Она, конечно, поговорила бы еще, но я отключил связь.
— Чё, Стрелец, с налоговой напряги? — подмигнул Артем Николаич. — Утаиваешь свои миллионы от государства?
— Да это с бабуленцией у меня... пуф-ф-ф... напряги...
— Что, совсем плохая? — в голосе начальника прозвучало сочувствие.
Я затолкал мобильник в карман робы:
— Да нет, но иногда дуркует, — и поморщился, вспоминая ее неосознанные выходки.
Жутко это, когда вроде бы человек тот же самый, а уже не тот. Вспоминаешь его здорового, веселого и понимаешь, что ничего уже не вернется, как было.
Странный сон
Нет ничего хуже прерванного сна. Устаешь сильнее, чем если бы не спал совсем. Вот и у меня иногда бывали после длительных дежурств провалы в какое-то странное состояние, которое ни явью не назовешь, ни территорией сновидений.
Едва я рухнул на свою койку в дежурке, все перед глазами замерцало, запорхало, заискрило. Огненные точки стали сливаться в силуэты людей — и вот мы с пацанами на пустыре за частным сектором жжем костер, рядом валяются куски шифера, который еще предстоит бросить в пламя ради нескольких громких хлопков. Я точно помнил, что именно в этот раз один из осколков отлетит и поцарапает ногу приятелю-соседу Игошке, но тогда я еще об этом не знал и теперь не должен был ничего менять. Это была как будто игра, в которой я был маленьким телесно, но взрослым в сознании.
Мы сидели на длинном бревне, костер, в который какой только гадости ни напихали, чадил в нашу сторону, но пересаживаться было лень.
Тогда я вытягиваю вперед сложенный в кукиш кулак и произношу мантру:
— Куда фига, туда дым, куда фига, туда дым!..
Густые клубы словно бы натыкаются на прозрачную преграду. Задумываются. И медленно отворачиваются от нас в том направлении, куда вытянута моя мальчишески тонкая рука.
— Ну ты этот... Повелитель огня! — восхищенно исторгает Игошка.
Мне смешно, потому что это срабатывает почему-то всегда и у всех. Но Игошке простительно — он среди нас самый маленький и смотрит на нас снизу вверх. И тогда я делаю то, чего в реальности не было: встаю и что есть сил запускаю шифер в дальний бурьян.
— Ты чё? — возмущаются друзья. — Где мы теперь искать будем?!
— Хорош фигней страдать, пацанва, — произношу я слова, которых, конечно же, я тогда не говорил, однако после сегодняшнего взрыва в сараюшке мечтал сказать.
Самое странное, что я отлично осознаю: это сон, и я могу в нем делать все, что пожелаю. Но при этом я верю, что делать это все смог бы и в реальности.
Разведя руки в стороны, я начинаю смотреть в сердце пламени, туда, где самое светлое пятнышко. А про себя приказываю: восстань! Пламя покоряется, и мальчишки с воплями рассыпаются в разные стороны, когда над углями с небо встает гигантская огненная фигура джинна, но среди пляшущих рыжих языков зыбкого образа можно угадать птичью голову — то ли кречета, то ли ворона, толком и не разобрать.
— Ну что, Агуня, покажешь отрокам, на что ты способен в гневе? — спросил я его.
Все скрывается в пламени, и я понимаю, что нахожусь уже совсем в другом месте. Здесь сумеречно, но сумерки эти какие-то давящие, неестественные. Они созданы не из-за того, что закатилось солнце и пришел вечер — здесь так будто бы всегда. И при этом очертания всех предметов резкие, отчего больно глазам. Какие-то ветки, трава, кустарник — все видно, каждый отросток, каждый лист. А еще я чувствую, что за мной давно и упорно следят.
"Он пришел!" — доносится до меня чья-то смятенная мысль.
Из сумрака выплывает лицо пожилого мужчины, который пристально меня разглядывает, и я неведомо как, однако немедленно узнаю, что это кто-то из моих родственников, причем на сегодняшний день еще не родившийся на свет. И меня не смущает, что незнакомец старше меня раза в два — он старше даже моего отца!
"Скажи, скажи скорее, почему это случилось?" — встревожено вопрошает он меня, но губы его неподвижны, а на лице отражается не только волнение, но и какой-то суеверный ужас. Одновременно я понимаю, что давно и упорно следит за мною кто-то другой.
"Почему это произошло?"
"Что произошло?" — пытаюсь спросить я и не могу: мышцы лица, губы, язык не повинуются мне.
И тут будто что-то подтолкнуло меня взглянуть на собственную руку. С трудом приподняв ее, я вижу, что она костлява и покрыта тленом, как если бы принадлежала гниющему трупу.
Я заорал и проснулся. Но моего вопля никто не услышал, потому что отрывисто и противно вскрикивала сирена тревоги.
— Твою мать! — одеваясь, ругался Николаич. — Сбесились они сегодня там, что ли?!
Было все еще темно. Наверное, проспали мы всего ничего...
И вот мы снова, как в кабацком угаре, несемся куда-то по городу, и снова матерится на каждом ухабе Рыба, а рация заливается вопросами нашего супер-пупер-исполнительного диспетчера, который, в отличие от нас, явился на дежурство только вчера днем, выспавшимся и бодреньким, как тамагочи* после кормежки.
__________________________
* Тамагочи — популярная в 90-е годы ХХ столетия японская электронная игрушка, представлявшая собой какую-то зверушку, которую нужно было кормить, поить и развлекать, в противном случае она обязательно дохла. Тамагочи стал синонимом поросенка из известной поговорки о бабе, у которой прежде не было хлопот.
Не могу точно сказать, что это было — глюк или что похуже, то есть реальный объект, — но, едва раздирая слипающиеся веки, я однажды взглянул в промежуток между домами у набережной и тут же проснулся. Там, если мне не изменяет чувство перспективы, примерно над рекой, ближе к противоположному берегу, в небе светился небольшой изумрудный шар, перехлестнутый по экватору неровным алым поясом. И самое странное, что такой же в точности я уже видел раньше, намного раньше...
— Жень! — я толкнул щиколоткой ботинок коллеги. — Смотри туда!
Но машина, как назло, уже миновала просвет между домами, и здание закрыло своим глухим серым фасадом вопиющий результат моих трех полубессонных ночей.
— Куда? — проснулся Женька, моргая и напоминая по приметам фоторобот вынутого из гроба упыря.
— Блин. Проехали... В прямом смысле.
— А чё было-то?
В следующем просвете между домами не оказалось ни летающих сфер, ни других каких-нибудь явлений, выбивающихся из разряда нормального. Где-то там, в темноте, спокойно текла себе река, а над нею конопатилось редкими звездами холодное ночное небо.
— Ты НЛО видел когда-нибудь? — аккуратно спросил я Женьку.
— Не-а! Но мамка рассказывала, у них под Тамбовом недавно летало что-то. Да у них там вечно что-нибудь летает. А ты что, НЛО увидел?
Я предпочел отмазаться по-умному:
— Прям. Фигня какая-то примерещилась на том берегу — думал, может, и там горит чего...
— Да типун те на язык! — вмешался Артем Николаич. — Хватит с нас уже того, что было!
Призвав на помощь здравый смысл и решительно отметя внутренние возражения о хваленом чувстве перспективы, я объяснил свой глюк самым простым доводом. Видимо, это было что-то вроде новой кафешки на набережной, а ее хозяева ради выпендрежа соорудили на крыше светящуюся вывеску — может быть, в форме круга, а может, даже и шара. А я, уже однажды, в детстве, видевший похожую зеленую штуку, с легкостью принял за то же самое вычурный рекламный прибамбас. Психика, как говорит мой отец, — программа навороченная. А уж мой отец, поверьте, знает, о чем говорит.
Моя же психика, наверняка прилично расстроенная нездоровым образом жизни, глухо поворчав на такой приштопанный белыми нитками аргумент, переключилась на более важные события: мы подъезжали к складам, откуда поступил сигнал о возгорании. Но ни дыма, ни огня видно до сих пор не было.
— Странно... — сказал Николаич и наконец соизволил удостоить ответом диспетчера: — Пока очага не видим.
— Какая категория сложности? — с настойчивостью попугая уточнил тот.
— Андрей, у тебя там пластинку заело? Я же тебе говорю: не видим очага возгорания!
Дорога вильнула, спускаясь с небольшого склона, и глазам нашим представилось сюрреалистическое зрелище.
Вместо построек там и тут торчали обгорелые руины по обе стороны от подъездной дороги. Сама дорога была черной от сажи, снега не осталось. Но никаких следов дыма, да и вид такой, будто сгорело тут все несколько дней назад.
Женька потер красные глаза и снова поморгал:
— Стрелец, ты видишь то же самое, что и я?
— Ага... — вырвалось у меня независимо от моего волеизъявления.
— Чё за хрень? — Николаич выпрыгнул первым и теперь стоял посреди ночного марсианского пейзажа, растерянно озираясь. — Петр Кириллыч, ты нас куда надо привез-то хоть?
Рыба от возмущения даже слова забыл. Он хоть и работал прежде пожарным инспектором, а водилой стал относительно недавно — жена настояла, чтобы не спился, лично к начальству прибегала, мол, за рулем пить нельзя, вот пусть и крутит баранку, — но город знал, как свои три волосины на макушке. В то же время и Артема Николаича тоже понять можно: приезжаем по сработке — а тут одни угли.
— Ну-к, парни, айда осмотрим, — поразмыслив, решил начальник.
И мы с Женькой потопали вслед за ним по смерзшимся черным комьям льда, каким-то ошметкам, обломкам, а вокруг стоял отчетливый запах гари, но не свежей, а уже успевшей частично выветриться из отсыревших материалов.
Осторожно заглянули в один из проемов. Здесь дверь была деревянной и выгорела полностью. Через пару метров от входа вниз вели ступени. Мы посветили туда — все черно и беспросветно. Осталась только кирпичная кладка, все остальное, способное сгорать, превратилось в пепел, как после ядерной войны. Спускаться, понятное дело, не стали.
Такая же картина была и в других кирпичных хранилищах. Металлические же ангары хоть и почернели, казались более или менее уцелевшими. Женька потянул на себя створку ворот, и ангар легко распахнулся. Даже в прыгающих лучах фонариков стало видно, что товары отсюда вывозили уже после пожара, оставляя те упаковки, которые невозможно было спасти. Брошенные, оплавившиеся, ящики и коробки так и валялись на полу или на искореженных адскими температурами стеллажах.
Даже ковылявший вслед за нами Рыба неестественно молчал, что лишь добавляло смятения в наши души.
— Там, в конце, должен быть домик охраны, — проронил Артем Николаич, выбираясь из очередной развалюхи. — Пошли.
Мы безропотно, как детсадовцы на прогулке, засеменили за начальником. Домик действительно был. И самое главное, что он был... целым.
Николаич загрохотал кулаком в дверь:
— Пожарный расчет! Есть кто в хате?
В окне зажегся свет. Женька посмотрел на меня глазами глубоководного кальмара и толкнул в бок локтем, как будто я мог не заметить.
Дверь открыл заспанный мужик лет под сорок, почесывая живот под толстовкой. Мы тотчас вломились в помещение, да он и не стал сопротивляться людям, похожим на инопланетян. Хотя немного удивился.
— Когда был сигнал? — допрашивал его Николаич.
— Какой сигнал? — мужик оглянулся на пульт.
На мониторах отображались склады. Но... все они были целехоньки!
— Артем! — шепнул Женька. — Артем Николаич, смотри туда!
Праведный гнев начальника угас, так и не успев воспламениться. Он тоже увидел изображение на экранах.
Тут за нашими спинами послышался вопль Рыбы. Водила зашел последним и остался в дверях, поэтому раньше всех успел оглянуться и увидеть:
— Смотрите! Там...
Женька и Николаич, оттолкнув меня, выскочили наружу.
— Всё целое! — крикнул Женька.
Что-то заставило меня обернуться на охранника. Тот почему-то сидел в кресле перед мониторами и вроде бы дремал, откинувшись на подголовник. Я не знаю, что такое в его позе заставило меня отвлечься от бурных событий на улице и сделать шаг обратно, к пульту.
Одна его рука лежала на автомобильном руле, вторая — безжизненно, на коленях, не сжимая, а как-то поддерживая, словно подставка, раздвинутый сотовый телефон-слайдер. Сидел мужик в автомобильном кресле, пульт выглядел как приборная панель иномарки, а кожа спящего имела отчетливо розовый, а оттого пугающий и неестественный оттенок. Не знаю, зачем, но я взял с его окоченевшей ладони слайдер, нажал на среднюю кнопку, и дисплей высветился заставкой — полуголая блондинка с гипертрофированной грудью и губами.
Тут глаза трупа распахнулись, и я заорал...
...На всю дежурку противно рыкала сирена тревоги, Женька, протирая глаза, толкал меня в плечо:
— Ничё ты разоспался! Давай, вставай, у нас сработка!
— Где? — беззвучно прошептал я и сел, боясь услышать хоть слово про Селезинские склады.
— Да в магазине на Фрунзенской. Давай, не тяни, и так еле тебя добудился!
Гора упала с плеч. Но на всякий случай в машине я попросил:
— Женька, ты ткни меня кулаком в поддых, да посильней!
— Ты чё? — удивился он.
— Да так, хочу убедиться, что опять не сплю. Только что была такая фигня — вроде проснулся, а на самом деле это мне приснилось, что проснулся...
— А, у меня так тоже бывало. Да ты сам себя за ляжку щипни, тут главное, чтобы больно было.
Я вздохнул:
— Сам — не получается, это как в поддавки играть. Я один раз так хорошо себя ущипнул, искры из глаз посыпались даже. Оказалось — во сне.
— Ну ты спа-а-ать! — закатился смехом подслушивавший наш диалог Артем Николаич.
Тут Женька и двинул мне в "солнышко", в тот момент, когда я этого не ожидал. Дыхание как отсекло, по телу боль электрическая, ни охнуть, ни выругаться.
— Чё, сойдет? — с невинным видом осведомился этот черт.
Ну да, уж теперь я мог быть уверен, что не сплю.
Единственное, что совпало с моим сном — сработка тоже оказалась ложной. Правда, магазин стоял целехонек, это что-то там у охраны забарахлило, вот они с перепугу и подтвердили вызов.
Всю дорогу назад нам пришлось выслушивать митинг Рыбы о том, что всю великую державу распродали под магазины, посадили дураков эти магазины охранять, а мы теперь езди к каждому и думай о благополучии этого ворья, гори они все синим пламенем, и так далее, и тому подобное. Когда набирающая обороты и изысканные выражения проповедь пошла по третьему кругу, Николаич не выдержал и попросил водилу заткнуться, а тот сообщил, что всегда знал, что мы все втайне сочувствуем "дерьмократам" и сами тоже не против ухватить себе кусок проданной страны.
Николаич беззвучно взмолился кому-то там на небесах:
— Слушай, Петро, а мы еще тайно синагогу посещаем, ты не знал?
Женька захлопнул лицо ладонью и тихо застонал в сторонку, а я что было сил закусил губу. Ну его к черту, Рыбу этого, мужичонка он мстительный, увидит, что ржем — найдет, как отыграться при случае.
И уже до самой пересменки нас никто не трогал, не будил.
"Детектор троллей"
Пару лет назад я завел себе блог. Кто-то пуделя заводит, кто-то паука или змею, а я вот завел себе в Интернете страничку из тех, что принято называть дневником, но на которых пишут все подряд. А я решил транслировать туда анекдоты николаичева производства или курьезные случаи в нашей профессии: это как-то больше походило на дневник, чем те непонятные дергающиеся, сверкающие и переливающиеся картинки, вываленные скопом на страничку, которые попадались мне еще задолго до того, как я обзавелся собственным уголком. Сначала, как многие, был просто молчаливым читателем, а потом эта зараза добралась и до меня. Мне осталось лишь оправдываться нехваткой времени на то, чтобы возиться с собакой или еще каким-нибудь домашним питомцем, наличие которых наш Николаич всегда прямодушно называл "гемором"... и был, в общем-то, прав. Впрочем, он и Интернет называет тем же самым словом. Ну да это дело вкуса.
