Утро начиналось неудачно.
Первый же пергамент оказался письмом Кайшера дан-Хавенрейма, правителя Нагорных королевств. Император развернул его, страдальчески поморщившись, и быстро пробежал глазами первые столбцы. Все как всегда — цветистые приветствия и вычурные финтифлюшки на заглавных буквах. По существу послание могло бы уместиться на одной, самое большее — на двух четвертях пергамента, но со всем парадным словоблудием занимало не меньше семи. Варвары с Запада быстро перенимали у соседей их манеру обращения, доводя вежливость до приторной велеречивости. А впрочем, что с них взять... Откуда у подобных дикарей возьмется чувство меры? Они никогда не проявляют это качество ни за столом, ни на войне, и остаются верными себе в политике.
Письменный стол Императора был завален свитками — отчеты от наместников провинций, тайные послания правителей соседних государств, не говоря уже о "личной" переписке, переполненной той же удушливой политикой. На чтение обычно уходило несколько часов. Валларикс мстительно подумал, что велит секретарю сочинить ответное письмо Кайшеру на десять... нет, пятнадцать четвертин. Доподлинно известно, что дан-Хавенрейм не утруждает себя чтением, а слушает, как это делают другие. Вот и замечательно. Чтецу нельзя доверить сокращать письмо по собственному усмотрению, так что придется выслушать все от начала до конца.
Валларикс не сразу обратил внимание на шум за дверью, тем более что секретарь старался приглушать свой голос.
— Сэр рыцарь! Подождите. Император занят. Приказал, чтобы его не беспокоили... Мессер, вы меня слышите?..
Судя по паническим ноткам в голосе письмоводителя, он сильно сомневался в том, что гость способен проявить благоразумие. Валларикс поднял голову, отметив, что дежурившие у дверей гвардейцы в разговор не вмешиваются.
Такое благодушие охраны могло означать только одно.
— Никого не велено впускать! — продолжал возмущаться секретарь.
— Вот интересно будет посмотреть, как это ты меня "не впустишь", — отозвались у самой двери. Не узнать голос мессера Ирема — как и саму манеру изъясняться — было сложно.
Император улыбнулся и отложил перо.
Дверь распахнулась, пропуская в аулариум светловолосого мужчину в темно-синем, но уже порядком выцветшем плаще. В отличие от Валларикса, проведшего утро в четырех стенах, он прямо-таки излучал энергию — казалось, что с ним вместе в кабинет ворвались солнце, пыль дорог и летний ветер.
Ирем... Как всегда, самоуверенный, насмешливый и победительный. Как и все северяне, на южном солнце он не загорал, а обгорал — верхняя половина лба, защищенная шлемом, оставалась белой, а над золотистыми бровями виднелась воспаленная красная полоса. Но, как ни странно, ему это шло. Лорд Ирем относился к редкой разновидности людей, которые неотразимы в любой ситуации — хоть на торжественных приемах, хоть в дорожной одежде и с пятнами солнечных ожогов. В прозрачно-серых глазах рыцаря поблескивали насмешливые искорки.
Валларикс успокоительно кивнул секретарю, расстроенно переминавшемуся с ноги на ногу за спиной посетителя.
— Не беспокойтесь, мэтр Эйген. Все в порядке. Мессер Ирем мне не помешает.
Рыцарь вошел в кабинет и сбросил плащ на первое попавшееся кресло. Следом полетели потертые кожаные перчатки для верховой езды.
— Ваша прислуга меня доконает, государь, — сообщил он преувеличенно серьезно, когда мэтр Эйген скрылся в коридоре. — Стоит провести за пределами столицы несколько недель — как тебя уже готовы хватать за рукав и принуждать торчать под дверью. Если так пойдет и дальше, то я скоро начну сомневаться в том, что глава Ордена действительно имеет право входить к вам без доклада.
Валларикс не мог припомнить случая, чтобы сэр Ирем в чем-то сомневался, но спорить он не стал.
Рыцарь уселся в кресло на другом конце стола, не дожидаясь приглашения. Их дружба началась еще тогда, когда Валларикс был наследником престола, и в отсутствии придворных они редко связывали себя придворным этикетом.
— Ты даже не представляешь, как я рад, что ты вернулся, — с чувством произнес Валларикс. В присутствии Ирема он всегда чувствовал себя иначе. Не таким уставшим, не таким трагически далеким — в свои тридцать лет — от дней их общей юности. Ну, словом, куда более живым.
Любой придворный обязательно рассыпался бы в благодарностях, но в этот раз в ответ на реплику правителя раздалось непочтительное хмыканье.
— Я сделал любопытное наблюдение. Всякий раз, когда вы начинаете с того, что рады меня видеть, это означает, что мне предстоит по меньшей мере сутки провести без сна. Или весь следующий месяц промотаться по провинции, — заявил Ирем, устроившись в кресле поудобнее и закидывая ногу на ногу. — Сейчас вы скажете, что у вас есть очередное поручение для Ордена, и вы хотите, чтобы этим поручением занялся лично я. Не так ли, государь?..
Валларикс пристально посмотрел на собеседника через широкий стол. В сущности, он хотел дать каларийцу отдохнуть хотя бы пару дней, но раз сэр Ирем в настроении шутить — то пусть пеняет на себя.
— Именно так.
— Я, как всегда, польщен вашим доверием, мой лорд, — под аккуратными усами Ирема сверкнула белозубая улыбка. — Могу я узнать, что нужно будет сделать?
— Дело, в общем-то, не сложное, но поручить его кому-нибудь, кроме тебя, я не могу. Ты съездишь в Энмерри... ну, скажем, под предлогом нового набора рекрутов или сбора недоимок по налогам. А когда окажешься на месте, то посмотришь, что творится в Приозерном, — сказал император, выделив последнее название особой интонацией.
Недавняя ленивая усмешка сразу же пропала с лица рыцаря.
— А что, у вас возникли основания для беспокойства?..
В первый раз с начала разговора Валларикс несколько смутился. Ирем был прагматиком. Когда он говорил об 'основаниях', то подразумевал вещи безусловно реальные. А смутная тревога, мучившая императора последнюю неделю, едва ли могла считаться уважительной причиной для того, чтобы отправить в захудалую провинцию главу имперской гвардии. Разумеется, приказ сэр Ирем выполнит с обычной добросовестностью, но не станет ли он думать, что его друг и сюзерен становится не в меру мнительным?..
— Если честно, ничего конкретного, — признался Валларикс, решив, что приводить какие-то надуманные доводы будет еще глупее. — Но времени прошло уже немало. Я хотел бы знать, как обстоят дела.
1.
— Ты можешь несколько минут посидеть смирно? Я почти закончила.
— Ну ма-ам...
Фила вытянула нитку и сделала еще несколько стежков. И где он только умудряется все время рвать свои рубашки? Впрочем, Вали в таком возрасте тоже все время приходил домой в испачканной одежде и с разбитыми коленками. В этом плане все мальчишки одинаковы. Близнецам пока хватает места для игр за курятником и во дворе, но скоро они тоже станут удирать из дома и до самой ночи пропадать на озере или в лесу. А возвращаясь, сметать со стола все, что она успеет приготовить.
— Постарайся поберечь рубашку до того, как высохнет другая. Я не успеваю штопать твои вещи, — с напускной суровостью сказала Фила. Безымянный покосился на нее из-под спутанной челки и, убедившись, что в действительности она даже и не думает сердиться, подкупающе открыто улыбнулся.
— Хорошо. А теперь можно, я пойду?
— Иди, — вздохнула Фила.
Безымянный вихрем вылетел за дверь. Фила даже не успела попросить его на этот раз не опаздывать к ужину. Валиор всякий раз сердился, если кто-то из мальчишек приходил, когда семья уже сидела за столом.
Снова оставшись в одиночестве, Фила в очередной раз пожалела, что среди четырех ее детей не было ни одной девочки, которая сидела бы с ней дома, когда остальные ее отпрыски с утра пораньше разбегались кто куда. Без них в хибарке на опушке леса было слишком тихо. Остальные женщины в деревне держались дружно, но они и жили рядом. Валиор же поселился на отшибе, и в каком-то отношении так и остался для деревни чужаком.
Фила не могла отделаться от ощущения, что дети из деревни не особо жалуют ее ребят. В особенности Безымянного. Вали был уже достаточно взрослым, чтобы к нему опасались приставать. А близнецы, наоборот, еще не доросли до того возраста, чтобы мальчишки взяли их в свою компанию. Каждый раз, когда ее средний сын возвращался с синяком на скуле или с ссадинами на костяшках кулаков, Фила гадала — было ли это следами обычных мальчишеских драк, или следовало уделить происходящему особое внимание? Но Безымянный никогда не жаловался, и Фила предпочитала делать вид, что ничего не замечает. Она по опыту знала, что, если ее средний сын не хочет что-нибудь рассказывать, то, сколько ни расспрашивай, он будет только отворачиваться и упрямо хмурить брови. Валиор смотрел на это проще. Он считал, что мальчику полезно уметь постоять за себя, и нужно предоставить Безымянному возможность научиться этому, не прячась за спиной у старших. Филе иногда казалось, что ее муж просто предпочитает ни во что не вмешиваться.
Фила достала из большой корзины возле очага несколько луковиц, быстро очистила одну и начала резать лук тонкими кольцами, прищурившись, чтобы едкий сок не жег глаза. К тому моменту, когда Валиор вернется с поля, нужно приготовить для него его любимую похлебку с сухарями. Мысли Филы снова закрутились вокруг ежедневных дел, и беспокойство из-за Безымянного было на время позабыто.
...Они поджидали его на опушке леса, и, как представлялось им самим, устроили отличную засаду. Но приемыш был настороже, поскольку ожидал чего-нибудь подобного.
На лице Каттинара, сына старосты, еще заметны были синяки от их последней драки, которую Каттинар бесславно проиграл, хотя был на три года старше и значительно сильнее своего противника. Сказать по правде, дрался Каттинар нечасто — большинство мальчишек из деревни были только рады угодить сыну сельского старосты и поучить нахала уму-разуму. Но даже в этом чаще всего не было необходимости, поскольку мало кто решался задевать Катти.
Совсем другое дело — Безымянный. Сирота из дома на отшибе, даже внешне непохожий на других мальчишек из деревни и за десять лет так и не ставший среди них своим, он должен был без передышки отвоевывать для себя право находиться среди остальных, не превращаясь в вечную мишень для пересудов и насмешек. И если поначалу он частенько шел домой, весь перемазанный в пыли и сглатывая слезы, то со временем желающих подраться с ним заметно поубавилось. В недавней схватке с Каттинаром Безымянный одержал великолепную победу, и остаток дня буквально упивался ощущением триумфа. Его радость омрачало только то, что драка, начатая сыном старосты в лесу, происходила без свидетелей. Хотя, возможно, если бы он побил Каттинара на глазах у остальных мальчишек из деревни, то расплата наступила бы гораздо раньше.
Безымянный понимал, что рано или поздно Каттинар подстережет его в каком-нибудь укромном месте — и, конечно, не один, а со всей сворой своих прихвостней. Последние два дня приемыш чувствовал себя в деревне, будто в осажденном городе, и нервно оборачивался на любой случайный шорох.
Это его и спасло. Во всяком случае, попытка незаметно окружить его дружкам Катти не удалась. Приемыш вовремя заметил их и замер в напряженной позе, в равной степени готовый драться или убегать. При этом он привычно вскинул подбородок вверх, хотя и знал, что этот жест безмерно раздражает деревенских жителей — что сверстников Катти, что взрослых. Даже Валиор время от времени ворчал, что Безымянный так и будет получать по шее, если не перестанет постоянно задирать перед другими свой чумазый нос.
С первого взгляда на участников засады Безымянный оценил свое положение как "крайне паршивое". Мальчишек было шестеро, и среди них — ни одного, хоть сколько-нибудь расположенного к Безымянному. С Каттинаром, как обычно, пришли Вено, Хельме, рыжий Скай и Ленс — худой нескладный парень, бывший на голову выше остальных. Новым лицом в этой компании был только Барл — почти ровесник Безымянного, донельзя гордый тем, что старшие позволили ему к ним присоединиться. Он был преисполнен воодушевления и жаждал доказать, что Каттинар и Ленс в нем не ошиблись. На его сочувствие рассчитывать тем более не приходилось.
Ну и, разумеется, здесь же торчал и сам Катти. На его бледной и одутловатой физиономии любые синяки держались долго, и сейчас Безымянный не без тайного злорадства скользнул по сыну старосты глазами. Два последних дня Катти не появлялся ни на озере, ни на площадке за амбарами — должно быть, не хотел показываться на глаза своим друзьям в таком плачевном виде. Впрочем, он и в остальное время не был писаным красавцем. Безымянный дерзко утверждал, что Каттинар похож на перекормленного поросенка, но, пожалуй, это было преувеличением. В действительности у Катти было вполне обычное, вечно надутое лицо с заметно оттопыренной нижней губой, жесткие рыжеватые волосы и серые глаза. По-настоящему отвратным это лицо становилось только в те минуты, когда Каттинар глумливо улыбался, глядя на свою очередную жертву. Как сейчас.
— Смотрите, кто пришел!.. — елейным голосом пропел Катти. — Я был уверен, что ты еще прячешься у матери под юбкой.
— А я был уверен, что ты все еще сидишь и делаешь свинцовые примочки, чтобы синяки сошли быстрее, — храбро отозвался Безымянный. Неприятностей ему и так и так не избежать, а радовать Катти своим испугом он не собирался.
— Думаешь, ты очень умный, да? — прищурился сын старосты. — И очень смелый... до тех пор, пока тебя никто не трогает. Но это мы сейчас исправим. Давай, Рыжий!..
Повинуясь жесту Каттинара, Скай подскочил к Безымянному, чтобы схватить его за локти, но приемыш ловко извернулся, с силой оттолкнул его и бросился бежать. Скай, получивший локтем в подбородок, ошалело заморгал, а остальные замерли на месте, провожая взглядами мелькающую за деревьями фигуру Безымянного.
— Чего уставились?! За ним! — скомандовал Катти осипшим от досады голосом. Опомнившись, мальчишки бросились в погоню.
— Он бежит к болоту!.. — крикнул кто-то на бегу, то ли указывая путь, то ли, наоборот, пытаясь призвать остальных к благоразумию.
— Быстрее! — приказал Катти, а щуплый Барл с восторгом подхватил:
— Бей приемыша!..
Подобный клич звучал в этом лесу уже не в первый раз. Беглец стремглав несся через Жабью топь, не обращая внимания на то, что почва проседает под ногами, а из земли при каждом шаге выступает коричневая болотная вода. Приемыш давно знал эти места и был уверен, что сумеет выбраться. Босые ноги почти не касались прелых листьев и лесного мха. Мальчишки из деревни постепенно отставали.
Он не успел понять, что с ним произошло, когда на бегу зацепился ступней за золотисто-черную корягу. Земля внезапно бросилась ему навстречу, и приемыш выставил вперед ладони, чтобы хоть чуть-чуть смягчить падение. Перекатившись по сырой траве, Безымянный вскочил и хотел было снова броситься бежать, но при первом же шаге подвернутую при падении ступню пронзила такая боль, что он невольно вскрикнул.
Но сильнее боли оказался ужас от сознания того, что теперь его обязательно догонят. Безымянный закусил губу и, припадая на больную ногу, побежал вперед.
