— Давай с самого начала, Аска.
Я ее не видела. Ибуки устроилась где-то за моей спиной, на висках висели очень противные липучки, а над головой снова была лампа.
— Майя... Можно свет погасить?
— Что? А, хорошо. Только не засни, смотри мне.
"О, Ибуки, это вряд ли. Это очень вряд ли".
Я вспоминала свою жизнь. Как меня привели в большой-большой зал, как там была только крепкая мамина рука, хотя самой мамы в памяти не было. Добрый улыбчивый дядя подсадил меня в странную капсулу, погладил по голове, и так — вжав головешку в плечи, напуганная, с голубыми глазищами в пол-лица — я погрузилась в темноту. Потом было первое в моей жизни слияние с машиной, о котором я не запомнила ничего, кроме давящего ужаса клаустрофобии. Мне казалось, что это не фреймы компьютера, а меня заперли в душной коробке, по которой пульсирует охлаждающая жидкость.
И это был первый случай, когда я, еще не помня мамы, услышала лейтмотив своей жизни.
"Ты самая лучшая, доченька".
Он варьировался, он плавал, набирал обертонов, он играл и кружился: "Ты умничка, доченька". Лейтмотив настырно долбился мне в затылок басами: "Ты так стараешься, доченька". А еще менялась мамина рука. Она поначалу была твердой и уверенной, ласковой, но чем сильнее расширялся мой мир, чем больше было воспоминаний, тем меньше мне нравились прикосновения. В них появилась дрожь, ладонь часто была покрыта липким потом, и я гадливо съеживалась под взглядом, в котором горела лихорадка.
— Когда ей поставили диагноз?
— Мне было четырнадцать.
Я нахмурилась. Что-то болело там, в эти четырнадцать лет. Планеты выгорали по всему космосу, мы вяло воевали с баронианцами в пятый раз, до этих шерстистых все не доходило, кто такие люди, и мы им объясняли.
Новости пестрели пожарами и орбитальными бомбардировками. Там было много ненависти — и бормотание, мельтешение телевизора не умолкало ни на секунду. Я — подстароста первого курса космоходки, ходила по опустевшей квартире, я смотрела на свою мечту и сосала, как леденец, сладкую мысль: мне больше не надо быть лучшей.
Больно. Черт, как больно.
Что-то там было страшное, в эти четырнадцать лет.
— Почему ты молчишь?
Возраст. Может, парень? Нет, я никогда не маялась такой дурью: я ведь лучшая. Все свои странные желания и тепло я сгоняла гимнастикой и зубрежкой. Мир парней пришел позже, после наблюдений за сверстницами, которым повезло — или не повезло — с матерями.
Может, по учебе что-то? Да, могло быть. Я впервые сорвалась, когда пришлось пожертвовать экипажем в задаче по уклонению.
Нет, нет. Что-то другое. Очень другое.
— Хорошо, Аска. Пока остановимся здесь. Какой твой самый страшный кошмар?
Я вспомнила Хикари и улыбнулась. Черт, я улыбнулась. Гори в аду, староста Хораки, но ты даже близко не подходишь к тому, что я видела раньше.
— Я стояла в очереди на принудительное донорство.
— Что?
— Да.
В непроглядном черниле комнаты голос Майи казался еще более удивленным, чем должен был. А я вспоминала ту феерию ужаса, которая ожила в моем сне — во сне шестнадцатилетней девушки.
— Хочешь сказать, что тебя разрезали на органы?
— Нет, Майя. Я просто потеряла гражданство и стояла в очереди. Передо мной было человек пятьсот, назад я не оборачивалась. Я просто там стояла.
Бесконечная цепочка медленно втягивалась под флаг Империи, который сиял так ярко, что, казалось, он сам уже вырезал глаза. Я стояла, и мне было так жутко, так невыносимо, что я проснулась, едва человек впереди — четыреста девяносто девятый, допустим, — сделал шаг вперед и стал четыреста девяносто восьмым.
К счастью, соседка по комнате заметила, что я проснулась с остановившимся сердцем.
— Хорошо. Пока хватит.
Майя зажгла свет, и я невольно зашипела: лампа на миг показалась мне тем самым флагом. Ибуки коснулась пальцами моих висков и сняла липучки с проводами.
— Предварительно: ты закрыла в себе что-то очень сложное, — докторша икнула, возясь у меня за спиной. — Ты боишься перестать быть собой, у тебя крупные проблемы с матерью, но это все не главное. Главное — это то самое закрытое воспоминание. Я проанализирую данные — и продолжим. Завтра, например.
Она меня раскусила, подумала я. Так легко.
— Ну и чисто по-человечески...
Я встала с кровати и обернулась. Ибуки достала бутылку ликера и с задумчивым выражением налила себе половину бокала. "Спивается она, что ли?"
— Чисто по-человечески, Аска, я не могу понять, почему таких берут в инквизицию.
* * *
Мне холодно. Слышите все? Мне холодно.
Я чувствую себя все хуже, и мои ощущения уже не имеют ничего общего с миром живых. Кажется, я спала даже — впрочем, тут мне не стоит ни за что ручаться. Например, Синдзи вроде говорил, что хочет обо мне с кем-то поговорить.
Классно этому кому-то, потому что говорить со мной обормот упорно не хочет.
Я пыталась узнать, связался ли он с Рыжим Торговцем, но Синдзи обошел меня прямо посреди коридора, а я осталась там с мыслью, что меня только что избили. "И это после всего, что я сделала! Я — я! — вытащила твою жопу из-под "Тени"! Я выиграла для тебя работу у Яуллиса! Я лучший пилот, я лучшая на этом корабле!"
"Ты самая лучшая, доченька".
Я вскочила, одним взмахом раскрытой ладони порвала силиконовую подушку и воткнула кулаки себе в лицо. Что ж ты, такая лучшая, ему это все не сказала? Что ж ты его с ног не сбила и не отхлестала по морде — какая ты лучшая, какой ты молодец, и как ты его хочешь, а он, сука такая, из-за твоего затмения мозгов тобой брезгует?
Адреналин морозными сверлами вгрызался в тело, и мне хотелось действовать.
Что угодно делать — просто действовать.
Встать. К обормоту? Нет. Не хочу видеть отвращения. Впрочем...
Дверь в каюту Нагисы я с первого раза открыть не смогла. Просто подзабыла команду — а капитанские полномочия, как ни странно, Синдзи мне оставил. "Ну еще бы, — улыбнулась я. — Вдруг снова потребуется всех спасать, и будет внезапно все равно, что там у спасителя в голове".
— Эй, — позвала я. — Подъем.
Нагиса подскочил и сел в кровати, подслеповато шаря взглядом по затемненной каюте.
— Свет, — коротко распорядился он, но разгореться ничего не успело.
— Погасить.
— Что... Что тебе нужно?
"Тупица", — подумала я.
— Подсказываю. Весь — можешь не вставать.
* * *
Я, шатаясь, шла по коридору.
Он меня выпотрошил. Я даже не знаю, как это объяснить себе, даже не знаю, как это понять. В какой-то момент удовольствие стало болью, а потом меня вывернуло наизнанку. Алый взгляд стал водоворотом — и я ушла туда, выдернутая из самой гущи ощущений. Я уходила — еще не остывшая, горячая, получившая немного простейшего тепла.
Я снова уходила на дежурства, снова видела первый корабль, вернувшийся из зазеркалья, меня били на тренировках, я стирала строчки своих писем, меня неуверенно обнимал мой первый парень.
Глаза были повсюду — они ножами взрезали меня, вытаскивая секундные мысли.
Нагиса шел рядом со мной, а его глаза кружили вокруг.
— Ты получила свое от меня, а я от тебя — свое.
"Ты получил меня, ублюдок", — хотела сказать я, но поняла, что он и впрямь получил меня, просто чуть не так, как я рассчитывала.
Каору остановился. Перед ним сидела маленькая девочка — совсем кроха еще, в персиковом платьице и с копной непослушных рыжих волос.
— Эй! — сказал Каору. — Привет.
Я замерла, а потом рванула за ним. Он склонился над сидящей девочкой и потрепал ее по головке. Малышка улыбнулась доверчивой улыбкой и смотрела только на него, а я все бежала к ней — к ним — и кричала, кричала что-то, кажется: эй, ты, ублюдок, отойди от нее, не смей. Когда, запыхавшись, я наконец приблизилась, с меня ручьями лил пот, как после спарринга в центрифуге. И я опоздала.
Каору бережно закрыл девочке глаза и обернулся.
— Ну что ж ты так, Аска? — спросил он с укором.
* * *
Я проснулась и первым делом осмотрелась по сторонам. Вокруг помаргивала сигнальными огоньками рубка. Ярко светился пульт сканирующей сферы, обозначая недремлющий ВИ, который следил за космосом.
Оптические локаторы — отрубить. Не хочу еще приступ звездной болезни.
Устроившись на самом краю ложемента, я пыталась заставить себя думать. Майя пообещала продолжить, а значит, у меня есть шанс. Черт, она легко меня вскрыла, слишком легко, я подалась, как гель. И ничего странного, в конце концов: я была не на допросе, я хочу себе помочь, хочу себя вылечить.
Еще был кошмар с Каору. Было? Не было?
Я помотала головой: "Рыжая, ты не помнишь, был ли у тебя секс. Похоже, тебе надо лечить не только голову". Нашлась еще сотня вопросов, каждый из них не имел опыта и прецедентов в прошлой жизни. И хотя вокруг была рубка, хотя вокруг был все тот же космос, я просто не справлялась с волной нового. С волной страшного.
Главное, Аска. Вычлени главное.
"Твое безумие вторгается в реальность".
Я смотрела на экран видеолокатора и пыталась принять две вещи. Первое: я вроде выключала все средства визуального наблюдения. Второе: я только что наконец призналась себе, что сошла с ума.
Это было весело, правда, Аска? Дурить аналитиков, загонять все в себя, просчитывать наперед профориентационные тесты, состоящие из тысяч вопросов. Ты всегда была гением, Аска, а гениальность — это не лечится, она ходит рука об руку с лоботомией, стимуляцией нервных контуров и нейролептиками.
Это было весело — загонять все в кошмары, все в себя, взвинчивать, затягивать пружину, знать, что космос все спишет, потому что в космосе главное — навыки. И вот твоим навыкам, рыжая, пришел конец. Но ты гениальна, и потому ты сидишь и прикидываешь с высоты своих заоблачных баллов ай-кью, как разваливается твое "я".
Это было весело.
Был еще последний способ узнать, есть ли у меня шанс остаться в космосе. В строю. Пусть далеко от этих идиотов, пусть хотя бы на несколько часов, чтобы красиво умереть так, как ты хотела — не от выстрелов сбрендивших контрабандистов, не в гравитационной давилке, не от удушья.
Ты всегда хотела стать одним с кораблем и уйти в звезду.
Романтичная восторженная дура. Как жаль, что никто не знает, какая ты на самом деле, даже ты сама.
Я облизнула губы и легла на ложемент.
"Просто проверить. Просто проверить. Просто проверить. И давай еще пару раз повторим для надежности".
— "Сегоки". Синхронизация. Порт экстренный.
Над головой сгустилось облако — зародыш цифрового канала. Я почти молилась на него, и оно пришло, снизошло. Оно сломало мой мир, сшибло все ограничения, как много-много лет назад, когда только начали проектировать такие умные корабли, когда твоя мама привела тебя в лабораторию...
Мир мигнул и погас.
Я встала, уже зная, что происходит и чего не происходит. Осталось только всмотреться в содержимое десятков алых строк, которые перечеркнули мониторы корабля.
<Синхронизация невозможна. Ментальная погрешность — 93%>.
Ну, вот и все.
Снова коридор. Давящая прохлада стен корабля, который я когда-то по глупости считала теплым, считала своим домом. Я шла умирать, и желательно не здесь. Не в рубке, да и вообще не в этом корабле.
"Я пережила потерю одного смысла жизни. Я пережила "Нигоки". Переживу и это".
Это была очень хорошая и где-то даже правильная мысль, вот только не хотелось мне ни разу переживать. Не хотелось даже разбираться, что со мной, не хотелось ждать вердикта спивающейся дуры.
Я сжала кулак и поднесла его к глазам, рассмотрела.
"Жить тебе не хочется. А умирать?"
В голове появились странные мысли, которые принадлежали словно бы не мне.
"Я столько всего не успела", — это был номер раз.
"Это интересно", — это был номер два.
Малышка. Девочка в простом платьице с любопытством выглядывала из-за края борта лодки. Ее столько раз пытались убить, она умирала с того мгновения, как к ней прикоснулся разум машины, потом я ее регулярно душила, топила, сжигала, и вот наконец до маленькой Аски добрались Хикари и Каору.
А она все жива и жива.
Улыбаясь, я повернула к воздушному шлюзу. Ответная улыбка девочки стояла у меня перед глазами, а значит, я могу чего-то еще хотеть.
— Уходи.
У дверей шлюза стояли Рей и Синдзи. Нахмуренный обормот, никакая синевласка.
— Тебе не надо сюда.
Это же надо, со мной разговаривает последняя из Аянами, а мой капитан только отмалчивается и сверкает глазами. Я пожала плечами:
— А в чем дело?
— Не приближайся к нему.
— Очень надо, — ответила я, глядя в красные глаза. — Я вообще шла к шлюзу.
— З-зачем?
Заговорил-таки, успела удивиться я. А потом Аянами повернулась к Синдзи и взяла его за руку. Я окаменела.
— Не надо с ней разговаривать, — сказала Рей и поцеловала обормота.
В губы.
Я смотрела, как в облачках ледяного пара лицо обормота превращается в ледяную маску, как стынут черты его лица, превращаясь в лед, и когда послышался легкий звенящий треск, я наконец все поняла.
* * *
— Аска!!!
— Это сотрясение, отойдите все!
Голоса водопадом хлестали по мне, и ощущение собственного тела навалилось, словно меня впрыснули в кусок слабо трепыхающегося мяса.
— Все... Нахер, — прохрипела я, но, видимо, не очень отчетливо.
Я напружинила руки и толчком отбросила от себя экипаж, вконец озверевший от дурмана под названием "скорая помощь". В наступившей тишине я села и осмотрелась. В плывущее поле зрения попались: Майя, Каору, Синдзи. Имелся в наличии коридор, я сама сидела на полу, а в углу, у самой двери в рубку нашлась и Аянами.
— Что... Что произошло?
— У т-тебя был приступ, — сказал Синдзи со слабой улыбкой облегчения. — Ты вышла из рубки и почти сразу свалилась. Даже Рей не успела подхватить тебя.
— Подхватить?
Я ощупала щеку: ничего там не было — ни боли от удара, ни опухоли от ураганного обморожения.
— Пфффф...
— Аска, я п-понимаю, что это не г-горит...
— Синдзи, отлипни от нее, — распорядилась Майя, протягивая мне руку.
Синдзи, не говоря лишних слов, помог мне встать, но свой наладонник мне под нос сунул. Там красовались два сообщения:
<15:00:16 с.г.в. +25,000,000,000. Скамериуш>
<15:35:14 с.г.в. + 25,000,000,000. Скамериуш>
Я погладила теплую стену и улыбнулась. Даже страшновато как-то, что меня это радует.
Глава 16
Ударно-волновой излучатель — это такая штука, которую когда-то уминали только в артиллерийские снаряды. Толстые такие снаряды, тогда артиллерия была планетарной, баллистической и — страшно представить — химической. Или как оно там правильно называлось. Сейчас я толкала кассету с полусотней картечных снарядов, в каждом из которых было по пятнадцать трехдюймовых шариков. Одна кассета — семьсот пятьдесят электромагнитных картечин, что для какого-нибудь тактического корвета означает полную потерю энергии на бортовых щитах.
