Вместо того чтобы устрашиться моей силы, он бросился на меня. Повалил. Уселся сверху. Клыки монстра коснулись моей шеи...
Завопив, я взбрыкнул ногами и проснулся. Сжимая кулаки, сел. Несколько секунд зыркал по сторонам, ожидая нападения. Все тихо, спокойно. Все в порядке. Сверху тоже никто не наваливался.
Странный сон. На меня, слава Богу, никто не охотился. И неприятностей особых не предвиделось. Не мог же я так переживаться из-за милиции? Хотя... кто его знает? Подсознание — штука тонкая.
Все еще настороженно озираясь, я поднялся на ноги, стряхнул с себя снег. Еще раз огляделся — на всякий случай. Ступая по захрустевшему насту, пошел к дороге. Как-то отвращал недавний сон от прогулки по парку.
Сегодня мне хотелось пройти пешком те два километра, что отделяли меня от Храма. Хотелось побыть одному. Пройдусь, успокоюсь, воздухом подышу. На философский лад настроюсь.
Меня терзало чувство тревоги. Вроде бы и причин нет, а беспокойно. Сон повлиял? Или жизненная неопределенность? Перед сном я долго думал, что скажу родителям, представ, наконец, пред их очами. Может, связано мое состояние с этим?
Без видимой причины я волновался. И, пожалуй, именно поэтому шел сейчас не домой — но к Храму. Чувствуя себя слабым, потерявшимся ребенком, шел за советом, поддержкой, утешением. Все мое существование казалось сейчас неестественным, приносящим одни лишь муки.
Я — вампир. Молоденькое, мало что смыслящее в изменившемся мире существо. Чем я становлюсь? В чем смысл существования мне подобных? Загадка, ящик Пандоры, который упорно не желает открываться. Как будто определенность страшнее неизвестности! Неужели я создан лишь для того, чтобы убить — или умереть?! Я — новая верхушка пищевой пирамиды?
Пока — я не хотел есть, но однажды.... Однажды Жажда вернется, яростно заявит о себе — и погонит на поиски добычи. А что ее искать? Вампир не знает преград; он может взять кого захочет.
Для этого я родился на свет? Для чего я вообще живу?
Как и тысячи других людей, я рассчитывал найти в церкви ответы на эти вопросы. Вряд ли мне удастся застать отца Василия — когда-то должно закончиться и мое везение. К тому же человек он занятой, а время позднее. Не рассчитывал — и все равно шел, упорно шел вперед. Вопреки страхам, в которых я до последнего момента не признавался себе, церковь была открыта. Но не для вампиров: несмотря на мои усилия, дверь осталась недвижима.
Я спустился с крыльца, пошел вокруг Храма. Свет почти нигде не горел. Светилось лишь маленькой окно с правой стороны. В него я и постучал.
Отец Василий вышел сразу. Ласково взглянул на меня. Коснувшись теплой ладонью, ввел внутрь:
— Где ты пропадал?
— Вчера?
Он утвердительно кивнул.
— Сестру навещал. К родителям не стал заходить. Не знаю, может зря.... Вы меня ждали?
Мне показалось, он смутился.
— Да. Я хотел поговорить с тобой о... о том случае позавчера.
— Вы хотели спросить про... вампира?
Священник снова кивнул.
— Я Вас слушаю.
— Скажи... что ты намерен теперь делать?
Упс! Попросил совета, называется!
— Не знаю, — я потупился.
— Как ты себя чувствуешь?
На этот вопрос я мог ответить с легкостью:
— Хорошо. Жажды совсем нет. Стал сильнее, намного сильнее. Легче контролировать себя. И — людей.
— Хорошо.
Он немного помолчал.
— Как ты думаешь жить дальше?
— Что Вы имеете в виду?
— Я говорю о тебе. О твоей жизни. Где жить, что делать? Что думаешь?
— Я не знаю.
— Понимаю. Проси Бога помочь тебе — он откликнется. Когда душа светлая — легче двери небесные открываются.
Бога проси.... Как-то непонятно прозвучало. Для меня непонятно, во всяком случае.
— Батюшка, меня тревожит один сон.
— Вот как? Расскажешь?
— Да.
Я пересказал оба сна: сначала вчерашний, потом — новый, сегодняшний.
— Нехороший сон, — проговорил отец Василий, когда я замолчал. — Недобрый. Будь осторожен.
— Почему? Это ведь просто сон!
— Во сне к нам приходит Господь. Не явился тебе Сам — значит, ты еще не избран им. Бойся искушений. Не торопись что-то делать. Сначала подумай.
— Ясно. А какие могут быть искушения?
Священник вздохнул:
— Только Господь может предвидеть козни его. Молись, обращайся к Отцу нашему ежечасно — и он защитит тебя своей дланью. Будь осторожен.
"Будь осторожен". Не переходи улицу на красный свет? Разберемся!
— Вам, наверное, пора идти? — спохватился я.
— Да, — он поднялся, стал одеваться. — Проводишь меня?
Я кив... хотел кивнуть — не смог: едва собеседник убрал руку, вернулась скованность. Пришлось спроецировать в его мозг картинку про то, как мы вместе садимся в автобус.
Отец Василий вздрогнул.
— Ты это сделал?
Я остался недвижим.
Он схватил мою руку. Повторил:
— Ты это сделал?
— Я. Это просто. Еще только став вампиром, я умел это делать.
Священник перекрестился. Испугался? Чего?
Но вслух он ничего не сказал, а я — из вежливости — решил не допытываться.
— Батюшка, — проговорил я, когда мы вышли на крыльцо, — я недавно убил вампира. Это — смертный грех?
Он долго молчал, прежде чем ответить.
— В Писании сказано: не убий. Мы можем найти оправдание смертоубийству, но суть его останется прежней. Писание осуждает даже гнев, убивать же — нельзя! Никого и никогда. Только Господь может вершить суд.
— Но тогда вообще никого нельзя трогать! Нельзя резать баранов, свиней, прихлопнуть таракана. Даже мух трогать нельзя!
— Да. Поэтому только святые безгрешны. Мы все — грешим.
— Но, батюшка, разве убить муху — смертный грех?
— ...Нет, я не думаю, что это смертный грех.
— Но ведь в Писании сказано: не убий!
— Господь дал Моисею скрижали потому, что люди отвернулись от Создателя. Полученные пророком заветы должны были пробудить в них сострадание к ближнему, терпимость, научить Свету. Многие люди стремились к богатству, брань и побои были обычным делом.
— Так что же, узнав про заповеди, люди образумились?
— Мы — их потомки. В свою душу надо заглядывать.
Я заглянул. Ничего особенного там не увидел.
— Отец Василий, я — убил. Но убил вампира, монстра, погубившего сотни, если не тысячи невинных людей. Разве мой поступок — не Богоугодное дело?
Священник открыто заглянул в мои глаза:
— Твоими устами сейчас говорит гордыня.
Теперь он еще и гордыню приплел! А, может, стоит проверить?
Через пару секунд я признался себе, что недавно меня просто распирало от самодовольства: знай, мол, наших!
— Простите, батюшка.
— Прости, Господи, — отозвался тот. — Ты не виноват: страсти всегда были его орудием.
— Скажите, если Бог всемогущ, почему он терпит дьявола?
— Не произноси это слово. Говори: его.
— Хорошо. Почему Бог терпит его?
— Простому человеку не дано знать целей Создателя. Творец милосерден. Думаю, он ждет возвращения своего блудного сына.
— Но точно вы не знаете?
— У человека должен быть выбор. Господь любит нас и зовет, но прийти к нему можно только по своей воле.
— А разве, защищая сестру, я не защищал любовь, преданность, других людей? Разве лучше было ничего не делать? Вспомните, в Писании говорится о последней битве между Добром и Злом. Получается, я все сделал правильно.
— Последняя битва произойдет не здесь; она случится на небесах. Сражаться будут не мечи и копья, но сила духа. А ты — следовал велению сердца, защищал Любовь. И сам я был рядом. Мы оба грешны.
Священник помедлил. Взвешивая каждое слово, произнес:
— Но, мне кажется, Господь будет к нам милосерден. Вряд ли этот грех несет погибель Души.
Глава 17
— Тебе не надоело? — поинтересовался я. — Я не хочу тебя убивать. Уходи, если хочешь.
Вместо того чтобы устрашиться моей силы, он бросился на меня. Повалил. Уселся сверху. Клыки монстра коснулись моей шеи.
— Подожди, — прохрипел я в тщетной попытке выиграть время.
Фаргел осклабился в ответ.
— Не надейся. Ты — мой, — с нескрываемым злорадством заявил он, прежде чем вонзить клыки в мое незащищенное горло.
Остатками гаснущего сознания я видел приближающиеся фигуры. Фаргел яростно выпивал мою жизнь. С перекошенными от ненависти лицами, они остановились рядом, склонились надо мной.
Я проснулся. Меня трясло. Можно долго нести ахинею насчет бессмысленности снов. Я считал: мое видение что-то означает. И, похоже, радости предвещает мало.
Против обыкновения, я не спешил выбираться из снежных объятий. Смотрел в затянутое тучами небо. Приходил в себя.
Помню, когда только-только сюда перебрался, на мое укрытие набрела какая-то дворняга. Наверное, промышляла в этих местах. Я был не в духе и спроецировал ей картинку, в которой было ясно видно, что можно сделать с надоедливыми существами. Поджав хвост, собака умчалась прочь и больше на моей территории не появлялась. Даже птицы стали облетать этот участок стороной. То ли чувствуют, то ли животные и впрямь общаются между собой.
Погорячился...
Вздохнув, я решительно выкопался из сугроба. Отряхнул одежду. В безмолвии ночи огляделся по сторонам — и нарушил тишину, зашагав по скрипящему снегу.
Есть не хотелось. В принципе, можно было и перекусить, но — без особого желания. Прекрасно!
Сегодня на плечи самого достойного вампира — то есть меня — легла трудная задача объяснения с родителями. Решение об этом я принял еще вчера, всю ночь продумывал предстоящий разговор.
По пути домой выстраивал слова, целые предложения. Прикидывал, где буду стоять, с какой интонацией говорить. Здесь я сделаю голос тише, а тут — добавлю интересных деталей, чтобы отвлечь внимание.
...Все оказалось просто. То ли Надя побоялась говорить родителям правду, то ли просто проявила благоразумие, но в ход пошла версия о работе на федеральную безопасность. Так что родители ждали чадо не только с распростертыми объятиями (которые они старательно прятали в душе), но и с грозно-хмурыми лицами. Сестренка постаралась наврать поменьше: мол, толком ничего не сказал; придет — спросите все у него.
Впрочем, мама с папой узнали, что из их чада делают сверхчеловека. Этой информацией Надя решила поделиться. Такому известию предки не обрадовались, зато я сразу почувствовал себя уверенно. Для наглядности приподнял мизинцем телевизор (у нас старая модель — та-акая бандура!), потом хотел приподнять что-нибудь еще, но меня остановили. Усадили на диван и стали задавать разные неприятные вопросы типа "где был?", "что делал?" и "как до такой жизни докатился?"
На этот случай была заготовлена легенда. Я обстоятельно рассказал, как меня однажды подозвал учитель физкультуры; предложил хорошо оплачиваемую работу и дал адрес, где я смогу узнать все подробности. Я, конечно, отправился в указанное место, где меня всесторонне осмотрели — и признали годным. Годным к участию в эксперименте всероссийского масштаба — созданию новой элиты вооруженных сил. Меня регулярно кололи стимулирующими препаратами, в результате чего я рос над собой.
Для наглядности я время от времени демонстрировал родителя свою силу, а заодно и глушил ростки сомнения в их сознании: чего это вдруг именно наш сын оказался самой подходящей кандидатурой?
Я был начеку. Отсекал подобные мысли, не давая им как следует оформиться. Когда я уйду, они все равно вернуться, но ведь и меня рядом не будет!
Мама робко заикнулась насчет анаболиков — я успокоил ее тем, что мне вводят абсолютно безвредный препарат.
Почему так долго не появлялся? Потому что находился под постоянным наблюдением врачей: на всякий случай контролировали изменения в моем состоянии.
Нет-нет, все совершенно безопасно!
— А платят сколько? — поинтересовался отец.
— От трехсот евро и выше, — ответ был подготовлен заранее. — Но я пока ничего не получал: зарплата — в конце месяца.
— Кешка, а чего к нам милиция приходила, тебя спрашивала? — всполошилась мама.
Вспомнила!
— Да так... — я замялся. — Проходил, так сказать, обкатку в полевых условиях. Проверяли, на что я способен.
— А нас предупредить нельзя было, что в секретные агенты подался?! — рассердилась мать. — Не спим ночами; выглядываем, когда ты там появишься!
— Проверяли они! — буркнул отец. — Пусть теперь надавят, где следует, и закроют дело. Или твои начальники этого не могут?
— Не знаю. Справятся, наверное. Я поговорю с ними.
— Вот-вот, поговори, — отец был непреклонен. — А то они будут эксперименты ставить, а отвечать придется тебе.
— Поговорю.
— И вот еще что: домой когда придешь? Не на минутку, как сейчас — а жить как нормальные люди?!
— Ты еще не пришел? — изумилась мама.
— Пока только на пару часов отпустили. Скоро обратно.
— Поешь хоть! — засуетилась мама. — Сейчас налью.
— Мам, не надо! — перепугался я. — У меня специальная диета.
— Ну поешь хоть что-нибудь! — мама в отчаянии всплеснула руками.
— Нельзя. Можно есть только то, что входит в диету.
Сидящая в стороне Надька коротко хмыкнула: знаем, мол, вашу диету. Знаешь — гордись на здоровье!
— А почему ты на связь не выходил, не говорил ничего про свои спецслужбы? — пожелал узнать отец.
"Блин, почему же я им ничего не говорил?!"
"Ну-с?" — сверлил меня требовательный папин взгляд.
— Не хотел раньше времени рассказывать. Сам еще толком не решил, оставаться мне там или нет.
— А теперь, значит, решил?! — прорычал батя.
— Решил, — твердо ответил я.
— Кеша, а институт?
"Кто про что, а мама — про учебу", — с досадой подумал я, обращая в ее сторону исполненный безграничного терпения взгляд.
— Погоди, Вер, — остановил ее батя. — И чего ты решил? — последние слова, естественно, были обращены ко мне.
— Думаю там задержаться. Если я попадаю в элиту, проблем с работой у меня не будет. Даже если с зарплатой не получится, устроюсь где-нибудь в охрану. Не пропаду, короче.
— Ты сначала подумай, как следует, а потом уже планы строй!
— Я и думаю! Приглядываюсь, присматриваюсь потихоньку. Что не так?
— Ну, смотри, — сдался отец. — Парень уже большой. Своя голова есть.
— Кеша, а что с учебой? — заговорила мама.
— Мам, да нафиг она нужна? Ну сколько я потом буду получать? Мне уже платят больше! Да и престиж, корочки там, льготы. Я лучше в ФСБ работать буду!
— Неизвестно еще, как жизнь повернется, — рассудила мама. — Это ты сейчас хорошо устроился. А ну как перестанешь быть нужным? Выпнут на улицу, чего делать будешь, супермен недоделанный? А вот с дипломом — всегда можно устроиться!
Я даже рукой отмахнулся от ее натиска:
— Мам! Да сделаю я себе этот диплом! При желании сделать можно — были бы деньги. Сошлюсь, если что, на служебные нужды.
— А удостоверение тебе уже выдали? — хитро спросила сестренка.
Вот скотина! Ишь, улыбается злорадно, будто не замечает спрятанного от родителей кулака.
— Пока нет, — с сожалением признался я. — У меня сейчас испытательный срок идет. Закончится — вот тогда...
Помолчали.
— Обратно-то тебе — когда? — спросил отец.
