Наш лейтенант в число счастливчиков не попал, отчего страшно переживал. Тем не менее, был абсолютно уверен сам и неустанно уверял остальных, что теперь-то ненавистным северным захватчикам придётся несладко. Реальность оказалась несколько сложнее. Может шведы и были не в восторге от появления у поляков нескольких полков закалённых в битвах ландскнехтов, но на результате очередного раунда противостояния это сказалось слабо. Большая часть немецких подкреплений, во главе с самим Гансом Георгом фон Арнимом осталась на балтийском побережье, охраняя Гданьск и прочие польские города от возможного вторжения с моря, где безраздельно господствовал шведский флот. Эти отделались сравнительно дёшево, жестоко пострадав лишь от зимних холодов да хронической бескормицы, ибо снабжение в польском войске было организовано из рук вон плохо. Те же 6000, что вместе с коронным войском гетмана Конецпольского всё же попытались выбить суровых скандинавских завоевателей из оккупированной ими Ливонии закончили и вовсе печально...

Меня подобная судьба не прельщает, так что перспектива избежать встречи с горячими шведскими парнями, безусловно, радует. А вот лейтенант, похоже, всё никак не уймётся. К счастью, судя по всему, он один такой на всю роту.

— De furore Normannorum libera nos, Domine*.

Наш французский интеллектуал, отвлёкшись от созерцания вида за окном, всё же соизволил высказать своё мнение. Арцишевский в ответ недовольно кривится. Его знакомство с высокой латынью можно охарактеризовать как весьма поверхностное, но этого вполне достаточно, чтобы уловить общий смысл фразы. Отто, который в силу отсутствия системного образования как раз таки ни черта не смыслит, ни в латыни, ни в благородном искусстве риторики, зато благодаря немалому житейскому опыту отлично разбирается в практической стороне обсуждаемого вопроса, с изяществом носорога переводит обсуждение в куда более конструктивное русло.

— А что гауптман?

Лейтенант только разводит руками:

— Сказал подготовиться к маршу, а сам поехал к оберсту* для получения дальнейших указаний.

— Надеюсь, он выбьет для нас пару повозок из полкового обоза, да и башмаки перед походом не мешало бы обновить...

Отто задумчиво чешет подбородок, покрытый светлой трёхдневной щетиной, прикидывая про себя, что ещё может понадобиться в дальней дороге.

— Я передал ему полный список требуемых вещей, а уж как решит оберст...

Франц в свою очередь разводит руками.

— Ну, тогда ждём возвращения гауптмана. Послушаем, что он скажет. А барахло в повозки покидать — дело не хитрое, успеется.

Забегая несколько вперёд, следует признать, что предусмотрительность нашего фельдфебеля пришлась очень кстати, поскольку новости, привезённые герром гауптманом, оказались весьма неожиданными.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

* Всё испортило (нем.)

* Типично-немецкое ругательство, дословно — свинособаки

* Старых бойцов, ветеранов (нем.)

* От ярости норманнов избавь нас, Господи (лат.) — слова средневековой молитвы.

* Oberst (нем.) — командир полка, полковник.

Глава 3

Юлиус фон Лаутербах заявился уже под вечер и был, что называется, мрачнее тучи. Не глядя бросив поводья расторопно подскочившему денщику, гауптман, не проронив ни слова, удалился в свой дом, хлопнув дверью перед самым носом обескураженного Арцишевского.

— Чего это со стариком?

Я с интересом перевожу взгляд на Отто, который, как и я, наблюдал всю сцену прибытия начальства, небрежно опираясь на садовую ограду. Фельдфебель пожимает плечами:

— Пойди, пойми. Но таким пришибленным я его давненько не видел.

— Пришибленным? Да он просто злющий как чёрт! Похоже, оберст здорово припалил ему хвост.

— Был бы он зол, денщик уже получил бы кулаком в нос, на лейтенанта наорали бы прямо посреди улицы, а вся рота бегала бы как наскипидаренная и не знала куда спрятаться. Уж поверь на слово, каков наш гауптман в гневе, я знаю не понаслышке. Нет, старик крепко выбит из колеи. Как в тот раз, когда полковой доктор заявил, что у троих мушкетёров, которые слегли от горячки — чума.

— Хм-м...

Слова Шульца заставили всерьёз задуматься. Из всей нашей компашки фельдфебель знаком с командиром дольше кого бы то ни было и, как и полагается опытному служаке, успел неплохо изучить непосредственное начальство. Герр Юлиус, будучи младшим сыном в семье не слишком зажиточного помещика, разумеется, не мог рассчитывать на сколько-нибудь существенное наследство, а потому с младых ногтей готовил себя к военной карьере и, едва началась война, записался в армию Бюкуа. С ней он участвовал в усмирении непокорных чехов и отличился в битве у Белой горы, после чего получил чин гауптмана и встал во главе роты. С тех пор утекло немало воды — сменился (и не раз!) рядовой состав, приходили и уходили младшие офицеры и унтера... даже Карл Бонавентура де Бюкуа уступил должность командующего императорской армией великому Альбрехту фон Валленштайну. И только Юлиус фон Лаутербах, превратившийся к тому времени из зеленого новичка в битого жизнью ветерана, неизменно оставался во главе своей роты. Ни три ранения, ни тяготы походов и осад, ни идущая по пятам за армией чума не смогли остановить бравого воина кайзера. И если уж Отто, без малого четыре года отслуживший под его началом, говорит, что за всё это время лишь раз наблюдал ротного в столь расстроенных чувствах, то видимо случилось и впрямь нечто из ряда вон выходящее...

Закончить мысль мне не дали. Сперва к нам подтянулся обиженный ни за что ни про что лейтенант, раздражённо поинтересовавшийся, какая вошь укусила сегодня нашего глубокоуважаемого командира и что за дьявольщина вообще происходит? Затем подошёл погружённый в очередной приступ мечтательности Франц, вежливо уточнивший, почему почтенное сообщество мнётся у калитки, вместо того, чтобы выслушивать последние новости и приказы в доме гауптмана? И наконец, скрипнув дверью, вышел на крыльцо сам герр Юлиус. Окинув усталым взором опустевший двор, и мигом приметив нашу подзаборную компанию, фон Лаутербах коротко кивнул, несколько запоздало поприветствовав собственных подчинённых, после чего по-прежнему молча махнул рукой себе за спину, указывая на распахнутую дверь. Ну что ж...

Озадаченно переглядываясь, мы дружной толпой проследовали в предложенном направлении и, повинуясь очередному широкому жесту гауптмана, чинно расселись за довольно широким столом, покрытым походной скатертью. Сам командир сесть не пожелал и с пояснениями не торопился. Заложив руки за спину и слегка прихрамывая (последствия так и не залеченного до конца ранения, полученного под одним из бастионов Штральзунда), фон Лаутербах пару раз неспешно прошёлся по комнате взад-вперёд, после чего, опёршись на жалобно скрипнувшую спинку стула, вперил в нас свой тяжёлый взгляд. Пауза затягивалась...

Наконец, гауптман, словно очнувшись, несколько раз недоумённо моргнул и всё-таки нарушил давящую тишину, сдавленно выдохнув:

— Сегодня пришла срочная депеша из Регенсбурга. Кайзер Фердинанд, храни его господь, даровал генералиссимусу полную отставку. Альбрехт фон Валленштайн отстранён от командования армией и лишён звания адмирала Балтийского и Океанического морей. Численность императорской армии решено сократить, а главнокомандующим всех военных сил Райха отныне становится граф Иоганн фон Тилли.

В разговоре возникла многозначительная пауза, прерванная новой репликой командира:

— Я надеюсь, вы все помните, что вступая под знамёна нашей армии, давали присягу именно кайзеру, а не генералиссимусу или кому бы то ни было другому. И в случае необходимости сможете донести эту простую истину до каждого из солдат.

После этого гауптман замолчал окончательно, а мы все, как по команде, принялись задумчиво переглядываться. Новую информацию следовало осмыслить и как-то разложить в голове. Первым с этой задачей вполне ожидаемо справился практичный фельдфебель.

— А что там с нашим маршем на Мемминген?

— Его никто не отменял. Завтра мы выступаем к пункту сбора и далее на юг.

— Гхм... м-м-м... мнда.

Двусмысленность создавшейся ситуации, когда главнокомандующий отстранён от должности личным указом кайзера, а армия продолжает исполнять его приказ о сборе полков в окрестностях Регенсбурга была понятна абсолютна всем присутствующим. Как и то, для чего уже опальный фон Валленштайн, открыто похвалявшийся пинками разогнать зажравшихся германских князей, стягивает войска к городу, где ныне заседает созванный по инициативе императора Рейхстаг*. Но высказать вслух возникшие сомнения никто так и не осмелился, ограничившись скептичным хмыканьем, да многозначительными взглядами. Очередную неловкую паузу прервал приземлённый фельдфебель, традиционно клавший на высокую политику вместе с большой стратегией. Причём Отто, уж не знаю, специально или нет, ловко увёл разговор подальше от скользкой темы, непринуждённо уточнив, что там с дополнительными повозками из полкового обоза, раз уж предыдущий приказ остаётся в силе, и роте предстоит долгий марш...

Фон Лаутербах в ответ как-то безразлично пожимает плечами:

— Оберст сказал обходиться своими силами. Справимся?

На лице фельдфебеля появляется недобрая ухмылка.

— Конечно справимся, герр гауптман! Чай не впервой...

Командир напряжённо кивает:

— Хорошо. Тогда не буду вас больше задерживать. С богом. Завтра утром мы выступаем.

После этого всем присутствующим оставалось только распрощаться и, гремя отодвигаемыми лавками, потянуться к выходу, где наша честная компания окончательно распалась. Лейтенант в глубокой задумчивости отправился к себе, Франц, отдавшись очередному приступу меланхолии, тихо мурлыча что-то под нос, побрёл к своей хате, игравшей по совместительству ещё и роль ротной канцелярии, чтобы "подбить перед уходом кое-какие итоги". А вот мы с Отто, дойдя до угла забора, немного подзадержались. Оглянувшись, фельдфебель негромко свистнул. На переливистый свист из сгущающихся сумерек выступили три крепкие фигуры, чем-то неуловимо схожие между собой, несмотря на отсутствие какого-либо кровного родства.

— Ну что там, Отто?

Клаус — самый нетерпеливый из наших унтеров.

— Завтра выступаем. Дорога дальняя, так что нужно как следует прибарахлиться, чтоб хватило до самого Регенсбурга.

— Так ведь эта... приказ генералиссимуса.

Михель — самый осторожный из троицы.

— В жопу генералиссимуса! Он уже не наш командующий — гауптман привёз личный указ императора.

— Но...

— Ты со мной спорить собрался, что ли? Хлебало закрой и слушай, что тебе старшие говорят! Меньше года в унтерах ходишь, а туда же...

— Так ведь если...

— Если, если... Если ты ещё что-то вякнешь, то будешь зубы с пола горстями собирать.

Подкрепляя столь недвусмысленную угрозу, Отто подносит к носу Михаэля здоровенный кулак, отчего поток возражений как-то разом иссякает.

— Короче так: командир приказал собрать всё нужное для марша своими силами. Так что подымаем наших дармоедов и начинаем потихоньку трясти местных бауэров*. Берём три повозки с лошадьми, упряжью и всем прочим — у трактирщика, рябого за три двора отсюда, и плешивого с окраины у которого дом с четырьмя окнами. Ещё кобылу старого хрыча, что сразу за хатой нашего лейтенанта живёт. Телега у него дрянь, а лошадка справная... Свинью, которая за трактиром хрюкает — заколоть и перед походом накормить парней от пуза. И поросят не забудьте. Самого жирного — гауптману. У денщика его оставите. Одного моей Эльзе отдайте — она знает, что с ним делать. И ещё петуха. Лейтенанту с фенрихом по хорошему куску парного мяса занесите, фунта на три-четыре. Овечек пока не трогать, с собой погоним — дорога не близкая, а впрок всё равно не наешься, сколько за раз ни сожри.

Фельдфебель ненадолго прервал свой содержательный монолог, давая слушателям надлежащим образом усвоить полученную информацию, после чего довёл до подчинённых оставшиеся инструкции.

— Барахло всякое с собой не тащить — до маркитантов всё равно не донесём. Хаты и сараи не жечь, местных не калечить, утварь и девок не портить. Если кто будет упираться — угомонить по-тихому. Герцог Мекленбургский нынче нами не командует, но война — штука сложная, кто знает, как оно завтра повернётся... Всё ясно?

— На счёт девок...

Хорст — самый рассудительный и вдумчивый из взводных.

— Сказано было: не шуметь и не калечить! Что неясно?

— Так мы же тихо и аккуратно!

Отто хмыкает и как-то неопределённо крутит кистью.

— Смотрите сами. Но если разбудите гауптмана, то он может сильно огорчиться. Ну и вас огорчит заодно. А я от себя добавлю — за ротозейство.

Хорст, скалясь, довольно потирает руки:

— Всё будет в порядке, командир, чай не первый год под знамёнами!

— Тогда с богом! И это, на трофейный шнапс не налегать, чтоб к утру все были на ногах.

Троица взводных, отсалютовав, отправляется выполнять полученные поручения, а Отто, проводив их взглядом, хищно улыбается каким-то своим мыслям, после чего, обращаясь уже ко мне, негромко бросает:

— Пошли, что ли? Посидим немного, Эльза на стол соберёт... где-то у меня початый бочоночек пива оставался — всё равно до утра нормально отдохнуть не дадут, а завтра в повозке отоспишься.

Я молча киваю. Почему бы и нет? Но прежде чем двинуться вслед за неспешно шагающим фельдфебелем, всё-таки бросаю последний взгляд за спину, в ту сторону, куда отправились целеустремлённые унтера. Пока всё тихо, как и обещал рыжий Хорст, хотя внутренний голос, гаденько хихикая, подсказывает, что это ненадолго.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

* Reichstag (нем.) — "Имперское собрание", высший законодательный орган Священной Римской империи германской нации.

* Bauer (нем.) — фермер

Интерлюдия. Густав Адольф

Последние лучи заходящего солнца, скользнув по песчаным дюнам, осветили одинокую худощавую фигуру в простом неброском мундире. Человек приставил козырьком руку к глазам, чтобы прикрыться от слепящих отблесков и переступил на месте, слегка меняя позу. Последнее движение отозвалось ноющей болью в ушибленном колене, заставив вечернего наблюдателя поморщиться. Впрочем, недовольная гримаса на его лице почти сразу же разгладилась, сменившись легкой улыбкой, стоило лишь вспомнить обстоятельства получения внезапно заявившей о себе травмы.

Не далее как этим утром, спускаясь на берег по шатким сходням, он споткнулся и, не удержав равновесия, упал на одно колено. Казалось бы: что тут такого? Подобное может случиться с каждым человеком. Но когда этот человек — шведский король, ступивший на вражеский берег во главе собственной армии, любое, даже столь пустяковое событие воспринимается немного по-другому. Народ вокруг затаил дыхание, глядя на то, как оступился, едва сойдя на германскую землю очередной заморский завоеватель. И тогда многочисленная толпа собравшихся увидела, как грозный северянин, обнажив голову, осенил себя крестным знамением и, подняв взор к бледному померанскому небу, что-то беззвучно прошептал.