Другая ветвь

— Ни одному из них нельзя доверить страну, — говорил его величество. — Лучше бы вообще отдать ее кому-то третьему... Но кому, Аннерозе?

Она улыбалась и отвечала:

— Как вы решите, так и будет, ваше величество.

— Может, твоему брату? а? — спрашивал Фридрих шутливым тоном и внимательно следил за ее лицом.

В этом месте маркиза Бенемюнде состроила бы гримаску, изо всех сил скрывая лихорадочное возбуждение. Слишком горяча, слишком несдержанна, недостаточно умна.

Аннерозе не такая.

— Мой брат справился бы, — спокойно сказала она в тот раз. — Но он не ждет от вас такой милости, вы же знаете.

— Да, — хмыкнул его величество, — твой брат скорей ухватит мою корону сам, чем возьмет ее из моих рук.

Она улыбнулась в ответ — и только.

Его величество притянул ее к себе, обнял.

— И, может быть, это и будет наилучшим выходом, Аннерозе.

-Может быть, — отвечала она безмятежно. — Он талантлив.

Его величество засмеялся и заговорил о другом.

-27-

Флот-адмирал Ройенталь подошел к обязанностям губернатора половины обитаемого мира ответственно, решительно и деловито.

Урваши никогда не была центром Альянса, только административным центром системы Гандхарва, но бюрократические каналы связи — дело наживное. К октябрю месяцу Новые Земли привыкли высылать всевозможные отчеты, сводки, ходатайства и протесты по новому адресу. Хайнессен же, столичная планета демократического анклава, — кривой трехцветный сучок на гладкой имперской ветви, черно-серебряной с завитушками, — сам теперь тоже слал регулярные рапорты на Урваши к Ройенталю.

В Хайнессенполисе, измельчавшем до уездного провинциального города, осталось формальное представительство Новой галактической империи — два десятка чиновников среднего ранга и полсотни высококлассных инженеров и техников, обеспечивающих полную боевую готовность экстренной связи со столицей Новых Земель. Управляли системой Баалат прежние люди — за исключением самой верхушки, в которой произошли подвижки, — промышленность держали те же владельцы, советы директоров и управляющие, в прессе не сменились редактора, кроме, опять же, самых верхних, главных, да вместо армии теперь был флот Яна. По привычке его частенько называли 13-м, смущались и опускали глаза. Какой там 13-й, когда нет ни остальных 12-ти, ни Альянса свободных планет?

Но и на имперской территории Новых Земель, во всех этих многочисленных звездных системах, на всех этих малонаселенных сельскохозяйственных и перенаселенных промышленных планетах, большинство кресел на всех ступенях иерархии, кроме верхней, занимали прежние люди. Они знали, кто тут теперь главный, и подчинялись; они знали местную специфику и управляли эффективно; но они привыкли — и их отцы привыкли, и деды, а пра-прадеды в свое время немалые усилия приложили к тому, чтобы привыкнуть: власть — выборна. Начальство — ответственно перед избирателями. И пресса в погоне за сенсацией не упустит шанса вытащить на солнышко любые грехи. Конечно, всю эту красоту ограничивает коррупция, последние годы — до полного безобразия, и к этому они привыкли тоже. Вскоре стало ясно, на каких условиях они готовы добросовестно работать на новую власть.

Обтрясите коррупционный мох с наших коммуникаций, герр губернатор, прочистите нам трубы, но не смейте трогать систему.

Нельзя сказать, что генерал-губернатор Оскар фон Ройенталь был польщен, когда разобрался в своей истинной роли. Золотарь... а временами даже — самолично ершик для чистки труб.

Но после удаления наиболее вопиющих пробок и засоров оказалось, что система работоспособна... что же, вот пусть и работает.

Много ли мы принесли сюда нового для них — и сколько нового для нас мы неизбежно переймем, прожив бок о бок пару десятилетий и смешав нашу кровь и нашу идеологию? И что вырастет в результате на просторах империи... да будет ли это вообще империей?

Майн кайзер... я понимаю теперь величие вашего замысла. Или мне кажется, что я понимаю.

Рейху Гольденбаумов никогда не возродиться вновь.

-0-

Безвременье. Вечер

Брат и вправду был талантлив. Так быстро, как он, в Империи не восходил никто — даже ее основатель, живший 500 лет назад.

Пока он был мальчишкой-кадетом, его не замечали. Только преподаватели военной школы прилагали к табелю характеристики с выражениями "весьма удовлетворительно", "более чем удовлетворительно" и изредка — "превосходно". Конечно, все знали, кто сестра у кадета фон Мюзеля, а главное, с кем она спит, — но хвалить мальчика можно было со спокойной совестью, он был хорош сам по себе, без всяких натяжек и оговорок.

Потом он вырос, поступил на действительную службу и начал побеждать. И приходить к ней в гости после каждой большой победы.

Она стала видеть его чаще и понимать лучше — и это зрелище ее не обрадовало.

То, каким он стал... в этом тоже ее вина. Она оставила его тогда — для его блага, но было ли это благом... и потом ушла снова, потому что... нет, об этом думать невыносимо — и в любом случае поздно. Теперь ничего не изменишь. Он — там. Она — здесь. И так будет, пока...

Она зажигает свет — стало темновато — и достает моток сиреневой шерсти. Безделье всегда нагоняло на нее тоску, читать ничего не хочется — что еще ей делать, как не вязать эту стопятидесятую по счету шаль?

И выбрать узор посложнее.

-28-

12 октября Вольфганг Миттельмайер получил сообщение от частного детективного агентства, которое выполняло для него кое-какую работу. Прочитав донесение, военный министр надолго задумался. Потом вызвал порученца.

— Мне нужно такси.

— Но служебная машина... — начал было юный мичман, русоголовый парнишка с нежным, как у девушки, прозрачным пушком на щеках, втянутых от усердия и даже, кажется, слегка прикушенных изнутри. Сколько ему лет? Шестнадцать, семнадцать? Не бреется еще.

— Нет, это частное дело, я поеду один и уж конечно не за казенный счет.

— Есть, сударь, — козырнул мальчик и исчез — только воздух в дверях кабинета вздрогнул.

Оставшись один, министр еще раз перечитал докладную и устало вздохнул.

Дело обещает быть еще неприятнее, чем казалось поначалу — но довести его до конца необходимо. Нельзя оставлять все как есть — особенно теперь, когда он получил эти новости.

Порученец доложил: такси у порога.

— Спасибо, Людвиг, — кивнул Миттельмайер, и мальчик зарделся. Не успел привыкнуть еще, что флот-адмирал и министр — фигура, почти равная небожителю, — помнит его имя.

...Машина остановилась у решетчатых ворот, в обе стороны от них тянулась глухая кирпичная ограда высотой в два метра, оштукатуренная и выкрашенная подозрительно веселой лиловой краской. Мало того: через каждые четыре метра в лиловой стене выступали квадратного сечения кирпичные же столбы, и у этих ребра были обведены зеленью какого-то уж вовсе люминесцентного оттенка.

"Что курили маляры... — подумал Миттельмайер и сам себя одернул: — Да знаю я. Только не курили, а жрали с кашей."

Решетка на воротах была ажурная, очень красивая и, по счастью, благородно-черная. Однако разглядеть за ней двор не представлялось возможным: в трех метрах от въезда асфальтированная дорожка заворачивала влево под крутым углом, а взгляд упирался в плотную аккуратно подстриженную живую изгородь.

Над створками же ворот вздымалась арка шириной в шесть кирпичей, лиловая с крупной зеленой надписью: "Свет невечерний", а пониже, меленько: "Да озарит он страждущие души".

Вот этой зеленью и озарит, — подумал министр. — После каждой трапезы.

И ничего с ними поделать нельзя. Нет такого закона, чтобы их прихлопнуть. Поговорить с Сильвербергом, пусть настрополит Бракке — чтобы внес, наконец, в уголовный кодекс термин "тоталитарная секта". Иначе их не за что ухватить.

Это где-то на подпольных квартирах, замаскированные по самые уши, сидят боевики с безумным блеском фанатизма в залитых тиоксином глазах, полируют стволы бластеров и натирают ядом клинки выкидных ножей. А здесь, наверху, аскетичного вида сестры с поджатыми бледными губами ежедневно делают тяжелую и безусловно благородную работу. Феззан не озаботился государственными социальными службами, оставив инвалидов, нищих и бездомных заботам всех желающих, буде такие найдутся. Вот они и нашлись — терраистские благотворительные миссии, которые кормят голодных, лечат безденежных, посылают сиделок к лежачим больным. Или как здесь, за этой безумно-лиловой оградой, — дают кусок хлеба и крышу над головой одиноким матерям, не имеющим средств к существованию.

Нет-нет, призреваемых на наркотики не сажают — иначе миссии Культа Земли можно было бы легко выкорчевать по соответствующей статье. Призреваемым методично, терпеливо и ласково объясняют величие Матери Земли. Утренняя проповедь, краткая молитва перед едой, вечерние псалмы. Говорят, очень красивые. Большинству паствы этого достаточно — и это, пожалуй, есть благо. Наркота, жесткая промывка мозгов и в конечном итоге терроризм — для тех немногих, кто проникся особенно глубоко, и для тех редчайших, кто особенно интересен боевому ордену. Тут, на Феззане, они с этим очень осторожны. Простые послушники даже не в курсе о существовании неприглядной изнанки — а лицо у феззанской общины культа Земли прекрасно.

Сам бы любовался, если бы не знал подробностей по долгу службы.

Военный министр выбрался из такси, подобрал полу плаща, чтоб не прихлопнуло дверцей, и пошарил взглядом по забору в поисках кнопки звонка. Под аркой пошевелилась и уставилась немигающим глазом телекамера.

Не звонок, а вызов дежурной сестры. "Говорите, пожалуйста, сюда" — и железная сеточка, прикрывающая микрофон. А динамик за другой сеточкой, чуть выше.

— Да благословит вас Великая Мать, — произнес из динамика красивый бархатный голос, даже охранное оборудование не скрыло влекущих обертонов, хотя и шипело, и пощелкивало, как полагается всякому домофону. Кажется, это и называется — контральто. А, Меклингер его знает... — Что привело вас к нашему порогу, ваше превосходительство?

Миттельмайер пожалел на мгновение, что поехал сюда прямо со службы — в мундире и при сером плаще. Впрочем, нет. Не о чем жалеть. С этими людьми расслабляться нельзя. Будь он в штатском — и они могли узнать его, но он мог не узнать, что его узнали. Иногда такое знание многое меняет в разговоре — а ему предстоит говорить и, скорее всего, уговаривать. Лучше уж так: он не скрывает, кто он такой, они не делают вид, будто впервые в жизни разглядывают флот-адмиральские погоны. И плащ, конечно.

По серому плащу, единственному на всю военную верхушку Галактической империи, он опознается однозначно.

— Я хотел бы видеть даму, называющую себя... — тут он демонстративно развернул бумагу, будто не помнил имени, на самом деле стучавшего у него в ушах с самого утра, когда он впервые увидел его в отчете детектива, — называющую себя Элинор Ренн.

Красивое, между прочим, имя. Красивее настоящего.

— Извините, — сказало контральто. — Вам придется подождать несколько минут, я уточню...

— Конечно, — ответил он вежливо.

Пожалуй, хорошо, что тут пригород, дачная зона, и ближайшие городские дома остались далеко к востоку. А здесь окна не выходят на улицу. За спиной у флот-адмирала такие же ограды, как эта, только более приличной расцветки, и некому изучать и оценивать исподтишка его форму, его плащ, его шевелюру и его, Хель побери, малый рост.

Домофон зашипел только через пятнадцать минут. Миттельмайер уже успел каждую трещинку на асфальте выучить, как родную.

— Проходите, — сказало контральто. — Извините за задержку.

Ажурные ворота вздрогнули, загудели, и правая створка медленно покатилась вбок.

Разумеется, для одного пешего министра совершенно достаточно одной створки ворот.

Подъездная дорожка свернула, флот-адмирал свернул вместе с ней — и увидел цветник. Такой клумбы даже у папы на Одине нет, по крайней мере насколько он помнит, а папа не кто-нибудь — профессионал. Вероятно, и здесь... Это были астры, только астры — всех цветов и оттенков, но тона перетекали один в другой плавно и гармонично, так что в голове стало легко и светло. Он даже шаг замедлил, засмотревшись.

— Ваше превосходительство, — сказали рядом, — позвольте, я провожу вас.

Не искаженное помехами, контральто звучало завораживающе.

Адмирал обернулся.

К счастью, дежурная сестра не была красива. Иначе от удара по всем органам чувств сразу можно было бы потерять остатки здравого смысла и возжелать приобщения к Культу — по крайней мере здесь и сейчас.

Высокая, выше Миттельмайера — что сразу делало ее гораздо менее интересной, — очень худая, в широком, скрывающем фигуру платье скучного коричневого цвета, с глухим воротом и длинной юбкой, волосы убраны под коричневый же платок, длинная физиономия, длинный нос с унылым кончиком и большие светлые глаза навыкате.

— Идемте же, — сказала она.

А представляться посетителям у них тут что — не принято?

— Извините, — решился министр, — как к вам обращаться?

Сестра помолчала, будто взвешивала, стоит ли признаваться, но решила все-таки, что стоит.

— Сестра Эуфимия, — произнесла она своим чарующим голосом. — Здесь направо, ваше превосходительство.

Они шли по аллее к низкому длинному дому, из-за деревьев выползало уже левое крыло, а правого еще видно не было — дом построен был в виде буквы "П". Всего три этажа, но точно по центру средней части — купол. Интересно, — подумал Миттельмайер, — под этим куполом у них солярий, библиотека или храм? Почему-то казалось, что храм, но кто их знает, на самом-то деле. Флот-адмиралу об этом узнать не довелось — в цетральное крыло его не пустили.

Всю дорогу женщина не закрывая рта ворковала. У нас находят приют женщины из самых разных слоев общества. Работницы, потерявшие работу и крышу над головой. Сбежавшие от жестокого обращения. Приезжие с аграрных планет, не сумевшие зацепиться за социальную лестницу и ухнувшие на дно. Единственное условие — здесь у нас приют для матерей с маленькими детьми. Если ваш ребенок старше трех лет, вас здесь не оставят. Для таких есть другие места, и они ничуть не хуже. Но здесь нет штата воспитателей и учителей, только няньки. Ну и сами матери, конечно, они работают. Труд на благо окружающих — это душеполезно. Детишки, кто постарше, вместе играют на площадке под присмотром персонала и пансионерок. Две-три взрослых женщины на десяток детей. Остальные в это время могут посвятить себя...

Флот-адмирал слушал, но не вслушивался. Так слушают приятную мелодию, не вникая. Уж очень у нее был голос красивый.

Сестра Эуфимия потянула тяжелую дверь в торце левого крыла, та скрипнула натужно и отворилась. Деревянная, что ли... если деревянная, это вызывает уважение. Пластик дешевле, а выглядит ничуть не хуже. Чистый выпендреж, на самом деле. Орден так богат?

Впрочем, если его поддерживают негласно магнаты Феззана... а намеки на это можно извлечь из тех матералов, полученных от изерлонцев... подтверждений только нет. Ни одна нить так далеко не дотянулась. Все оборвались. Конспирация...