Эсминец поймал лобовой выстрел Предвестия, но все равно вышел к нему вплотную и вспух во взрыве собственного реактора. Прямо надо мной еще одно судно перехватило плевок врага, дало бортовой залп, уже исчезая в облаке рвущегося сквозь обшивку газа.
Мне только и оставалось, что вздрагивать от оглушительного шепота исповеди, исповеди вечной тихони, и вертеть головой, наблюдая за самым невероятным массовым самоубийством. Вокруг "Сегоки" в лучах крыльев кружились дома, мосты, пусковые мачты противоорбитальной обороны, кружились облака мусора, который когда-то был планетой.
Планетой, которая когда-то не закончила свой бой с "Тенью"...
— Доктор Акаги! Мы получили телеметрию!
Я открыла глаза. Черт, я способна до сих пор что-то видеть, и это поистине великолепно.
Какой-то офицер подал Акаги планшет и почтительно отскочил в сторону, косясь на меня. Нашел чудо зазеркальное, подумала я и с удивлением поняла, что меня еще что-то в этом мире раздражает. Тоже, если разобраться, здорово — в этом сером коридоре, под этими тусклыми-тусклыми лампами.
А еще я спокойна, как корабль без запал-карты. Все равно мне все расскажут. Тянулась пауза, тянулись удары сердца, размазанные химией. Кстати, да: это же круто — у меня есть сердце. Ну, или что-то, к чему смогли прицепить водитель ритма.
— Хорошо, — сказала Акаги и подняла взгляд на меня:
— "Сегоки" впустил наши программные модули, прошел проверку. Там некритичные повреждения, щиты до сих пор работают. Вопрос времени.
— В задницу ваши повреждения, — сказала я. — Экипаж?
— Десант не пережил перегрузок. Синдзи Икари стабилен, но самое интересное, что Аянами разобрала себя не полностью.
— Разобрала?
Акаги посмотрела на меня и кивнула, ища куда бы деть докуренную сигарету.
— Разобрала. Майя Ибуки очень любила термин "дизассемблирование", — чертова доктор загасила окурок пальцами и сунула его в карман халата. — Но Рей не прошла полного процесса.
— И сейчас она...
— Она в коме.
Я откинулась в своей каталке. К телу возвращалась боль, и в руку тотчас же что-то тупо толкнуло: кто-то из медиков вколол в меня добавки.
— Редкостный говнюк этот Его Сын, — сообщила я потолку.
— Что ты имеешь в виду, моя родная?
— Ну, вы подумайте, с чего "Сегоки" вдруг впустил ваши программные щупы, но не убрал щиты.
Акаги бросила взгляд на планшет и вдруг сорвалась с места. Она бежала среди расступающейся толпы безликих солдат, и я в жизни не видела ничего прекраснее, а потом загремела тревога, толпы не стало.
— Хрень какая-то, — с чувством сказал один санитар другому.
— Не иначе. А с ней-то что делать?
— "Ее" можете и спросить, идиоты, — вздохнула я. Вообще, страшно неохота думать о тревоге, о том, что Синдзи — говнюк, что все так обернулась и вообще — я набор мясной вырезки, наполовину прооперированный, наполовину — слепленный так, чтоб не развалилась.
— Виноват, — сказал первый санитар. — Еще укольчик?
— Себе поставь. За мой счет.
Санитары хмыкнули.
— Вас в медотсек, видимо?
— Ну, мне кажется, да. Но вам виднее, — я замолчала: как-то вдруг сообразилось, что я до сих пор не знаю, где нахожусь. Тревога отзвучала, над головой снова мелькали лампы, в животе что-то больно-пребольно дергалось, будто полуоторванное.
— Что это за корабль? Где мы?
— Это "Ясима", госпожа капитан, — откликнулись слева.
— "Ясима"? А где сейчас войд-коммандер Кацураги?
В наступившей тишине был только шорох каталки. Мне отчего-то показалось, что невидимые санитары переглянулись.
— Она в медикаментозной коме.
— В коме?
— Э, да. Вообще-то, по логам вашего фрегата, вы ее и ввели в кому. Множественные повреждения брюшины, отсечены обе ноги, черепно-мозговая...
Голос санитара уплывал в боль.
Ну, здравствуй, мой новый призрак. Голос Кацураги, руководивший мною в Закате. Ее советы, ее образ в командирском кресле — ты не можешь без дырки в голове, госпожа инквизитор Сорью.
"Но я прогрессирую, — улыбнулась я. — Теперь мой внутренний голос хотя бы живой".
— Черт, но что за тревога-то была?
— А кто его знает. Думаешь, опять не расскажут?
Я очень хотела сказать, что тревога была отличнейшая. Что Икари Синдзи снова сбежал, что он подставился, выкачал из имперских лабораторий все данные об Аянами и красиво ушел. Я очень хотела объяснить двоим случайным попутчикам, что все так получилось благодаря кодам высшего допуска, триумфу по случаю завершения миссии и банальному разгильдяйству.
Я хотела пообещать, что Кацураги выздоровеет, даст мне фрегат, и я поймаю ублюдка, который решил, что может просто так сбежать от меня.
Каждому свое, Аска. Но как же они похожи — сын, ударившийся в вечные бега, и отныне вечно воюющий на своем черном сверхдредноуте канцлер империи людей, бессмертный Его Тень.
Post Occasum, или Я могла это видеть
Наверное, там было темно. Был длиннющий коридор, в котором вместо колонн были статуи. Или не статуи, но что-то такое же, с ногами. Допустим, просто ноги. Наверное, это какой-то дурацкий символизм, но статуи были видны только до колен, а остальное тонуло в тени. Пантеон Конструкторов смотрел на своих гостей из глубокого мрака. Я, конечно, натура непоэтичная, но если статую не видно, то это просто дурной вкус и нездоровый пафос: додумайте, мол, сами, какие мы великие.
А вот Кацураги мне воображать не надо: Мисато-сан выглядела наверняка как всегда.
Опираясь на тяжелый меч в ножнах, как на трость, она шла по коридору. Как она умудряется сохранять такую осанку при больных ногах, я не в курсе. Форма войд-адмирала, неизменный берет, переживший полную колоду флотских нашивок... Впрочем, я увлеклась. Пока я тут мечтаю о том, чтобы в ее возрасте выглядеть так же, женщина открыла неприметную дверь и ушла между двумя статуями.
— Мое почтение, гений "Фойершельда".
Кацураги подошла к единственному столу, который бледно светился в центре небольшого стрельчатого зала. Из стола рос голубоватый полупрозрачный куб, размеченный на кубики-ячейки. Я никогда не любила гипер-шахматы, но что поделать, и мне пришлось спешно учиться.
По другую сторону стола стоял адмирал Кадзи.
— И тебе мое почтение, герой столичной обороны, — сказала Мисато-сан, ставя меч у стола. — Давно ждешь?
— Да так, — неопределенно пожал плечами тот. Ему всегда шла парадная форма, сколько я его помню. Улыбка поверх стольких наград — это круто вдвойне.
— Понятно, — ответила войд-адмирал и стянула с руки перчатку. Под ней оказалась еще одна — тонкая, с кругляшами сенсорного управления. У Кацураги чертовски дорогая модель, два моих жалования. Старую она подарила мне, и, как на мой вкус, могла бы и не менять: ведь это всего лишь интерфейс управления фигурами, ну не изнашивается он.
Впрочем, я просто не игрок, мне не дано.
— Я рад, что мы друг друга поняли, — сказал Кадзи, сжимая и разжимая пальцы. Почти наверняка модель перчатки у него поскромнее, чем у Мисато-сан, во всяком случае, мне очень хочется так думать.
— Твоя аудиенция у Первого гражданина длилась почти час.
— Твоя — почти полтора.
Прерванная партия выглядела сплошным хаосом. Кацураги замучила меня в госпитале "Ясимы", пытаясь объяснить, как сходу оценить стартовавшую игру, но у меня там были немножко другие мысли. Не до шахмат мне было, короче говоря.
— Вопрос с новым канцлером пока остается в воздухе, — сказала Мисато-сан, делая осторожное движение офицером. Всего один кубик вперед и вниз, на "а-дельта-четыре", и тут я бы окончательно потерялась.
— А, ну я так и понял.
Кадзи протянул руку в куб и подсветил пешку. Фигурка сдвинулась, ставя под удар себя и свою соседку, а еще — открывая целое поле для маневра остальным фигурам адмирала-инквизитора. Вот игру Кадзи я понимала. Игру Мисато-сан — нет, и, эх, это всегда так.
— Тебя представили к награде. Или даже к двум, — небрежно бросила войд-адмирал, изучая новый простор. Он ей не нравился: слишком уж небрежен тон женщины.
— Я просил дать мне фонды на новые корабли.
— Кадзи, ты остановил сцинтиан силами инквизиционного флота. Ты знаешь правила: денег могут не дать, но орден — обязательно, — пожала плечами Кацураги и взялась за рукоять меча: она до сих пор не может долго стоять на ногах без поддержки.
— Я потерял сорок процентов своих подчиненных из пяти околостоличных округов.
— Должен был потерять не меньше девяноста.
— Должен был, — согласился Кадзи. — Своими решениями ты дала мне возможность продемонстрировать редкостный тактический героизм.
Кацураги двинула рукой и сделала ход в совсем другой плоскости, словно издеваясь над хитрым маневром соперника. Думайте, Кадзи-сан, думайте!
— Своими решениями я без потерь уничтожила огромные силы у "Фойершельда", а уж Бездну Гадеса, извини, требовалось защищать куда лучше, чем столицу.
— Хорошо-хорошо, — сказал Редзи, наблюдая за короткой прогулкой своего ферзя. — Но у меня рост преступности и инсургентских настроений, а людей и кораблей — мало. Мы с тобой герои, но это факт.
Кацураги подалась вперед, опираясь на рукоять обеими руками. Она не отрывала взгляда от куба, разыскивая там что-то, чего не учел инквизитор. Инквизитор тер пальцем скверно выбритую щеку и сквозь куб изучал соперницу.
— Герои, — подтвердила наконец Мисато-сан и щелкнула туру, сбивая вражескую пешку. Фигура пшикнула и растворилась.
— Ты мне хоть людьми отдай, — сказал Кадзи, изучая меркнущую в сиянии куба серую кляксу. — Когда вернешь Сорью?
Кацураги неопределенно пожала плечами:
— Когда она закончит свою гонку за канцлеренышем.
— А он хорош, правда? — без перехода заметил Кадзи и забросил всадника прямиком в расположение врага. Белым фигурам войд-адмирала резко сделалось неуютно, но это, конечно, на мой взгляд дилетанта.
— Еще как. Но Сорью я тебе не отдам. По крайней мере, пока не получу назад Икари.
Игра замерла. Или я совсем ничего не смыслю в гипер-шахматах, или в партии наметился перелом. Так приятно, что он сопровождается упоминанием моего имени, хоть я и очень-очень далеко.
— А если ты не получишь никого?
Мисато-сан оторвала взгляд от куба:
— Нет, Кадзи. Аска Сорью уже немного не та, которой ты подстроил бегство.
Кадзи-сан улыбнулся:
— Я что-то подстраивал?
— Вообще-то да, — упрямо сказала Кацураги, тяня руку к строю пешек. — Но, как говорят у вас, "нет фактов, нет дела".
— У нас не так говорят, Мисато.
Кадзи поймал в кубе руку войд-адмирала и пожал:
— Спасибо за партию, моя адмиралтесса. Вызывают, так что продолжим в следующий раз.
— Сбегаешь? — прищурилась Кацураги.
— Увы, — развел руками Кадзи. — Работа нервная.
У дверей, уже натягивая поверх игровой перчатки форменную, он обернулся:
— Кстати, что за слухи о закладке нового корабля сверхтяжелого класса? А говорят: нет денег, нет денег...
Кацураги развернулась на каблуках — до сих пор поражаюсь, как ей это удается и чего стоит.
— Империя должна отбрасывать тень, Редзи.
— Да? — удивился инквизитор. — Я думал, ты сама убедилась, что сингл-класс — это самое эффективное, что может быть.
— Убедилась, — сказала женщина, осторожно переступив с ноги на ногу. — Но червоточины закрываются по всему миру потому, что некий представитель мульти-класса уже четыре месяца хорошенько раздает Предвестиям на их поле.
Кадзи улыбнулся снова, поклонился и вышел. Мой милый адмирал всегда был выше мелочных добиваний, поэтому не стал напоминать Кацураги, как попал в Закат этот самый "некий представитель".
Адмирал Кадзи прекрасно знал, что Мисато-сан сама додумает его слова и к продолжению партии родит остроумный ответ.
Эпилог
Клуб баронианской бронепехоты — это не то место, где жалуют людей, но я знала баронии-страу, знала нужных, хм, людей — и вот я сидела здесь, отчаянно надеясь, что все поняла верно.
"Давай, рыжий засранец, ты же где-то здесь и знаешь, что я здесь. Появись уже".
— П-простите, можно?
Я подняла глаза, чувствуя вакуумный взрыв в груди.
Обормот не изменился — то есть, не изменился вообще. Тройка с плюсом за лицо, какая-то неопрятная дрянь вместо одежды — видимо, компромисс с местными вкусами. Не зря же он последний год кружил по баронианской окраине.
— Да садись, какие проблемы, — махнула я рукой.
Восемь лет, думала я, наблюдая, как он садится напротив. Mein Gott, восемь лет.
— Г-глупо, наверное, спрашивать, как ты, — сказал обормот со слабой улыбкой.
— Ну, почему глупо? Я бы сказала, по-ублюдски.
Мы помолчали. Я искала слова, и все они были донельзя обидными, и все надо было заканчивать "сдохни-сдохни-сдохни!" и выстрелом в лобешник. Но я все равно настырно пыталась что-то там такое отыскать.
В конце концов, доставать оружие среди кошачьих ветеранов — это не самая удачная мысль. Готова спорить на что угодно: говнюк подстроил встречу именно здесь. Я могу его убить — если, конечно, захочу записаться в суицидники. Могу попытаться вызвать по космопорту Картрамирраса планетарный удар.
А вот арестовать его и вывезти в кандалах, отколотить и выбить извинения — нет, не могу.
— Знаешь, сволочь, когда "Сегоки" взорвали два года назад в Пятом наркоконфликте, я очень волновалась.
Синдзи как-то расслабился. Он не ожидал ничего такого, да и я от себя, признаться, подобного не ожидала. Встреча старых ветеранов, да и только.
— П-понятно. Я тоже за тебя боялся. Что ты делала в закрытом к-космосе?
О, даже так? Сейчас растаю.
— Ходили слухи, что ты возил туда оружие.
— М-можешь пристрелить своего информатора.
Я пожала плечами:
— Спасибо за совет. Я, собственно, уже.
Обормот помолчал. То ли прикидывал, не пошутила ли я, то ли соображал, чего я такого насмотрелась в системах, пораженных ноосферным вирусом.
— Это все, конечно, просто восторг, — сказала я, прерывая его размышления, — но давай ближе к делу. Вся прямо горю от желания узнать, почему спустя восемь лет ты позволил себя догнать.
— Вообще-то, т-ты меня догоняла уже дважды.
Хм. Один раз — это я даже представляю, где. Видеть прыжок уходящей в изнанку скотины — это было ужас как обидно. Но второй? Похоже, я путалась в следах куда больше, чем думала.
— Несущественно. Сдаваться ты не намерен, значит, дело лично ко мне. Выкладывай.
Синдзи по-детски набрал воздуха в грудь и запнулся.
— Давай-давай, — подбодрила я. — Если удивишь, я тебя даже не поколочу.
— Мне нужна твоя помощь.
Не удивил. Тоже мне еще, откровение. Ты столько налажал за восемь лет без меня, что я даже не знаю, почему я не сижу у символического холмика. Например, в песках какой-нибудь сраной планетенки, над которой тебя не стало.
— Я нашел, как вылечить Рей.
— И у тебя хватило хамства просить...
— П-пожалуйста!..
Хм, эдак на нас скоро начнут оборачиваться. Если бы мне не было так интересно, я бы заставила тебя еще унижаться.
