Корабли медленно сходились, турки выстраивались в кильватер и принялись делиться на две части, обходя русский флот с двух сторон и пытаясь зажать его в клещи.
Поль, углядев сей маневр, скомандовал выстраиваться клином, чтобы ударить по центру, прорвать турецкий строй, разметать мелочь, казаки прянули в стороны своими чайками — им-то было куда как легче. Они ударят в спины...
Ветер, к сожалению, благоприятствовал туркам, но это не повод отступать! Пусть на русских кораблях матросы не так умелы, но старательности у них хватает. И желания драться — тоже. А иногда это было важнее.
Вот рявкнула первая пушка, пристреляться. Турки не утерпели первыми, русские ответили — и тут же осознали свое преимущество. Русские пушки достреливали туда, куда не добивали пока турецкие! Этим и воспользовались русские канониры, стреляя, что есть ядер. Пушки окатывали морской водой — и опять стреляли. И воздавали хвалу привезшему орудия царевичу. Так их, нехристей!
* * *
Командующий турецким флотом, Пири-паша, был весьма недоволен. А кто бы был счастлив на его месте? Азовское море — тихий и уютный турецкий кармашек, внезапно ощетинился чужими кораблями. То есть изначально-то это были турецкие корабли, определенно, но сейчас над ними веял белый флаг с косым синим крестом. Пири-паша не знал, что это Андреевский флаг и уж подавно не догадывался, как, покатываясь со смеху, его рисовала царевна Софья, но что-то внутри нехорошо екнуло.
Ну, не был паша великим полководцем, далеко ему было до Хайреддина Барбароссы или даже до знаменитых Пири-реиса, Сейида Али-реиса... что поделать? Да, Османский флот был велик и могущественен, но часто на ключевые посты назначали людей уже не по заслугам, а по протекции. А уж в такую глушь, где только и надо-то было казаков гонять — тем более!
И откуда тут взялось такое количество чужаков?!
А главное — почему молчат пушки Керчи?!
Хотя... да, пока что они далековато для пушек. Но зачем они здесь?
Хотя понятно зачем. Хотят взять крепость... глупцы! Да их отсюда сейчас прогнать — и забыть! Ногами запинать!
Рявкнула первая пушка, но ядро шлепнулось в воду в пятистах метрах от чужаков. А в следующий миг рявкнули их пушки.
Аллах!
Пири-паша был поражен. Ядра летели пусть не всегда точно в цель, но дальность и скорострельность пушек противника превосходила те, что имелись на его кораблях. Они еще не достреливали до противника, а тот уже палил вовсю. Вот начала уходить под воду фелюга, пробитая ядром. Над головой паши рявкнуло — и он обнаружил здоровущую дыру в парусе.
Ситуация становилась... неприятной.
Хорошо, что он шел не в первых рядах, потому что первый корабль уже потерпел крон от этих детей иблиса, на палубе галеры 'Жемчужина халифа' черным дымом чадили костры... что у них с ядрами?!
Почему никак не потушат огонь?!
Что верно, то верно, у турок до сих пор в ходу были каменные ядра, а вот Алексей Алексеевич и Софья не пожалели денег на оружие. В том числе и на обыкновенные бомбы...
А еще — глиняные ядра, внутри которых и содержалось дьявольское снадобье. Десяток глиняных ядер, одно зажигательное — и о корабле можно не беспокоиться. Ему будет не до стрельбы, за борт бы попрыгать, пока все не погорят! Великая вещь — брандскугели!
Русские выстраивались острым клином, собираясь то ли перекрыть ветер, то ли просто занять более выгодную позицию, то ли...
От обилия идей у Пири-паши ум за разум заходил!
Ну кто их поймет — этих неверных, не знающих истинного пророка!? Ладно, можно попробовать оттеснить их к Керчи, а там ими займутся береговые батареи.
Впрочем, Поль и не собирался просвещать Пири-пашу. Он собирался сначала как следует расстрелять турецкие корабли, а потом вступить в схватки. Абордаж — штука такая... там выигрывают не более опытные моряки, а более умелые вояки. А уж таких на русских кораблях хватало!
Тем временем...
* * *
Может ли больно ужалить пчела?
Вполне. Укус может быть даже смертельным, ежели выбрать нужное место. Например, язык. Или гортань.
И этим собирались заняться две казачьих чайки. Когда турецкий флот начал перестраиваться, они, согласно приказу, направились в разные стороны, так, чтобы оказаться за крыльями турецкого построения. Так легче достать корабли.
Греческий огонь — штука такая... скажите, а как поведет себя собака, у которой на хвосте загорится пламя?
Флагман узнать было несложно. Знамя, опять же, размеры, украшения... но на всякий случай был выбран и еще один корабль. И казаки спокойно и серьезно готовились.
Готовились вместе с ними и два троянских конька, по одному на каждую 'чайку'. Павел и Илья. Казаки чертовски не хотели брать мальчишек в бой, тем более, на брандеры, но выбора не было.
Чайки, конечно, было жалко. Но с них давно сняли все оружие, оставили только бочки с дьявольским снадобьем... ладно уж!
С турок втрое возьмем!
Пока еще перестреливались большие корабли, на мелочь мало кто обращал внимание. Турецкие фелюги, конечно, пытались подойти поближе, но не дураки ж русские — оставлять брандеры без защиты?
Отогнать противника было несложно. Павел смотрел на все громадными глазами. Сейчас им предстояло подойти поближе, в последний миг, за пару минут до столкновения, поджечь мину — и удрать.
Успеют ли?
Риск, как ни крути — риск. Но и выбора нет.
Благо, нужный момент не надо было угадывать — надо было просто следить за сигналами. Флаги, вспышки гелиографа... 'троянские коньки' умели их читать, а на мачте флагмана сидел такой же мальчишка. Который мог их подавать по эскадре. Пусть у турок было преимущество в людях и кораблях, зато русский флот мог похвалиться согласованностью действий, которая в морском бою дороже стоила.
А вот и сигнал! Вспышка — и дубль флагами! Мало ли, не заметят!
— Ну, с Богом!
Все согласно перекрестились, и принялись занимать свои места.
Пашка устроился на носу, у взрывчатки. 'Чайка' медленно, обходя боком уже кипящие схватки — то там, то тут казаки набрасывались на фелюги и занятые русским флотом турки не могли помочь своим, поползла к флагману.
* * *
— Стреляйте по ним, шакальи дети!!! Стреляйте!!!
Пири-паша был в бешенстве. Пока они подходили к этим детям шайтана, русские уже успели их обстрелять — и нанесли серьезный урон кораблям. Чуть ли н половина галер выбыла из боя еще до его начала — на палубах разгорался огонь, который просто нельзя было потушить водой. Неужто русские свиньи узнали секрет греческого огня?!
Секрет, которым и османы не владели?
Паша поежился.
А если это попадет в его корабль? Конечно, он предусмотрительно держался в центре линии, но мало ли...?
Не стоит ли выйти из боя?
Русские, впрочем, таких стремлений не проявляли. Вот начали сближаться два корабля, с русского полетели веревки с абордажными крюками, притягивая их вплотную...
Пири-паша был занят.
Так занят, что брандер увидели минуты за две до столкновения. Сначала турки даже не поняли, что это такое. А потом, при виде мальчишки с факелом на носу корабля, при виде сосредоточенных лиц казаков...
Вот тут Пири-паше стало страшно.
— В сторону!!! В сторону, дети шакалов!!!
Это было последними его словами, не считая грязной ругани.
Налегли на весла рабы, засвистели бичи надсмотрщиков, но — поздно. 'Чайка', идя под ветер, развила неплохую скорость — и врезалась в незащищенный флагманский бок ровно за пару секунд до взрыва.
Грохнуло так, что на миг все даже прекратили перестрелку.
Флагман турецкого флота горел свечкой, через борта в воду сыпались турки — кто успел, конечно, в строю возникло замешательство — и тут с другой стороны донесся такой же взрыв.
Конечно, ничего сверхъестественного в этом совпадении не было, просто флажковая азбука, которую отлично знали все 'троянские коньки' — два на брандерах — и третий в 'люльке' на мачте русского флагмана. Один просигналил, два прочитали — и вот она, синхронность, плюс-минус пара минут.
Турки... оторопели.
Иного слова и подобрать было нельзя. Вот они вели перестрелку с противником, никоим образом их не превосходящим, а вот уже убит командир, взорваны брандерами два корабля... а если там есть еще брандеры?
Строй рассыпался, словно по карточному домику ногтем щелкнули. Русские корабли еще пытались преследовать противника, но разве их догонишь против ветра? Страх за свою шкуру — лучший ускоритель всех времен и народов.
Иван Морозов смотрел с мостика корабля — и не верил себе.
Неужели — все?!
Кое-где еще кипела схватка, еще дрались на нескольких кораблях, но рядом уже крутились казачьи 'чайки', забрасывали крючья, лезли через борт на турецкие суда...
— Победа? — спросил он у Поля, который все это время стоял рядом.
И получил утвердительный кивок головой.
— Победа, принц!
А в следующий миг Иван просто крепко обнял боцмана. Снял с руки перстень с рубином, протянул...
— Спасибо, друг. За нами не забудется!
Поль усмехнулся, но перстень взял. Примерил на мизинец — остальные пальцы не подходили, кивнул.
Впрочем, если он надеялся, что этим благодарность и закончится — зря.
Этим же вечером Поля Мелье не стало.
Был Поль Мелье, а стал русский дворянин Павел Мельин, царевич Алексей Алексеевич написал ему жалованную грамоту на две деревеньки и обещал еще денег, как домой вернутся.
Принимайте награды и командование Азовским флотом, адмирал Мельин.
* * *
Бояре смотрели ошалелыми глазами, иначе и не скажешь. Не бывало еще такого на Руси православной. Чтобы собрали боярскую думу, да в тронный зал вошел не царь, а царевна, да как...
Софья шла молча. Ничего нового в царевне не прибавилось, ни дорогих украшений, ни изукрашенной одежды — простое черное платье. Два кольца на тонких пальцах, да — новшество — тонкий венец на непокрытой голове. Темная коса змеится по платью, а голова не опущена, глаза скользят, словно бы ненароком, по боярским лицам, губы стиснуты и выражение лица у нее... такое...
Не подобает такого порядочной-то девице.
И... что это у нее в руке? Плеть, не иначе. Не та ли, которой Тараруя...?
Впрочем, осудить царевну не рискнул никто.
Ибо шли за ней рука об руку патриарх Питирим и протопоп Аввакум — и глядели так, что пропадала всякая охота спорить. Стало быть, патриарху хорошо, а тебе, боярин, неладно? Не многовато ли на себя берешь?
Софья шла молча. Да, знать бы им, толстомясым, сколько она усилий приложила, убеждая обоих священников. Убедила. Из шкуры вывернулась. Хотя протопоп и так ее поддерживал, видя, что не во зло сие. Просто иначе никак с ними не управиться, с боярской-то вольницей. Да и бунт, едва не вспыхнувший, был хорошим аргументом. Для Питирима же иные доводы нашлись, тому Софья больше на чувство вины давила. Когда брата чуть не свергли — молчал? Вот и сейчас смолчи! Алексей ведь вернется и все припомнит...
И с этим спорить никто не решался. Любому, кто усомнился бы в возвращении по осени царевича, Софья бы глаза выцарапала.
Свита? Рынды, сенные девушки, боярыни... никого. Вся свита за дверью осталась. Родные хотели пойти с Софьей, но она запретила. Ни к чему сейчас, в следующий раз тогда...
Вот и трон... неужто?
Нет, на это Софья не пошла. Могла бы, но не сочла нужным. Заранее все продумала. Уселась на ступеньки, ведущие к трону — и бояре чуть да перевели дух. Все ж таки не окончательно мир с ума сошел, не командует еще девка государством!
Из-под темной одежды показался носок башмачка, коса на пол спустилась, оба церковника места по обе стороны от царевны заняли, как бы показывая, что верой крепко государство.
— Что скажете, мужи честные? — Софья смотрела прямо. И первым — кто б сомневался, выскочил Милославский.
— Государыня... позволь узнать, что значит сие? Не бывало на Руси подобного!
Что верно — то верно. Но Софья и не собиралась править.
— Неуж не ясно тебе, дядюшка? Отец мой умер, брат мой далеко, остальные в нашей семье не в силах справиться с горем. А потому покамест Алеша не вернется, править буду я.
Вот тут боярская дума взволновалась. Зашумела, загомонила... одно дело — ответа требовать, это царевна еще может, но чтобы так?
— А не тяжко ль будет сие? — поднялся боярин Шереметев. Софья взглянула на него темными глазами.
Петр Васильевич, умный мужчина, в годах уже, ну да ладно. Вот Милославских недолюбливает и вполне взаимно. А стало быть — и ее.
— Коли бояре помогут мне, как это пристало слугам отечества — тяжко не будет. А коли нет...
Пальцы Софьи выразительно легли на плеть, стиснули рукоять... к чести Шереметева, он не испугался.
— Не к лицу бы царевне и речи такие, и поведение...
— Не к лицу бы боярам вечор под кроватями прятаться да друг на друга наушничать, — съязвила Софья. — А коли поступили, как подлые люди, так и разговор с вами иной будет, и спрос тако же...
— Не много ль берешь на себя, девка?! — Софья прищурилась на мужчину. Нехорошо так, серьезно.
— Князь Голицын, надо же... Нет, не много беру. Ты же до сих пор не повешен, хотя Тараруй тебя упорно оговаривает.
Князя оказалось так легко не запугать.
— Повешен? А за что это? За наветы пустые?! Верный я слуга царю, а вот тебе б, царевна, сидеть у себя в светлице, а не ходить простоволосой, как девка непотребная...
Софья недобро усмехнулась, трижды в ладоши хлопнула — и дверь распахнулась. На золотом подносе внесли бумажные листы, поставили у ног царевны с поклонами.
— Вот показания Тараруя. Известно ему, что государя, отца моего, хитрым ядом травили — и делал это стольник его. Долгоруков Мишка. А ты, Алешка, ему способствовал в том и не единожды. Кто захочет — читайте, копий наделано более, чем достаточно.
Софья недаром назначила это собрание на полдень. Хованский и Полоцкий действительно начали колоться, так что доказательства у нее были.
Голицын побледнел.
— Сие гнусный оговор, государыня.
Угу. Уже государыня. Повинуясь кивку Софьи, служанки принялись с поклонами подавать боярам листки допросов с нужными выписками. Как угроза дыбы и плахи повышает вежливость!
— А вот мы и посмотрим, оговор сие — или нет. Домашних твоих опросим, дом обыщем, очную ставку устроим... Не всех змей я еще выловила, не всех...
Голос Софьи сорвался на шипение, глаза горели, она чуть подалась вперед — и как-то ей это удавалось. Сидя на ступеньках трона, в простом черном платье, с мраморно-бледным лицом — она была похода на тварь из тех, что не упоминают к ночи. И впечатление это только усиливали священники в простых же черных рясах. Три пятна тьмы среди позолоты и ярких солнечных тонов, которые так любил Алексей Михайлович, били по глазам, привлекали к себе внимание... на что и было рассчитано.
— Стража!
Стрельцы, из оставшихся верными, ждать себя не заставили — и в палате осталось на пять человек меньше, чем пришло. Голицын, Соковнин, Лопухин, Одоевский, Троекуров, ... все было проделано так быстро и ловко, что никто и пискнуть не успел.
— А теперь поговорим серьезно.
