого продать. Во-вторых, его же можно подпустить к своей кобылке, авось, жеребенок получится справный. Наверно, было что-то "в-третьих" и "в-четвертых", но это не столь важно, главное, гнедой остался зимовать в хуторской конюшне. Правда, на скудном пайке он здорово отощал, но зато к весне уже нормально ходил.

А как начал таять снег, случилась беда: пала кобыла. Ну и что оставалось делать бедному хуторянину? Небось, не оставь он этого дармоеда, своей лошадке доставалось бы побольше корма, дотянула бы до пахоты, не оставила хозяина без подмоги! Вот и пришлось впрягать гнедого, только проку с него — шиш да маленько. В упряжи ходить не умеет, только под седлом, а как все же в плуг впрягли, мороки меньше не стало: слабосилен оказался, на своих домашних и то больше вспашешь!

-Зимой еще его резать надо было, — завершил мужичок свою печальную повесть. — Хоть какой бы толк вышел! А теперь что? Кожа да кости...

-Ты не горячись, дядя, — сказал я. — Покажи лучше, где у тебя конюшня.

-Зачем еще? — всполошился тот. — Ты человек прохожий, случайный, вон, оружный, как тебя на двор пустить? А ну — вор?!

-Я заплачу, — пообещал я и побренчал медяками в кармане. Хорошо, что камешки я ссыпал туда же, звона вышло больше.

-Жрать самим нечего, — сказал мужичок, по-моему, шевеля ушами в попытках пересчитать монеты на слух.

-Своё, — похлопал я по тощей сумке (ее я тоже подобрал там, на поле боя, не в карманах же таскать добычу?). — А переночевать не откажусь, надоело в чистом поле...

-Не откажется он... — пробурчал тот, получив медяк. — Тебя как звать-то, парень?

-Север, — ответил я, вовремя сообразив переделать свое имя на местный лад. В истинном своем виде оно звучало бы слишком странно.

-Ну, а я тогда Сивый, — хмыкнул мужичок. — Ты от коня-то отцепись, отцепись, не твое — не лапай!

-Иди уже, хозяин рачительный, — подтолкнул я его в спину. — Про коня мы с тобой попозже потолкуем...

-Только ночевать будешь там же, на конюшне, — снова остановился он. — В дом не допущу! У меня там жена и вообще!

-Нужна мне твоя жена... Ладно, только дай воды наносить — коню и себе, сам видишь, в какой я грязи!

-Это пожалуйста, — согласился он, подумав. — Это сколько угодно. Колодец — вон он, ведро там же стоит. Как управишься, скажи, я ворота снаружи на засов заложу, а то смоешься еще и гнедого уведешь!

-Куда я его уведу, — пробормотал я, — если он на ногах еле стоит. Где, говоришь, колодец-то?

До вечера я таскал воду. Для начала вычистил коня — этого явно давно никто не делал, — кое-как разобрал ему хвост и гриву. Хорошо еще, они некогда были подстрижены по-кавалерийски, иначе осталось бы только обрезать, такие там оказались колтуны. Гнедой, отдохнув и напившись, немного ожил и начал поглядывать на меня косо, фыркать и прядать ушами. "Ну нет, родной, так дело не пойдет", — подумал я и засыпал ему двойную порцию того, что здесь именовалось кормом. Об овсе даже мечтать не приходилось, и как он умудрился протянуть всю зиму на этом вот... не знаю, как это назвать, я не представляю. Живучий оказался, разве только благодаря этому. Или везучий.

"Везение нам пригодится", — решил я и занялся собой. Стирать одежду, ясное дело, не стал: по такой погоде ее только у печки сушить, а в дом меня пускать не собирались. Так, выколотил уже присохшую грязь из куртки и штанов, сапоги помыл и с огорчением понял, что они в еще худшем состоянии, чем я предполагал. Ну, и с себя смыл, что смог, сойдет пока что...

Пока я возился у колодца, в низких окошках дома мелькали любопытные лица домочадцев Сивого. На двор, однако, никто не показывался, да оно и к лучшему: меньше народу запомнит мою физиономию.

-Запираю, — сказал Сивый, когда я уже устраивался в конюшне. Ну, запах, что ж теперь, можно пережить. — Огня не вздумай разводить!

-На кой тут огонь? — спросил я. — Крыша дырявая, луну видать.

-Это... — он переступил с ноги на ногу. — Тебе, может, овчину кинуть укрыться? Ночами-то еще того... холодно.

-Я привычный, — ответил я. — А скажи-ка, Сивый, ты о волках что-то говорил, верно?

-Ну?

-А нельзя ли волчий хвост раздобыть? Или просто шкуры клок?

-Тебе на что?

-Нужно, — ответил я коротко. — Так найдется или нет?

-Ну, от шубы могу отрезать, — пожал он плечами. — Только он потертый уж.

-Ничего, сойдет, это мне без разницы. А скажи еще, Сивый, за сколько у вас тут можно лошадь купить? — Я увидел, как у него разгорелись глаза, и быстро поправился: — Обычную крепкую крестьянскую лошадь, чтобы и пахать на ней, и... что вы там еще делаете?

Мужичонка подумал и бухнул неслыханно.

-Ты точно свихнулся, — сказал я. — Столько породистый жеребец стоит!

-Так это!.. — схватился он за бороду. — Жеребец! А ту лошадь поди еще найди!

И понес какую-то околесицу о том, что за лошадью надо тащиться на дальний хутор, а туда пешком поди дойди по такой-то распутице, да еще когда туда-сюда военные шастают, да еще сторгуйся, да смотри, чтобы на пути туда не ограбили, а на обратном конягу не отобрали...

В общем, столковались мы на двух серебряных. Деньги я обещал отдать поутру, когда буду уходить. Об "уезжать" говорить было рано — гнедому бы самому идти, а на него еще кое-что навьючить нужно, иначе чем я его по дороге кормить стану? Ближайшее жилье, сказал мужичонка, днях в трех пути отсюда, не меньше. В последнее время народ все больше по лесам прячется, потому как большую деревню заметить легко, непременно налетят и пограбят, хорошо, если не сожгут. А поодиночке, может, и тяжелее живется, зато больше шансов остаться незамеченными.

-То-то ты, Сивый, у самой дороги пристроился, — поддел я.

-Это дорога ко мне пришла, — насупился он. — Прежде тут лес был да лес, а как воевать стали — повыжгли, начали туда-сюда шастать, то одни, то другие. Ух, страху мы натерпелись! Тут еще три двора когда-то было, так соседи давно снялись и ушли подальше, а я вот чего-то не собрался. Пока боги милуют...

-Какие боги-то? — спросил я словно невзначай.

-А ты будто нездешний, Север? — покосился он на меня. — И говор не наш, и рожей на местных не похож... Ты смотри, если ищет тебя кто, я живо скажу, куда ушел, а то спалят еще! А у меня жена и вообще!

-Да никто меня не ищет, — солгал я. — А что нездешний — это правда. Наемник я. Хотел подзаработать, посмотрел, что тут творится, да и плюнул: лучше быть бедным, да живым!

-Это ты верно говоришь, — закивал Сивый. — Чего мы тут только не насмотрелись, хоть сидим тихо, никуда не лезем... Найдешь еще, чем заняться, не суйся ты в эти дела! Парень молодой, хозяйство заведешь, женишься, чем плохо?

-Ну да, — ответил я спокойно. — Вот и я так подумал.

-Пойду, — сказал мужичонка. Со двора доносился голос его супруги, потерявшей мужа: что-то мы заговорились. — Вечерять пора. Так ты это... не?.. А то идем! Ты не подумай, не со зла я, тут люди-то лихие попадаются, так...

-У тебя ж там жена и вообще, — хмыкнул я. — Нет, не стану твоих домашних пугать. У меня всего довольно. Только про богов-то скажи мне, кого тут у вас почитают? А то у меня на родине, поди, совсем о других говорят, чего доброго, беду наживешь!

-А, — махнул он рукой. — Теперь это всем без разницы, тут таких, как ты, пришлых, на дюжину двенадцать! Ты, главное, темных богов не поминай и не говори ничего вроде "чтоб тебе провалиться!" или "тьфу ты, проваль!", и ничего.

-Это почему ж? — нахмурился я.

-Ну... говорят, ежели так скажешь, то вроде как к Нижнему богу обращаешься, а это не к добру, — туманно пояснил Сивый, вышел и загрохотал засовом.

Вот еще новость... Чем Великий Нижний-то не угодил? Мирный, спокойный бог! Хотя... догадаться могу. К Великому Нижнему уходят мертвецы, а с мертвецами у нас кто дело имеет? Правильно, типы вроде моего хозяина. Ясно, что без нужды к такому богу взывать не следует! Ну ладно, и других предовольно, хотя и их я вспоминать остерегусь, мало ли... "Обидно, поди, Нижнему, — подумал я, глядя сквозь дыры в крыше на обкусанный серп луны. — Прежде, как в бой идти, непременно старались его задобрить, о себе напомнить, чтобы, если что, местечко получше приберег. Ну, говорили, правда, что земля трясется от того, что Великий Нижний вздыхает, эпидемии от его зевоты делаются, а почему вулканы извергаются... ну, тоже как-то так, но это ж не со зла. А теперь вон как повернулось!"

Гнедой пофыркивал в темноте, переступал с ноги на ногу. Удрать не пытался, и на том спасибо. В моем положении непугливый конь — несказанная удача, пусть даже он немного хромает. Двигаться вперед-то нужно, а на конских четырех всяко быстрее выйдет... Добраться бы до какого-нибудь постоялого двора, коня подкормить, а дальше видно будет. Кстати, назвать бы его как-нибудь... О чем я тут недавно думал? А!

-Везунчиком будешь, — сказал я ему. Гнедой фыркнул вроде бы согласно. Можно подумать, его мнением кто-то интересовался! — Ладно, посмотрим, что с нами дальше будет...

Я выгреб из кармана камешки — не так уж много удалось найти подходящих, да и некогда мне было в ручье ковыряться. Ну, сколько есть, по пути еще насобираю, это дело наживное. Жаль, конечно: был у меня когда-то заветный мешочек с любовно отобранной мелкой морской галькой, ровной, на загляденье, любых цветов на выбор... Сам искал, что-то откладывал потом, добавлял другие, если чувствовал, что нужно стало, — это у нас в порядке вещей было, да оно и понятно: ты себе гадать станешь, ты и позаботься о том, чтобы судьба криво не легла! Понятно, настоящие гадатели — у тех всё куда серьезнее, мне их обряды неизвестны, но к ним и обращались нечасто, только с важными делами. Ну а на каждый день непременно у каждого свой мешочек имелся. Где он теперь, тот мешочек!

Первым делом я вознес короткую, но прочувствованную молитву Всеприсущим, всей старшей шестерке и Великому Нижнему — по отдельности, а также младшим богам и богиням, которым несть числа, — всем скопом. Всё равно я и половины их имен не упомню, а кого не назвать — обидится, чего доброго. Лучше уж так.

По-хорошему, следовало бы принести жертву, на худой конец, окропить камни собственной кровью, но я решил обойтись: чего доброго, Везунчик взбесится, этого мне только не хватало! Потом придумаю что-нибудь, а пока, надеюсь, Всеприсущие и так не разгневаются. Была им охота обращать внимание на мелочь вроде меня!

Ну а теперь можно и приступать. Света действительно было достаточно, чтобы вычертить ножом на утоптанном земляном полу три относительно ровных круга, один внутри другого. Я подбросил камешки и с интересом уставился на расклад.

Надо же! Даже в таком вот халтурном исполнении старинный способ работал. Довольно крупный темный камень (он, как я решил с самого начала, будет изображать меня), лег почти точно в середину внутреннего круга, как ему и полагалось. Чуть поодаль — небольшой желтоватый камешек с блестящими вкраплениями слюды. Тоже всё ясно: прибыль. Это, значит, моя мародерская добыча и, наверно, Везунчик, хотя его покупка изрядно опустошила мои карманы. Всё, на день сегодняшний больше ничего. Светлый окатыш с извилистой бурой полосой лег на границу между первым и вторым кругами — это понятно, это дорога, она продолжится и завтра, тут удивляться нечему.

Во втором круге, обозначавшем ближайшее будущее, оказался угловатый осколок незнакомой мне породы красноватого цвета. А это нехорошо, это, скорее всего, к опасности. Мне не привыкать, конечно, но лучше держать ухо востро, потому что какого рода это может быть опасность, неизвестно. Хм, да мне ли она угрожает? Впритирку с этим камешком лежал другой, розовато-белый, полупрозрачный. Баба. Вот к настоящей гадалке не ходи — баба! И думай теперь: то ли это ей что-то угрожает, то ли мне надо держаться от любой женщины как можно дальше... А если первое, то какое она ко мне имеет отношение?

Я помотал головой: увлекся, Север! Знаешь же, что гадатель из тебя так себе, ну и не заглядывай чересчур далеко, запутаешься! Понял, что от женщин лучше держаться подальше, и хорошо... и можно подумать, ты раньше этого не знал. Вот и достаточно.