— Ты считаешь, что я — это она? — палец ткнул в изображение сероглазой, — Но она ребенок.
— Прошло семь лет.
— А зачем ты таскаешь эту картину с собой?
Купец рассказал о мытарствах с портретом. И заметил, что, на худой конец, мог бы забыть опасную вещь на чужбине.
— Зачем забыть? Я куплю. В Камбрии не скоро такое нарисуют. Повешу над кроватью. Чтобы смотреть по утрам, и не стремиться к высшей власти. Что же касается твоих опасений, полагаю, тебе станет легче, если я напишу письмо экзарху Африки. Надеюсь, гонцов, приносящих дурные вести, в империи не казнят? Григорий ваш кто, африканец или грек?
— Армянин... — Сикамб растерялся окончательно. Чтобы самозванка делала вид, будто не знает троюродного брата? А заодно и двоюродного дядю? Из-за странного брака императора Ираклия и степени родства в его династии были странными. Но — идея насчёт письма ему понравилась. Мол, мер принимать не осмелился, вошёл в контакт с объектом, жду решения великолепного.
— Тем хуже, армянского я не знаю. Ему писать по-гречески или по-латински?
И потянулась к висящим на поясе пеналу с перьями и чернильнице. Михаил немедленно предложил свой письменный прибор. Читать странный, хотя и разборчивый почерк базилиссы вверх ногами труда для него не составило.
"Сиятельнейшему и превосходнейшему мужу, экзарху консульской Африки, патрикию Георгию, Немайн верх Дэффид Вилис-Кэдман, та, что владеет всем льном и шерстью Камбрии, шлет пожелания долгой жизни и великой славы! Узнав о священной борьбе, которую преславный патрикий ведет во имя Христово с язычниками-магометанами от посетивших британскую Камбрию торговых людей, я была крайне удивлена характером вывозимых от нас грузов. Это в основном предметы роскоши: тонкая льняная ткань, отбеленная, и черный жемчуг. Имея некоторый опыт в делах военных, пусть и не идущий ни в малейшее сравнение с твоим, а также согласно отзывам сведущих в снабжении армии людей, я всегда полагала, что воюющей стране нужны грубое сукно и лён, и острое железо. За исключением пищи и людей, но, поскольку в такой населенной и плодородной провинции, как консульская Африка, хлеба и рекрутов должно быть в избытке, я в первую очередь обратила внимание на положение с военными припасами. Разумеется, один дромон за один рейс не в состоянии перевезти достаточное количество одежды, и оружия, но регулярно ходящий гребной флот мог бы обеспечить твоих солдат не хуже, чем мануфактуры Константинополя. И значительно дешевле. Дромон в состоянии ходить от Карфагена до Кер-Мирддина за две недели, и на обратный путь затратит не более. Если исключить время на торговлю — а при заранее согласованном оптовом обмене товаром по заранее условленным ценам оно будет незначительным, один рейс будет длиться месяц, и принесет пятую часть мириады литр груза около 200т, а за навигацию, которая здесь продолжается с апреля по октябрь — одну целую и две пятых доли мириады литр груза. Это сотни тысяч мечей или наконечников копий. Это пять тысяч комплектов полного вооружения. Всего на одном корабле! Прошу дать мне заказ в эту навигацию, и тогда к следующей в устье реки Туи твои корабли будет ждать оговоренный груз. Оплату я готова принять шелком государственных мануфактур, который здесь ценится превыше золота, и который позволит мне ещё более расширить производство военных припасов для твоей непобедимой армии, но подойдут и простые товары, например, хлеб, а также золото и серебро.
С нетерпением жду твоего ответа — я хочу знать, сколько сукна и оружия тебе понадобится, и сколько ты сможешь оплатить. Мои работники — добрые христиане, и рвутся помочь правому делу, но и им свойственна забота о пище земной.
Пребывающая в восхищении великим героем Рима и всего христианского мира, Немайн."
Раньше, чем она завершила письмо, Сикамб разразился громким шипением.
— Ты не камбрийка! Ты армянка! Ты несчастная проклятая багрянородная! Откуда ты знаешь о шелковых эргастериях императора? И о том, что треть из них — в Карфагене? Им запрещено продавать ткань на сторону! Которая гораздо красивее — и ценнее — тех обческов, что я привез в этом году!
Немайн отняла ладони от ушей. Тряхнула головой.
— Не так громогласно, уважаемый. Тем более, что ты желал тайной беседы. Видишь мои уши? Во сколько раз больше твоих? Во столько же раз громче я слышу любые звуки. Поэтому — тише. Теперь о письме. Патрикию понравится?
— Человеку, стоящему у нынешнего царя костью в горле? О да! Вот увидишь, он соберет весь шёлк Африки, навалит на мои несчастные плечи, и отправит сюда! И совсем не из-за арабов. Из-за того, что без помощи Константинополя он не может увеличить свою армию. Благословенную армию, прикрывающую Карфаген! А помощи он не получит. Потому что её нет. Откуда, если империя не выиграла ни одного сражения за пятнадцать лет? Но если бы была, он тоже не получил бы поддержки. Ведь если он дойдет до Александрии — а он дойдет, если дать ему еще одно такое же войско, как то, что у него сейчас, долго ли усидит на престоле царь Констант?
— Значит, вместо флота, прибывшего за моей головой, мне стоит ожидать шелкового флота?
— Вполне. Вот только откуда ты возьмешь свой товар?
— Сделаю. Не сама, конечно. Но — найму людей, зимой им делать особо нечего. Даже если мечи да брони получатся золотыми — шёлк высших сортов у варваров до сих пор появлялся только контрабандой. Так что цену мы возьмём выше золотой. Ну что, успокоился за свою голову? Вернемся к торгу? Как ты относишься к тому, чтобы продать мне весь свой груз оптом?
Названная цена Михаилу не понравилась. С рейса он имел пятьдесят процентов прибыли. Немайн обжимала их до сорока двух. Восемь процентов — законная, хоть и презренная, доля посредника. Впрочем, базилиссе, доившей коз на острове и наливавшей пиво здесь, назвавшей отцом камбрийца-полуварвара, да ещё и трактирщика... Ниже содержателей гостиниц в ремесленном сословии Византии стоят разве мясники да булочники. Какого заработка ей стесняться? Разве торговли собой, да ростовщичества.
— Ты знаешь, что я единственный римлянин, который заплывает так далеко на север?
— Знаю и ценю. Иначе раздела бы, как завтра оберу остальных. Я ведь скупила весь лён. И всю шерсть.
— Не весь. Он бы подорожал.
— Весь. На рынке только мои приказчики. Которым оставлено немного товара, и велено не торговать оптом. Во-первых, свой народ дороговизной обижать нехорошо. Во-вторых, это поддержало низкую цену, пока я скупала товар у остальных.
— Это же противозаконно!
— Не здесь. Хочешь — вынесем на ярмарочный суд. И в любом случае, твой рейс не окупится — без моего беленого льна. А я предлагаю фиксированную цену. Я вообще никогда не торгуюсь. Не веришь — поспрашивай. Но эта цена — первого дня ярмарки, учти. Завтра услышишь цифры повыше. С учетом стоимости хранения. Но если ты продашь мне весь груз сейчас и по моей цене, через месяц ты будешь здесь с новым грузом. Который я куплю. И немедленно продам тебе следующий груз. До зимы обернешься еще два или три раза. И потом — с падением Египта цена на лён в империи должна расти, как колосья в июне. Я не права?
Купец только рукой махнул. Он был согласен на всё. Раз влез в политику, пошли другие барыши с убытками. На такие ставки Сикамб играть не стал бы. Будь его воля. Но тростинка в диадеме не оставила выбора. Стоит доставить письмо, и их головы пойдут в комплекте. Друг с другом и с головой заносчивого патрикия Григория, который может приходиться ей кузеном и дядей. А может и нет! И именно из этого следовало извлекать теперь прибыль, а не из самой торговли.
Прежде, чем девушка, похожая на базилиссу, вышла, Михаил сделал последний ход.
— Великолепная, а ты не заверишь письмо своей печатью?
— Нет, — отрезала сероглазая, — хватит и чернил.
Когда за ней упал полог, купец взглянул на шахматный столик. Положение белых — которыми он играл — было безнадёжно. Разговор завершился в двух ходах от мата. Кулак, уснащённый перстнями, грохнул по столику, фигуры подпрыгнули, брызнули в стороны. Всё-таки она — базилисса Августина-Ираклия! Настоящая багрянородная, что бы ни плела насчет рождения на Оловянных островах. Ну разве могут здешние варвары так играть в шахматы? И — настоящая армянка, как и её отец. А где пройдет армянин, там греку с евреем и делать нечего!
Вечер прошёл в суете. А ранним утром тяжело гружёный дромон, несмотря на утренний туман, тихо выскользнул по течению, управляясь одним рулём, и ушёл в сторону моря. На берегу сморкалась в подвешенный на поясе платок непризнанная сама собой императрица. Утренняя сырость сделала свое дело. В сопровождении трёх дюжин ополченцев своего клана доставившая груз. За грузчиков сошли гребцы, не впервой. А что устали — не беда, до моря донесёт течение, а там, если повезёт, задует попутный ветер. Если нет — то гребцам быть на веслах, и комиту Валентину придётся отвлечься от пасмурных мыслей и заняться обеспечением работы двигателя в двести человеческих сил.
Дромон Клирику понравился. Корабль был красив тем тонким обаянием на грани уродства, которое отличает любую предельную технику, а дромон и был венцом развития галер. Позже его заново изобретут венецианцы... но это будет уже не то. Последышам, сосуществующим с парусными линкорами и прячущимся по шхерам да лиманам, не затмить самоуверенности сильнейшего корабля мира. Который может опасаться только нескольких таких же. И пусть он всего в два раза длиннее норманнского шнаккара — какая разница? Он лучший!
Сразу после проводов валлийцам предстояла другая работа: громоздить тюки со льном и шерстью в подобие древнеегипетской пирамиды. Готовиться к утреннему открытию торгов. У подножия мягкой горы за её сооружением следили двое.
— А это не слишком? — сомневался Дэффид.
— Ты же сам меня учил: сиды по мелочам не торгуют! Пусть все поймут это. Сразу.
— Я не про то. Я про торговлю с Африкой. Даже если экзарх не заплатит шёлком — оружие всегда пристроим. Но где мы возьмем столько ремесленников? Боюсь, наш клан один не справится.
— Наймем. Научим. Римской армии всегда было нужно количество, а не качество. Хороший зимний заработок, не находишь?
— Нахожу. И вообще — ты прекрасно справилась, для сиды-транжиры. Но нанимать работников — не дело. Своих полно. Надо оповестить все кланы. Присмотреть холм для собрания... После Лугнасада, как урожай соберём, будет в самый раз. Привыкай, настоящие дела делаются именно так.
— Ясно, — Немайн попробовала влезть на вершину мягкой горы. Хотя бы для того, чтобы скрыться от целеустремлённо шагающего в её сторону сияющего сэра Кэррадока. Не получилось. Один из тюков выскочил из-под ног, сида спиной вперед покатилась вниз. Рыцарь ринулся на помощь — но Немайн закончила полет на руках у Дэффида. Тот даже не крякнул, хотя сида оказалась на изумление тяжёлой.
— Осторожнее, егоза, — сказал трактирщик, — я уже привык, что у меня два раза по три дочери. Хорошее число для сказок и песен. В самый раз по моему ремеслу. Давай ты устроишься ближе к подножию? И тебе удобней, и мне спокойнее. Сэр Кэррадок, добрый день. Ты что-то хотел сказать?
Сэр хотел, да не Дэффиду.
— Я ходил к епископу. Даже к двум — к Теодору, и к тому, который только что приплыл.
— Сглаз сняли?
— Сняли, — неуверенно согласился рыцарь, — Но тут целая история... И я хотел бы рассказать её полностью.
— Тогда вечером и под пиво? — предложила Немайн, — Сейчас мы с Дэффидом заняты. Торговля, добрый сэр.
Блеск Кэррадока потускнел, стал не металлический, матовый, но улыбаться до ушей рыцарь не прекратил. Так и откланялся: мечтательно-туманный. Как только удалился за пределы видимости, Дэффид опустил сиду на землю. Та подпрыгнула пару раз, чтобы пелерина легла идеально ровно, и вернулась к делу.
— О холме. У меня есть один на примете. Большой. Около устья Туи. Миль на восемь ниже Кер-Мирддина по течению. Со стороны реки такие желтоватые скалы, южнее хороший, пологий берег. Кругом лес. Вяз, бук, дуб... Я его под монастырь присмотрела... Ну, теперь под замок.
— Не годится.
— А чем он плох?
— Так это сидовский холм... К которому в Лугнасад подойти нельзя. Вопит на нём страшно так кто-то. Самые храбрые воины ужасаются и бросаются в бегство. А лошади вообще с ума сходят.
Немайн прищурилась. Не как обычно, от солнца, а совсем до щёлок.
— сидовский, говоришь? Надо сходить, посмотреть ещё разок. Внимательнее. С хозяевами поговорить. Вдруг да согласятся продать. Может, выйдет дешевле, чем брать лен от короля.
Клирику такой вариант очень понравился. Погулять по холму, истребить "привидение", издающее звук. Наврать тысячу бочек чертей. И получить собственный кусок земли, за который не потребуют ни денег, ни службы! сид — штука вне королевской власти. Маленький, но независимый. Этакий Ватикан. Но — холм ждал. А купцы уже собирались. Пришлось снова карабкаться на тюки со льном.
На этот раз Немайн не торопилась, и устроилась вблизи от вершины. Как на троне. Подлокотниками, подставкой для ног, валиком для головы служили тюки со льном. И поддерживали их тюки со льном. Со всем льном королевства Дивед, попавшим на июльскую ярмарку! Да и из некоторых соседних королевств. Иноземные купцы вырыли себе яму. Привыкли скупать обычный для камбрийцев товар по низким внутренним ценам. Но если у императрицы франков всего две льняные простыни, сколько же в самом деле стоит сырье?
Они привыкли торговаться с продавцом. Но как торговаться с той, у которой весь товар? Теперь они стояли, слушали, и возмущались. Немайн сидела на пирамиде, голова горделиво откинута назад. Как будто и не интересно слушать, как Элейн выбивает из иноземцев золотую пыль.
— Я не торгуюсь, — сказала Элейн, — потому как хозяйка товара предлагает разумную цену. На ткани. Пряжу, лён-сырец и шерсть — не продаёт. Приезжайте весной — за тканями.
— Нет в Диведе столько ткачих!
— Это моя проблема, не так ли? И это товар леди Немайн.
— Ну и пусть сидит на своем товаре!
Толпа качнулась к византийскому ряду. Но греки за ночь оставили позицию, незаметно сдав её бравым ребятам клана Вилис-Кэдманов. Так цены на шёлк выросли ровно настолько же. И если, подождав месяц, можно было надеяться взять лён на ярмарках в других городах Камбрии, то шелк и специи ближе шестисот миль купить было негде. Негоциатор Сикамб не лгал, когда говорил, что он единственный византиец, заплывающий так далеко на север.
Сказалось и несовершенство парусных судов того времени. Плыть в Испанию — не меньше двух недель. При крайнем везении. А при невезении — и все пять. Приходилось сравнивать риск с новыми ценами.
Из двух зол выбрали третье — обратились в суд. Специальный, ярмарочный. Король в экономику, по традиции, не лез. Решались торговые споры — по неписаному обычаю, по церковному закону, да по волению судей. Заседавших непрерывно на возвышении вроде эшафота. Процедура оказалась простой: истцы покричали о своей обиде, и представитель короля в суде, сэр Эдгар, временный комендант, ставший постоянным, немедленно послал стражу за ответчиками. Пришлось Немайн слезть со своего трона, и — аккуратными семенящими шажочками, глядя под ноги — явиться пред очи высокого присутствия. Вместе с Дэффидом и Элейн.
