— Мы же были на одной стороне. Своих убивать нехорошо. А ещё — он всё-таки меня любит... Просто дурак.
— А ты? Тебе он нравится?
— Нет, — отрезала Немайн.
Дэффид понял — иногда сиды лгут. Если они женщины, и когда им это положено по их женской природе. И при этом, в отличие от людей, считают, что говорят правду...
Потом планы поломались. Увы, за утро слух о том, что Немайн вернулась — расползся. И если солдаты гарнизона честно ждали вечера — Клирик подумал, что о наплыве клиентов Дэффида нужно предупредить — то остальные горожане наперебой рвались поздравить с победой да посмотреть на приёмыша и кормилицу, что осталась без души. Как раз с этим у них не выгорело — но ни они, ни Клирик того ещё не знали.
Анна с утра распотрошила свои запасы — зверобой ей хотелось иметь под рукой. Нарин очень просила ложечку концентрата.
— Кормить закончишь — дам, — жестоко объявила ведьма, — Опять же, если выснится, что у тебя точно нет души — прогоним. Я уже и замену тебе присмотрела...
Та сразу и присмирела. А у ученицы сиды настроение стало преславное и всепогодное. Потому сразу направилась проведать "Пантеру". Колесница чувствовала себя отлично, торсионы легко выдержали двухдневный переход. Осталось озаботить ипподромных служителей поиском новой лошади для упряжки — чтоб не лайдачила, и не пыталась тянуть за четверых, а работала наравне с остальными четырьмя.
— В масть? — обреченно спросили её.
— Нет, — подумав, ответила Анна, — не обязательно. Пристяжных убивают первыми.
Вернулась в "Голову" — как раз вовремя, чтобы понаблюдать, как норманны держат позицию у сидовых дверей.
— Нельзя. Сосна реки колеса битвы склонилась от дитя заботы...
— Богиня устала. И вы бы притомились, бросай камни целый месяц...
— Медведица ж снегов метала зубы фьордов! А, губка знаний. Проходи. Тебе можно.
Но Анна остановилась. Спросила:
— Ты почему не рифмуешь стихи?
— То есть как не рифмую? — удивился Харальд, — Ещё как рифмую. Хотя это и не обязательно, главное — размер и смысл, но я начитаю каждую строку с одного звука. А если получится — то с двух или трёх одинаковых. Потом — но это у меня не всегда получается — я стараюсь вставить одинаковые звуки и в середине строки, на равно удалённых от начала строки слогах. Или на конце строк. Это тоже здорово! А ваши, валлийские поэты, обычно поступают наоборот — рифмуют сначала концы строк, а потом, если получится, середину и начало. И размеры у вас другие...
— Ясно. Интересно.
— Слушай, а что ты за ведьма, если поэзии не знаешь? Хульного нида сложить не можешь?
Анна сначала хотела сказать гадость. Но настроение оставалось солнечным, несмотря на дождь, отчаянно барабанящий по крыше.
— Была — травная. А теперь — и вовсе не ведьма. Ведьму отец Дионисий не одобрит, а я добрая христианка. Как Немайн. А по ремеслу — сама не знаю. сиду спрашивала, та в ответ своими холмовыми словами сыплет, и латинскими. Но лекаркой осталась.
— Эй, расступитесь! Нечего тут толкаться! — молоденький рыцарь, пурпурной плед аж реет за спиной от быстрого шага. Вот нахал. Простые солдаты — и те повежливее. Вечера ждут.
— А ты кто такой? Кроме родичей велено пускать только короля. Не родичей короля, а родичей сиды. Жди до вечера, сэр.
— А я и есть от короля. С его словом.
— Передай через нас. У нас память хорошая, перескажем точно, сэр, — предложил Эгиль. Харальд закатил глаза. Видимо, вдохновился и искал рифму.
Рыцарь оглянулся, ища помощи позади. Спереди было глухо — бородатые язычники выглядели точно на кеннинг "скалы фиордов". И пусть он уложил троих таких их лука — тут, нос к носу, рыцарь вовсе не чувствовал себя сильнее. И начал понимать: выйти в ближний бой против такого — подвиг. Ему, мужчине и рыцарю короля. А крохотная сида не побоялась. И богиней её звать преосвященный Дионисий не велит. Но король велел — передать лично... Взгляд зацепился за ведьму. Бывшую, по её словам. Может, выручит? Раз сида теперь добрая христианка...
— Леди Анна... — неуверенно начал рыцарь, — Ты ученица Немайн, тебя пропустят... Скажи ей, что я прошу меня пропустить, чтобы я мог передать слово короля.
Леди Анна. А раньше была — "Эй, ведьма!". Сколько ни лечи. Даже, если усы не отросли и молоко не обсохло. Даже видя, как вождь клана с этой ведьмой при встрече кланяется. Почему-то когда человек становится рыцарем, он начинает вести себя совсем не так, как воины клана. И часто снова становится вежливым, выйдя на покой. Положено им ведьм презирать — а то и бороться с ними. А ученица сиды... сиятельная.
— Сиятельная Анна.
— Что?
— Меня правильно называть нужно — сиятельная Анна. А мою наставницу... — тут пришлось задуматься, вспоминая, как Немайн титуловал отец Адриан. Или, точнее, батюшка Адриан.
Рыцарь терпеливо — и такое бывает! — ждал. В голове прыгали похожие, очень похожие, но неправильные слова. Не то, не то... А вот и оно!
— Великолепная! Великолепная Немайн. А "леди" мы для тех, кому господа — для слуг да младших родственников. Ну и для остальных, пожалуй — если разговор не по делу, а о погоде или вроде того. Запомнил? Повтори.
— Запомнил. Великолепная Немайн.
— Отлично. Если наставница согласится тебя выслушать — позову.
И проплыла в приоткрытую норманном дверь.
— У меня утро доброе, а у тебя? — спросила с ходу. Прежде чем осознала, что вошла куда-то не туда. Точнее, в крепко переменившееся туда. Огляделась. И села на один из установленных вдоль стены ларей.
Немайн сидела рядом с колыбелькой, за столиком. Чертила, на треть сложившись, став ещё меньше и беззащитней. Точным рукам не требовались линейка и циркуль. Увидела ученицу — перо дрогнуло. Наставница зашипела, как змея, которой на хвост наступили. Ну, да, теперь смывать кляксу.
— Ты неожиданно.
— Зато за дверью полно ожиданных, твоя гвардия еле сдерживает...
— Ой.
И потянулась за новым пером.
— И среди ожиданного — посланец от короля, — порадовала ученица, — К тебе. Позвать?
— Зови...
Рыцарь оказался тот самый, что получил вторую охранную грамоту. Как это было давно... Но краснеть за два месяца не разучился.
— Великолепная Немайн, я несу тебе послание от моего короля. Гулидиен, король всего Диведа, просит благородную деву Немайн ап Дэффид ап Ллиувеллин навестить его для разговора в его доме до заката. Это собственные слова короля, и я их точно передал.
— Благодарю тебя, добрый сэр, и не задерживаю.
Анна слегка улыбнулась, хотя хотелось, как девчонке, хихикать в кулак. сида продолжила её линию ненавязчивого хамства. По обычаю полагалось бы поговорить ласково, да предложить стол и кров. Пусть человек и три шага сделал — он гонец короля да целый рыцарь при исполнении.
Впрочем, тот и рад был ноги унести. Хотя бы потому, что иначе пришлось бы ему из вежества присесть на пятки, как древнему герою. Анна пробовала — неудобно. Видимо, у людей, привыкших к скамьям и стульям, кости, жилы да суставы другие. Немайн-то ничего.
Позвал король одну Немайн — одна и отправилась. Ученица не в счёт, она для того и существует, чтобы находиться рядом с наставницей и всё примечать. Приняли — ласково, уважительно. С поклонами провели в маленький кабинет — пара стульев, столик — вместо бумаг корзинка с яблоками, одно надкусано, стены уютно обтянуты льняным полотном. Король — стоит. Тоже почти один. За спиной у него маячит филид-архивариус. Вместо протоколиста. Искусство быстрой записи в Камбрии от римлян не сохранилось. Потому нужен человек, который точно запомнит беседу. Заодно и на пергамент не нужно тратиться.
— Поздравляю с победой, — сел Гулидиен лишь после того, как сида поклонилась, поздоровалась и устроилась на предложенном приглашающим жестом стуле. Переговорном — почётном, со спинкой, но жёстком и неудобном, — Ты вовремя вернулась из похода — погода установилась мерзейшая.
— Когда ты дома, дождь — отличная погода, — вид промокшей Немайн не вязался со словами, — под него хорошо отдыхается. Да и работа, та, которая совершается пером — идёт ходче. И дети крепче спят.
Король уловил нежность в голосе сиды. Постарался перевести разговор на приятное.
— Да, я уже наслышан о твоём сыне... Странное имя ты ему дала.
— Твоим предкам, мой король, и имя Дэффида показалось бы странным.
Само собой, как язычникам.
— Верно, — Гулидиен улыбнулся, — Ты разговаривала с послом Октой? Мерсийцы проезжали через осадный лагерь по дороге сюда, и до сих пор под впечатлением. Я тоже — хотя слышал только рассказы. Сэр Эдгар, безусловно, справился хорошо — но без твоей помощи у него ничего бы не получилось... Полагаю, тебя заинтересует возможность провести ещё одну кампанию в этом году — на сей раз в качестве командующего?
Король лучился радостью и возможностью поделиться ею. Он дарил подарок. Но уши Немайн обвисли к плечам.
— Совсем не заинтересует, мой король. Я семь недель была на службе, пять в походе! Даже чуть больше. Весь август. Больше половины сентября. В этом году мой долг исполнен.
— Но следующий год начинается уже с ноября, — недоумённо напомнил король. Чувствовал он себя как человек, который протянул ребёнку пряник, а тот не берёт. А уши сиды прижались к голове.
— Шесть недель, — отчеканила она, — На своей территории. Как простая воительница. Если клан решит меня выставить в составе ополчения на границу, а не оставит охранять что-нибудь. А я, мой король, имею право попросить меня оставить. И за такое мне никто в глаза не плюнет. У меня ребёнок грудной, знаешь ли.
Гулидиен пожал плечами. Он начал догадываться, что происходит. Немайн совсем не транжира. А согласиться выполнить трудную службу без достойной платы — это именно транжирство. Если не долг, конечно. Что ж. Немайн только что показала — не долг. Тогда поговорим об оплате. Тем более, жадничать сейчас, когда решается собственное счастье — попросту глупо!
— Ты живёшь в гостевой комнате в доме отца, — напомнил король, — а у тебя теперь своя семья есть — сын, ученица. Не пора обзаводиться собственным?
— Дом Дэффида — лучший в городе. И мне нравится моя родня.
— И всё-таки — свой дом надёжнее, — король цапнул из корзины недоеденное яблоко, — я вот тоже братьев и сестёр люблю. Мы совсем не держимся порознь, но у каждого теперь свой дом, и это только помогает нам жить дружно — мы не изводим друг друга бытовыми мелочами, но вместе веселимся и вместе делаем всё действительно важное. Так у многих из нас домены далеко друг от друга. А тебе я бы предложил в лен земли в одном дне пути от столицы. Большие. Скажем, правый берег Туи на день пути вниз от Кармартена. Ты ведь поладила с моим младшим братом? Соседями будете.
— Принц Рис — замечательный сосед, — согласилась сида, — и земли вдоль Туи хороши. Но меня устраивает комната на втором этаже заезжего дома. И замужняя сестра в качестве соседки. Так что забудь про мою службу. У тебя ещё есть ко мне дела?
Встала. Повернулась к двери.
— Есть, — сказал король, — Не уходи. Видишь ли, война будет всё равно. Если бы она была нужна Британии... я бы десять раз ещё подумал. Тем более, что ты не хочешь. Но война нужна мне. Лично мне. Пенда подловил меня — и сам не понимает, как крепко! Он обещает корону Британии. Да гори она огнём! Но в приложение к венцу идёт моя любовь. Кейндрих, принцесса и будущая королева Брихейниога. Она не верит в мою любовь, когда я предлагаю равный брак! Но если я буду королём Британии... Да её собственные подданные уговорят. Как мне сейчас добрые диведцы не дают пойти к ней в подчинение.
— Я тут причём?
А в кресло всё-таки вернулась. Смотрит сердито.
— Сделай мне зелье, которое приворотит Кейндрих вернее короны Британии, и я отправлю мерсийского посла с его предложениями холмом да торфяником, как ты говоришь.
— Не умею, — сказала сида, — вот не умею я такого. А могла б — прости, не сделала бы. Грех девушку воли лишать. Хотя...
— Говори, — Гулидиен воспрял.
— Есть способы сделать тебя привлекательнее для Кейндрих, не причинив ей ничего дурного. Например, воспитать в тебе качества, наиболее приятные очаровываемой особе. Тогда выбор будет сделан её собственной волей — и в желаемом нам направлении. Пошли прознатчиков. И ей самой в открытую напиши. Мол — чего нравится, чего любишь. А потом мы это всё организуем. С тобой, мой король, и с твоим королевством... С послами же и войной — решай как хочешь. Только без меня. А вот в походе за сердцем любимой я тебе могу помочь. Надумаешь — пришли весточку, посчитаю, что, как, какие расходы... Ещё дела остались? Тороплюсь я. У меня там маленький один.
— С кормилицей и кучей твоих сестёр? — как он когда-то на это надеялся! Новая Немайн несёт любовь и счастье. И не хочет больше битв. Как раз тогда, когда для него, Гулидиена, именно битвы означают любовь и счастье! Воистину следует бояться исполнения своих желаний!
— Без меня, значит один.
— Есть ещё дело. Маленькое и приятное. Скоро армия подойдёт. Будет шествие — вроде триумфа. Выедешь за город и проедешь на колеснице вместе с ними, хорошо? И вид, пожалуйста, прими повоинственнее. Послы будут смотреть, опять же.
— Парад? Хорошо. Это всё, мой король?
— Это всё. Я обдумаю твои слова.
Ушла. Но — помочь обещала. Не надёжно, но и то хорошо. А война... Куда она от неё денется, когда встанет её собственный клан? Не оставят они её дома. Слишком она большая сила, чтобы ей позволили остаться, слишком многих воинов стоит. Саксы говорят — второй армии Диведа, не меньше! И на триумфе себя покажет сторонницей войны, так что проголосуют Вилис-Кэдманы за войну...
Гулидиен снова улыбался. Он гнался за двуми зайцами — но был уверен в успехе погони, ибо не петлял за ними по следу, а по прямой стремился туда же, куда и они оба: к сердцу прекрасной ирландки. А до нового года пусть, и правда, спокойно с ребёнком посидит.
Вечер. Две серьёзные девушки. Одна с книгой и младенцем, другая с пером и свитками.
— Я не забыла своих обещаний. Но добрая традиция должна быть продолжена. Сегодня у нас много тем для беседы и много новостей. Но за делами нам не стоит забывать своей веры. Тем более, перевод одной страницы много времени не займёт. И подговит ваши души к осознанию того, что наше время столь же важно и чудесно, как и время апостолов — просто потому, что любое время годится для веры!
На этот раз — одна страница из "Послания к галатам". План продолжал работать — сначала одно евангелие. Потом — деяния апостолов. Потом — три других евангелия, как уточняющий и справочный материал. И лишь после этого — Ветхий завет, начиная с прикладных книг — псалмов, например. А древнееврейскую историю — в долгий ящик, в раздел необязательного чтения! На недоумённые вопросы епископа Дионисия — мол, чтения правильные, но почему так, Клирик признал полную субъективность выбора. Что кажется ближе душе на этот день, то и перевожу. А что начинать нужно с Нового Завета, это он полностью одобрил. И даже начал читать кусочки из перевода во время проповедей. Что очень нравилось валлийцам: пусть грек служит на своём языке, а проповедь приходится переводить, но уже цитаты из писания звучат по-валлийски. Да и язык учит понемногу. Как и остальные греки. Скоро и проповедь и служба будут свои.