Святая Инквизиция

Только вот почему меня гложут смутные сомнения, что портрет, описанный мной, в скором времени найдет своего двойника среди живых?

А пока я смиренно внимала ужасу университета, для друзей и студентов — кошмару во плоти, по паспорту — Александру Илларионовичу, а для меня просто Кошмарику.

— Ольга Анатольевна, довожу до вашего сведения...

Ну вот, опять мне сообщат что-то плохое... Когда Кошмар начинает звать меня по имени-отчеству, а не по фамилии — жди беды. Да еще это "довожу"...

— ... что на сегодняшнем всеобщем собрании университета вы должны быть в обязательном порядке. Я доступно выражаюсь? — в голосе прорезаются стальные нотки, которые преподаватель и не пытается скрыть.

Куда уж доступнее! Только за что такая радость? Что я немедленно и озвучила.

— За заслуги. Большего вам знать необязательно...

Необязательно так необязательно. Мы люди понятливые, нам по десять раз повторять не надо. И так прожигать взглядом тоже не надо! Могу и обидеться ведь...

— Ясно. А это обязательно?

Тут проще согласиться... но меня гложет интерес. Пусть я милая и примерная ученица. Периодически прогуливающая, устраивающая погром на кафедре химии, где уже несколько лет числюсь лаборанткой, а также влипающая в самые разнообразные нехорошие истории...

— Чтобы в семь были в актовом зале!

И ушел. А я? А объяснить?! Ну я так не играю... Даже помучить человека не дали. Ребенка обидели!

А если серьезно, то к нам кто-то приезжает из Высших кругов власти. И будет толкать речь... часика так два. Только вот, они-то приезжали и раньше и прекрасно справлялись без моего присутствия! Внимание вопрос! Зачем там сегодня должна присутствовать моя скромная персона?

Почему-то когда я неслась на пару по коридору от меня все шарахались... Неужели у меня такое зверское выражение лица? Ловлю свое отражение в блестящем прозрачном окне. Да нет вроде. Лицо как лицо. Недовольное и угрюмое... А вот взгляд жуткий. Пустой я бы сказала...

Остановится и взглянуть на улицу. Всего мгновение, одно-единственное... Ничего не изменилось. Мир не перевернулся. Горит желтым искусственная атмосфера, клубится пыль, яркими цветными брызгами спешат куда-то люди и машины. Все как обычно... Грустно и серо, несмотря на яркость одежд прохожих и мигающий свет вывесок.

— Эй, Ольга! А ты что в коридоре стоишь? Пара-то уже началась... — веселый, задорный баритон возвращает меня в реальность.

Владимир... С кафедры химии. Его улыбка как солнце! Которого почти не видно уже более ста лет... Наверное, только его я могу назвать другом... С натяжкой, конечно. Доверия в моей душе почти нет ни к кому.

— Бегу!

Машу на прощание рукой. Ни с кем другим я так не прощаюсь... Не заслужили.

В аудиторию врываюсь подобно урагану... Преподавателя нет. Неужели повезло?!! Да, да, да! Настроение спешно пошло в гору, но...

Надо успокоится... Надо.

На маленький столик ложатся краски, кисти, растворители, палитра, карандаши, ластики и еще много всякой необходимой мелочевки. Волосы убираются под ярко-красную бандаму, а кофта с джинсами прикрываются стареньким измалеванным халатом. На мольберт ставится девственно чистый холст. Не глядя, оттачиваю карандаш, задерживаю дыхание и...

На белом фоне появляются легкие, почти невидимые линии, плавно перетекающие друг в друга... Из под моих рук медленно рождается набросок, который потом должен будет превратиться в полноценную картину, но... даже сейчас он прекрасен. Робкий и сильный одновременно рисунок, на котором огромный, развернувшего крылья в последнем изломанном движении дракона убивает рыцарь Святой Инквизиции.

Прости меня, милый... Была бы воля, ты бы у меня парил под самым куполом звезд. Ты поражал бы своей недосягаемой красотой, дикой и необузданной... Не предназначенной для смертных людей. Но я не могу. Слишком дорого придется платить за секунду слабости...

Карандаш сменяют кисть и краски. Мягкие прикосновения, почти нежные... Так наверное можно прикасаться только к самому любимому человеку, дороже которого нет... Здесь ярким бликом отметить солнечного зайчика, а потом еще одного, там добавить чуть больше тени, густо изумрудной. На траве зацвели цветы, вдалеке, пропадая в тумане, виднеются очертания старинного замка. Мазки чуть ленивые... уставшие. И на голубом небе поплыли белые перистые облака, похожие на тополиный пух о котором я читала в книгах.

Быстро-быстро замелькали руки с зажатой в них кисточкой, сливаясь в череду непонятных чужому глазу движений... Как крылья бабочки, что дрожат каждое мгновение... Вот уже и чешуя налилась полуночной темнотою. Глубокой синей, черной, фиолетовой с яркими точками звезд-чешуек, чтобы через минуту окраситься кармином. Так надо. Прости...

В воздух взлетели ажурные полупрозрачные крылья... уже почти безжизненно повисшие. И уходит из льдисто-белых глаз с узким черным зрачком жизнь. Растворяется полуденной дымкой в небесах.

Еще пара мазков. Быстрых, решительных... Заблестел в руках рыцаря меч. Кажется дотронься до него и по руке потечет горячая кровь! Зазмеился за спиною плащ, украшенный крестом... Шлем, скрывающий лицо... Ненавижу.

Добавляю чуть больше растворителя... И деревья потянули свои тонкие корявые ветви к небу, зашелестели листвой...

В руках сама собой оказывается самая тонкая кисточка для прорисовки деталей. Здесь выделим контур, сделаем лишнюю складку, заставим сверкать глаза... И в самом углу белым вспыхнула бабочка.

Все. Конец. Больше мне нечего добавить.

Отхожу и смотрю на свою работу. Да, я закончила очередной "шедевр"... Еще одну картину на которую без дрожи взглянуть невозможно. А ночью родится еще одно мое дитя... Свободное и живое. И не будет там ни крови, ни Инквизиторов. Только пьяная жизнь, горящая на губах терпким вкусом нерастраченной силы.

— Великолепно, моя девочка! Как всегда Ве-ли-ко-леп-но!

Ректор, когда же вы успели зайти сюда и встать за моей спиной так, что я вас не заметила? Впрочем, это моя ошибка... Моя оплошность. Не замечаю я того, что творится вокруг, когда рисую. Совсем. Мир для меня прекращает существовать, и я остаюсь наедине с собой и своей работой! В одной доступной только мне реальностью...

— ... Право, сегодня вы превзошли саму себя, мисс....

Сколько же раз я уже слушала эти хвалебные речи? Слишком часто для того, чтобы обращать на них внимание. Не трогают они меня, как когда-то, когда еще была глупой и наивной девчонкой. Когда еще верила, что существуют ангелы и чудовища... Потом пришло понимание — их не существует. Люди сами по себе и есть ангелы и демоны... И боятся надо именно их! Обыкновенных людей, потому как ни один демон Ада не может быть настолько жестоким и беспощадным. Они хоть дают какой-то выбор! Ты можешь их переиграть, обмануть, но человека, вцепившегося в свою добычу — никогда.

А ректор говорит и говорит о том, что я звезда, что достойна премии, и может быть даже когда-нибудь, если буду так же стараться, то и встречи с самим Архиепископом! А мне все равно.

— Конечно, господин ректор... Обязательно.

А с картины на меня осуждающе смотрит умирающий дракон... Прости, прости, прости!

— Надеюсь оправдать ваше доверие.

Одобряющие похлопывание по плечу приводит в чувство. Мол, молодец, мы гордимся тобой, так держать... А у меня возникает желание смыть это прикосновение со своего тела. Убрать окружающую меня грязь и мерзость. Но не суждено, и надо терпеть, сжав до боли зубы, искусав в кровь собственные губы, чтобы не закричать...

— Молодец, Ольга...

— Как всегда отличилась...

— Великолепная картина...

— Как у тебя получается...

Слова окружают меня непроницаемым коконом, из которого не вырваться и не убежать. Мне остается лишь улыбаться и отвечать на эти фразы, за которыми скрыта зависть, ненависть, обида... "Спасибо". "Твоя картина тоже замечательна". "Мне кажется, что вот та тень легла не очень удачно, ты так не думаешь?". "Трудом, трудом, трудом!". "Рада, что ты заметил/а".

А самой — тошно! Смотреть в их лица и не видеть понимания! Понимания того, что эта картина мертвая, что в ней нет души. Только мастерство и ничего более! Но никто не видит и не хочет увидеть...

Машинально собираю свои вещи. Мне нет дела до других! Совсем! Я одиночка и мне никто не нужен. Только вот врать себе намного сложнее, нежели другим...

— Оль, быстрее! У нас собрание...

Ах, да! Я и забыла! Актовый зал... Черт, черт, черт! А я-то надеялась вернуться домой пораньше...

— Спасибо, Мил...

Мила Радовская. Дочка ректора университета. Еще один шпион в моем тылу...

— Ты опять забыла? Ну, сколько можно!

Обезоруживающе улыбаюсь — "Знаю, виновата, но себя не переделаешь". Моя забывчивость делает мне честь в самом плохом плане. Я вечно норовлю забыть что-то до безумия важное, но в то же время великолепно помню мельчайшие детали! У меня всегда так... Рисуем с группой, скажем, натюрморт, и через некоторое время после того, как я вернусь домой — я его не вспомню, но до мельчайших деталей вспомню трещину на вазе, пятно на портьере и чью-то надпись за ней.

— Нельзя быть такой рассеянной! Что с тобой будет в будущем?

А что мое будущее? Прекрасное меня ждет будущее! Ужин, мягкая кроватка и недочитанная книга, написанная одним из запрещенных писателей. И еще новая картина! О чем мне еще думать?

А вот уже и двери в зал! Как же вы вовремя! А то у меня уже голова начала болеть от этого безостановочного жужжания над ухом.

Места нашлись для нас с Мил на первом ряду шикарных обитых парчой ужасов. Красных с золотыми вышитыми крестами на спинках. Кричащая безвкусица, впрочем, как и весь зал. Тяжелые портьеры, великолепная сцена настоящего дерева на которой стоит тяжелый резной стол преподавателей. Свет, блеск и золотая вышивка слепят глаза... Ведь можно же было сделать проще, но уютнее. Не захотели. Как же — престиж самое главное!

— Лизка, проснись!

Кет? А ты откуда здесь взялась? Сидела же на пятом ряду, я специально, как вошла, посмотрела! У-у-у! Нет для меня счастья в этой жизни... И не будет в следующей, судя по всему, так как на сцену уже поднимался ректор... в окружении господ "Карающих".

— Ты глянь, какой красавчик!

Слаженный вздох с двух сторон. Они что, репетировали?

— Который?

Мне совсем не интересно. Ни капельки.

— Все!

Исчерпывающий ответ, однако. Лучше и не скажешь... Хороши! До жути и синдрома заикания. Таких "красавчиков" встретишь вечером в подъезде — инфаркт обеспечен.

— Дорогие студенты! Я хочу сообщить вам...

Принеприятнейшее известие. Ну вот, я же говорила! Сам господин Главный Инквизитор поднимается на сцену!

— ...что нас сегодня почтил присутствием сам господин Архиепископ! Поприветствуем его!

И грянул гром — раздались аплодисменты. И все стоят, и такое счастье на лицах — будто Бога воочию увидели своими собственными глазами. А на самом деле — ничего особенного. Обычный человек наш Инквизитор, правда очень молодой для своего поста. Всего-то разменял пятый десяток. Впрочем, это не мешает ему править железной рукой и с улыбкой казнить неугодных. Опасный человек. Тиран для которого жестокость не просто черта характера, но сущность!

Белое одеяние шитое золотыми и красными узорами, тяжелый массивный крест, милая улыбка... и стальной взгляд, не знающего пощады врага. Человек ставший на земле почти Богом, на чьей совести лежат сотни и тысячи невинно убиенных... Который заставлял течь по улицам реки крови... Но никто не обращает на это внимание, никто не хочет помнить такое.

Только я забыть не могу. Не могу стереть из памяти остекленевшие глаза маленького мальчика, казненного твоими верными псами, Инквизитор...

* * *

Сквозь старинные резные витражи лился слабый тусклый свет, заставляя комнату сиять тысячами живых красок сливающихся с бархатной темнотой. Пылились на полках древние фолианты и манускрипты, храня в себе тайны и мысли прошлых тысячелетий. За эти собрания сочинений писателей и поэтов древности многие отдали бы дьяволу не то что душу, но и весь мир. Если бы могли. В резных подсвечниках горят свечи, добавляя чарующей красоты. На массивном столе красного дерева в творческом беспорядке лежат бумаги — приказы Святой Инквизиции, а если говорить человеческим языком — мои. В тонком хрустальном бокале темно-бордовыми бликами искрилось вино. Безумно дорогое и редкое. Впрочем, меня в данный момент это мало волновало по очень простой причине — эта роскошь всего лишь обыденность.

Правда, сегодня меня ждет небольшое развлечение — поход на выставку юных дарований-художников. Я же должен поддерживать начинающие поколе, воспитывать в них преданность Инквизиции, желание сотрудничать и подчинятся Моим приказам, не так ли? Проще всего и надежнее растить своих рабов собственными руками. Меньше шанс оказаться преданным. Впрочем, он и сейчас не велик. Но подстраховаться не мешает. Так, на всякий случай.

Но перед этим надо уладить одно дело...

— Полоз?

Мой верный слуга. Мое детище, созданное генетиками в лабораториях Инквизиции. Дивная смесь змеиной изворотливости, хитрости и опасности, приправленная неординарным человеческим мышлением. Ах да, еще заложенной генетически — преданностью...

Гениальная идея! Принадлежащая, конечно же, мне. Изменить человеческое ДНК, создать свою собственную армию. На человеческой основе. Непобедимую, преданную, для которой был лишь один Создатель — Я.

Люди существа слабые, лживые и трусливые, заботящиеся только о своей шкуре... А мои дети — нет, хоть и были когда-то людьми. До начала эксперимента по скрещиванию. Теперь от их былой сущности не осталось ничего. Ни эмоций, ни памяти, ни чувств. Только одно желание — служить мне. Блестящая работа!

— Святой отец?

Полоз, мое лучшее творение. Глава "Карающих" по моему повелению. Бессердечный, безжалостный убийца, не знающий такого понятия, как милосердие. Как же не везет тем, кто попадается ему на пути в облике врага... Мне немного даже жалко этих... несчастных.

— Иди и убей.

Простой и действенный приказ, а главное — никаких недомолвок или выбора. Всего одна задача — убить, стереть с лица земли неугодных, в данном случае этих глупцов из "Сопротивления", неприятно

"Сопротивление" — дети-интернатовцы, которые еще верят в Бога, еще надеются на мир и равенство, еще способны любить... Под предводительством Святых отцов-отступников. Христиан. Мне всегда было любопытно — неужели никто из них не понимает бесполезность, тщетность этой затеи? Не знает, что Бога, в которого они так верят — нет? Что ему плевать на этот мир! На своих детей, созданий. На людей. И всегда было. Бог! Его нет! Только они этого не понимают... Что ж, блажен, кто верует. Хотя они могли бы быть не такими назойливыми.

Я не понимаю лишь одного... Зачем, ради этого несуществующего стоит жертвовать своими никчемными жизнями, пытаясь победить Моих созданий? Глупцы! Они думают, что смогут победить Меня? Меня! Великого Инквизитора!

Весь мир давно уже лежит у моих ног, внимает каждому моему слову, каждому жесту... Ждет моих приказаний.