Ник на непосредственное начальство внимания не обратил по очень простой причине. Он трахался с Ор-ландой. Барутта все еще функционировала, а волшебница решила оторваться за все семьсот лет своей жизни, пока не явилась злая Тина и не отняла любимого человека. Давно верховный волшебник не попадал в такую глупую ситуацию.
И он сделал первое, что пришло в голову. Хлопнул в ладоши. И не просто так. На любовников вылилось несколько ведер ледяной воды.
Орланда завизжала.
Ник оказался покрепче и только дернулся всем телом. И кое-как отстранился от женщины.
— Монсеньор?
— Папа!
— Сидите оба молча, — приказал верховный волшебник. Нагота собеседников его не смущала. — Ник, я только что говорил с твоей женой. Посмотри и скажи, что ты об этом думаешь.
Ник послушно просматривал запись разговора. Потом, когда все закончилось, несколько минут молчал. И, наконец, уточнил.
— Пятнадцать минут уже прошли?
— Да.
— Ну, тогда можете особо не напрягаться. Вэл уже удрала куда-нибудь, куда Макар телят не гонял. Или можете звать меня веником.
Верховный волшебник с неудовольствием заметил, что Ник чертовски доволен. И вздохнул.
— Твоя, правда. Она удрала. И я даже успел поговорить с королевой эльфов. Твоя жена воспользовалась блуждающим вектором.
— Серьезно? — обрадовался Ник. — Ну, сильна малышка!
— И что тебя так развеселило?
Верховный волшебник готов был сорвать злость на первом, кто под руку подвернется, но Ник это пони-мал не хуже него и шансов не дал. Никаких.
— А вас это не радует? Волшебнице без году неделя, она только пару дней как инициировалась, а уже та-кими заклинаниями ворочает! Ничего не знает, а в блуждающих векторах разобралась! И это сейчас! А что будет, если ее немного подучить!? Да она горы свернет!
— Угу, и нас ими накроет, — встряла Орланда. — Папа, как ты мог меня ей отдать!? Как ты мог на такое согласиться!?
— Сколько я знаю свою супругу, — ехидно улыбнулся Ник, — ничего особенного она бы с тобой не сделала. — Только стерилизовала и слегка изуродовала. Или не слегка. Но вряд ли тебя это испортит.
"Дальше уже некуда" — читалось в его глазах.
— Ах ты, гад! — взвизгнула Орланда и попыталась расцарапать возлюбленному лицо. Не получилось.
Верховный волшебник ловко перехватил ее заклинанием и отбросил на край кровати.
— Сиди тихо, не то сам тебя изуродую! Втянула меня в такое! Убить тебя мало!
— Папа!
— Молчать!
Больше возражений со стороны Орланды не последовало. И верховный волшебник перевел взгляд на Ника.
— Продолжай.
Ник небрежно пожал плечами.
— А тут продолжать нечего! Развели вас как лоха! Кинули! И все тут! Вэл и не хотела с вами мириться! Если бы она желала мира, она бы вела себя совсем по-другому! Нет, она сперва выставила вам заведомо невыполнимые по ее меркам условия — кто же в здравом уме и в твердой памяти отдаст своего ребенка на муки! Вы отдали. Но что Вэл будет делать с вашей выдрой? Она не привыкла карать своей рукой! Я бы помог ей, но меня она видеть сейчас не захочет. Это точно. Тогда она пробует еще одно условие. И вы ломаетесь. Вам надо было соглашаться. Хотя... вряд ли это что-нибудь изменило. Вэл хотела войны, она ее получила и ушла в партизаны. И будет пакостить вам, пока не призовет к ответу законным путем.
— А освободить Рона она сможет? Как ты думаешь?
— Вэл в припадке ярости сможет все и немножечко больше. У самой силы не хватит — найдет, займет, купит, жертвопринесет — да все что угодно! Вы сами сделали ее своим врагом. Сами и хлебайте!
— Она кое-что просила передать мне, — вспомнил верховный волшебник. — Кто с мечом к нам придет, того и мордой об стенку. Оревыар. Что это значит?
— ОревУар? — уточнил Ник.
— Да.
— Тогда все просто. Вэл считает себя оскорбленной стороной и собирается мстить, не разбирая дороги. А оревуар... Это такое французское слово. До свидания.
— До свидания?
— Думаю, она сказала что хотела. Жаль, что сроки не назначила.
— А могла бы?
— Наглости бы хватило. Это же Вэл!
Верховному волшебнику все уже было ясно. Но он не удержался от одного вопроса.
— Слушай, как ты ее не удавил!? Она же просто стерва!
— Я ее люблю, — просто ответил Ник.
— Тьфу!
Перспективы у верховного волшебника были, мягко говоря, нерадостными. Где искать эту чокнутую ведьму, как отобрать у нее медальон с заточенным, и как потом расхлебывать всю эту ситуацию?! С одной стороны — она уже полноценная и полноправная ведьма. И обязана ему подчиняться. С другой сто-роны — он и не выдвинул ей никаких требований. Она может с невинным видом отрицать все обвинения. И наказывать ее пока не за что. Тина ведь и не обязана ему доверять. Сколько ей пакостей его дочурка учинила — кому другому на всю жизнь хватило бы. И ведь никак ее теперь не разыщешь. Если бы все шло положенным путем, Тина, побывав в Саду Двенадцати Дев, явилась бы к нему в замок. Он снял бы слепок ее сознания — и смог бы найти волшебницу в любом мире, где бы она ни оказалась. Она этого не сделала — совершенно справедливо. А искать безумную женщину во множестве миров, не имея ничего, вообще ниче-го, никаких ориентиров, искать после того, как она прыгнула в неизвестность по блуждающему вектору — это даже не смешно. Это поиск даже не иголки в стогу сена, а песчинки на дне океана. И даже если она применит свою силу — это ничего не изменит. Откуда верховный волшебник узнает, что это именно она, а не шаман Юкка-три-пальмы очередного недоразвитого народа!? Да и потом, отслеживать все прояв-ления силы, в бесконечном множестве относительно подходящих для человека миров...
Не смешите мои подковы! Это будет не под силу всему сообществу волшебников, не то что одному Вер-ховному Вэари.
Верховный колдун выматерился так, что небу над головой стало жарко.
В такие дни ему просто не хотелось жить. Он махнул рукой на Ника и дочь и перенесся к себе. В баре у него в комнате стояло одно универсальное средство от всех забот. Водка, конечно, ничего не решала, но как хотелось отдохнуть от всех проблем! Хотя бы на пару часов!
ГЛАВА 17.
Я плюхнулась на задницу и прекратила орать. Надоело, наверное. А орала я с того исторического момента, как активировала новенькое, ни разу не деланное раньше заклинание блуждающего вектора. И было с че-го. Даже в книге предупреждали, что это очень сложно, опасно и вообще, если вы не хотите, чтобы вас выследили, лучше всего применить заклинание стирания следов. Это было бы прекрасно, но, во-первых, оно в книге не приводилось, а во-вторых, я знала, что это ритуал минимум на час. Опытному магу конечно меньше, но я-то еще ноль без палочки! Хотя нет! С палочкой! Волшебной! Но от этого мне не легче! По-тому что заклинание я составляла в первый раз. А оно сло-ожное! И противное. Знаете, что оно напомина-ет? Прыжок с поезда с закрытыми глазами! Совершенно не знаешь, куда ты прыгаешь, куда ты летишь и во что ты врежешься! Можно влепиться в мягкое одеяло, а можно в сосну или вообще в воду. Нравится? Вот и мне тоже. Блуждающий вектор потому и блуждает, что даже сам творец заклинания не знает, куда его вынесет, в конце концов. Можно задать только три условия, а потом из бесконечного множества миров заклинание выберет не первый, и даже не второй, а где-то N-попавшийся, где N — от единицы до бесконеч-ности. Мои условия были просты. Мир должен быть с человеческим населением, не обязательно полно-стью, но хотя бы процентов на тридцать, чтобы я могла там затеряться, с приличной магической силой, чтобы я могла колдовать и с быстрым течением времени, чтобы там прошел месяц, а тут — день. Месяц — вовсе не обязательный срок. Можно и неделю, можно и год. Коэффициенты потом рассчитаю, благо шпар-галка есть. Лишь бы было время и магия. А дальше — посмотрим.
Смотреть пришлось гораздо ближе и быстрее. Полет по блуждающему вектору вообще удовольствие ниже среднего, но в этот раз даже приземление было на уровне! Меня просто в один прекрасный момент схва-тило — и выдернуло, как морковку с грядки. И я даже не знала — положено так, или это опять какая-то па-кость руку приложила.
Я крепко приложилась копчиком об холодные камни — и выругалась. Мата хватило минуты на три. Потом я открыла глаза — и захлебнулась.
Вокруг был город.
Был.
Город.
Когда-то.
И очень недавно.
А ТЕПЕРЬ ЕГО НЕ БЫЛО.
Никогда в своей жизни я не видела ничего подобного. И дай мне все боги вселенных, никогда и не уви-деть. Потому что это был город мертвецов. Я видела каменные дома, мостовые, черепичные красные кры-ши — город выглядел как картинка из детской книги. А еще всюду, всюду вокруг меня были трупы. Они лежали на мостовых вперемешку. Мужчины, женщины, дети.... Все — убиты. Ни одного раненного. И у всех — чудовищные раны. Отсеченные руки и ноги, отрубленные головы, выпотрошенные животы. У бли-жайшего ко мне человека была попросту срублена половина головы. Вместе с черепом и скальпом. Просто голову рассекли надвое — наискосок. И половины лица не стало. Это был молодой еще мужчина, лет три-дцати. И он даже не брился этим утром. Он лежал на расстоянии вытянутой руки от меня — и я отчетливо видела черную тень щетины на его лице.
На том, что осталось от его лица.
О Господи!
Я отвернулась, пытаясь справиться с тошнотой. И у меня даже получалось. Несколько секунд. А потом мой взгляд упал на женщину с отрубленной рукой и распоротым животом. Над ее телом клубились жир-ные зеленые мухи. Они то взлетали, то садились — и жужжали.
Боже мой, они жужжали — и это жужжание страшным образом подчеркивало мертвую — в прямом смысле "мертвую" тишину города, делая ее еще более глубокой.
Может, я бы и справилась с собой. Может быть. Я же современный ребенок! Я смотрела на ночь "Звонок", "Дагона кровожадного" и "Кошмар на улице Вязов". Меня не пугали реки крови и трупы. Голливуд сделал из нас невероятно равнодушных тварей. Когда показали то самое сообщение о башнях-близнецах, ну, вы помните, американский торговый центр, мы с подругой обсуждали по телефону губную помаду. И минут пятнадцать думали, что это новый блокбастер. Реклама или просто сбой в программе.
Я бы справилась с собой. Но последней каплей стал запах.
Как пахнут мертвые города?
Кровью.
Разлагающейся плотью.
И — смертью.
У смерти тоже есть запах. И он вползал в меня. Вкрадчиво касался стен моего самообладания, заставляя камень воли трескаться, а металл воспитания ржаветь и рассыпаться мелкой бесполезной пылью. Впивался тонкими липкими пальцами в обнаженные нервы. Ввинчивался в мозг.
МЕРТВЫЙ запах.
Я согнулась в три погибели, и меня мучительно вырвало на мостовую остатками завтрака. Потом — жел-чью. А потом пошли просто сухие горячие спазмы.
Я и сама не знала, сколько времени я провела вот так — пытаясь взять себя в руки. Желудок свело так, что я испугалась — как бы не лишиться и его в приступе тошноты.
Голова разламывалась. Все тело сводили жестокие судороги. Я прижимала руки к животу, но ничего не помогало. Есть пределы и человеческому телу.
Я старалась дышать ровно и размеренно, но ощущения накатывали новыми волнами. Волнами страха, ужаса и беспомощности.
Кто убил этих людей?
Кто пришел в этот город?
Кто это сделал и зачем?
Где этот "кто-то" сейчас?
Мне очень не хотелось бы с ним столкнуться.
Инстинкт самосохранения сработал на все сто.
Мое тело прекратило корчиться на равнодушных булыжниках так быстро, словно кто-то нажал на красную кнопку.
Я перекатилась на колени и встала, стараясь не попасть рукой или ногой в лужу собственной блевотины. Мне нужно было идти. А это — это просто остановка на пути к светлому будущему. Подумаешь там — смер-ти! В нашем мире гибнет не меньше людей. Просто это называется по-другому. И их не собирают вот так, в одном месте. А иногда и собирают.
Печи фашистских лагерей, в которых сжигали живых "НЕДОСТОЙНЫХ ЖИТЬ" людей.
Чечня.
Башни-близнецы.
Норд-ост.
Первое сентября в Беслане.
Я кое-как выпрямилась — и сделала шаг вперед. Самый сложный — это всегда первый шаг. Он едва не раз-ломал меня на несколько частей. Остальные будут проще.
Второй и третий шаг дались мне уже легче. Гораздо легче.
Я шла — и смотрела по сторонам. И никого не видела вокруг. Я видела тела. Мертвых людей. Я видела мух. И все. Ни одного животного. Ни кошки, ни собаки, ни крысы. Что же здесь прошло? Кто здесь прошел?
Странным было и другое. Я видела мертвецов, но я не видела их противников. Люди защищались — и это я видела. У них в руках были мечи, кто-то из женщин сжимал арбалеты, кто-то — кинжалы. Но рядом с ними не было ни одного трупа, о котором можно было бы с уверенностью сказать: "нападающий", "враг", "про-тивник".
Их просто НЕ БЫЛО! Но так же не бывает? Это просто бред?! Нет таких неуязвимых воинов. Я не знаю армии, которая могла бы уничтожить весь город — и не оставить в нем ни одного своего солдата. Пусть даже уничтожать города можно по-разному. Но здесь же была битва? Этот город не залили напалмом, его не грохнули атомной бомбой, его не отравили бактериологическим оружием. Нет! Кто-то просто вошел в ворота — и прошел город из конца в конец, разрубая на части всех, кто встретился ему (им?) по дороге.
Я свернула еще в один переулок.
И вот теперь мне стало так плохо, что я даже не смогу описать это состояние.
В переулке лежали четыре тела. Двое мужчин с мечами. Одному из них отсекли голову. Второму... второ-го просто развалили на две половинки от плеча до пояса. Просто и изящно. Но смерть мужчин меня бы не тронула. Насмотрелась уже.
Они ведь не просто так сжимали в руках мечи. Они защищали ребенка. Маленькую и удивительно краси-вую девочку лет пяти. Голубое платьице, залитое засохшей, теперь уже черной кровью, золотые кудряшки под белым чепчиком, широко раскрытые, не верящие в свою смерть, доверчиво-голубые глаза. Ее тоже рассекли на две половины.
А перед ребенком, в луже крови, лежал маленький щенок. Он грозно скалил зубки, которыми не смог бы даже рукав прокусить — и тоже был безнадежно мертв.
Я упала на колени.
Воображение не подвело меня — я могла представить, как все происходило с точностью до минуты. Они бежали, пытаясь спасти ребенка. От кого? Или от чего? Этого я пока не знала. Но их настигли. Вот враг шагнул к мужчинам. Ему не понадобилось много времени. Несколько ударов, звон оружия — и один за-щитник оседает на землю. Отрубленная голова откатывается в сторону. Короткая схватка — и второй муж-чина падает навзничь. Падает — истекая кровью из рассеченных артерий. Враг выдергивает меч из разруб-ленного тела — и медленно шагает к девочке. Она не пыталась убежать или спрятаться. Не успела? Оцепе-нела от страха? Не верила, что ее могут убить?
Этого мне никогда уже не узнать. Никогда.
Щенок бросается защищать хозяйку, скаля маленькие зубки. Судя по позе — его отшвырнули и разрубили пополам. И точно также разрубили и ребенка.
Я никогда не думала, что мне может быть так больно.
