— Дружков своих пивом угощай, — посоветовала Айя. — Тогда вам и девки не понадобятся. Еще пол-кувшина — и вам будет один Хегг, кого за коленки лапать.
Парень удивленно вскинул на нее глаза — а потом начал багроветь. Дошло.
Айя еще успела про себя подумать, что краснел он замечательно — так, как из всех людей способны только рыжие, с их светлой тонкой кожей. А потом парень открыл рот — и во всеуслышание сообщил, что, с его точки зрения, следует делать с самоуверенными девками вроде нее.
Среди островитян встречались мастера, способные, начав браниться, наплести две дюжины петель, ни разу не повторившись. Подвыпившему парню до такого мастерства было, понятно, далеко. Айя, глядя на него, осклабилась, прекрасно понимая, что насмешливая молчаливая улыбка разозлит молокососа куда больше, чем самый находчивый ответ. Но тут сидящий за соседним столом человек внезапно обернулся к разошедшемуся парню и негромко, как-то очень буднично распорядился:
— Рот закрой, сопляк.
На неожиданного заступника с равным удивлением воззрились все. И рыжий парень, и его дружки, и сама Айя. Одетый в кожаную куртку человек сидел вполоборота к ней, но сейчас, когда он развернулся к свету, она сразу же его узнала. Доминант из гавани! Только оставивший где-то свой синий плащ, в точности как она сама — кольчугу и другие вещи.
Сердце гулко стукнуло о ребра.
Вот ведь пересидела слежку, ничего не скажешь. Вообще-то вряд ли он успел ее так уж детально рассмотреть... но что, если все-таки узнает? Айя скрипнула зубами. И чего его сюда-то понесло, что, в Нижнем городе других трактиров нет?
Дружки рыжего молокососа недовольно загудели, а он сам раскрыл было рот, чтобы указать вшивому каларийцу его место, но, встретившись взглядом с собеседником, раздумал. Может, углядел лежавший рядом с каларийцем меч и рассмотрел получше оттиски на куртке, какие случаются от долгого ношения кольчуги. Но, скорее всего — просто встретился с холодными, насмешливыми серыми глазами и со всей отчетливостью понял, что, если светловолосый калариец сейчас встанет, то хвалиться удалью перед дружками ему не придется. Если бы чужак открыто угрожал ему, рыжий, надо думать, испугался бы гораздо меньше. Но у его противника был такой взгляд, как будто он прикидывал — надрать ли недоноску уши или просто взять за шиворот и вышвырнуть за дверь.
Обидчик Айи покраснел. Он еще прикидывал, смолчать совсем — или, спасая репутацию, все-таки буркнуть что-то напоследок, но калариец продолжал все так же молча наблюдать за ним, и рыжий предпочел неловко притвориться, что его вдруг страшно заинтересовало блюдо с выложенной на нем закуской — копчеными морскими гребешками, мидиями, сыром и румяными сухариками. Айя попыталась вспомнить, на что же похожа эта сцена, и сообразила: так дворовый пес, мгновенно оценив противника, которому только что собирался трепать холку, молча поджимает хвост и убирается с дороги. Зрелище по-своему даже красивое. Для всех, кроме того, кому не повезло попасть в такое положение.
Дружкам оплеванного парня вмешиваться тоже оказалось не с руки. Судя по дорогой, хоть и поношенной одежде, и в особенности по серебряной крестовине длинного тяжелого меча, чужак был птицей поважнее городского стражника. С таким связываться — как бы самому потом не пожалеть. Так, вероятно, рассудил про себя каждый из пятерых. И выводом этим остался донельзя доволен. Потому что проявить благоразумие — это, конечно, куда лучше, чем попросту струсить.
Айя видела подвыпивших мастеровых насквозь и знала, что они боятся каларийца даже впятером на одного. И это было даже отчасти обидно. Вот ее — хотя она могла бы сотворить с ними кое-что и похуже, чем этот белоголовый — они просто так, за здорово живешь, бояться бы не стали. Ну да, во многом из-за платья, разумеется. Но ведь не только. Вот этому каларийцу только бровью шевельнуть — у болтунов уже язык присох. А ей для такого эффекта нужно, чтобы за спиной стояли Глемм и Гирс. Или кто-нибудь почище.
Тут до Айи, наконец, дошла комичность положения. Этот проклятый доминант, с которым они мало не поубивали друг друга полтора часа назад, теперь вступается за "оскорбленную невинность". Чудом не смахнувшую ему сегодня топором полголовы — о чем светловолосый, разумеется, и не догадывался.
Чего он вообще полез?.. Может быть, рассчитывал, что незнакомка тут же преисполнился к "спасителю" глубокой благодарности? Айя покосилась на него через плечо. Да вроде нет. Во всяком случае, закончив с рыжим, доминант немедленно вернулся к недоеденному блюду. Ел он совершенно отвратительно, "по благородному" — то есть вместо того, чтобы воспользоваться пальцами, подолгу ковырял роскошно пахнущую жареную рыбу вилкой, чтобы подцепить такой вот ма-аленький кусочек и отправить его в рот. И снова ковырялся. От такого надругательства над едой Айе захотелось взвыть. Одновременно она с удивлением почувствовала, что и сама очень голодна — а ведь совсем недавно полагала, что не сможет проглотить ни крошки. Вероятно, главная причина была в том, что стол каларийца стоял близко к стойке, и она прекрасно видела, что именно он ест. От вида блюда с рыбой, выложенного зеленью и залитого белым соусом, у Королевы слюнки потекли. А рыцарь продолжал орудовать своей двузубой вилкой, по-прежнему не обращая на нее внимания. Вытаскивание тонких рыбьих костей его сейчас, похоже, занимало больше, чем все девки, вдовы и молодки в Нижнем городе.
Тут как раз подоспел Слепень с обещанным оремисом, и Айя удивленно осознала, что с его ухода прошло минут пять. А ведь казалось — много дольше.
— Я, пожалуй, все-таки поем, — негромко буркнула она, приняв у Слепня чашку. И сделала хозяину едва заметный жест: пригнись, есть разговор не для чужих ушей. Слепень подошел почти вплотную, наклонился. Айя повела головой в сторону рыцаря. — Это что за гусь?..
— Это... — неожиданно замялся Слепень. — Да кто его знает. Пес-выжлятник, с королевской сворки*. Так, захаживает иногда.
— Иногда, — насмешливо скривилась Айя, не преминув отметить, что ответил Слепень как-то слишком уж уклончиво. Пожалуй, имя рыцаря он все же знал, но называть не собирался. Даже ей. — То-то ты его, будто родного, усадил за лучший стол, да и накрыл, я смотрю, чисто. Даже вилку вон ему достал, аристократу драному. Чего это ты, Слепень? Не боишься, в гавани узнают, как ты "псов" обхаживаешь? Или, скажешь, в пиво ему плюнул?..
— Не плевал. И никому другому не советую, — ответил Слепень неожиданно решительно. И, немного помолчав, добавил уже мягче — Остынь-ка, Айя. Сама знаешь, я вам помогаю, чем могу. Но я теперь не "сумеречник", по ночным законам не живу.
— Угу, ты теперь вертишься, как вошь на гребешке, — сверкнула белыми зубами Айя. — И нашим что б, и вашим, лишь бы никому обидно не было. Ни мне, ни этому белоголовому.
И снова дернула головой в сторону каларийца, собирающего хлебным мякишем подливку. А потом решительно сказала:
— В общем, так. Делай что хочешь, но чтобы через полчаса его тут не было. Если бы мне хотелось ужинать на псарне, я вернулась бы обратно в гавань.
И тут Слепень ее удивил. Перегнулся через стойку — и почти беззвучно зашипел:
— Слышь, Айя, не дури. И зубы мне не заговаривай, я ведь с тобой не первый год знаком. Что, приглянулся?.. Сама с ним и разбирайся, а меня не впутывай!
Вероятно, говорить с ней в таком тоне во всем Нижнем городе мог только один Слепень. Помнивший ее не грозной Королевой Алой гавани, а худой, нескладной, обозленной на весь мир девчонкой, только что прибившейся к столичным "сумеречникам". Любому другому Айя за подобный тон язык узлом бы завязала. А уж за идиотское предположение, что этот калариец ей понравился!.. Она невольно покосилась на "выжлятника".
Тот пододвинул себе кружку с пивом, отхлебнул. И поймал ее взгляд, как ловят в схватке лезвие меча, каким-то шестым чувством угадав, куда придется следующий удар.
Глаза у него были не такими, как она запомнила их в гавани. Не светлого, стального цвета, а... ни дать ни взять весенние, редеющие облака, через которые вот-вот пробьется голубое небо — промелькнуло несуразное сравнение.
Рыцарь смотрел на нее в упор, и Айя сразу поняла, что он догадывается, о чем — точнее говоря, о ком — она шепталась с содержателем трактира. Айя напряглась. Вот сейчас под аккуратными усами каларийца проскользнет уже знакомая по гавани усмешка — и тогда она действительно его убьет. "Если получится" возникла в голове непрошенная мысль.
Но "пес" не улыбнулся.
Айя отвернулась к стойке, но при этом, как бы невзначай, устроилась на табурете так, чтобы можно было видеть стол и рыцаря, сидевшего за ним. Теперь, когда она так неразумно привлекла к себе его внимание, следовало быть настороже, а главное — не упускать его из виду. Айя пригубила свой оремис, искоса поглядывая на гвардейца. Напиток, как ему и полагалось, оказался сладким и горячим, хотя пряностей служанка положила слишком много. Но зато по телу от оремиса текло блаженное тепло, а это было самым главным. Калариец в это время отодвинул от себя тарелку и сделал Слепню знак, понятный каждому трактирщику.
Корчмарь кивнул и взял со стойки чистую полуторную кружку. Айя допила последние глотки горячего оремиса, следя за тем, как льется из бочонка пенная струя, а над кружкой вырастает пышная белая шапка. Слепень поставил кружку на поднос и уже собирался отнести ее, когда Айя, подчиняясь внезапному порыву, придержала край подноса.
— Погоди. Я отнесу.
Слепень удивленно вскинул на нее глаза, но поднос выпустил. Ухмыляться он, конечно же, не стал, но в глазах все-таки промелькнул задорный огонек, и Айе захотелось выдрать ему бороду. По волоску. Вот ведь старый дурак, вбил себе в голову Хегг знает что...
Наперекор этой трезвой мысли Айе вспомнился холодный стальной блеск в глазах гвардейца, отбивавшегося от ее людей, и где-то в животе возникло сосущее ощущение — причудливая смесь азарта, страха и восторга. Он был редкостным противником, этот светловолосый. Равных ему фехтовальщиков Айе уже давно не попадалось. Может быть, поэтому она и дожила до сегодняшнего дня.
Вот только Слепень не понимал главного.
Даже позволив себе на минуту заглядеться на смазливого "выжлятника", она в первую очередь оставалась Королевой Алой гавани, и думала прежде всего о благополучии своих людей. Красавчик-доминант руководил облавой в гавани, и, вероятно, знал, кто именно их выдал. Кроме того, он и сам являл собой достаточно серьезную проблему для всего Берегового братства. Если уж он не узнал ее, надо суметь воспользоваться ситуацией. По крайней мере, посмотреть, что можно из нее извлечь.
Айя взяла поднос и подошла к столу, стараясь двигаться непринужденно, но в то же время не шагать своим обычным резким и широким шагом. Из-за того, что большую часть времени она проводила на палубе своего корабля, походка Королевы мало отличала ее от любого из пиратов или моряков. Служанки из трактиров так не ходят.
— Ваше пиво, мессер рыцарь, — сказала она, подойдя к каларийцу ближе, чем требовала необходимость, и расчетливо коснувшись его локтем.
Рыцарь поднял на нее глаза. Айя подумала, что для задуманного дела одолженное Слепнем платье все-таки не слишком подходило. Куда лучше было бы одеться в яркий островной наряд — расшитый жемчугом корсаж, украшенная кружевом рубашка и, самое главное, более чем свободный вырез на груди.
Но, похоже, каларийца ее затрапезный вид не слишком-то смутил. Он откинулся назад, и, принимая кружку, с интересом посмотрел на мнимую служанку.
— Я не мог раньше где-то тебя видеть?
Еще как мог, вздохнула Королева про себя. Хорошо хоть, яростно перекошенный рот и надглазья шлема, закрывающие пол-лица, сделали ее неузнаваемой.
— Где это, мессер?.. — прикидываясь круглой дурочкой, отозвалась она, взмахнув ресницами.
Гвардеец неопределенно повел плечом и сменил тему.
— Как тебя зовут?
— Далька, — ответила Айя, смутно припомнив, что у Слепня, кажется, была служанка с таким именем. В то же время она незаметно пододвинулась еще поближе. Рыцарь одобрительно смотрел на ее грудь, туго обтянутую платьем.
— Не посидишь со мной, Далька?..
"Клюнул!" — радостно подумала Айя и потупила глаза — не следовало, чтобы доминант увидел в ее взгляде даже отблеск торжества. Со стороны это, должно быть, выглядело более чем естественно. В самой раз для девчонки из трактира, которой смерть как приглянулся благородный господин. Для полноты картины было бы неплохо покраснеть. Айя была уверена, что с этим возникнут сложности, но, к ее удивлению, кровь в самом деле прилила к лицу.
Конечно же, она не отказалась. Опускаясь на скамью, она скорее почувствовала, чем увидела, как давешний молокосос в бессильной ярости испепеляет доминанта взглядом. Как заставить каларийца разболтаться и назвать наводчика — кишки которого, вне всякого сомнения, следовало в назидание другим предателям развесить по всей Алой гавани — было пока неясно. Но Айя не сомневалась, что сумеет так или иначе извлечь пользу из более тесного знакомства с каларийцем. Если у нее получится улучить минутку и через Слепня послать весточку кому-то из своих людей, то гвардеец окажется у них в руках. А он, похоже, был не из последних в своем Ордене.
Сегодня "псарня" нанесла Береговому братству сокрушительный удар — а значит, и ответ должен был оказаться соразмерным.
Пока эти мысли вихрем проносились в голове у Айи, рыцарь успел приобнять ее за талию.
"Сейчас поцелует" — промелькнуло в голове у Королевы. Несмотря на всю практичность, с какой Айя отнеслась к своей рискованной затее, в груди почему-то сильно екнуло. Просто от мысли, как прекрасно все могло бы получиться, если бы сидящий рядом калариец был простым наемником или пиратом с ее корабля. Ну или, на худой конец, обычным горожанином... хотя какой из него, к Хеггу, горожанин!..
А ведь Слепень, фэйры бы его подрали, был не так уж и неправ.
Но рыцарь ее целовать не стал. Он все так же обнимал ее чуть-чуть повыше талии, и рука, которую она чувствовала на своих ребрах, была теплой, твердой и тяжелой, а сам жест — спокойным, собственническим. Айя искоса взглянула на ухоженную светлую бородку и на аккуратные короткие усы гвардейца, под которыми как раз в эту минуту промелькнула белозубая улыбка. Ей стало немного жаль, что он не захотел ее поцеловать.
— Заказать тебе чего-нибудь? — предложил калариец, заметив ее взгляд.
— Оремиса.
— И только?.. Хорошо.
Странный у него был голос. Хрипловатый, но довольно мягкий. Во всяком случае, сейчас.
Сленень как раз снова скрылся в кухне. Айя дернулась подняться.
— Так я пойду, скажу хозяину...
Рука, державшая ее за талию, не сдвинулась ни на полпяди.
— Сиди. С хозяином я как-нибудь договорюсь.
Нет, ну это надо же... "Сиди"! Ничего командного в тоне рыцаря как будто не было, но было кое-что похлеще — непоколебимая уверенность, что она его послушает. И Айя была готова спорить, что дело совсем не в том, что он считал ее девчонкой с кухни. Просто он всегда так разговаривал.
