— Будет Алексей Михайлович, царь крымский. В числе прочего.
Юноша выразился более чем понятно. Глаза Яна сверкнули веселыми искорками.
— У вас большие планы, государь.
— Надеюсь, у меня хватит на них времени.
* * *
Разведчики вернулись к утру, доложив диспозицию.
Напуганные бесчинствами русских, татарские войска собрали всех, кого могли. Сейчас под Бахчисараем находилось не менее десятка тысяч татар. Утешало другое — не то войско, чтобы его сильно бояться. Да и место не то, хотя они могут доставить серьезные неприятности, поскольку засели так, чтобы простреливать дорогу. Опять же, их главное оружие, легкая конница, в холмах не слишком полезно.
И все же, русские не могут позволить себе платить двумя-тремя людьми за каждого татарина. Слишком им жирно будет.
Так что же делать?
Выход подсказали подошедшие спустя считанные часы казаки, точнее Иван Сирко.
— Государь, — старый характерник был весел и бодр, словно и не было у него за спиной походов, боев, длительных переходов по степи, — так может, скрытно пройти да им в спину и ударить?
Алексей задумался.
— Скрытно? Но сколько пройдет? Человек десять? Мало...
Иван Сирко пригладил густые седые усы, усмехнулся загадочно.
— Что вы, государь, пару сотен я в обход провести берусь, не впервые.
— По одной дороге? Под прицелом у татар?
Казак смотрел спокойно и внимательно.
— Ты мне, государь, поверь, чай, не впервые оно. Был бы я помоложе, я бы и больше провел, а сейчас только пару сотен. Не увидят они нас. Нас — не увидят.
И так это было сказано, что мигом вспомнились ходящие по Сечи байки — и про тайные способности Ивана Сирко, и про желтый глаз, и про оборот волком... да много о чем сплетничали. Алексей решительно тряхнул головой. А и поверить — что он теряет?
— Ежели ночью, а мы с утра начнем штурм?
— А мы как раз ударим в спину...
Мужчины переглянулись. Алексей кивнул.
— Кого возьмете?
— Своих, государь. Уж не обессудь, а только казакам скрываться, к врагу подкрадываться куда как привычнее. Твои-то так не умеют, а уж ляхи — и тем паче.
— Коли понадобится, так мои люди казакам не уступят, — обиделся Ян Собесский.
Казачий атаман усмехнулся, заставляя всех почувствовать себя мальчишками.
— Коли мне отряд вести, так мне и людей подбирать. Не то — не обессудьте, за результат не поручусь.
В синих глазах заплясали искорки.
— А ежели я с вами еще пару своих людей отправлю?
— И кого же, государь?
— А Степан не говорил о таких? Их еще троянскими коньками кличут?
Алексей с удовольствием пронаблюдал за пониманием на лице атамана.
— Говорил, государь. И что ж эти дети сделать должны будут?
— А вот это мы сейчас и обговорим.
Чего уж там, гранаты еще оставались. И грех было их не использовать на такое хорошее дело.
* * *
Федька осторожно шел за рослым казаком, стараясь даже ногу ставить след в след. Так, на всякий случай.
Мешок за спиной чуть оттягивал плечи, но сильной усталости пока не ощущалось. Гранаты поделили им на двоих — ему и Даньке, и сейчас друг тоже шел где-то среди казаков.
Когда царевичево войско начнет штурм, они должны будут атаковать татар с тыла. Шуметь, кричать, убивать — глаза у страха велики, а храбрость у татар наоборот, весьма мала. В жизни им тут воевать не приходилось.
Так что должны они дрогнуть, а уж ежели гранаты добавить...
Точнее, сначала гранаты, а потом атака. Чтоб своих не задеть даже по случаю.
Удастся ли?
Должно. Государь знает, как лучше сделать. И сейчас он подчинил их Ивану Сирко.
Мальчишка невольно поежился. А все ж страшновато... и рука сама перекреститься тянется. Вот идут они, а старик впереди идет — и ведь не видят их татары. А еще... поблазнилось тогда Федьке али нет? Вроде как у атамана глаза горели желтыми волчьими огнями...
Или так отсвет факела лег?
Все же, ночью, в холмах, плохо верится в обыденность. Воют где-то далеко волки, шуршит под ногами трава, обвивая щиколотки, вскрикивает какая-то степная птица...
Рука так перекреститься и тянется. Ишь ты, нечистая...
И не поговоришь с кем, не успокоишься... шуметь нельзя, разговаривать нельзя, все железо войлоком обернули, чтобы не блеснуло, да не брякнуло...
А вокруг что-то серое, что-то вихрится — и кажется Федьке, что они идут, словно под пологом из паутины. Словно тень какая накрывает их, застит степь, гасит звезды. А старый атаман то тут, то там — он один словно в нескольких местах.
И голос у него спокойный.
— Идите, ребятушки, они никого не увидят.
А как не увидят, когда идут они прямо по дороге? Вниз поглядеть хоть одному — и вот они, как на ладони!
А атаман смотрит куда-то в темноту и чудится Федьке на миг, что глаза его горят страшноватым желтым светом, и вытягиваются зрачки, заостряются клыки под седыми усами... миг — и встанет на лапы здоровенный седой волк, вскинет голову и завоет.
И, отвечая его взгляду, волчий вой раздается совсем рядом, совсем близко.
— Не увидят они нас.
А кого? Федька боится задать этот вопрос, но атаман чуть усмехается.
— Волков в холмах много...
И опять пропадает в тумане.
А туман страшноватый, серый, липкий, влажный — не степной туман, и видится в нем что-то страшное, чудятся чьи-то голоса, наречие чуждое, словно рядом татары, вот только руку протяни, чтобы коснуться. Горят неподалеку огоньки костров...
Страшно...
И мертвенный холод пробирает чуть ли не до костей, когда липкое влажное щупальце забирается под одежду, внутрь...
Мальчишка передергивается, стискивает зубы... да, много говорят о таких людях, и сам он слышал... вот, значит, как оно бывает. Лишь бы душу потом не попросили те, кого не поминать к ночи.
И опять хочется перекреститься, но Федька уже не поднимает руки. А вдруг тот, кого к ночи не называть, огневается — и снимет защиту? И увидят их сейчас татары?
Все здесь полягут...
Ничего. И не с таким справлялись — и сейчас справятся. И все же, когда туман рассеивается, над головой опять светят степные звезды, а Иван Сирко взмахивает рукой:
— Дошли, ребята! Привал!
Федька переводит дыхание. Смотрит на атамана. И кажется ему — или клыки никуда не делись? И глаза у старого характерника горят желтыми волчьими огнями? Ну да ладно, сейчас и перекреститься можно.
— Вы оставайтесь, я пройдусь поодаль, огляжусь.
Иван Сирко исчезает, прежде, чем кто-то хоть слово произносит — и совсем рядом раздается громкий волчий вой.
Федька встряхивается всем телом и один из казаков хлопает его по плечу.
— Сробел, малый? Оно и понятно...
Любопытство и гонор оказываются сильнее страха.
— И ничего я не сробел. А вот это... что было? Они ж нас должны были увидеть! Мы рядом шли!
Казак ухмыляется.
— А вот это... знаешь, как нашего атамана татары с турками называют?
— Урус-шайтан.
— Именно. И не зря.
— А...
— А остальное — не твоего ума дело.
Федька насупился. Можно подумать, он совсем глупый. И так ясно, что врагам глаза отвели! Слыхал он о таком, просто тогда людей меньше было, но одному-двоим глаза отвести — несложно.
Деды говорили...
Но не хотят говорить? И не надо. Он тоже помолчит.
Теперь оставалось только ждать.
* * *
На рассвете русские и поляки принялись собираться. Сегодня их ждало сражение за Бахчисарай.
Там была столица ханства, а на высотах, впереди, их ждал Селямет Гирей, калга и младший брат Селима Гирея. Впрочем, блистательного ума старшего брата, говорят, ему Аллах не отпустил.
Алексей посмотрел на выстроившиеся полки, на решительные лица людей...
— Да благословит нас Бог, воины!
И первым, подавая пример, опустился на колени. Молитва была короткой, а потом войско быстрым маршем двинулось в сторону расщелины между холмами.
Сегодня и решится, чьей власти быть на земле крымской.
Татары встретили русских пушечным огнем. Первые ряды дрогнули, но не отступили. Падали, но шли вперед, упрямо, в 'мертвую зону', куда уже не достреливали пушки. И все же...
Алексей находился сейчас в арьергарде. Он с радостью шел бы впереди, но кто ж ему разрешит? Наследник! Царевич!
Оставалось только ждать, сжимая кулаки и смотреть, как падают люди. Его люди. Православные.
Где же Сирко!?
* * *
Федька даже чуток придремал, едва ли не в обнимку с Данькой, когда сильная рука встряхнула его за плечо.
— Вставай... конек. Бой начался.
Сна как ни в одном глазу не бывало. Над мальчишками склонялся Иван Сирко. А глаза у него были желтые-желтые, волчьи, умные и хищные.
— Пора.
Федька подскочил, вытянулся, зная, что рядом так же вытянулся во фрунт Данька.
— Разрешите приступать?
— Разрешаю. Эти ваши игрушки далеко ли летят?
— Как добросим, воевода.
— А взрываются скоро ли?
— Секунд десять погорят, а потом жахнут так, что чертям в аду жарко станет.
Федька был уверен, что атаман все знает. Просто дает им время прийти в себя. Мало ли...
— Сейчас пойдете, куда я скажу, а с вами пойдут Петро и Оглобля. Они ваши штучки куда как дальше докинут.
— А...
— Мешкать они не будут, просто силы у вас пока детские. Обидно будет зазря такую мощь потратить.
Еще бы не обидно.
Федька кивнул.
— Разрешите начинать?
Желтые глаза одобрительно сощурились.
— Начинайте.
* * *
Селямет Гирей смотрел вперед. В душе калги бушевал вихрь гнева. Наглые твари! Сволочи! Шакалы православные, не знающие Аллаха и истинной веры!
Да как посмели они!?
Селим Гирей ушел в поход — и как это часто бывало, его брат остался за старшего. И вот тут...
В столицу начали приходить плохие известия.
Русские появились в Крыму. То здесь, то там... спасшихся было немного. Тех, кто смог добраться до столицы и сообщить обо всем государю — еще меньше. К тому же Селямет Гирей был не настолько умен, как брат — вот и не принял все всерьез.
Забеспокоился он пару недель назад, когда прилетел голубь из Кафы.
Город был захвачен. И все чаще в Бахчисарае объявлялись беженцы...
Сначала Селямет не беспокоился. Ну, набег — бывает. Приходили сюда уже и казаки, и русские, да только убрались несолоно хлебавши. Селим же как раз под Азовом, вот возьмет он крепость — и пройдется победоносным маршем, захватывая неверных и превращая их в своих рабов, ибо на что они еще могут сгодиться?
Только в меру своих сил и умения служить правоверным.
Но...
Все складывалось не так хорошо. Селим молчал, а вскоре пришло и известие пострашнее. Русские шли к Бакчэ-Сараю. Шли уверенно, не останавливаясь и с понятными намерениями. И с другой стороны двигались поляки.
Это было уже серьезно.
Потрепать их стрелами издали не удавалось — у них была своя кавалерия и посылать людей было бессмысленно. Все заканчивалось долгой погоней по степи.
А вот защищать...
Бакчэ-Сарай был окружен холмами — и в город вела дорога, петляющая между ними. Вот ежели занять позицию на холмах... что калга и сделал.
Поставил пушки, расположил людей, устроил штаб... штурм не стал для него неожиданностью. А вот...
* * *
— Как только я гранату передам, так и бросай. Сразу же.
Казак, носящий говорящее прозвище 'Оглобля' кивнул. Весь нескладный, длинный, с руками чуть ли не ниже колен... понял ли?
А, коли нет, так их всех сейчас тут разнесет.
Федька чиркнул кремнем, высек искру на трут — и быстро понес тлеющую тряпку к фитилю, пропитанная маслом веревка вспыхнула мгновенно.
Граната перешла в руки Оглобли, тот, не мешкая, раз махнулся — и швырнул ее, что есть сил.
Федька проводил ее взглядом.
А ведь хорошо пошла...
Стартовав на холме, в тылу врага — Иван Сирко выбрал идеальную позицию, татары отсюда были видны, как на ладони, граната финишировала аккурат посреди большого их скопления.
БАБАХ!!!
Грохот донесся даже сюда. И сразу же...
ШАРАРАХ!!!
Данька тоже не мешкал.
Мальчишки переглянулись — и протянули к труту по второй гранате. Их всего десятка полтора, так что поспешать будем, пусть ни одна не пропадет...
* * *
Не заметить удар в спину татарам было бы сложно. Гранаты грохотали так, что эхо на день пути вокруг разносилось. Да и татары, которые только что стреляли, глумились над атакующими и были вполне в себе уверены, вдруг замешкались.
И вот тут русичи своего не упустили. Рванулись наперегонки с поляками, словно крылья на ногах выросли. Расстояние до холмов преодолели в несколько секунд, полезли вверх, словно за ними черти гнались...
И стоило замолкнуть гранатам, как откуда-то, за спиной у татар раздался грозный волчий вой. А потом и...
— За родину!!! Урррааааа!!!
Казаки Ивана Сирко шли в бой. Они понимали, что ежели татары сейчас на них развернутся — не вернется ни один. Но их вел батюшка-атаман, они бились впервые за свою землю, у них была поддержка и помощь...
Разве не стоит оно того, чтобы голову сложить?
Тысячу раз стоит!
Они и не колебались.
Не колебались и 'троянские коньки', которые отбросав гранаты, ринулись вслед за Оглоблей и Петро. Не оставаться ж им в стороне, когда тут такое. Казаки попытались было, цыкнуть на ребят, но сразу же смолкли. Потому что сабли у мальчишек в руках были как раз под их рост, и кинжалы во второй руке тоже, и глаза такие...
Можно их остановить.
Так ведь не простят потом. Ни им, ни себе. Бывает бесчестье, которое пострашнее ножа режет. Авось да и уцелеют. Казаки переглянулись и положили себе приглядывать за мальцами. И отдались бою.
* * *
Федька уверенно отводил удары, как учили. Сил у него мало, да и ростом он не вышел, зато юркости и ловкости на десятерых хватит. Так и получается. Удар спустить либо по сабле, либо по кинжалу, отклонить в сторону, а другой рукой ударить. Бить ногами, подсекать врага, едва ли не на колени падать, когда надобно друга прикрывать — это не благородное фехтование. Это — бой, то есть свалка стенка на стенку, и здесь все против всех и все за всех.
Остаться на месте? Ожидать конца боя?!
Да никогда! Не для того царевич их с улицы забрал, чтобы они труса праздновали...
Удар, еще удар, рядом падает татарин с распяленным в диком крике ртом, Федька не замечает, что кричит и сам, выплескивая буйное хмельное безумие боя.
Сабля справа. Уклониться, парировать, ударить, слева его прикрыл казак, и еще удар, и еще...
Прилетевшей откуда-то слева стрелы Федька не заметил. Просто что-то клюнуло в плечо, заставляя упасть на колени.
Больно...
Конец...?
* * *
Селямет Гирей так и не понял, когда ситуация переломилась. Когда что-то страшно загрохотало? Да вроде как нет, тогда он еще смог организовать сопротивление. И татары все равно поливали нападавших стрелами.
Когда раздался волчий вой и им ударили в спину?
Вроде как тоже нет...
Когда... Да. Вот именно тогда, когда спереди ударили пушки, а один из холмов захватили и принялись безжалостно вырезать всех, кто был на нем, спихивая вниз мертвые тела.